Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
сторонам. Вот если бы
вагон был с закрытой площадкой, тогда другое дело: тогда они двери открывают
и осматривают лестнички... Ну, зайдем в вагон: теперь и соснуть нам можно
будет.
И в вагоне Левушка немало слов потратил, а Санька все не мог
успокоиться. Каждый раз, когда кто-нибудь открывал дверь, Рыжик вздрагивал
всем телом, полагая, что это идет кондуктор.
Только перед рассветом усталость поборола страх, и Санька уснул, сидя в
своему уголке.
На рассвете его разбудил Стрела.
- Вставай, Санька, мы не туда заехали, - услыхал Рыжик голос приятеля и
открыл глаза.
Было совсем светло. Поезд мчался по зеленой степи. На далеком краю
равнины солнце, точно раскаленный шар, катилось по земле, едва касаясь
упавшего над ним и окрашенного ярким пламенем горизонта. В открытое окно
вагона врывался запах травы ромашки и чувствовалась утренняя влага.
- Да, брат, заехали мы черт знает куда! - вторично проговорил Левушка,
когда Рыжик, окончательно проснувшись, уставился на него своими большими
карими глазами.
- Как - заехали? - каким-то испуганным голосом спросил Рыжик.
- А вот так: нам надо было в Казатине подождать одесского поезда, а мы,
не спросясь никого, сели на этот поезд...
- А этот куда идет?
- В Брест-Литовск, вон куда идет! Сейчас я с одним пассажиром
разговорился, он мне все растолковал... А я уж заодно наврал да всплакнул
малость. Ну, пассажир, попятно, размягчился и вот что отвалил... Гляди,
брат. - Левушка разжал правую руку. На ладони у него лежала помятая
рублевка. - Теперь у нас один рубль и двадцать две копейки! - воскликнул
Левушка.
Он, по-видимому, не очень был огорчен тем, что попал не в тот поезд.
- Как мы теперь Полфунта найдем? - чуть не плача, спросил Рыжик.
- Как мы его найдем? Очень просто, - ничуть не задумываясь, ответил
Левушка. - Мы, оказывается, едем теперь в Брест-Литовск, и отлично. Я хорошо
ту местность знаю. Из Бреста куда захочешь попасть можно. Захотим - в
Петербург махнем, захотим - в Варшаву укатим... Не все ли нам равно?..
- Билеты приготовьте, господа, билеты! - вдруг раздался чей-то зычный
голос.
Рыжика словно кто по затылку ударил: он весь как-то съежился, а на
широком, обсыпанном веснушками лице его появилось выражение тупого,
бессмысленного страха. Даже Левушка и тот побледнел. И не успели наши
"зайцы" опомниться, как к ним уже подходил контролер в сопровождении двух
кондукторов, обера и его помощника.
- Ваши билеты? - отрывисто проговорил контролер, протягивая к Саньке
руку, в которой блестели никелированные клещики.
- Ваше превосходительство!.. - вдруг завопил Левушка и скорчил при этом
такую плачущую рожу, что Рыжик, несмотря на всю серьезность положения, едва
удерживался от смеха.
- Выкиньте их на первом полустанке, - процедил сквозь зубы контролер и
отошел к другой скамейке.
- Слушаю-с! - отчеканил младший кондуктор, глядя в контролерскую спину.
Потом он обернулся к "зайцам" и молча, но выразительно погрозил им
кулаком.
"VII"
"ТРЕТИЙ СПУТНИК"
Прошел месяц. Левушка с Рыжиком за это время окончательно сблизились.
Благодаря железным дорогам мальчуганы успели в короткий срок изъездить
порядочное расстояние и побывать во многих городах. Ездили они главным
образом ночью, а днем отдыхали или занимались "благородным" нищенством, как
выражался Стрела.
В продолжение лета они, наверно, сумели бы объехать всю Россию, если бы
одно обстоятельство не положило конец их путешествию по железным дорогам.
Случилось так, что в семи верстах от Вильно, перед станцией Вилейки, Рыжик
был пойман на месте преступления, когда он висел, прижавшись к стене вагона.
Кондуктор, поймавший его, до того испугался, увидав, какой опасности
подвергался смелый "заяц", что принялся тузить Саньку изо всей силы. Попало
тогда Рыжику как следует, и он дал слово больше по железным дорогам не
ездить. Левушка пробовал уговорить приятеля переменить свое решение, даже
пригрозил в противном случае бросить его, но ничто не помогало. Санька
настоял на своем, и приятели пустились в путь пешком.
Вчера на рассвете они вышли из Вильно и по широкой шоссейной дороге
отправились в город Ковно. У Левушки после печальной истории с Рыжиком
народился новый план. Он задумал совсем иным путем попасть в Петербург. План
нового путешествия заключался в следующем. Из Вильно они дойдут через Ковно,
Юрбург и Либаву в Ригу, а из Риги на каком-нибудь судне приедут в Петербург
и там уже найдут Полфунта. Рыжик, не знавший дороги, конечно, согласился
пойти по намеченному маршруту, тем более что Стрела относительно нового пути
наговорил много хорошего. Кроме того, Левушка, по-видимому, прекрасно знал
ту местность. В разговоре с Рыжиком он так и сыпал названиями городов, рек,
местечек и сел. Как только они попали в Вильно, Санька стал замечать, что
его приятель сразу как-то оживился и почувствовал себя как дома. Но этого
мало: оказалось, что Левушка отлично владел всеми местными наречиями. Санька
лично был свидетелем тому, как Стрела свободно разговаривал с литовцами
по-литовски, с поляками - по-польски, с жмудяками - по-жмудски.
Последнее обстоятельство привело Рыжика в неописуемый восторг, и он
пристал к Левушке, чтобы тот сказал ему, откуда он знает столько наречий и
почему он вообще так хорошо знаком с этой местностью. Долго уклонялся Стрела
от прямых ответов, но наконец не выдержал.
- Хорошо, я расскажу тебе все, - торжественно воскликнул Левушка, - но
ты дай клятву мне, что тайна эта умрет с тобою!
Санька скорчил серьезную рожу и трижды поклялся в том, что никому
полсловечка не скажет. Беседа эта происходила ранним июньским утром, за
завтраком. Юные скитальцы сидели в тени придорожного гиганта-тополя, в
десяти верстах от Вильно, откуда они вышли, когда еще только-только светало.
- Хорошо, я верю тебе, Красный Волк!.. - заговорил Левушка. - Теперь
слушай! - Он вдруг поднялся с места, подозрительно оглянулся во все стороны,
потом опять опустился на траву рядом с Рыжиком и таинственно, полушепотом,
начал: - Я убежал из Юрбурга... Вся эта местность хорошо мне знакома, потому
что покойный мой папаша часто переезжал из Вильно в Ковно, из Ковно в
Юрбург, а из Юрбурга в Поланген. А теперь наши живут в имении около
Полангена... Мой отчим - управляющий в том имении... Понимаешь, мне теперь
страсть как надо быть осторожным... Меня многие здесь знают... Но меня
недаром Стрелой называют! - вдруг воскликнул Левушка и поднял высоко над
головой сжатый кулак. - Я мимо пройду, но меня не поймают...
- А у тебя никого из родных нет? - спросил Рыжик.
В его голосе послышалась нотка участия.
- Есть сестренка, братишка есть... Только маленькие они, никуда не
годятся...
- А тебе домой не хочется? - продолжал допытываться Рыжик.
Левушка не сразу ответил. Он опустил белокурую голову, устремил
неподвижный взор на свои босые ноги, а пальцами рук машинально рвал траву.
- В Америку я хочу, вот что... - после долгой паузы пробормотал Стрела
и неожиданно как-то сорвался с места. - Чего мы тут расселись? Пойдем! -
сердито проговорил он и тронулся в путь.
Санька молча последовал за ним. Ему до боли стало жаль товарища: хотя
тот и прятал от него лицо свое, но Рыжик увидал, как две слезинки упали с
длинных темных ресниц Левушки. И у Саньки сердце сжалось в груди.
На другой день они подходили к Жослинскому лесу. Был жаркий полдень.
Яркое, жгучее солнце раскалило воздух, и наши босоногие путешественники с
трудом переводили дыхание. И Рыжик и Стрела обливались потом.
- Уйдем скорее от солнца: в лесу остынем, - проговорил изнемогавший от
жары Левушка и ускорил шаги.
Темный, дремучий бор манил и поддразнивал усталых путников. Им
казалось, что зеленая громада незаметно уходит от них. Лес этот был огромный
и густой. Его темно-зеленая стена легла поперек дороги, и ей конца не было
видно. Солнце только снаружи обливало лес горячим светом, внутрь же бора ни
один луч не мог пробиться, и там царил прохладный сумрак. Широкая шоссейная
дорога, по которой шествовали приятели, пополам разрезала густую чащу и сама
исчезала в ней. Рыжик и Левушка уже совсем близко подошли к лесу. Стройные
сосны, будто армия воинственных великанов, недвижными правильными колоннами
прочно стояли на своих местах, а впереди леса, на скошенном лугу, точно
вождь-богатырь, высился громадный, крепкий дуб.
Казалось, этот гигант вот-вот повернет к бору свою крепколистую
кудрявую голову и крикнет: "Вперед!" - и могучая зеленая армия тяжело шагнет
за вождем и все сотрет с лица земли...
Долго отдыхали в лесу Рыжик и Левушка. Они даже соснули немного.
Особенно рад был лесу Санька. Он любил поваляться в прохладном месте и
пофилософствовать на досуге.
- Чего нам спешить? - повторял он время от времени. - Здесь прохладно,
хорошо так, птички щебечут... И ночевать можно здесь, - добавил он.
- Ну, уж нет, - живо возразил Стрела. - Я не медведь, чтобы в лесу
ночевать. На поле я согласен, а в лесу - ни за что!
- А вот я... - начал было Рыжик, но умолк: по лесу пронесся сильный,
протяжный свист, похожий на свисток локомотива.
Левушка тотчас вскочил на ноги и от восторга захлопал в ладоши.
- Ура! Мы недалеко от станции! - закричал он. - Вставай скорей! -
обратился он к Саньке. - Будет тебе валяться! Разве не слышишь: мы около
железной дороги.
- Ну, и пусть себе, а нам-то что? - равнодушно проговорил Рыжик, не
трогаясь с места.
- Ах ты, боже мой! - с досадой в голосе воскликнул Стрела. - Ну, и
валяться в лесу что за радость? Ведь нам все равно мимо проходить; так лучше
же сейчас пойти, чтоб к поезду поспеть.
- На что нам поезд?
- Да так, посмотреть... Там народу много... Может, мелочь у кого
выпрошу... Ведь у нас всего тринадцать копеек осталось... И еще найти
можем... Богатые пассажиры часто деньги теряют... Ну, идем же! Идем же
скорее!
Рыжик нехотя поднялся с места.
На станцию явились они в тот момент, когда поезд из Ковно только
подошел к дебаркадеру. Пассажиры всех трех классов, одетые в легкие летние
костюмы, торопливо соскакивали с площадок и направлялись к буфету.
- Станция Жосли! Поезд стоит пять минут! - провозгласил кондуктор,
проходя мимо вагона первого класса.
Его голос заглушил первый звонок, данный по сигналу начальника станции.
На узком пространстве между вокзалом и поездом спешно двигалась живая масса
людей. Вдруг на конце платформы раздались чьи-то резкие, неистовые вопли.
Рыжик и Левушка сейчас же бросились на крики и увидали высокого дородного
жандарма, с окладистой светло-русой бородой и серебряной медалью на груди,
который тащил одной рукой еврейского мальчика лет пятнадцати. Вот этот-то
мальчик и ревел на всю станцию.
- Я тебе задам, погоди!.. - приговаривал жандарм грозным голосом.
- Ой, дяденька, не буду!.. Нехай меня холера возьмет, не буду!.. -
вопил мальчик, и его длинные черные пейсы заглядывали ему в широко раскрытый
плачущий рот.
- "Зайца" поймали... - равнодушным тоном и как бы про себя заметил
Левушка.
- Отчего он так орет? - спросил Рыжик.
- Трус, вот и орет...
В это время раздался второй, а вслед за ним и третий звонок.
Обер-кондуктор два раза перекликнулся с паровозом, и через минуту от поезда
воспоминания не осталось.
Перед станционными постройками красивым зеленым амфитеатром раскинулся
Жослинский лес. По другую сторону вокзала шла дорога в Жосли, а немного
левее - Виленское шоссе, по которому должны были продолжать свой путь Рыжик
и Стрела.
- Ничего интересного нет, пойдем! - разочарованно пробормотал Левушка.
- Пойдем! - точно эхо, повторил Санька.
Приятели, прежде чем уйти, напились холодной воды, посмотрели на часы и
только затем направились к шоссейной дороге. Когда они проходили мимо
вокзала, до их слуха все еще доносились отчаянные вопли мальчика.
Солнце склонилось к лесу. Жара значительно спала. Юным путникам теперь
гораздо легче было шагать по дороге, и настроение их духа заметно
улучшалось. Левушка закурил, а Рыжик засвистал какую-то песенку.
- А знаешь, мне его жалко стало, - прервав свой свист, проговорил
Санька.
- Кого жаль стало? - спросил Стрела.
- Да вон того мальчика, которого жандарм тащил...
- А себя ты не жалел, когда кондуктор тузил тебя?
- То я, а то он... Себя не жалко...
- Слухайте, слухайте! - вдруг услыхали приятели чей-то голос.
Они обернулись и увидали, к крайнему своему удивлению, того самого
еврейского мальчика, о котором у них шла речь. Путаясь в длинных полах
серого балахона, он бежал прямо на них.
- Уф, как жарко!.. - с трудом выговорил наконец мальчуган и остановился
перед озадаченными приятелями.
Смуглое лицо его горело румянцем, черные глаза сверкали и искрились.
Крепкие сапоги, фуражка с большим козырьком и пуговицей на макушке,
парусиновый сюртук до пят и маленький черный мешочек в руке - вот все, что
было на нем и при нем.
- Что они тебе сделали? - спросил у него Рыжик.
- А что они могут мне сделать? - ответил мальчик на вопрос вопросом и
пожал плечами. - Очень я их боюсь... Подумаешь, начальство какое! - добавил
он и презрительно улыбнулся.
- А зачем ты орал, ежели не боишься? - вмешался в разговор Левушка.
- Я орал потому, что жандарм этого хотел. Я вижу - ему нравится, чтоб я
кричал, ну я и кричал... Что мне, дорого стоит покричать?..
Рыжик и Левушка так и покатились со смеху.
- Так это ты не взаправду ревел? - сквозь смех воскликнул Рыжик. - Ай,
и молодец же ты!..
Он дружески похлопал мальчика по плечу.
- Куда ты идешь? - обратился к нему с вопросом Левушка.
- А вы куда идете? - опять ответил он на вопрос вопросом.
- Мы идем сейчас в Ковно...
- Ну, и я пойду в Ковно...
- Позволь, - перебил его Левушка, - ведь ты сейчас из Ковно "зайцем"-то
приехал?
- Ну и что ж?.. А разве мне не все равно, что в Ковно, что из Ковно?..
Хочете - я пойду направо, хочете - налево.
- А зачем ты идешь?
- А зачем вы идете?
- Мы из Ковно в Петербург пойдем, там одного человека найти нам надо...
- Ну хорошо, и я пойду с вами, - сказал он таким тоном, как будто его
об этом просили.
Левушка с Рыжиком значительно переглянулись между собою, а потом отошли
немного в сторону и шепотом стали совещаться. Кончилось совещание тем, что в
путь отправились они не вдвоем, а втроем.
- Как тебя звать? - обратился к новому спутнику Рыжик, идя с ним рядом.
- Меня зовут и Лейбеле и Хаимка. У меня два имени.
- Как мы его звать будем? - обернулся Рыжик к Левушке.
- Лучше Хаимкой его звать будем, - посоветовал Левушка.
Наступило минутное молчание. Трое путников бодро шагали вперед, глазами
измеряя окрестность. Лес отодвинулся от них и ушел вместе с солнцем на
запад. По обеим сторонам широкой дороги желтели хлебные поля.
- Вы, может, думаете, у меня денег нет? - нарушил молчание Хаимка. -
Ой-ой, еще сколько есть!..
- Откуда же у тебя деньги? - живо заинтересовался Левушка.
- Откуда? У меня из дому деньги есть. Хочете, я вам покажу?..
- Покажи!
Хаимка остановился и запустил руку в карман своего балахона. Левушка и
Рыжик также остановились. Хаимка все глубже и глубже опускал руку, пока со
дна полы не вытащил крохотный кошелек.
- У меня кармана нет, а подкладка есть, - пояснил Хаимка, осторожно
открывая кошелек. В ту же минуту над кошельком наклонились три головы.
- Вот один рубль и двадцать семь копеек. Вот!..
Он высыпал весь капитал на ладонь и поочередно подносил деньги к глазам
то Рыжика, то Левушки.
- И у нас деньги есть, - проговорил Стрела. - Только у нас меньше:
всего тринадцать копеек. Если хочешь, давай одну кассу сделаем. Мы тебе и
наши деньги отдадим, а уже ты на всех покупать будешь... Хочешь?
- Ой-ой, еще как хочу! - воскликнул обрадованный Хаимка.
Левушка немедленно отдал ему тринадцать копеек, и снова все тронулись в
путь.
Хаимка ликовал. С его смуглого лица не сходила радостная улыбка. Он ни
на минуту не умолкал. Из его рассказов Рыжик и Левушка узнали, что он
уроженец города Ковно, что у него ни отца, ни матери нет, а теперь он
отправился в Палестину; но его нашли в вагоне под скамейкой, и он едет с
ними в Петербург. Жил он в синагоге на общественный счет. Хорошо учился, и
за это общество его одевало и кормило. Выучился он читать по-русски, и
теперь он хочет многому учиться. Он будет ходить по земле и учиться до тех
пор, пока не сделается первым ученым на всем свете. Когда он придет в
страну, где не будет евреев, он обрежет себе пейсы...
Приятели с удовольствием слушали болтовню Хаимки и беспрерывно задавали
ему вопросы.
- А креститься ты не хочешь? - спросил Рыжик.
- А зачем мне креститься?
- Чтобы быть русским.
- Чтобы быть русским? - певучим голосом переспросил Хаимка. - Ну, а ты
хочешь быть евреем?
- Нет, - решительно и коротко ответил Рыжик.
- А почему ты не хочешь?
- Да потому, что быть русским лучше...
- А евреем быть хуже? - живо перебил Хаимка.
- Конечно, хуже.
- Ну, и вот... потому и я не хочу креститься... Зачем я у тебя возьму
лучшее, а дам тебе худшее? Нехай лучшее останется у тебя, а худшее у меня...
А если хотите всю правду, то я гроша не дам и за мою и за вашу веру. Нам бог
нужен, как дыра в голове... Но знаете вы, что я люблю? - вдруг переменил
разговор Хаимка.
- Что? - в один голос спросили Рыжик и Левушка.
- Я люблю сыр. Ах, как я его люблю!.. И вы знаете, я через это по
белому свету пошел... Мне очень захотелось покушать сыру, а никто не давал.
Теперь я сам хозяин и буду себе его кушать на доброе здоровье.
Хаимка весело рассмеялся.
К вечеру путешественники подошли к длинному низкому зданию, сложенному
из красного кирпича. Дом этот стоял немного в стороне от дороги, в двух-трех
верстах от видневшейся вдали деревни.
- Это корчма. Здесь ночевать можно, - сказал Левушка.
- И сыр купить можно? - заинтересовался Хаимка.
- Конечно, можно.
- Ну, так идемте!..
Путники отправились в корчму. Через просторные сени они вошли в большую
мрачную комнату. Стены без штукатурки, земляной пол, деревянный, ничем не
покрытый потолок делали эту комнату похожей на конюшню.
Вдоль стен стояли длинные массивные скамейки, а напротив дверей
возвышалась стойка с тремя бочонками и разной посудой. От корчмы этой пахло
погребом. Когда путники переступили порог, хозяин корчмы, молодой рыжий
еврей с козлиной бородкой, только что окончил предвечернюю молитву и
направился им навстречу. После обычных вопросов, куда и откуда они идут,
корчмарь спросил у путешественников, не потребуют ли они себе чего-нибудь на
ужин.
- Сыр есть у вас? - осведомился Хаимка.
- Сколько угодно, хоть даже на целый карбованец (рубль)...
Хаимка с общего согласия потребовал на двугривенный сыру и несколько
булок. Левушка купил табаку и спичек.
Приятели приступили к ужину. Рыжику и Левушке еврейский сушенный сыр
очень понравился. Что же касается Хаимки, то о нем и говорить нечего: он с
такой жадностью набросился на любимое кушанье, что два раза чуть было не
подавился.
Солнце сов