ормально. Мама, конечно, любит его, но видимся мы редко. У нее  новый  муж,
много работы, она преподает,  ее  приглашают  читать  лекции  в  Англию,  во
Францию, в Америку, она написала два учебника по глазным болезням...
   - А Максим? Он ведь спрашивал, кто его отец?
   - Погиб его отец, - она  тряхнула  волосами,  -  разбился  в  машине.  Мы
учились вместе, потом встретились, была короткая любовь, а  через  несколько
дней он погиб. Он был замечательным, чудесным человеком, самым лучшим. Я  не
только Максима, но и себя сумела убедить в этом.  Правда,  когда  я  впервые
увидела в какой-то газете фотографию Карла,  узнала,  кто  он,  прочитала  о
террористическом акте в Северной Ирландии, потом  про  захват  заложников  в
Амстердаме, потом... Знаете, я запрещала себе искать информацию  о  нем,  но
все  время  почему-то  натыкалась  на  очередной  взрыв  или   на   убийство
какого-нибудь политического деятеля. А потом я узнала, что он погиб.  Он  не
один раз погибал,  и  кто-то  из  журналистов  заметил,  что  нет  на  земле
человека, который читал бы про самого себя столько некрологов...  А  вообще,
Деннис,  я  вам  ничего  не  рассказывала.  Я  все  выдумала.  Нет  никакого
Майнхоффа.
   - Простите меня, Алиса, - он резко встал, подошел к креслу, в котором она
сидела, сжавшись в комок, - простите, но сейчас уже нельзя играть в  жмурки.
Все это было, и все это правда. Опасная и для вас, и для вашего  ребенка.  Я
много читал о Маййкоффе. У нас в  Америке  издавалась  о  нем  книга,  очень
подробное исследование. Там много фактов и фотографий.  Я  помню  его  лицо.
Максим...
   - Нет! - она вскинула руку, словно защищаясь.
   - Максим похож на него, Алиса. Очень похож. Майнхофф  не  оставит  вас  в
покое.
   - Но ведь это нелогично, Деннис. Вы прекрасно знаете, что в  наше  время,
когда есть банк  спермы,  и  отцовство  для  многих  -  пустой  звук...  Ну,
подумаешь, какая-то русская родила от него  ребенка  десять  лет  назад.  Он
бандит с мировым именем, у него может быть дюжина детей в разных странах...
   - Не обманывайте себя, Алиса, - покачал головой Деннис, - если бы ваше  с
ним знакомство ограничилось двумя неделями в  студенческом  лагере,  вы  еще
могли бы тешиться иллюзией, будто ему  все  равно  и  он  не  станет  искать
встречи со своим сыном. Но вы  слишком  хорошо  его  знаете.  Вы  ведь  сами
сказали - его сын, его кровь,  его  собственность.  Фотографии.  Встреча  на
пляже. Разве этого не достаточно, чтобы понять: он не оставит вас в покое?
   - А если я сообщу в полицию? - быстро спросила Алиса.
   - Вас не выпустят из страны. Вами будет заниматься МОССАД. Не уверен, что
они обеспечат безопасность вам и Максиму. Более того, я не исключаю, что они
попытаются использовать эту информацию в своих целях, далеких от целей вашей
безопасности... Простите, я неловко выразился, в общем, мне кажется, полиция
вам не поможет. Да и слишком уж много придется объяснять.  В  их  глазах  вы
будете...
   -  Да,  я  знаю,  как  буду  выглядеть  в  их  глазах.  Бывшая  любовница
международного террориста. Но главное даже не в этом. Я не  могу  допустить,
чтобы Максим узнал правду. Не могу.  Он  слишком  маленький,  для  него  это
станет страшным потрясением. И, честно говоря, я не знаю, чего больше  боюсь
- Карла или этой правды...
   - Но все-таки что-то вы чувствовали к нему, - медленно  произнес  Деннис,
это не была случайная интрижка. Вы встречались на  протяжении  четырех  лет.
Неужели в нем, тогдашнем, не было ничего пугающего или хотя бы странного для
вас?
   - Было. Конечно, было. Но я привыкла  не  придавать  особенного  значения
словам, болтовне. Я сама человек не  слишком  разговорчивый  и  чужие  слова
часто пропускаю мимо ушей. Папа с детства внушил мне, что судить о  человеке
можно только по его поступкам, но никак не по словам. Многие болтают сегодня
одно, завтра другое. Карл болтал глупости, он издевался над всем миром и тут
же смеялся над собой. Он умел смеяться над собой. Это мне нравилось.
   - Наверное, не только это?
   - Конечно, не только. Если бы я знала, если бы могла объяснить...  голос,
усмешка, разрез глаз, походка, запах. Меня страшно тянуло  к  нему,  вопреки
здравому смыслу, вопреки его злой болтовне и всяким моим подозрениям.
   - Вы подозревали, что он не просто болтун, а серьезный преступник?
   - Нет.
   - Но вы сказали "подозрения"....
   - Оговорилась.
   - Я  читал  где-то,  что  в  советской  России  контакты  с  иностранцами
фиксировались КГБ. Вас не беспокоила эта организация?
   - Нет. Граждане социалистических стран были  не  совсем  иностранцами,  а
студенты и аспиранты, которые учились в Москве, - тем более.
   - А сейчас вы что-нибудь чувствуете к нему?
   - Я уже сказала, - Алиса поморщилась, - он перестал существовать для меня
одиннадцать лет назад. Сейчас есть только страх и  отвращение.  Я  не  хочу,
чтобы мой сын когда-нибудь узнал, что его отец убийца...  Ладно,  Деннис.  Я
очень устала. Уже светает. Спасибо вам, и спокойной ночи, - она соскользнула
с кресла.
   Он шагнул к ней, быстро, молча обнял,  прижал  к  себе  так  сильно,  что
несколько секунд она не могла шелохнуться. Она чувствовала его живое  тепло,
чужое, ненадежное, обманчивое, но все-таки живое. Он отвел губами прядь с ее
щеки, и ей захотелось  плакать  от  собственной  слабости,  от  одиночества,
оттого, что сейчас непременно произойдет, а потом она себе не  простит.  Нет
ведь опять никакой любви, вообще ничего нет.  Только  страх  и  слабость,  и
желание  спрятаться,  вжаться  лицом  в  чужое  плечо,  дать  себе  короткую
передышку.
   - Мама! Мамочка! Ты где?
   Максимкин  сонный  голос  звучал  в  тишине  сквозь  тонкую  стенку   так
отчетливо,  словно  ребенок  находился  здесь,  в   комнате.   Алиса   резко
отстранилась, Деннис быстро поцеловал ее в  губы,  растерянно  уронил  руки,
шагнул вслед за ней в коридор.
   - Спокойной ночи. - Она тихонько прикрыла дверь своего номера.
   Деннис ушел к  себе  и  слышал  сквозь  тонкую  стенку,  как  она  что-то
ласковое, нежное говорит сыну по-русски,  напевает  колыбельную  песенку,  и
ребенок сонно, недовольно бормочет в ответ. Деннису стало жаль,  что  он  не
понимает ни слова.

***

   Чем больше Авангард Цитрус думал, тем  мучительней  хотелось  ему  начать
действовать. Голова его была устроена таким образом,  что  больше  двух,  ну
максимум трех абстрактно-логических ходов сряду в ней не помещалось. Он  был
человеком действия, чувствовал себя комфортно и  уверенно  только  в  стихии
бурных событий, когда становился центром внимания, и все  вокруг  кипело,  и
всем, буквально всем было до него дело.
   Сидеть на тихой кухне, бороться с искушением выпить еще рюмку, курить  до
тошноты, варить себе кофе, расхаживать из угла в угол и  размышлять  о  том,
что же с ним произошло и как теперь поступить, - это было невыносимо. А тут,
как назло, предательски молчал телефон. Товарищи по  партии  отдыхали  после
бурных юбилейных торжеств.
   Цитрусу было тревожно и неуютно. Ему надо было срочно привести в  порядок
самого себя, справиться  с  горькой  путаницей,  которая  царила  в  голове.
Интуиция подсказывала ему, что прошлым утром в его квартире с ним  произошло
нечто неприятное, нечто опасное  и  двусмысленное.  Но  он  гнал  прочь  это
разрушительное чувство.
   Картина  странного  происшествия  с  мнимой   корреспонденткой,   Карлом.
Майнхоффом и конфетной фольгой постепенно прояснялась,  наполнялась  четкими
радостными красками.
   Шутник Карл решил разыграть его, подурачиться, оттянуться после  сложной,
опасной операции. Он приехал в Москву,  познакомился  с  девушкой,  попросил
позвонить Цитрусу, представиться корреспонденткой хорошего мужского  журнала
и узнать адрес Га-рика.  Потом  они  втроем  надрались  до  беспамятства.  А
девушка случайно оказалась удивительно похожа на  Ирину.  Вполне  нормально,
что после такого веселья никто ничего не помнит.
   Кто-нибудь другой на месте Цитруса обязательно подумал  бы,  с  чего  это
вдруг Карлу Майнхоффу так приспичило развлечься  именно  в  такой  компании?
Конечно, с Цитрусом они знакомы очень давно, но оба уже не молодые  люди,  и
сейчас отношения их носят чисто деловой характер.  Что,  Карлу  Майнхоффу  в
огромной Москве некуда больше пойти с красивой молодой блондинкой, кроме как
в гости к Авангарду Цитрусу?
   Озадачивали и другие мелочи, например, куда девалась посуда после  бурной
пьянки? Красивая блондинка оказалась такой  доброй  и  сострадательной,  что
вычистила  дом  одинокого  писателя  после  утренней  гульбы,  чтобы  он  не
расстраивался, проснувшись в  грязи?  Но  почему,  перемыв  посуду,  она  не
догадалась вытряхнуть окурки из пепельницы? И почему пьянка эта  происходила
утром, а не вечером? И куда потом подевались дорогие гости?  Тихонько  ушли,
закрыв за собой дверь? Стало быть, они напились не так  сильно,  как  он,  и
были  в  состоянии  соображать?  Тогда  почему   бросили   его   в   тяжелом
беспамятстве?
   Но Цитрус не стал задавать себе этих  глупых  вопросов.  Занудная  вязкая
логика противоречивых мелочей злила, раздражала.  Когда  он  вертелся  перед
зеркалами в спальне наедине с самим собой, он рефлекторно  выбирал  наиболее
выигрышные позы и ракурсы. Любую ситуацию он старался повернуть таким боком,
чтобы выглядеть в ней как можно привлекательней, чтобы казаться самому  себе
и окружающим человеком значительным, ярким, единственным  и  незаменимым.  В
желании Карла Майнхоффа нагрянуть к нему домой с красивой блондинкой  он  не
усматривал ничего странного.
   Беспокоило другое. Почему соврал Азамат, будто Карла еще нет в Москве?
   Сначала Цитрус рассудил так: Азамат его  кинул.  И  с  этим  надо  что-то
делать. Нельзя позволить, чтобы об  тебя  вытирали  ноги.  Но,  подумав  еще
немного, рас-" судил  иначе:  хитрый  кавказец  ведет  какую-то  свою  игру.
Возможно, он скрывает факт появления Карла в Москве не только от Цитруса, но
и от самого Подосинского.
   Зачем? Ну, это и ежу понятно. Карл похитил профессора, который занимается
разработками сверхмощного биологического  оружия.  Азамат  решил  заполучить
этого профессора вместе с  секретом  смертоносных  бактерий  и  не  отдавать
Подосинскому такое ценное приобретение. Все просто и логично, как в  крепком
американском боевике.
   Теперь надо очень быстро и осторожно воспользоваться ситуацией,  в  обход
Азамата выйти, на  Подосинского,  сообщить  ему  о  предательстве  кавказца,
выступить в его глазах ценным и честным союзником.
   Именно ради Геннадия Ильича Цитрус полгода назад  свел  довольно  близкое
знакомство  с  противным  кавказцем  Азаматом.  Он  все  ждал,  что  в  один
прекрасный день ему  представится  счастливая  возможность  познакомиться  с
Геннадием   Ильичом,   заинтересовать    его    своей    яркой    творческой
индивидуальностью, и тогда всесильный  меценат  вложит  настоящие  деньги  в
рекламу его книг, пойдут миллионные тиражи, потом начнут снимать  фильмы  по
его  романам,  потом...  О,  потом  будет  еще  много  всего   приятного   и
интересного.
   Не было рядом с ним никого, кто мог бы шепнуть  на  ухо:  Гарик,  ты  уже
большой мальчик. Так не бывает в жизни, чтобы явился добрый сильный  дядя  и
купил для тебя настоящую, прочную, надежную  славу,  любовь  многомиллионной
прихотливой публики.
   Сейчас, сидя в своей маленькой прокуренной кухне, он пришел к  простой  и
радостной  мысли,  что  настал  наконец  момент,  когда   можно   выйти   на
Подосинского.
   Конечно, были среди многочисленных приятелей Цитруса люди, лично знакомые
с Геннадием Ильичом. Но шуточное ли дело - позвонить  и  попросить:  слушай,
брат, сведи-ка меня с господином Подосинским, желательно прямо сегодня.
   Лихорадочно листая свою записную книжку, перебирая в голове имена. Цитрус
остановил свой выбор на журналисте Петре Малькове.
   Мальков был фигурой тихой, незаметной. Он сторонился  скандалов,  никогда
не  стремился  к  популярности.  Слово  "журналист"  было  золотыми  буквами
написано на его визитке, но журналистикой Петр Мальков никогда  в  жизни  не
занимался.
   Он делал деньги на том, что  помогал  различным  коммерческим  структурам
вклиниться в информационное пространство, посредничал в  создании  косвенной
рекламы, владел в совершенстве искусством знакомить  бизнесменов  с  нужными
чиновниками,  сводить,  разводить,  нейтрализовать,  натравливать,   мирить,
ссорить. Но сам не ссорился никогда ни с кем. Он умудрялся сохранять  теплые
приятельские отношения даже с теми, кто серьезно пострадал в результате  его
бурной посреднической деятельности.
   Главной и единственной его страстью были деньги. Он успел  заработать  на
своей тихой беготне  вполне  приличный  капиталец,  но  аппетиты  продолжали
расти. Он ввязывался во все более сомнительные  аферы,  влип  в  пару-тройку
скверных историй, чудом остался жив, потом чуть не сел на скамью подсудимых,
на время совсем затих, исчез куда-то, но недавно всплыл опять. И  не  просто
так, а уже под теплым крылом господина Подосинского.
   Каким образом он умудрился войти в круг приближенных Геннадия Ильича,  не
знал никто.
   Цитруса  с   Мальковым   связывало   несколько   лет   довольно   тесного
приятельства, был период, когда Петр отирался возле маленьких  новорожденных
партий, пытался стать полезным их лидерам,  вклинивал  их  в  информационное
пространство, зарабатывая на этом вполне приличные суммы.
   Не утруждая себя дальнейшими размышлениями, Гарик набрал  домашний  номер
Петра Малькова и наговорил на автоответчик, что очень срочно, прямо сегодня,
необходимо встретиться.
   Ответный звонок раздался через Пятнадцать минут. А через  час  Мальков  и
Цитрус сидели в небольшом подвальном ресторане на Остоженке.

***

   Деннис почти не сомневался, что в Иерусалиме никто за ними не следил. То,
что произошло  вчера  в  старом  городе,  ни  малейшего  отношения  к  Карлу
Майнхоффу не имеет. Нападение было случайным, такое  происходит  в  арабских
кварталах если не ежедневно, то раз в неделю.
   Майнхофф не нападет на Алису и Максима. Ему нужен его сын живой, здоровый
и не напуганный. При всей своей жестокости Майнхофф сентиментален.  Или  это
называется как-то  иначе?  Отцовские  чувства.  Могут  они  быть  развиты  у
бандита? Разумеется.  Тем  более  других  детей  у  него  нет.  Инга  Циммер
бесплодна.
   Похищать ребенка он не  станет.  Ему  не  захочется  выглядеть  в  глазах
мальчика  злодеем.  Что  же  он  предпримет?  Выберет   подходящий   момент,
попытается договориться с Алисой? О чем?
   "Алиса, скажи ему, что я хороший. Тебе он поверит. Скажи, чтобы  он  меня
любил. Здравствуй, малыш, я твой папочка. Посмотри, как мы похожи!"
   Пока в его поведении нет никакой логики. Только эмоции. Такого с ним  еще
не случалось. Он рискнул остаться в стране после теракта, он разгуливает  по
Эйлату,  купается  в  море.  Он  рискует,  подставляется,  лишь  бы  увидеть
мальчика. Отцовские чувства сыграли с ним злую шутку.
   Вообще, нормальные человеческие чувства -  непозволительная  роскошь  для
террориста. Хочешь быть бандитом - изроль  жить  по  законам  ненависти,  не
суйся на другую территорию. Там тебя не ждут. Ничего,  кроме  неприятностей,
ты за свой красивый порыв не поимеешь.
   На  ребенка  его  сейчас  можно  ловить,  как  на   живца.   Это   гадко,
неблагородно, но кто же говорит о благородстве, когда  дело  касается  Карла
Майнхоффа?
   Деннис был уверен, здесь, в Израиле, брать Майнхоффа нельзя. Без  МОССАДа
не обойтись. Это значит, что в лучшем случае Карл будет убит, а скорее всего
ускользнет.
   В МОССАДе есть силы, заинтересованные, чтобы  террорист  никогда  не  был
пойман и никогда не раскрыл рта на судебном процессе, в какой бы стране этот
процесс ни состоялся. Деннис даже знал, кто  конкретно  не  допустит,  чтобы
Майнхофф предстал перед судом.
   Внутри МОССАДа существует сильная многочисленная  группа,  представляющая
интересы крайне правой оппозиции. Эта  структура  выступает  против  мирного
урегулирования арабо-израильского конфликта. Ее люди  причастны  к  убийству
премьер-министра Израиля Ицхака Рабина в ноябре 1995-го.
   "Мы достаточно сильны и умны,  чтобы  достичь  мира  со  всеми  арабскими
странами", - заявил Рабин в своей речи перед многотысячной толпой на площади
Царей Израилевых в Тель-Авиве.
   А через несколько  минут  по  нему  открыл  стрельбу  двадцатишестилетний
студент юридического факультета Игаль Амир, член  молодежной  экстремистской
организации "Эйляль".
   "Я сделал это во имя спасения душ, преданных Ра-бином", - заявил  молодой
убийца на суде.
   Позже подняли вопрос о его психическом здоровье.  Да,  вероятно,  будущий
юрист был не вполне здоров. Фанатизм -  религиозный,  расовый,  политический
всегда граничит с болезнью. Но  за  фанатизмом  одиночным  и  массовым,  как
правило, стоит холодный  хитрый  расчет  вполне  здоровых  и  уравновешенных
людей,  сотрудников  спецслужб,   правительственных   чиновников,   денежных
магнатов, которые умело и незаметно используют  чье-то  кровавое  безумие  в
своих интересах.
   Интересы эти ничего общего не имеют с древними и вечно живыми иллюзиями о
том, что всех людей можно поделить на правых и виноватых, плохих и  хороших.
Это совсем другая, скрытая от постороннего понимания сфера жизни, в  которой
непримиримые враги  оказываются  связанными  сложной  сетью  взаимовыгодного
сотрудничества. Израильские правые  экстремисты,  выступающие  против  любых
мирных   договоров   с   арабами,   тесно   контактируют   с   палестинскими
террористическими   группировка".    Русских    коммунистов    подкармливают
теневики-миллиардеры  из   капиталистической   Европы.   Миротворцы   втайне
раздувают военную истерию, спецслужбы, призванные отвечать  за  безопасность
глав правительств, организуют покушения на них.
   Редко из этого темного бездонного омута  смертельных  страстей  всплывают
имена и факты. Ничего никогда не проясняется до конца.
   Деннис знал, кто конкретно помешает арестовать в Израиле Карла Майнхоффа.
Полковник  МОССАДа  Яков  Берштейн,  принадлежащий   к   правой   оппозиции,
замаранный  связями  как  с  ультрасионистскими  организациями,  так   и   с
ультраисламистскими,  имеющий  контакты  в  среде  русских   неофашистов   и
итальянских  "красных  бригад".  Полковник  не  раз   пользовался   услугами
Майнхоффа, но доказать это не сумеет никто, кроме самого Карла.
   Разумеется,  окончательное  решение  остается  не  за  Деннисом,   а   за
господином Вильямом Барретом, сотрудником посольства США в  Израиле,  атташе
по связям с общественностью, резидентом ЦРУ, шефом-куратором Денниса.
   Вдруг   шестидесятилетнему   Вилли,   человеку   осторожному,   лишенному
тщеславия, отягощенному старомодными предрассудками, придет в голову  честно
отдать лакомый кусок в зубы местным властям? Вилли собирается в отставку, на
пенсию, и может напоследок преподнести коллегам из МОССАДа такой вот славный
подарок.
   Но, сдавая Майнхоффа, Вилли  невольно  подставит  Денниса,  засветит  его
перед израильскими властями как агента-нелегала.  Это  нецелесообразно.  Это
если не конец карьеры, то весьма неприятный  поворот  в  ней.  Разведчик  не
должен  быть  известен  чужой  спецслужбе  даже  в   качестве   союзника   и
добровольного помощника.
   Деннис  решил  не  спешить,  подождать  хотя  бы  сутки,  не  выкладывать
шефу-куратору  потрясающую  новость  сразу.   Сначала   самому   переварить,
обдумать,  выработать  четкую  позицию  для  разговора,  подобрать  железные
доводы, чтобы Вилли уразумел: нельзя отдавать Майнхоффа МОССАДу.  Нельзя  ни
за что.

***

   Максим распахнул шторы, солнечный свет залил маленький гостиничный номер.
   В первый момент Алиса не могла понять, где они, в Иерусалиме  или  уже  в
Эйлате. Вторую ночь подряд она почти не спала, ложилась под утро.
   Возвращались из Иерусалима стр