ящий момент, заставлял иных расплескать  воду.  Капо  и  те,
поначалу резво сопровождая шеренги, потеряли прыть, в  конце  концов  заняли
позицию у ворот, попыхивая хорошими сигаретами.
   Пот лился градом, штаны, пропитанные засохшим дерьмом, безбожно  натирали
ляжки, довольно быстро вновь  начав  вонять.  Представлялось  уже,  что  вся
жизнь, прежняя и нынешняя, состояла лишь из  бега  трусцой  меж  воротами  и
бараком, и все  внимание  замкнулось  на  колыхавшейся  в  кружке  воде,  на
неровной земле под ногами...
   Кончилось, наконец. Все скверное когда-нибудь кончается. Гейнц критически
обозрел  прозрачную  воду,  колыхавшуюся  вровень  с   краями,   старательно
изображая  раздумье,  долго  стоял,  глядя  на  бак,  будто  и  не   замечая
напряженных взглядов. Наконец сплюнул на пол:
   -  Отдыхать,  вонючая  команда...-  Подошел  к   Доценту,   лежавшему   с
осунувшимся, даже словно бы заострившимся лицом:  -  Ну,  как  самочувствие?
Может, пойдем еще побеседуем? Э-э, мой ученый друг, что-то вы совсем скисли,
и никакой  гордой  несгибаемости.  Хрюкните  что-нибудь  оскорбительное,  не
трону...
   Доцент молчал. Он явно был плох - нога под повязкой опухла, похоже,  рана
загноилась. Посмотрел мутными глазами,  что-то  прошептал.  Гейнц  сходил  к
баку, набрал полную кружку воды и плеснул ему в лицо:
   - Ну-ну?
   Доцент  проморгался,  помотал  головой,  слабым  голосом,  чуть   слышно,
выговорил:
   - Чтоб тебе эти денежки поперек горла встали...
   - Есть противоядие против  такого  финала,-  серьезно  сказал  эсэсовец.-
Великое и всеобъемлющее русское "авось". Так что еще побарахтаемся. Ну  что,
вонючки полосатые? - Он прошелся  по  бараку,  поскрипывая  безукоризненными
сапогами, остановился у бака.- Пнуть по нему, что ли, как следует, чтобы  вы
еще раз  сбегали?  -  и  выдержал  бесконечную,  томительную  паузу.  Громко
рассмеялся.- Ладно, черт с вами. Самому надоело. Вероника, золотко мое,  что
вы такая грустная? Может, изобразим по старой памяти замысловатую фигуру  из
"Камасутры"? - Он, не глядя, придвинул ногой стул, уселся, закурил  и  кинул
едва початую пачку "Ротманса" на нары.- Закуривай,  вонючая  команда...  Так
как, прелесть моя? Ну, иди к дяденьке, встань на коленки и поработай  нежным
ротиком... Кому говорю, тварь?!
   Вероника, тяжко вздохнув, приподнялась.
   - Сиди уж...- презрительно бросил Гейнц.- Хорошо  я  тебя  выдрессировал,
сучка? Знаете, что мне в вас особенно  нравится,  подонки?  Та  быстрота,  с
которой вы все захрюкали по-свинячьему, стоя на четвереньках... Это  и  есть
самое приятное в нынешней ситуации: скинуть вас в дерьмо с вашего  Олимпа...
Ты, расписной, зря шевелишь губами беззвучно. Догадаться легко, что  там  за
словеса у тебя на уме. А вон тот, который бывший генерал,  и  вовсе  сожрать
живьем хочет. Зря вы злобствуете, честное слово. По большому  счету,  ничего
такого уж уникального с вами и не произошло. Повторяется  старая,  как  мир,
история: в один прекрасный момент  худые  взбунтовались  против  толстых.  И
оттого, что бунт этот локален, суть дела не меняется. По  сути,  у  нас  тут
нечто вроде восстания Спартака или товарища Пугачева. Думаете, там все иначе
протекало?  Да  черта   с   два.   Вот   и   получается,   что   я   -   ваш
материализовавшийся, оживший страх. Ужастик из подсознания. Вы же,  толстые,
всю жизнь боитесь, что на вас однажды пойдут с вилами и пустыми мешками... А
вдруг и пойдут однажды в массовом масштабе? У вас,  синьор  муж  оттраханной
мною светской красавицы,  такое  выражение  морды,  словно  в  башке  у  вас
мыслительная работа происходит. Не поделитесь вумными мыслями?
   Вся осторожность  куда-то  враз  улетучилась  -  под  напором  той  самой
классовой ненависти. Вадим заговорил, уже наплевав на все последствия:
   - Подумаешь, открыл Америку... Вы же нас всю жизнь втихомолку ненавидели:
наши  машины,  нашу  свободу,  наши  возможности.  И   мечты   были   самыми
примитивными - сесть в наши машины, оттрахать наших баб, выгрести денежки...
Вот только есть один немаловажный нюанс: кишка у  тебя  тонка,  чтобы  стать
новым Спартаком или Пугачевым. Разин с Пугачевым, по крайней мере, были люди
с  размахом,  могли  собрать  огромадную  банду  и  устроить  переполох   на
полстраны. А ты можешь строить из себя Спартака исключительно з_д_е_с_ь.  На
воле у тебя кишка тонка, духу не хватит не то что на  бунт  -  какого-нибудь
серьезного человека с толстым бумажником  в  подворотне  ограбить...  Правда
ведь?
   Похоже, он угодил в точку -  лицо  верзилы  перекосилось  в  неподдельной
ярости, он едва не вскочил, но превеликим усилием сдержался. Протянул:
   - Ну, дорогой,  придется  для  тебя  с  ходу  что-нибудь  особо  приятное
придумать. Попозжа. Поскольку нынче...
   Послышались шаги. Вошел Василюк и, браво вытянувшись по стойке  "смирно",
отрапортовал:
   - Герр шарфюрер, герр комендант велел передать, что пора сгонять...
   - Ага,- широко усмехнулся  эсэсовец.-  Наконец-то.  Идите  к  коменданту,
камрад Вольдемар, доложите, что мы немедленно явимся...
   - Яволь, герр шарфюрер! - рявкнул капо, повернулся через  левое  плечо  и
бегом припустил прочь.
   -  Видали?  -  почти  растроганно  спросил  Гейнц.-  В   два   счета   из
интеллигентского дерьма получился  полезный  ставленник  режима.  А  почему?
Потому что движет им та же благородная  ненависть  к  вам,  жирным  котам...
Стройся! Сомкнутыми рядами пойдем на культурное мероприятие...
   И благоразумно отодвинулся подальше, расстегнув  кобуру.  Пропустил  всех
вперед, покрикивая:
   - Налево! К клубу шагом марш!
   Вадима не секунду прошиб липкий пот: что,  если...  До  самого  клуба  он
шагал словно в каком-то полубреду - у  коменданта  или  этого  скота  вполне
хватит ума, прознав про подземный ход, устроить какое-нибудь поганое  шоу...
Нет, но откуда им знать? Не должны они знать, не должны...
   Он повторял это про  себя,  как  молитву,-  потому  что  молитв  не  знал
никаких. Когда вошли в клуб, от сердца отлегло: и зал,  и  сцена  были  ярко
освещены, должно быть, восстановили проводку  и  все  лампы,  которые  здесь
висели при пионерах. С первого мимолетного взгляда стало  ясно,  что  доска,
прикрывавшая нехитрый потайной механизм, пребывает на своем месте  в  полной
неприкосновенности. Впрочем, это ни о чем еще не говорило...
   Куча скамеек так и громоздилась у стены, но с  полдюжины  их  установлено
перед сценой, и там уже расселись обитатели  двух  бараков.  Очень  мало  их
осталось, человек пятнадцать, едва ли не вдвое поредело население...
   А на сцене, прямо-таки залитой электрическим светом, стояло  странноватое
сооружение:  прямоугольный  фанерный   щит   повыше   человеческого   роста,
украшенный примерно на половине  высоты  огромными  цифрами  от  единицы  до
семерки  -  и  под  каждой  цифрой  зияло  правильное  круглое  отверстие  с
футбольный мяч диаметром. Толком рассмотреть эту  штуку  Вадим  не  успел  -
пыльный,  темно-красный  занавес  стал  закрываться,   перемещаясь   резкими
толчками.
   - Вы - в зал, вы трое - на сцену,- распорядился  Гейнц,  больно  тыкая  в
поясницу дубинкой.
   Вадим с Эмилем и Братком поднялись  на  сцену,  растерянно  остановились.
Из-за щита бойко вынырнул комендант:
   - Пришли, хорошие мои? Ну-ка в темпе к остальным! Вон туда, живенько,  по
одному!
   Вадим  двинулся  первым.  За  краем  щита  стояла  Маргарита,  веселая  и
цветущая, в одной руке у нее была какая-то большая темная бутылка, в  другой
- плоская медицинская рюмочка из толстого стекла. Кажется, с  помощью  такой
промывают глаза, что-то такое помнится...
   Она до краев наполнила рюмку  непонятной  жидкостью  цвета  слабого  чая,
протянула Вадиму:
   - Ну-ка, одним глоточком!
   Он заколебался, вспомнив все прошлые  печальные  прецеденты.  Появившийся
откуда-то сзади охранник пребольно упер ему в висок ружейное дуло:
   - Тебе помочь, тварь?!
   Внутренне передернувшись, Вадим выпил до дна. Отдавало  каким-то  резким,
определенно аптечным привкусом, но прошло в глотку без неприятных ощущений.
   - Туда,- подтолкнул охранник.- Мордой к щиту, напротив дырки... Шнель!
   Через несколько секунд рядом с  ним  оказался  Браток,  а  там  и  Эмиль.
Появились еще  несколько  человек,  так  что  все  номера,  то  бишь  дырки,
оказались занятыми. По обе стороны короткой шеренги поместились охранники, а
третий, прохаживаясь за их спинами, распорядился:
   -  А  ну-ка,  живенько  спустили  портки!  И  высунули  хрены   в   дыру!
Представьте, что кобылу трахаете - живей пойдет...
   Тут только Вадим сообразил, что за ощущение нахлынуло нежданно-негаданно:
великолепная, могучая эрекция, для которой вроде бы самое неподходящее место
и время - и уж тем более никаких поводов. Микстура, сообразил он с тоскливым
омерзением. Возбудитель подсунула, сучка шаровая...
   - Слушайте сюда,- продолжал охранник.- Во все время представления стоять,
как часовые у мавзолея. Если кто пискнет все равно что - саморучно  дубинкой
хрен переломаю... Замерли, козлы позорные!
   Вадим замер, почти утыкаясь лицом в  желтоватый  фанерный  лист,  приятно
пахнущий деревом и каким-то клеем. Что происходит вокруг,  он,  естественно,
не видел. Оставалось лишь молча ждать, теряясь в догадках.
   - Ну, как там? - послышался поблизости голос коменданта.
   - Порядок, герр штандартенфюрер!
   - Замерли, хорошие мои! Если какая-нибудь сука испортит мне  шоу  -  жилы
повытягиваю...
   Застучали сапоги - комендант удалялся. Послышалась его команда:
   - Занавес!
   Слышно было, как старый занавес со скрипом и потрескиванием раскрывается.
Воцарилась совершеннейшая тишина, потом сухо застучала  барабанная  дробь  -
определенно Гейнц - и очень быстро смолкла.
   - Внимание! - громогласно возвестил комендант.- Драгоценные  мои  господа
кацетники! До меня дошли слухи и сплетни, гласящие,  что  иные  из  вас  без
всяких на то оснований считают меня чуть ли не чудовищем. Право же, я обижен
и где-то даже оскорблен. Как выражался  приснопамятный  Фантомас,  на  самом
деле я - веселое и жизнерадостное существо. Велики  и  неисчерпаемы  кладези
веселья и жизнерадостности в моей широкой  душе.  Вот  и  теперь  я  в  один
прекрасный миг задумался: а не слишком ли вы заскучали, пребывая в гостях  в
моем веселом заведении? После долгих и  старательных  раздумий  я  пришел  к
выводу, что так оно и есть. И решил, хорошие мои, немного вас повеселить.  А
посему сегодня на нашей сцене - ток-шоу "Угадай мелодию"! Уау! - завопил  он
вовсе  уж  дурным  голосом.-   Уау!   Что   такое?   Не   слышу   надлежащих
аплодисментов... Я огорчен! Я невероятно огорчен! Для кого  же  я  стараюсь,
как не для вас? Ну-ка, живенько!
   Послышались неуверенные хлопки.
   - Плохо, дамы и господа! -  орал  комендант.-  Скверно!  Устройте-ка  мне
настоящие аплодисменты, переходящие в бурную, продолжительную овацию! А то я
вам сам устрою...
   На сей раз, понемногу набирая могучий  размах,  грянула  самая  настоящая
овация. Вадим даже мимолетно удивился - народу в зале не так уж и много, как
они  ухитряются  производить  столько  шума?  Полное   впечатление,   сейчас
штукатурка с потолка осыплется.
   - Великолепно! - перекрикивая  шум,  завопил  комендант.-  Наконец-то  вы
осознали мою доброту и прониклись культурными запросами! Уау,  хорошие  мои!
Ладно, отставить  овацию.  Но  в  дальнейшем  извольте  отвечать  короткими,
од-накож бурными аплодисментами - точнее, отмечать  имя  самые  волнительные
моменты нашего шоу, я бы сказал - контрапункты! А  опознать  контрапункт  вы
сможете без особых трудов - как только я, значитца, махну левой  али  правой
рученькой таким вот макаром - тут вам,  однако,  и  есть  самый  натуральный
контрапункт! Как я изъясняюсь? Не правда ли, сразу видна близость к народу и
овладение фольклорными пластами? Анадысь, значится?
   Видимо, он взмахнул рукой  -  затрещали  бурные  аплодисменты.  Комендант
надрывался, его голос был  почти  обычным,  но  все  же  присутствовала  там
неуловимая нотка безумия, от которой холодело внутри:
   -  Я  бы  с  большим  удовольствием  устроил  вам  анадысь   какую-нибудь
интеллектуальную игру на высокие эстетические темы, судари мои  и  дамы,  но
вынужден, уж простите, откровенно подлаживаться  к  вашим  вкусам,  которые,
сдается  мне,  особой  широтой  не  отличаются.  Потому   мы   и   запускаем
незатейливое, надо признаться, шоу. Угадай мелодию!
   Аплодисменты.
   - Что это у нас там торчит, обозначенное арабскими цифрами? А это флейты,
господа! Как метко выразился Маяковский - а вы ноктюрн сыграть могли  бы  на
флейте  водосточных  труб?  Итак,  на  сцену  приглашается  наша  звезда   и
кон-курсантка, очень кстати, как рояль  в  кустах,  здесь  присутствующая  -
госпожа Вероника Баскакова! Встречайте!
   Аплодисменты. Судя по стуку  сапог,  комендант  усиленно  перемещался  по
сцене, подражая телеведущим:
   - Все аплодируют, аплодируют, перестали аплодировать... Полная  тишина  в
зале, начинаем суперигру!  Одновременно  спешу  предупредить  очаровательную
конкурсантку: если вы,  мадам,  будете  мямлить  под  нос  или  саботировать
культурное мероприятие, я вас до утра в караулку отправлю!  Тишина  настала,
тишина! Итак, очаровательная, трахаетесь ли вы с мужиками? Вопрос понятен?
   Послышался громкий, с явственной истерической ноткой голос Вероники:
   - Трахаюсь! Аплодисменты.
   - Веселее отвечайте, веселее, у нас ток-шоу, а не кабинет зубного  врача!
А на  тех  флейточках,  что  так  задорно  торчат  из  дырок,  вам  игрывать
приходилось?
   - Приходилось!
   - Аплодируем! - завопил комендант.- Игра уверенно движется  в  правильном
направлении! Приступаем к розыгрышу главного приза! Вот здесь у  меня  самый
настоящий косметический набор... я вам не буду  вслух  произносить  название
фирмы, потому что не заключал с ней договора на  рекламу,  и  она  наше  шоу
отнюдь не спонсирует. А посему пошла она к чертовой матери, цум тойфель!  Но
набор настоящий, мечта женщины, особенно в  наших  спартанских  условиях!  И
наша очаровательная конкурсантка его обязательно получит,  ежели  с  первого
раза безошибочно угадает мужнину флейту,  на  которой  старательно  исполнит
незатейливую мелодию. Будем играть ноктюрн на флейте красных  пиджаков!  Вот
тут у меня песочные часики, и ваша задача, мадам Вероника,  отыскать  нужную
флейту до того, как пересыпется  песок.  И  косметический  набор  -  ваш!  В
случае, ежели не угадаете, придется вам со всем  старанием  играть  на  всем
наборе, пока не угадаете нужную мелодию. А там мы придумаем  что-нибудь  еще
более веселое. Вам условия ясны? Прекрасно!
   Рассыпалась длинная барабанная дробь.  -  Нарастает  напряжение  в  зале,
нарастает! - вопил комендант.- Если закрыть глаза, можно представить, что мы
находимся в зале телестудии  "Останкино".  До  чего  же  похабное  название,
честно говоря! Покажите мне другую крупную телестудию в мире,  чье  название
произошло от мертвых покойничков! Ладно,  не  будем  отвлекаться...  Умолкла
музыка, тишина в зале, сейчас приведу в действие наш  песчаный  хронометр...
Пошло времечко, пошло! Прошу, очаровательная!
   Наступила вязкая тишина. Потом послышались негромкие шаги. Они  удалились
влево, на какое-то время притихли. Из зала долетел громкий смешок.
   Вадим тупо таращился на оказавшуюся перед самыми его глазами фанеру.  Что
происходит по другую сторону, он, естественно, рассмотреть никак не  мог.  И
не испытывал ничего похожего на беспокойство или сочувствие - вновь,  как  и
при первом Никином появлении  в  бараке,  нахлынули  досада  и  раздражение,
словно и очаровательная супруга странным образом числилась  среди  тех,  кто
над ним издевался. Не будь ее здесь, был  бы  избавлен  от  доброй  половины
переживаний... Острая ненависть на миг прямо-таки прошила горячей  волной  -
ненависть к смазливой дурочке, что сейчас бродила по ту сторону фанеры.
   Шаги послышались рядом  с  ним.  Переместились  влево,  вновь  вернулись.
Негромкий шум - словно человек опускался на колени - и в  следующий  миг  он
ощутил, как женские губы сомкнулись на его вздыбленном достоинстве.
   - Началось шоу! - обрадованно возопил комендант.- Первая попытка! Музыка,
туш!
   Длинно,  нескончаемо  затарахтел  барабан.  Вадим  вовсе   не   испытывал
удовольствия, словно все  нормальные  ощущения  враз  его  оставили.  Только
раздражение крепло - и ничего больше. И все же кончил довольно быстро, из-за
дикости ситуации, наверное.
   - Закончилась первая попытка! - заорал  комендант  совсем  рядом,  по  ту
сторону фанерного листа.- Теперь попросим счастливчика показаться  почтенной
публике, чтобы мы могли определить, как обстоят дела! Музыка!
   Дуло ружья чувствительно ткнуло его в поясницу, и он  вышел  на  сцену  в
яркое  сияние  сильных  ламп  -  со  спущенными  штанами,  уже   неспособный
испытывать какие бы то ни было эмоции. Теперь он понимал Синего  -  хотелось
рвать коменданта на части, распороть брюхо и вытягивать кишки...
   Комендант же взирал на него с явным разочарованием, но тут же справился с
собой, вскинул руки:
   - Поаплодируем нашей конкурсантке, получающий великолепный  косметический
набор! Музыка!
   ...Должно быть, организм решил отключить сознание, чтобы избавить его  от
всего пережитого  -  Вадим  заснул  совершенно  неожиданно  для  себя,  едва
растянулся  на  нарах,  отвернувшись  от  молча  улегшейся  рядом  Вероники.
Проснулся толчком, прекрасно знал, что ему только что снился жуткий  кошмар,
но вот в чем кошмар заключался, не  вспомнить,  все  воспоминания  мгновенно
улетучились...
   Свет  не  горел,  барак  был  залит  бледным  лунным  сиянием  -   стояло
полнолуние. Отовсюду несло дерьмом  и  прелью,  справа  тяжко  всхлипывал  и
постанывал во  сне  Доцент,  а  совсем  близко,  под  боком,  вздрагивала  и
подергивалась в столь же тягостном забытье Ника, лежавшая ничком.
   Зато справа, у окна,  жизнь  била  ключом.  Синий  старался  неутомимо  и
размеренно,  лежа  на  распростертой  блондинке  -  она  не  сопротивлялась,
раскинувшись, в одном лишь расстегнутом бушлате, бедра белели в точности как
в бездарных  творениях  полузабытого  Подыпы,  казалось,  она  и  не  дышит.
Откуда-то с улицы доносились развеселые пьяные голоса.
   Вадим прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на  чем-нибудь  толковом,  а
что могло быть толковее планов побега, для  которого  настало  время?  Мысли
путались - мешала и возня у окна,  сопровождавшаяся  довольными  стонами,  и
скулеж  Доцента.  В  конце  концов  он  нашарил  свою  последнюю   сигарету,
доставшуюся при дележе брошенной эсэсовцем пачки, осторожненько слез с нар и
направился на вольный воздух - впрочем, какой там, к черту, вольный...
   Остановился, едва шагнув на веранду. На крыльце соседнего барака,  совсем
близко, восседали три фигуры, отхлебывая  по  очереди  из  большой  бутылки,
шумно болтали, перебивая  друг  друга  с  обычным  пьяным  пренебрежением  к
собеседнику. Господа капо изволили веселиться...
   Он присел на пол - вместо перил у веранды  было  ограждение  из  сплошных
досок, и его явно не успели заметить. Закурил,  воровски  пряча  сигарету  в
ладони - мало ли что, заметят огонек, не отвяжешься от них потом...
   Пора отсюда сматываться. И следует в темпе решить то же самое  уравнение,
подставив в качестве икса на сей раз вместо Эмиля Нику...
   Аргументы прежние, те же. Если  у  одного  есть  все  шансы  незамеченным
проскользнуть в клуб, то тащить с собой Нику - чертовски опасно.  Бабы  есть
бабы, начнет бояться, метаться,  побежит  не  в  том  направлении,  нашумит,
провалит все дело, а когда поймают, выдаст в два счета. Откуда взять должное
проворство     и     хладнокровие     избалованной     холеной      доченьке
облисполкомовско-коммерческого папы, с  младенчества  привыкшей  к  птичьему
молоку? Даже если побег и удастся, будет потом  висеть  на  шее  невыносимой
тяжес