бирать со стола. - Карл, я устала играть в эти  игры.
Хватит с меня.
   - Потерпи еще немножко. Мы скоро уедем отсюда.
   - Мы?
   - Да. Я приехал за тобой.  Мне  надо  решить  здесь  кое-какие  проблемы,
сделать тебе загранпаспорт. Я забираю тебя в Германию.  Я  на  тебе  женюсь,
Алиса.
   Она застыла у раковины с грязной тарелкой в руках.
   - Нет, Карл. Я не могу... не хочу.
   - Можешь и хочешь! - Он засмеялся, подошел сзади, обнял ее. - Бросьте эти
глупости, фрау фон Майнхофф. Я уже все решил, и вам, милая фрау,  ничего  не
остается, как сказать свое нежное "да".
   -  Нет,  Карл,  -  она  передернула  плечами,  -  я  слишком   устала   и
перенервничала сейчас, чтобы обсуждать такие серьезные вещи, но, в общем,  и
не надо ничего обсуждать. Я не выйду за тебя замуж. Ты темная неопределенная
личность, шпион, бандит, неизвестно кто. Ты немец, наконец, а я  русская.  У
меня папа больной, никому, кроме меня, он не нужен. Мы с тобой совершенно не
подходим друг другу.
   Она говорила и ожесточенно терла губкой тарелки, с грохотом ставила их  в
сушилку.
   - Да! О, да,  фрау  Майнхофф,  я  не  сомневался,  что  вы  ответите  мне
согласием! Их либе дих, и вы меня тоже!  У  нас  родятся  чудесные  красивые
киндеры, о, я, натюрлих, майне либе. Мы будем жить долго и счастливо.  -  Он
держал ее за плечи, зарывался лицом в ее волосы, скользил губами по шее,  по
затылку, смеялся в ухо и мешал мыть посуду.
   - Перестань, Карл. Я серьезно... Перестань, не придуривайся...
   - Лисенок, я тебя люблю, - он протянул руку, выключил воду, схватил Алису
в охапку, - не возражай мне, Лисенок. Никогда мне не возражай. Я  все  равно
умней и сильней, - он зажал ей рот своими горячими губами.
   Из КГБ не звонили. Утром, по дороге на работу Алиса тревожно оглядывалась
по сторонам, все время ждала, что рядом остановится  машина.  Но  ничего  не
происходило. С девяти до шести  она  стояла  за  чертежной  доской  в  своем
конструкторском бюро.
   - Ты так всю жизнь хочешь? С девяти  до  шести,  за  девяносто  рублей  в
месяц? Ты посмотри на себя в зеркало! С таким лицом, с такой фигурой гнить в
этой серости, в жалкой клетушке из двух комнат...  Что  тебе  здесь  светит?
Очень скоро у вас в России все полетит вверх  тормашками.  Система  прогнила
изнутри, и, когда она рухнет, вонючие  обломки  посыпятся  на  ваши  головы.
Исчезнет еда. Введут  карточную  систему.  Ты  знаешь,  что  такое  крушение
империи? Это прежде всего голод, разруха, озверелые толпы на улицах. А потом
по Москве пойдут танки, прямо по толпе, по людям. Вами всегда правили  воры,
но прежде они хотя бы стыдливо  прикрывали  свой  срам  фиговыми  листочками
коммунистической идеологии. Те, которые придут после них, срама не прикроют.
Здесь, у вас, будет стыдно и  страшно  жить.  Вы,  русские,  -  суицидальная
нация. Вы просто не умеете жить прилично, по-мещански, по-бюргерски.  Я  сам
ненавижу тупой бюргерский быт, но он все-таки приличней вашего свинства.
   Карл держал ее за плечи. Они стояли у большого зеркала в ее  комнате.  За
стеной был слышен папин храп. Ледяной ноябрьский ветер бил в стекла. Батареи
   Были чуть теплыми. За окнами стоял густой, тяжелый мрак.
   - Мне завтра рано вставать, Карл. Я уже все тебе сказала.
   - Ты врешь, Алиса. Ты врешь самой себе. Да, ты любишь своего отца, это  я
могу понять. Но ведь не настолько, чтобы хоронить себя здесь заживо.
   - Я и не хороню. Я живу своей жизнью. Это родина моя, в конце концов...
   - Ой, какие мы патриотки, ой, фрейлейн, я тронут до слез. Это тебя  серый
майор Харитонов научил так горячо любить советскую родину? Прислушайся,  что
там шепчут тебе  твои  благородные  гены?  В  тебе,  между  прочим,  голубая
княжеская кровь и четверть немецкой, баронской. Я  видел  альбомы  с  вашими
старыми семейными фотографиями. Твой отец  неплохо  знает  историю  рода  до
седьмого колена и очень сожалеет, что  ты  совсем  не  интересуешься  своими
княжеско-баронскими корнями.
   -  Карл,  хватит.  Меня,  честно  говоря,  начинает  тошнить,  когда   ты
повторяешь свой бред про  благородные  гены  и  голубую  кровь.  И  не  надо
приписывать моему  отцу  свою  озабоченность  этим  вопросом.  Если  rf)H  и
гордится предками, то не потому, что они были князьями-баронами. Ладно, все.
- Она попыталась стряхнуть его руки со своих плеч. - Я  сказала,  никуда  не
поеду. Замуж за тебя не выйду. Мы слишком разные, у меня своя жизнь.  У  нас
ничего не выйдет, и ты сам это понимаешь.
   - Но ведь ты меня любишь, Алиса. Вот это я понимаю,  только  это  я  хочу
понимать. Только это.
   - Карл, когда ты молчишь, мне кажется,  что  да,  люблю.  Но  стоит  тебе
открыть рот, и я тебя почти ненавижу. Ты говоришь такие гадости, глупости...
Хватит. Тема закрыта.
   - Хорошо, Лисенок, я буду молчать. Я стану тихим, нежным, я всех пожалею,
даже твою грязную родину, даже этого подонка серого  майора.  Всех.  Я  буду
петь романсы сладким баритоном. За тихого нежного Карлушу ты согласна  выйти
замуж?
   - Папа умрет без меня.
   - Он и так долго не протянет.
   - Сколько осталось ему - все его. Мы вошьем ампулу, он  перестанет  пить.
Сейчас есть много новых методов, я вылечу его. Он не старый еще  человек,  и
если бросит пить, то сердце...
   - Через месяц мы будем в Лондоне. Потом в Сан-Франциско. Ты увидишь  весь
мир. У тебя будет достаточно денег, чтобы оплатить твоему отцу самое  лучшее
лечение.
   - Карл, а откуда столько денег? Почему ты так  уверен,  что  меня  вообще
выпустят  из  страны?  Я  завербована  КГБ.  Кстати,  странно,  что  они  не
появляются. Я слишком многого не понимаю, прежде всего в тебе.
   - А не надо ничего понимать. Всему свое время... Он говорил и стягивал  с
нее свитер, расстегивал лифчик, щелкал кнопками длинной замшевой  юбки.  Она
не могла и не хотела возражать,  спорить,  задавать  вопросы.  Она  уже  все
сказала, и не один раз. Она никуда не уедет, не выйдет за него замуж.  Зачем
он опять появился? Ну зачем?
   На четвертый день, когда  Юрий  Владиславович  ушел  на  очередной  сеанс
бесполезного гипноза к наркологу Коробцу, Карл выложил на Алисин  письменный
стол тонкую стопку каких-то бумаг.
   - Ты должна заполнить это на пишущей машинке. В трех экземплярах,  только
не под копирку.
   - Что это?
   - Анкеты для ОВИРа. Завтра мы подаем заявление в твой  районный  загс.  У
вас положено ждать три месяца, но нас зарегистрируют через неделю. Анкеты ты
заполнишь на фамилию Майнхофф. Ты Алиса фон Майнхофф.
   - Карл, подожди, я не понимаю...
   - Тебе и не надо ничего понимать. Ты будешь делать то, что  я  говорю.  Я
уже все устроил.
   - Карл, я же тебе сказала, я никуда не поеду. Я не выйду замуж за тебя.
   - Ну, перестань, Лисенок, хватит дурить. У нас очень  много  дел  и  мало
времени. Садись за машинку, прямо сейчас.
   - Я вовсе не дурю. Я никуда не еду, пойми ты наконец. Замуж за тебя я  не
выйду, отца не брошу, и это совершенно серьезно. Карл. Я не шучу, не ломаюсь
и не собираюсь заполнять никакие анкеты. Я тебе сразу все сказала, с  самого
начала. Просто ты слышишь только самого себя.
   Несколько секунд он смотрел на нее молча,  и  вдруг  его  рука  взлетела,
раздался хлопок, сначала Алиса не поняла ничего, а потом у  нее  перехватило
дыхание. Это  была  пощечина,  несильная,  почти  безболезненная,  но  самая
настоящая пощечина.
   - Уходи, Карл, - тихо сказала она после долгой паузы.
   Он смотрел на нее исподлобья, тяжело дышал,  и  в  глазах  его  появилось
какое-то совсем новое выражение, одновременно жуткое и жалкое.
   - Идиотка, - проговорил он сквозь зубы, - дура, я убью тебя.
   - Охотно верю, - кивнула она, - ты можешь.
   - Но ведь ты спала со мной, ты любишь меня, ты...
   - Карл, хватит. Уходи.
   - Стерва! Грязная русская свинья! - Он схватил ее за волосы,  швырнул  на
тахту.
   Падая, она сильно ударилась виском об угол письменного стола. Он сдирал с
нее одежду, хрипло выкрикивая ругательства, немецкие и русские.  Но  она  не
слышала. Она провалилась в сплошной тошнотворный мрак.
   - Ты врала мне, ты сводила меня с ума! Ты такая, как все,  подлая  пошлая
стерва! Открой глаза! Ну, открой глаза, посмотри на меня, Алиса!
   Из ссадины сочилась кровь. В руках у Карла была полумертвая  вялая  кукла
вместо Алисы.
   - Скажи, что ты меня любишь, хотя бы раз скажи...  Предательница,  дрянь,
ненавижу...
   Он уже не кричал. Он охрип и бормотал бессвязные,  бессмысленные  грязные
слова, немецкие и русские вперемежку. Бросился вон из комнаты, но  замер  на
пороге.
   Из  кармана  своей  кожаной  куртки,  висевшей  на  стуле,  Карл  вытащил
маленький пятизарядный  "вальтер",  шагнул  к  растерзанной,  бесчувственной
кукле. Долго, не отрываясь, он  глядел  на  бледное,  осунувшееся  лицо,  на
спутанные пепельно-русые волосы.
   Веки плотно сжаты, губы чуть приоткрыты. Кровь на виске, на щеке. Рука  с
пистолетом поднялась, щелкнул предохранитель. Дуло уставилось в  лоб,  потом
медленно скользнуло к груди.
   У Алисы затрепетали веки, глаза приоткрылись  и  тут  же  распахнулись  в
ужасе. Она  увидела  пистолет,  увидела  безглазую  усатую  морду  какого-то
причудливого животного. Самым странным было то, что по гладко выбритым щекам
этой кровожадной неведомой зверюшки катились крупные  слезы.  Алиса  боялась
шевельнуться, боялась нечаянно крикнуть или застонать. Мощная волна головной
боли притупляла страх.
   Рука с пистолетом вяло опустилась. Двигаясь медленно, как сомнамбула,  он
стянул свою кожанку со спинки стула и, волоча ее по  полу,  не  оглядываясь,
вышел из комнаты.  Алиса  продолжала  лежать  не  шелохнувшись.  В  прихожей
хлопнула дверь. Этот звук отозвался в голове новой волной  боли.  Она  опять
потеряла сознание.
   На следующий день начались телефонные  звонки  из  КГБ.  Алиса  лежала  с
тяжелым сотрянием мозга. Звонили очень  настойчиво,  Юрий  Владиславович  не
давал ей трубку, говорил: она больна.
   - А что с ней такое? - интересовался вежливый мужской голос.
   - Сотрясение мозга.
   Алиса слышала папины ответы  из  соседней  комнаты.  Она,  хоть  и  плохо
соображала, сразу поняла, кто это. А через два дня заявился майор  Харитонов
собственной персоной, прямо в квартиру. Папе он представился как  сослуживец
из конструкторского бюро, даже торт принес.
   - Майнхофф меня расколол, назвал гэбэшной шлюхой, избил, исчез навсегда и
теперь уж точно не появится, - сказала Алиса.
   На некоторое время ее оставили в покое.

Глава 22

Иерусалим, январь 1998 года

   По дороге в гостиницу Максимка клевал носом. Стоило ему уронить голову на
подушку, и он моментально  уснул.  Алиса  погасила  ночник  у  его  кровати,
вспомнила, что он не умылся и не почистил зубы на ночь. Ладно,  имеет  право
после таких приключений.
   Все. Горячий душ - и спать.  Она  смертельно  устала.  В  ванной,  стянув
свитер, она обнаружила несколько синяков на руках и на плечах. Господи, если
бы не Деннис... У них  ведь  было  оружие.  Кто-то  выстрелил.  Могли  убить
запросто.
   Глядя в зеркало, Алиса с удивлением заметила,  что  плачет.  Слезы  теку!
сами собой. Дело даже не в этом жутком нападении, не в синяках. Просто они с
Максимкой совершенно беззащитны  и  никому  не  нужны.  Повезло,  что  рядом
оказался этот американец, чужой, случайный человек.
   Сколько их было в ее жизни, чужих и случайных? Нет, на самом деле  совсем
не много. Всего трое.  Последний  -  стоматолог  Миша.  Но  уже  достаточно.
Слишком быстро привыкает Максимка к мужчине, который  оказывается  рядом,  и
слишком тяжело потом переживает. Ей-то самой уже не  больно...  Впрочем,  не
правда. Ей тоже больно, но себя не так жалко, как сына.
   Алиса  протянула  руку,  чтобы  включить  воду,  но  вспомнила,  что  все
туалетные принадлежности, тапочки и халат так и остались  в  большой  сумке.
Она выбежала из ванной, достала сумку из стенного  шкафа  и  вдруг  услышала
какую-то тихую возню за дверью.
   Сердце подпрыгнуло к горлу, стало трудно дышать.  Ей  показалось,  кто-то
поворачивает круглую дверную ручку. Она знала точно, дверь заперта, внизу, в
холле, вооруженная охрана, как везде в  этой  стране,  да  и  вообще  -  все
глупости. Не мог он выследить, послать  своих  людей.  Не  мог  -  по  одной
простой причине: ему это совершенно не нужно.
   Но тут же с панической ясностью  она  представила  себе,  что  за  дверью
сейчас стоит Карл Майнхофф собственной персоной и пытается тихо  войти.  Она
помнила, как бесшумно  он  умел  двигаться,  открывать  и  закрывать  двери,
подходить сзади так, что даже дыхания  не  слышно,  и  никакая  интуиция  не
подскажет: осторожно, обернись...
   Алиса бросилась в ванную, схватила свитер, натянула, путаясь  в  рукавах,
наконец решительно шагнула к двери и громко произнесла по-английски:
   - Кто там?
   - Алиса, простите, вы не отвечали на стук, я  подумал,  вы  в  ванной,  и
решил подождать.
   Конечно, это был Деннис. Кто же еще? Она открыла дверь.
   - Максим уже спит? - спросил он шепотом.
   - Да. Я тоже собиралась ложиться.
   - Простите, - он виновато улыбнулся.  -  Знаете,  я  не  могу  уснуть.  Я
все-таки не киногерой, не Брюс Ли и здорово  перенервничал  сегодня.  Думал,
засну как убитый, а вот - не могу. И  потом,  я  успел  привыкнуть  к  нашим
вечерним разговорам. К хорошему быстро привыкаешь. Давайте спустимся в  бар,
посидим немного.
   - Ладно, - кивнула Алиса,  -  только  совсем  недолго.  Я  боюсь,  Максим
проснется и испугается, если меня не будет в номере.
   Они спустились на первый этаж. В холле, у стойки  администратора,  стояло
трое вооруженных охранников, еще один расхаживал у стеклянной двери.
   "Ну что я паникую? - устало подумала она. - Надо наконец прийти в себя  и
избавиться от этого идиотского, беспричинного  страха.  Ну  да.  Карл  узнал
меня. Он забрал фотографии на всякий случай,  просто  потому,  что  попал  в
кадр. Неприятно, что на пленке много наших с  Максимкой  кадров.  Почти  вся
пленка отснята, частично в Москве, частично здесь, в Эйлате. Там есть кадры,
где Максим в  нашем  московском  дворе.  Карл  запросто  узнает  дом,  кусок
переулка. И что? Помчится  в  Москву,  на  свидание?  Чушь.  Зачем  ему  эти
хлопоты? На пирсе он оказался случайно, совершенно случайно.  Он  ведь  тоже
человек, и почему бы ему не искупаться в море? Он так здорово плавает...  Он
увидел Максимку, сработало простое любопытство. На этом  все  кончится.  Уже
кончилось..."
   Однако она чувствовала, что обманывает себя.  Ничего  не  кончилось.  Она
достаточно хорошо знала Майнхоффа. Почти сразу, заметив их с Максимкой в том
грязном кабачке, он все понял. И теперь не оставит их в покое...
   - Алиса, вам коньяк или виски?
   - Что?
   Они уже подошли к столику в глубине  пустого  ресторана.  Она  продолжала
стоять,  тупо  глядя  на  разноцветных  рыбок,  плавающих   в   подсвеченном
аквариуме.
   - Алиса, с вами все в порядке?
   -  Да...  простите...  мне  коньяку,  совсем  чуть-чуть,  -  она   тяжело
опустилась в кресло, закурила.
   Деннис отошел к стойке и вернулся через несколько минут с  двумя  рюмками
на маленьком подносе.
   - Неужели вы до сих пор переживаете? - спросил он, усаживаясь напротив.
   - А вы? - она улыбнулась. - Вы ведь не можете уснуть. Представить  жутко,
что могло случиться с нами, если бы вы не оказались рядом. У них  ведь  было
оружие, кто-то выстрелил. Неужели у арабских подростков  есть  огнестрельное
оружие?
   - Не знаю, - он  пожал  плечами,  -  я  впервые  столкнулся  с  арабскими
подростками. Но, значит, есть, раз прозвучал выстрел.
   - Я задам вам дурацкий вопрос, -  медленно  произнесла  она,  глядя  мимо
Денниса, на аквариумных рыбок, - как вы думаете,  могло  такое  произойти...
ну, скажем, не случайно? То есть мог кто-то заранее следить за нами и  ждать
подходящего момента? Простите, я, наверное, говорю глупости.
   Он поймал ее ускользающий взгляд и долго, не отрываясь, смотрел в  глаза,
потом осторожно притронулся к ее руке.
   - У вас ледяные  пальцы,  Алиса.  Вы  боитесь  чего-то  или  кого-то.  Вы
старательно прячете свой страх, чтобы Максим не  заметил.  Мужчина,  который
забрал ваши  фотографии,  вовсе  не  случайный  человек.  Вы  здесь  кого-то
встретили, и вам страшно. Такие  вещи  нельзя  держать  в  себе.  Если  есть
реальная опасность, то она угрожает не только вам, но и Максиму.  Расскажите
мне. И будем думать вместе. Одной вам не справиться, Алиса.
   - С чего вы взяли, Деннис? - она  изо  всех  сил  попыталась  улыбнуться.
Ничего такого... вам показалось.  Я  просто  очень  замкнутый  человек,  мне
многие это говорили...
   - Перестаньте, - он покачал головой, - вы ведь  не  меня  обманываете,  а
себя.
   Она опустила голову, волосы упали на лицо. Он молчал и все еще  прикрывал
ладонью ее тонкие ледяные пальцы.
   - Да, - произнесла она спокойно, - я обманываю себя. Мне  очень  страшно.
Но вряд ли вы сумеете помочь нам с Максимом. И потом - я никогда  никому  не
рассказывала... Я запретила себе даже думать об этом,  но  сейчас,  здесь...
Нет, я не могу, - она  откинула  волосы,  резким  движением  выдернула  руку
из-под его теплой ладони, - я одиннадцать лет молчала об этом.
   - Одиннадцать лет? - тихо переспросил Деннис. Она  не  ответила,  достала
сигарету, он щелкнул зажигалкой. Она долго не могла прикурить. Руки дрожали.
Наконец, глубоко затянувшись, она произнесла:
   - Деннис, вы знаете, кто такой Карл Майнхофф?
   - Это знает каждый, кто хоть иногда смотрит телевизор  и  читает  газеты,
Деннис быстро отхлебнул  коньяку,  -  Майнхофф  -  международный  террорист,
которого много лет не могут поймать.
   - Да, - она нервно  усмехнулась,  -  он  бандит,  жестокий,  сумасшедший,
помешанный на своем баронском  происхождении.  Он  убийца  с  принципами,  с
идеей. Сейчас он здесь, в Израиле. Я видела его в Эй-лате. Он узнал меня,  а
я - его. Я сфотографировала его в кафе, просто потому, что не могла поверить
своим глазам. Я ведь читала, он погиб три года назад в Северной Ирландии. Вы
правы насчет этих снимков. Никакой случайности не было. Их  забрал  Карл.  Я
сделала чудовищную глупость, когда стала его фотографировать. Но у меня  был
шок. Я так надеялась, что его нет на свете и никто никогда  не  узнает...  А
потом я увидела, как они разговаривают на пирсе. Максим и он. Я закричала  и
сорвала голос, побежала и подвернула ногу. Единственное, что можно сделать в
этой ситуации, - орать, бежать. Но нет ничего бессмысленней. Дело в том, что
Карл Майнхофф - отец Максима.
   Алиса говорила очень тихо, но Деннису показалось, что она кричит.  К  ним
направлялся улыбающийся, круглолицый бармен с рыжими усами.
   - Извините, мы уже закрываемся.
   Деннис быстрым движением опрокинул в рот каплю коньяку, оставшуюся на дне
рюмки, потом встал, обошел стол и взял Алису за плечи.
   - Пойдемте.
   Они не произнесли ни слова, пока ехали в лифте, пока шли по коридору.  Он
открыл дверь своего номера, пропуская ее вперед. Она замерла на пороге.
   - Меня-то вы не боитесь, Алиса? - спросил он, мягко  улыбнувшись.  -  Бар
закрыт,  в  вашем  номере  спит  Максим,  мы  можем  разбудить  его.  Больше
поговорить негде. Заходите.
   Она вошла, уселась в кресло, съежившись, обхватив плечи руками.
   - Кто-нибудь, кроме вас, знает? - спросил Деннис.
   - Теперь да.
   - Вы имеете в виду меня?
   - Я имею в виду Майнхоффа. Он все понял, когда увидел нас в кафе. Он  все
понял потому, что для него это важно. Благородная баронская кровь. Сын.  Его
кровь. Его собственность. - Она говорила быстро, отрывисто, и опять  Деннису
показалось, что она кричит, хотя это был почти шепот. - Надо знать Карла,  а
я его знаю. Мы познакомились пятнадцать лет назад. Все произошло  не  сразу.
Потом еще четыре года он то и дело возникал  в  моей  жизни.  Я  понятия  не
имела, кто  он.  Просто  немец  из  ГДР,  аспирант  Института  международных
отношений. Он приезжал в Россию. Это, конечно, был