Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
остановился.
- Ступай, - почти прошептал кондуктор, помогая Рыжику слезть с
площадки.
Санька ступил босой ногой на холодную железную лесенку площадки.
- Сейчас поезд пойдет... Отходи в сторону, а то, гляди, под колеса
попадешь, - сказал кондуктор, которому вдруг до боли стало жаль мальчика.
Рыжик услыхал добрые, участливые нотки в голосе кондуктора и заплакал
горько, жалобно...
- Дяденька, я боюсь... Миленький... родненький!.. - залепетал сквозь
рыдания Санька, судорожно обхватив обеими руками ноги кондуктора.
В это время раздался свисток. Кондуктор заторопился:
- Ничего я, голубчик, не могу сделать... Вон там видишь огонек? Туда и
ступай... Там станция...
- Дяденька, миленький, боюсь... - твердил свое Санька, обливая слезами
сапоги кондуктора.
- Ничего я не могу сделать... - с горечью прошептал кондуктор и
насильно оторвал крепко вцепившегося в него мальчика. - Ступай на станцию,
скоро гроза будет, - добавил он и стащил Рыжика вниз.
Только он успел это сделать, как раздался оглушительный, резкий
свисток, и поезд снова запрыгал по рельсам. Через минуту поезд был уже
далеко.
Рыжик остался один. Он стоял на песчаном откосе железной дороги и
горько плакал. Ему было жаль самого себя. Вокруг было темно и тихо. Только
стук умчавшегося поезда далеким, едва слышным отголоском долетал до слуха
Саньки.
Полустанок спал мирным, крепким сном. Начальник крохотной станции, он
же телеграфист и кассир, проводив поезд, прошел в телеграфную комнату.
Сторож, зная, что поездов больше не будет, отправился спать. На станции
воцарилась тишина.
Рыжик, брошенный на произвол судьбы, вдоволь наплакался, вытер подолом
рубахи лицо и медленно направился к станции, куда манило его освещенное окно
телеграфной комнаты. Мальчиком стало руководить чувство самосохранения.
Безлюдная равнина, темная ночь и сознание полнейшей беспомощности ужасали
Рыжика.
Когда Санька взошел на деревянный помост платформы, на небе сверкнула
молния. Синей огненной змейкой врезалась она в черные тучи и на мгновение
озарила их ярким, ослепительным светом. Гром сухой, трескучей трелью
рассыпался под сводом низко упавшего неба. Вслед за первой молнией вспыхнула
другая, третья, четвертая... Небо рвалось на куски, а из расщелин грозовых
туч вырывалось зловещее синее пламя. Озлобленное и грозное небо заговорило,
и мощный голос его, разносимый ветром, оглушительными раскатами проносился
над притихшей, испуганной землей.
Рыжик окончательно струсил и бегом направился к станции. Молнии
неоднократно озаряли маленький желтый домик вокзала. Подбежав к окну
телеграфной комнаты, Рыжик на мгновение остановился. В комнате, освещенной
большой лампой с синим колпаком, сидя перед аппаратом, дремал молодой
человек. Рядом с окном Санька увидал дверь. Он подошел и толкнул ее плечом.
Дверь бесшумно открылась, и Рыжик очутился в небольшой квадратной комнате.
На одной из стен горела висячая лампа. Огонь в лампе был маленький и слабо
освещал комнату. Однако Рыжик успел разглядеть длинную скамью, на которой
спал какой-то человек. Другой конец скамьи был свободен. Санька тихо подошел
к скамье и сел. Тут он разглядел спавшего. Это был старик с длинной седой
бородой. Ноги старика были обуты в кожаные опорки. Возле него лежал
небольшой, чем-то наполненный полосатый мешок. Рыжик сидел несколько минут
без движения, боясь, что сейчас придет кто-нибудь и выгонит его вон. Но
потом он немного освоился и решил прилечь. Он лег головой к ногам старика и
уснул под шум дождя, который барабанной дробью стучал по крыше вокзала.
"II"
"ДЕДУШКА"
Рыжик еще спал, когда гроза прошла и стало светать. На небе шла
торопливая, лихорадочная работа. Ветер молча разрывал огромные тучи. Рыхлые
серые клочья облаков, будто в панике, метались по необъятному куполу. Все
светлее и светлее становилось небо. Голубые просветы постепенно расширялись,
и к восходу солнца небо сделалось совершенно бирюзовым. На станции появились
люди. Откуда-то пришел сторож, неуклюжий, здоровый и сутуловатый украинец.
На нем были тяжелые сапоги, пропитанные дегтем. В руках он держал длинную
метлу. Проходя мимо спавших старика и Рыжика, сторож остановился, бросил
взгляд на Саньку, а затем, громко и сладко зевнув, отправился мести
платформу. Потом явился какой-то высокий, худой человек в белом кителе и в
форменной фуражке. Человек этот прошел в телеграфную комнату. Через минуту
из телеграфной комнаты раздался звонок. Сторож, услыхав на платформе сигнал,
бросил метлу, подошел к зданию вокзала и несколько раз дернул веревку
колокола, висевшего над дверьми. Резкий, неровный звон разбудил старика. Он
медленно поднялся, сел и стал потягиваться. Потом он, как вор, обшарил
глазами комнату и остановился на Рыжике. Небольшие темные глаза его,
притаившиеся под седыми нависшими бровями, как-то загадочно смотрели на
мальчика. Санька, свернувшись калачиком, спал лицом к стене. Старик не
спускал глаз с Рыжика до тех пор, пока из телеграфной не вышел дежурный -
тот самый молодой человек, который ночью спал, сидя за аппаратом.
Телеграфист вышел на платформу и стал прогуливаться взад и вперед. Несмотря
на теплую погоду, молодой человек ежился, прятал руки в рукава и часто
позевывал.
Старик зорко следил через окно за тем, что происходило на платформе, и
в то же время не упускал из виду и Рыжика. Широкоплечий, здоровый, он имел
свежий, бодрый вид. Его старила одна только борода. Одет он был, как нищий:
в рваную, заплатанную свитку и в грязную серую рубаху с раскрытым воротом.
Убедившись, что на вокзале никого нет, старик подвинулся к Саньке и
осторожно стал будить его, слегка дергая мальчика за плечи. При этом он
полузакрыл глаза, и лицо его сделалось неподвижным, как у слепых.
Санька проснулся и вскочил на ноги. События вчерашнего дня не успели
еще изгладиться из памяти, и он проснулся, охваченный страхом и
беспокойством. Как раз в ту минуту, когда Санька, разбуженный стариком,
вскочил на ноги, мимо станции с грохотом и свистом промчался курьерский
поезд. Рыжик глазом не успел моргнуть, как мимо окна с быстротой молнии
промелькнуло что-то большое, черное и скрылось из виду. Спустя немного,
когда станционный домик перестал вздрагивать и когда гуденье умчавшегося
поезда стихло, Рыжик поднял голову и робко взглянул на старика. Тот стоял
уже со своим полосатым мешком за плечами и с длинной толстой палкой в руке,
готовый, по-видимому, уйти. Рыжик, как только взглянул на старика, так
сейчас же решил, что дед слепой. Последнее обстоятельство почему-то
успокоило мальчика, и когда старик протянул свободную руку и стал ощупывать
его, как какой-нибудь неодушевленный предмет, Санька совершенно спокойно
отнесся к этому, зная, что слепые люди всегда так делают.
- Ты здешний? - тихим, дрожащим голосом спросил старик, проводя рукой
по голове и плечам мальчика.
- Нет, я не здешний, - жалобным тоном ответил Рыжик.
- Откуда же ты, касатик?
- Не знаю, - совсем уже плаксиво пробормотал Санька, и на ресницах у
него сверкнули слезы.
При последнем ответе мальчика в полузакрытых глазах старика неожиданно
блеснул беспокойный, но радостный огонек.
- Ох, грехи наши тяжкие! - вздохнул дед, а затем добавил: - А что,
касатик, не можешь ли ты меня вывести отсюда?.. Я слепой и ничего не вижу...
Тут двери есть... Вчера, спасибо сторожу, пустил меня переночевать...
Проводи, касатик, а?..
Старик положил руку на плечо Рыжика и почти насильно повернул его к
выходу. Санька молча повиновался.
- Здесь, дедушка, ступеньки, - счел он нужным предупредить старика,
когда они стали выходить из вокзала.
- Спасибо, спасибо тебе, касатик! - кряхтя, промолвил дед, ощупывая
посохом дорогу. - Ох, нехорошо, деточка, быть слепым... Ничего не видишь,
ничего не знаешь... Всегда темнота перед тобою лежит... Что сейчас - день
аль ночь?.. Не знаю...
- Утро сейчас, дедушка, - подхватил Санька.
Старик остановился, снял шапку и перекрестился. Он тихо шептал молитву
и низко кланялся. Рыжик стоял подле и обводил тоскливым взором незнакомую
местность. Позади остались желтый домик станции с красной железной крышей,
рельсы, полотно дороги и золотые отблески восходящего солнца. Впереди же
широко и свободно разметалась обнаженная степь.
Никогда еще Рыжик не видал такого простора, такой шири.
Нарядное голубое небо, убранное по краям серебристо-светлыми тучками,
висело над необъятной покойной и безлюдной равниной. Ветер чуть слышно
пробегал, обдавая теплым дыханием задумавшегося Саньку. Он думал о вчерашнем
дне, о Полфунте, о Мойпесе... Двухнедельное путешествие с Полфунтом оказало
сильное влияние на впечатлительного мальчика. Он за это время сделался
серьезнее и словно старше. Благодаря фокуснику Рыжик узнал об очень многом
из жизни людей, стран и городов. Всезнающий и опытный Полфунта посвятил
своего маленького спутника во все тайны бродяжнической жизни. Рыжик живо
воспринимал все, о чем рассказывал Полфунта, и наивные, заманчивые грезы
наполняли его восторженно настроенное воображение. Еще вчера только, подходя
к Киеву, Санька вслух мечтал о том, как они с Полфунтом обойдут всю землю,
как они будут в цирках представлять, как они много-много денег заработают и
как он, Санька Рыжик, богачом вернется к себе на Голодаевку и удивит всех
своим роскошным костюмом. Дуне он полный кошелек с деньгами подарит, а
Мойпесу принесет золотой ошейник... Полфунта с улыбкой на губах слушал
детский лепет мальчика и одобрительно покачивал головой. И вдруг все эти
мечты неожиданно разлетелись в прах, и даже сам Полфунта исчез неизвестно
куда.
Рыжик знал, что машина далеко увезла его за ночь и что встретиться
теперь с Полфунтом невозможно. Рыжик понимал и чувствовал, что он всеми
покинут, что он оставлен на произвол судьбы, и это главным образом угнетало,
мучило и доводило мальчика до отчаяния. Как бездомный, выброшенный на улицу
щенок пристает ко всякому прохожему, так и Санька готов был пойти за кем
угодно, чтобы только не быть одному. Вот почему он так охотно последовал за
незнакомым слепым дедушкой.
- Ох-хо, грехи тяжкие!.. - прошептал старик, надел шапку и снова
положил руку на плечо Саньки.
Рыжик, выведенный из задумчивости, вздрогнул от неожиданности и
взглянул на дедушку. Лицо старика, обрамленное седой окладистой бородой,
было покойно, неподвижно, а полузакрытые глаза под густыми бровями выражали
безжизненность и равнодушие ко всему окружающему.
- А что, касатик, глазки у тебя хорошие? - обратился старик к Рыжику.
- Хорошие.
- Ну и скажи спасибо, что хорошие... Не дай бог быть слепым... А что,
касатик, не видишь ли тут местечка такого, где бы нам присесть можно было да
закусить?
- Вижу такое место, - быстро ответил Санька, у которого при слове
"закусить" явился волчий аппетит. - Вон там, за кустами, где камни лежат,
хорошо сидеть будет...
- Ох, не вижу... Веди меня, касатик! - перебил Рыжика старик.
Мальчик охотно исполнил просьбу, и спустя немного они оба сидели на
пропитанной не то дождем, не то росой траве. Широко разросшиеся,
светло-зеленые, омытые грозой кусты скрывали их из виду. Рыжик недаром
пространствовал две недели с Полуфунтом. Он умел уже выбирать укромные
местечки и с чисто бродяжническим комфортом устраиваться на лоне природы.
- Вот сюда, дедушка, садись! - заботливо говорил он, помогая старику
сесть. - Здесь тебе хорошо на травке будет, а мешок на камень положим.
- Спасибо, касатик, спасибо, - кряхтел старик, усаживаясь.
Потом дед ощупью развязал мешок, достал два больших ломтя белого хлеба,
несколько огурцов, соли и складной ножик. Они принялись за еду. Старик ел не
спеша, Рыжик, наоборот, ел с жадностью и глотал недожеванные куски хлеба.
- Откуда же ты, касатик, пришел сюда? - спросил старик после некоторого
молчания.
- Я приехал на машине, - отвечал Санька и тряхнул кудрями. - Я, -
продолжал он, проглотив последний кусок хлеба, - под скамейкой ехал... из
Киева...
- Из Киева?! - вырвалось восклицание у старика.
- Да. Я с Полфунтом туда пришел...
- С кем? - заинтересовался дед.
- С Полфунтом, - повторил Рыжик и тут же рассказал всю свою историю.
Рассказывал Санька бойко, толково и с увлечением. Дед весь превратился
в слух и внимание. Во время рассказа Рыжик как-то случайно взглянул на
своего слушателя и остановился на полуслове: его испугали и поразили глаза
старика.
Дед смотрел на него совсем не как слепой. Глаза его были широко
раскрыты, и в них светился живой, трепетный огонек. В черных блестящих
кружочках его зрачков Санька успел разглядеть двух крошечных мальчиков.
Дед, увидав, что Санька глядит на него с разинутым ртом, медленно
опустил веки, и светлый огонек угас в его глазах.
- А дальше что с тобою было, касатик? - как ни в чем не бывало спросил
старик.
- Дедушка, ты не слепой? - вместо ответа, в свою очередь, спросил
Рыжик.
- Слепой, касатик, слепой... Ох, ежели б я зрячий был!.. У меня,
касатик, вода темная в глазах... Смотрят у меня глаза, а ничего не видят.
Солнышка и того не видят.
Санька обвел глазами старика, успокоился и стал продолжать свой
рассказ.
- Куда ж ты, касатик, теперь пойдешь? - спросил у него дед, когда
мальчик насытился.
- Не знаю, - тихим, грустным голосом ответил Санька.
Старик опустил голову и задумался. Наступило молчание.
В это время над степью взошло солнце и залило равнину ярким светом и
теплом. Ветер притаил дыхание.
День обещал быть жарким, знойным.
- Ох-хо, грехи тяжкие!.. - нарушил наконец молчание старик и поднял
голову. - Так как же, касатик, куда ты пойдешь?
Санька молчал, готовый заплакать.
- Ну, слушай, малец, что я скажу тебе, - не получив ответа, снова начал
дед, - человек я калечный, бедный, живу, как видишь, подаянием... И вот,
ежели хочешь, я возьму тебя в поводыри. Ты будешь мне дорогу показывать, а я
просить, и будем мы сыты. Как скажешь, касатик?
- Хорошо, пойдем! - обрадовался Рыжик.
- Ну вот и отлично: компанию, стало быть, составили, - улыбнулся дед. -
А теперь ты мне еще вот что скажи, касатик: сколько тебе лет?
- Одиннадцатый.
- А зовут тебя как?
- Санька.
- А ходить умеешь?
- Умею. Мы с Полфунтом две недели ходили...
- Хорошо... Ты умный, должно быть, мальчик... Ну, а теперь пора нам в
путь-дорогу. Пока солнышко не жгет, мы до места доберемся.
- До какого места, дедушка? - полюбопытствовал Рыжик.
- А вот до какого, касатик: пойдем это мы по дороге, все прямо да
прямо. Этак верст двенадцать пройдем, а там и город будет...
- Какой город?
- А какой, обнаковенный, - замялся немного старик.
- А как он называется?
- Архипом звать меня, касатик. Так и зови меня - дедушка Архип.
- Нет, я про город, дедушка, спрашивал.
- Про город?.. Гм... Как он прозывается... Запамятовал... Да, вот как:
Незнамов город прозывается... Ох-хо, грехи тяжкие... - в заключение
простонал дед и поднялся с места.
Через четверть часа дедушка Архип и Рыжик пустились в путь.
"III"
"СРЕДИ НИЩИХ"
Было еще рано, когда дед с Санькой подошли к городу "Незнамову", как
назвал его дедушка Архип. Небольшой город прятался в зелени дерев и почти не
был виден. Только кое-где из-за тенистых садов выглядывали белые уютные
домики. Зоркие глаза Рыжика еще издали увидали в густой зелени садов спелые
вишни. Маленькими красными шариками висели вишни на тоненьких, будто
восковых, веточках и дразнили Рыжика.
- Ой-ой-ой, сколько вишен! - невольно вырвалось у него.
Карие глаза Саньки забегали по зеленым вершинам дерев, врезывались в
самую чащу и находили бесчисленное множество спелых вишен.
- Дедушка, чьи они? - спросил Рыжик.
- Кто, касатик?
- Да сады?
- А горожанские они. У кого домик, у того и садик имеется...
- Хорошо здесь, дедушка! - с чувством проговорил Санька, войдя в город.
Здесь все для него было ново, и все ему здесь нравилось. С дедушкой он
держал себя совершенно свободно и нисколько его не боялся. Рыжик имел
способность скоро привыкать к людям и к новым местам.
В городе народу было мало. Все, должно быть, попрятались от жары.
Тишина и покой царили на безлюдных и немощеных улицах Незнамова. Только на
обширной базарной площади, куда наши путники попали, пройдя несколько улиц,
заметно было движение. Здесь не было ни садов, ни маленьких домиков.
Квадратная площадь была с трех сторон застроена каменными одноэтажными
корпусами, в которых помещались лавки, магазины и амбары. На восточной
стороне площади возвышалась многоглавая церковь с высокой желтой
колокольней. Мужики, бабы, дети, горожане, монашки шумной толпой двигались
по площади. Говор, смех и различные восклицания беспрерывно раздавались то
там, то сям и нарушали тишину летнего знойного утра.
Рыжик остановился.
- Теперь куда, дедушка, идти? - спросил он, с любопытством вглядываясь
в толпу.
Он все еще надеялся встретить Полфунта, о котором сильно тосковал.
- А мы третью улицу уже прошли? - в свою очередь, спросил дедушка.
- Прошли. Теперь мы там, где людей много.
- А церковь видишь?
- Вижу. Вон она там...
- Пришли, значит... Ох-хо, грехи наши тяжкие!.. - Старик снял шапку и
перекрестился. - Теперь, касатик, - заговорил дед, - веди на церковь, а от
церкви я скажу, куда повернуть.
Дедушка положил руку на плечо Рыжика, поправил мешок на спине, и они
двинулись в путь.
По дороге Санька, вглядываясь в прохожих, заметил среди них много
длинноволосых людей, одетых в подрясники, как послушники. Между ними
попадались и женщины в черных платочках и в грубых мужицких сапогах с
подковами. Как у женщин, так и у мужчин за спинами висели котомки, кожаные
сумки; у кого помимо сумки болтался жестяной чайник, а у кого и чугунный
котелок. Таких людей Рыжик встречал на большой дороге под Киевом. Полфунта
называл их "дармоешками".
Рыжик шел на церковь, держась середины базара. Площадь хотя и была
вымощена, по камней почти не было видно: они были покрыты соломой, мокрыми
клочьями сена и навозом.
Санька ловко проскальзывал мимо лошадей, телег, волов и людей, таща за
собою дедушку Архипа. Когда они прошли половину площади, ударил церковный
колокол. Густой, сильный звон, вырвавшись из высокой колокольни, пролетал
над залитой солнечным светом площадью, заглушал говор и шум подвижной,
оживленной толпы и, медленно затихая, таял в теплом светлом воздухе.
Дед, услыхав звон, заспешил сам и заторопил мальчика.
- Шагай проворней, касатик, - обратился он к Рыжику, - а то, гляди,
поздняя отойдет, и монастырь опустеет.
- Какой монастырь, дедушка?
- А церковь, про которую я давеча спрашивал; церковь-то эта и есть
монастырь. Женский он... Народу страсть сколько там... Сегодня храмовой
праздничек. Ярмарку вчерась открыли.
- Дедушка, мы, стало быть, на ярмарке теперь? - воскликнул Санька.
- На ярмарке, касатик, на ярмарке... Чай, видишь, народу-то да шуму
сколько...
Рыжик прибавил шагу. То обс