Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
ись на земле. Санька с удовольствием отдыхал после долгой ходьбы. Он
спиною уперся в забор, а ноги, обутые в сапоги, протянул вперед и предался
отдыху.
В предвечернем воздухе наступили тишина и покой. На черепичной крыше
синагоги угасли последние отблески ушедшего солнца. Со всех сторон стали
появляться евреи. Все они были одеты по-праздничному, в черные длинные
сюртуки, и у всех у них был грустный, задумчивый вид. Многие из них то и
дело поднимали глаза к небу и громко вздыхали, создавая этими воздыханиями и
себе и другим праздничное настроение. В синагоге загорелись огни. Небо
потемнело.
- Долго будут они молиться? - спросил Рыжик.
- Нет. Евреи скоро молятся. У них, скажем, молитвы длинные, да язык
быстрый...
- А почему они такие печальные ходят?
- Это они, видишь ли, для жалости, чтоб, значит, бог пожалел их...
- У них какой бог?
- Старый, седой такой и вроде как бы из ума выживший, - не задумываясь,
ответил Не-Кушай-Каши, который, как истый русский солдат, не любил слов "не
знаю".
Санька, вполне удовлетворенный ответами Не-Кушай-Каши, замолчал и с
любопытством стал следить за тем, что делалось в синагоге. Окна молельни
были открыты, и Рыжик хорошо мог видеть молящихся и слышать их голоса.
Обширная зала синагоги была вся уставлена длинными скамьями, перед которыми
стояло множество пюпитров с ящиками. Посреди синагоги возвышался большой
четырехугольный амвон, покрытый тяжелой скатертью, шитой серебром и золотом.
Все места в синагоге были заняты. Перед каждым пюпитром стоял молящийся.
Молились евреи усердно, произносили молитвы громко, раскачиваясь во все
стороны, часто поднимали руки и закатывали глаза на лоб.
Рыжик с любопытством следил за каждым их движением. Особенно хорошо
запомнил Санька конец молитвы. Как-то сразу в синагоге сделалось тихо.
Молящиеся вытянули вперед головы и застыли в этой позе. Казалось, они к
чему-то прислушивались. Вдруг все они, точно по команде, привскочили и так
заголосили, что само здание задрожало от этого неистового крика. Потом все
сразу смолкло. Молящиеся повернулись лицом к востоку и стали беззвучно
что-то шептать. Видно было только, как они шевелили губами и как
раскачивались во все стороны. Движения их были быстры и странны. Одни то
открывали, то закрывали глаза, другие теребили свои пейсы, наматывая их на
указательные пальцы, третьи стучали кулаками себе в грудь, а четвертые
подымали плечи и делали вид, что хотят улететь. И все эти движения они
проделывали молча, не произнося ни одного звука. Эта безмолвная молитва
длилась минут семь-восемь, а затем молящиеся один за другим отступали три
шага назад, низко кланяясь направо и налево. После этого в синагоге опять
раздался хор сотни голосов. Но это был последний призыв. Вскоре молящиеся
стали расходиться по домам.
- Эй, Не-Кушай-Каши, Не-Кушай-Каши! - послышался визгливый голос
Боруха.
- Вспомнил горбунишка нас! Хе-хе-хе!.. - обрадовался солдат. - Ну,
брат, вставай: теперь за дело пора взяться, - добавил он, обращаясь к
Рыжику, и поднялся с земли.
Санька последовал за ним.
Когда в синагоге никого не осталось, служка повел наших спутников к
себе.
- Ну, Не-Кушай-Каши, ты теперь навсегда у нас жить останешься, -
говорил горбун, идя вперед. - Тебе наш габэ (староста) жалованье положит...
Два керблах (рубля) в один месяц.
- Что ж, я не прочь, ежели, скажем, и доход какой будет.
- Конечно, будет!.. А это кто такой? - спросил вдруг шамес, указывая на
Рыжика.
- Это мой спутник... Славный парнишка. Он мне помощником будет.
- А, это очень хорошо, - сказал Борух и что-то добавил на непонятном
для Саньки языке.
- Нет, нет, ни боже мой! - воскликнул по-русски Не-Кушай-Каши. -
Говорю, парень честный, славный... Ну, понимаешь, ручаюсь за него.
- Хорошо, хорошо! - весело проговорил Борух и первый через просторные
сени вошел в синагогу.
Не-Кушай-Каши и Рыжик последовали за ним. В синагоге горели в люстрах
свечи, а у дверей на стене висела небольшая керосиновая лампочка.
Не-Кушай-Каши, будучи хорошо знаком с обязанностями шабес-гоя, не стал
дожидаться приказаний служки, а сам принялся за дело. Он взял табурет и
отправился тушить свечи. Через минуту в синагоге сделалось темно, только в
руке Не-Кушай-Каши мерцала грошовая сальная свечка.
Борух поблагодарил солдата, достал из шкафчика булку и кусок
фаршированной рыбы, отдал это Не-Кушай-Каши и сообщил, что спать он его и
Рыжика уложит в хедере (школе). Затем все трое вышли в сени. Борух запер
синагогу и ключ от замка спрятал в сапог. Там же, в сенях, находилась дверь,
ведшая в хедер.
- Ну, кушайте на здоровье и спите себе! - проговорил служка, открывая
хедер.
- Послушай, Борух, а шнапса (водки) не будет? - тихо спросил солдат.
- Ах ты какой! И где ты видал, чтобы шабес-гою шнапс давали в праздник?
- сказал шамес, а затем добавил: - Подожди немного, шабаш пройдет, и ты себе
будешь шнапс тринкен...
Служка захихикал и заискивающе потрепал рукав Не-Кушай-Каши.
Спустя немного оба путника сидели в хедере и при свете тоненькой свечи
закусывали. Мрачный, унылый вид имела эта громадная комната. Длинные столы и
скамьи служили единственным убранством хедера. Чем-то холодным,
неприветливым веяло от этих серых голых стен и черного потолка. Только край
стола, где сидели Рыжик и его попутчик, был освещен грошовой свечкой, а все
остальное утопало во мраке. Жуткая тишина воцарилась кругом. Борух, закрыв
окна и ставни, ушел к себе домой. Во всем дворе никого не осталось, кроме
Рыжика и Не-Кушай-Каши.
"IV"
"НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ"
На другой день Рыжик проснулся в хедере. Он спал на длинной, широкой
скамье, положив под голову сапоги и палку. Не-Кушай-Каши, лежа на другой
скамье, кулаками протирал глаза и громко зевал.
- Ох-хо-хо, косточки солдатские! - протяжно проговорил он, кряхтя и
потягиваясь. - А в сене, чай, помягче спать будет... Как, братец, думаешь? -
обратился он к Саньке и повернул к нему свое круглое небритое лицо.
- Знамо, помягче, да и вольготней, - откликнулся Рыжик. - Не по вкусу
мне здесь... Уйду я отсюда, - добавил он и стал надевать сапоги.
Только что стало рассветать, когда Санька, желая подышать свежим
воздухом, вышел во двор. Безоблачное небо показалось ему сиреневым.
Хлопотливые воробьи уже прыгали по двору, мелькали в воздухе и чирикали во
всю мочь.
Несмотря на ранний час, в синагоге уже сидели молящиеся и на разные
голоса распевали псалмы.
На дворе появились мальчуганы. Двое из них - один долговязый, худой
парнишка с необычайно длинными и тонкими пейсами вдоль впалых щек, другой
быстроглазый, черный, как арапчонок, - подошли к Саньке и с нескрываемым
любопытством стали рассматривать его, как какого-нибудь заморского зверя. К
этим двум подошли еще двое, затем еще и еще, и не успел Рыжик опомниться,
как он уже был со всех сторон облеплен малышами. В первый момент он даже
немного растерялся, видя себя окруженным со всех сторон, но, присмотревшись
лучше к этой "гвардии", он успокоился. "Пусть только посмеют - так шарахну,
что воробьями от меня отскочат, - подумал Санька и оправился. Наконец один
из мальчиков заговорил с Рыжиком.
- Ты навсегда у нас останешься? - спросил мальчик у Саньки.
- У кого это - "у нас"? - нахмурив брови, переспросил Рыжик.
- Ну, у нас в местечке.
- Нет, не останусь! - решительно ответил Санька.
- Почему?
- А потому, что скучно мне здесь, и еще потому, что я по-вашему не
понимаю...
Тут в разговор вмешался другой мальчик, и беседа должна была
разрастись, но, как назло, появился Борух и разогнал всех. В этот самый
момент вышел Не-Кушай-Каши. В его туалете произошла заметная перемена. Ни
торбы, ни чайника при нем не было: он все это оставил в хедере. Одет он был
в розовую рубашку навыпуск, по-русски, и опоясан черным крученым шнурком с
кистями. Обут он был в целые и довольно приличные опорки.
- Эх, жалость какая: морда давно у меня не брита, - проговорил он,
проводя рукой по лицу. - Ну, да ладно, завтра поскоблим ее. Хе-хе-хе!.. А
теперь, братец ты мой, пойдем на работу.
- Куда? - спросил Санька.
- Пойдем, увидишь.
Они вышли со двора синагоги и очутились на улице.
- Видишь улицу? - спросил у Рыжика Не-Кушай-Каши.
- Вижу.
- Отлично. Теперь, братец ты мой, мы вот как делать будем: я пойду по
той стороне, а ты по этой. Не пропуская ни одного дома, всюду заходи.
- Для чего?
- А вот слушай: войдешь в дом, шапки не снимай, а поклонись и скажи:
"Доброе утро! С праздником вас! Что делать надо?" Как спросишь, так сейчас
же тебе бабы укажут, что делать. Ты исполнишь и подождешь немного. Дадут что
- ладно, а не дадут - уходи: стало быть вечером расчет будет. Понял?
- Чего тут не понять! - пробормотал Рыжик. - Все понял, да что!.. - Он
махнул рукой, вздохнул и зачем-то по самые глаза надвинул мягкий картузик.
Санька сильно тосковал о Полфунте, и ничто его не веселило. Как-то
машинально отправился он обходить дома. Вот он зашел в первый дом.
Переступив порог, он по привычке сдернул шапку, но вспомнил наставления
Не-Кушай-Каши и снова натянул картуз на свою лохматую рыжекудрую голову.
Вместо приветствия Рыжик осторожно высморкался в руку.
- Что надо делать? - спросил он у молодой девушки с черными
растрепанными волосами и заспанным лицом. Она попалась ему навстречу с
периной в руках.
- Почекай трохи, зараз, зараз... - проговорила девушка и торопливо
прошла в другую комнату.
Через минуту она вновь появилась и уже знаками приказала Рыжику
следовать за собой. Санька послушно пошел за нею. Они вошли в просторную
комнату, где стоял покрытый скатертью стол и шкафчик с книгами. У окна сидел
седой старик в черных очках и, раскачиваясь взад и вперед, читал нараспев
какую-то большую книгу.
Девушка с заспанным лицом подвела Рыжика к столу и пальцами указала на
пять медных подсвечников, а затем знаками велела ему снять их со стола и
поставить на шкафик. Рыжик все это исполнил.
- А больше ничего не надо? - спросил он, пятясь к дверям. Он снова
хотел было снять картуз, но вовремя спохватился, что этого нельзя делать, и
опять высморкался, благо рука была поднята к носу.
Девушка вместо ответа подала Саньке кусок булки. Рыжик догадался, что
его миссия окончена, и вышел вон, спрятав булку за пазуху. Как раз в это
время на противоположной стороне улицы показался Не-Кушай-Каши. Рыжик
побежал к нему.
- Ты чего?
- Не хочу я быть шабес-гоем, - ответил Санька и опустил голову.
- Почему не хочешь?
- Так. Пойду искать Полфунта...
- Эх ты, чудак мальчонка! - проговорил Не-Кушай-Каши и сокрушенно
покачал головой. - Да рази я для своей пользы тебя держу? Иди, пожалуй!..
Только тебе же лучше, ежели что заработаешь на дорогу...
- А почему они молчат? - не зная к чему придраться, пробормотал Санька.
- Кто?
- Да евреи. Только пальцами показывают, что делать надо.
- Опять же ты чудак выходишь! - воскликнул Не-Кушай-Каши. - У них,
понимаешь, закон такой, что нельзя словами приказывать. Ну, ступай, ступай,
братец, давай делать дело, а привыкнешь - век здесь жить будешь.
Рыжик, понуря голову, отправился на другую сторону улицы.
Когда взошло солнце и первые лучи его облили городок теплом и светом,
все проснулось и оживилось кругом. Жители местечка не спеша отправлялись в
синагогу. По дороге они напевали что-то про себя и пощелкивали пальцами. На
улице появились расфранченные женщины с тяжелыми серьгами в ушах. То там, то
сям забегали ребятишки-босоножки. Рыжик стал осматриваться. Нигде ни одного
знакомого человека, ни одного русского звука. И опять ему сделалось
тоскливо. Он почувствовал себя одиноким, брошенным, никому не нужным.
- Уйду, уйду отсюда, - прошептал Рыжик, которому надоело обходить дома.
Он подходил к переулку, пересекавшему улицу. На углу Санька остановился
и устремил глаза вдаль. Сердце замерло в груди юного бродяги: перед его
глазами бесконечной лентой легла дорога из города. Он увидал любимую даль,
увидал упавший на землю горизонт, море зелени и света, увидал свободный,
необъятный простор, и душа у него взволновалась. Не задаваясь никакими
вопросами и целями, Рыжик повернул в переулок и быстро зашагал.
Не прошло и пяти минут, как Санька был уже вне города. Там он сел на
первый попавшийся камень, снял сапоги, закинул их на плечи и отправился в
путь. Чтобы мягче было ногам, он сошел с дороги и зашагал по узенькой
травяной тропинке. Лучи солнечные еще не успели выпить всю росу, и Санька
охотно купал в ней свои ноги.
Теперь Рыжик почему-то был уверен, что найдет Полфунта. Надежда эта
росла и крепла в его сердце, и он бодро, с веселой улыбкой на лице шел
вперед, нисколько не жалея, что расстался с Не-Кушай-Каши.
Добрых шесть верст прошел Рыжик по мягкой, узенькой тропинке, пока она
не довела его до первого перепутья. Перед Санькой легли три дороги, и он
остановился в нерешительности, не зная, по какой из них продолжать свой
путь. Он оглянулся. Городка, где он оставил Не-Кушай-Каши, уже не было
видно. По обеим сторонам дороги зелеными необозримыми коврами расстилались
хлебные поля, а далеко впереди возвышалась темная стена леса. Солнце
поднялось уже довольно высоко и пронизывало воздух раскаленными лучами.
Рыжик, наверно, дошел бы до леса, если бы не перепутье, захватившее его
врасплох. Все три дороги были одинаковой ширины, но вели в разные стороны.
Мальчика взяло раздумье: куда идти? Что-то тревожное, неспокойное
шевельнулось в груди Рыжика. Очутившись один среди необъятных полей, Санька
впервые почувствовал себя маленьким, ничтожным, беспомощным. Ему скучно
стало без товарища, и он в первый раз пожалел, что расстался с
Не-Кушай-Каши.
До сих пор Саньке никогда не приходилось задаваться вопросом, куда
идти: им всегда кто-нибудь руководил. Теперь же, оставшись с самим собою,
Рыжик сразу понял, что ходить по земле без цели нельзя. У каждого человека
должна быть какая-нибудь дорога, которая должна привести его к известному
месту. Рыжик вспомнил, что Полфунта всегда знал, куда и зачем он идет. А вот
он, Санька, как слепой, стоит на перепутье, не зная, куда направить свои
стопы.
С горя и от нечего делать Рыжик достал из-за пазухи кусок булки и
принялся жевать, опустившись на край дороги.
Он ел и думал все о том же. "Вон птичкам людей не надо... Ишь
заливаются как!" - думал Санька, подняв к небу рыжую голову. "Они дорогу
знают, - продолжал думать Рыжик, флегматично разжевывая булку. - Им весь
свет облететь ничего не стоит. Оттого им и не скучно. Все поют да ноют..."
- Приятный аппетит и с приятной встречей вас! - вдруг над своей головой
услыхал Санька чей-то голос.
От неожиданности Рыжик вздрогнул и вскочил с места.
- Что с вами, милорд? Боже мой, не укусила ли вас божья коровка?
- Нет, это я так, - по простоте души, серьезно ответил Рыжик.
Перед ним стоял белокурый мальчик, с голубыми смеющимися глазами и
добрым, красивым лицом. Одет парнишка был чрезвычайно плохо, пожалуй хуже
Саньки, но это не мешало ему выглядеть веселым, бодрым и довольным.
- Куда путь держишь? - спросил неизвестно откуда взявшийся мальчик и,
не дожидаясь ответа, опустился на траву. - Садись, земли хватит, - предложил
он Рыжику.
Санька ухмыльнулся и сел неподалеку. Белокурый парнишка вытащил из
кармана пачку папирос и стал закуривать. Рыжик глаз не спускал с него, следя
за каждым его движением. По всему было видно, что парень этот не из робкого
десятка и человек бывалый. От его манер, от его светло-русых кудрей и от
всей его тонкой, стройной фигуры веяло чем-то задорным, ухарским...
- Хочешь? - предложил он Саньке папироску.
- Хочу, - набравшись храбрости, проговорил Рыжик и протянул руку.
- А ты куришь?
- Нет.
- Нет? Ну, так и не получишь. В пути курево дорого стоит.
Мальчик спрятал папиросы обратно в карман. Санька нисколько на него за
это не обиделся.
- Ты не встречал одного человека? - спросил Рыжик.
- Одного? Что за вопрос? Я встречал сотни, тысячи людей... - с
важностью сказал незнакомый мальчик.
Он полулежал в небрежной позе и почти не обращал внимания на Саньку.
Наступила продолжительная пауза. Улыбка смущения скользнула по лицу Рыжика и
пропала, оставив едва заметный след на губах.
- Ты куда идешь? - строгим голосом спросил мальчик, не глядя на Саньку.
- Я сам не знаю, - послышался робкий ответ.
- Что?! - удивленно воскликнул мальчик и даже немного приподнялся. -
Сам не знаешь? Откуда же ты взялся?
Рыжик, путаясь и сбиваясь на каждом слове, стал рассказывать о себе и о
Полфунте. Парень слушал его с большим вниманием. Он даже пододвинулся к нему
поближе. "Вот как! Ай да молодец!.." - ежеминутно восклицал он по адресу
Рыжика. Эти краткие, но выразительные похвалы подбадривали Саньку, и речь
его полилась свободно, без запинки.
- Так вот ты какой молодец! - выслушав Рыжика до конца, воскликнул
белокурый мальчик. - В таком случае, давай руку!.. Тебя как звать?
Рыжик назвал себя и не без удовольствия пожал протянутую руку.
- А меня зовут Львом, а хочешь, называй по-маминому - Левушка, и еще
Стрела мое прозвище.
- А меня дразнят Рыжиком, - окончательно повеселев, сообщил Санька.
- Рыжик? Так и запишем. А теперь я расскажу тебе и свою историю. Я
беглец!.. Да, да, верно говорю! Вот уже два года, как я путешествую по
разным странам и меня поймать не могут.
- А кто тебя ловит? - наивно спросил Рыжик.
- Странный вопрос! Во-первых, отчим, во-вторых, матушка...
- Какой отчим?
- Ах ты, боже мой!.. - нетерпеливо прикрикнул Левушка. - Ну, известно,
мой отчим... Отец у меня умер, а мамаша вышла замуж, вот у меня и оказался
отчим. А убежал я потому, что терпеть его не могу. Такой противный, что
ужас... Придешь из класса, замучит уроками - все зубрить заставлял. А я
тогда про индейцев да про охотников американских начитался... У нас в школе
даже общество составилось под названием: "Охотники девственных лесов". Вот
тогда-то меня Стрелой и прозвали... Но я по порядку расскажу. Отчим меня
мучил-мучил, пока из терпения не вывел. И вот однажды выбрал я прекрасный
денек и удрал в Америку...
- А далеко это? - не вытерпел Санька.
- Так далеко, что и посейчас не могу до нее добраться...
- Домой тебе не хочется?
- Как тебе сказать... Летом не хочется... Ну, а зимой... Да я и зимой
кланяться им не стану. Что, в самом деле?.. А хорошо летом путешествовать!
Правда? Сколько я перевидал! Ты море, говоришь, видел... А я их целых три
видел! Ей-богу, не вру! И никогда я один не хожу: всегда товарищ найдется.
Вот только вчера я попутчика своего потерял. Запил, каналья, а человек
славный... Много у меня было попутчиков... А хочешь, мы найдем твоего
Полфунта? - вдруг резко переменил тон Левушка и взглянул на Рыжика смелым,
восторженным взглядом.
- Хочу, очень хочу!.. - радостно воскликнул Санька, и широкое курносое
лицо его озарилось надеждой.
- Ладно! Найдем обязательно. Ты говоришь, он из Одессы?
- Из Од