отни новеньких автоматов Калашникова, противотанковых и  противопехотных
мин и прочего добра нелегально, при посредничестве Штази, переходили из  рук
доблестных советских воинов в руки крупных террористических группировок.
   По непроверенным данным,  Майнхофф  был  связан  с  западногерманскими  и
французскими  неофашистами,  с  Ирландской  революционной  армией  (ИРА),  с
турецкой   неофашистской   организацией   "Серые   волки",   с    исламскими
фундаменталйстами, с арабским "Черным сентябрем",  даже  с  "Красной  армией
Японии".
   Список был длинным.  Казалось,  весь  террористический  "бомонд"  планеты
окутан сетью связей этого молодого немца. Харитонов не  сомневался,  что  по
крайней мере три четверти информации - блеф. С Майнхоффом произошло вот что:
он был агентом, но так глубоко внедрился в бандитские круги, что застрял там
надолго и всерьез. Он как бы вошел в роль, а выйти из нее уже не удалось.
   У Майнхоффа имелась черта, совершенно лишняя для человека его  профессии.
Он был яркой независимой личностью. А агент должен всегда  оставаться  серым
пятном. Агент должен быть скромным и обязан подчиняться.
   Однако свой  врожденный  "изъян"  Карл  с  лихвой  компенсировал  высоким
интеллектом. Он не желал никому подчиняться и давно бы погиб, если бы не был
таким  умным  и  хитрым.  В  результате  вокруг  него,  как   снежный   ком,
накручивались самые невероятные слухи  и  мифы.  Некоторые  из  них  он  сам
распространял, то ли забавляясь, то ли издеваясь над кем-то.
   В  далеком  восемьдесят  третьем  году  майор  Харитонов  работал  в  так
называемом "жидовском" секторе.
   Он занимался  израильской  организацией  Сахнут,  которая  развернула  на
территории СССР весьма активную нелегальную деятельность.
   Агенты Сахнут не только помогали советским евреям, пожелавшим выехать  на
историческую родину, но и всячески подогревали это желание в  тех,  кто  еще
колебался. Они переманивали крупных ученых, в  том  числе  и  засекреченных,
устраивали нелегальные побеги из страны, подделывали документы,  выкрадывали
печати и штамповали их на паспорта. В ход шли не только  деньги  и  обещания
светлого  будущего  на  земле  обетованной,  но  и  запугивание,  разжигание
антисемитизма, распространение  слухов  о  предстоящих  еврейских  погромах.
Именно Сахнут стоял в качестве  одной  из  добрых  фей-крестных  у  колыбели
национально-патриотического общества "Память".
   Казалось бы, КГБ не должен был препятствовать  еврейской  эмиграции.  "Да
пусть хоть все уедут,  воздух  чище  станет",  -  говорили  в  кабинетах,  в
курилках и в столовых. Говорили вполголоса, интимным шепотком,  однако  так,
чтобы другие слышали. Антисемитизм считался хорошим тоном. Он не выходил  из
моды.  Сами  по  себе  цели  сионистской   организации   Сахнут   вовсе   не
противоречили внутренним убеждениям большинства  сотрудников  КГБ  вообще  и
"жидовского" сектора в частности. Проблема состояла в другом. Уезжать или не
уезжать советские евреи должны были не по собственной прихоти,  не  по  воле
некоей израильской организации, а с высочайшего соизволения главных  органов
советской страны.
   Агенты Сахнут тщательно отлавливались и судились за шпионаж  и  подрывную
деятельность. Из материалов, поступивших к Харитонову, следовало, что  агент
Штази Карл Майнхофф связан с агентурой Сахнут в Москве. Цепочка была сложной
и непостижимой для постороннего понимания.
   Контакты  Штази  и  Сахнут  проходили  через   Организацию   освобождения
Палестины. Действовали все те же правила игры: крайне правые тесно контачили
с  крайне   левыми,   сионисты   сотрудничали   с   антисемитами.   Крайним,
зарабатывающим деньги на этой своей кровавой  "крайности",  всегда  по  пути
друг с другом.
   Их интересы совпадают. Чем круче конфликт, чем больше страха и крови, тем
им всем интересней.
   Задача Харитонова в разработке Карла Майнхоффа прежде всего  сводилась  к
тому, чтобы через него  выйти  на  нескольких  серьезных  агентов  Сахнут  в
Москве.
   Но получалось черт знает что. То и  дело  вылезали  совсем  другие  связи
хитрого немца: чеченская и азербайджанская мафия,  украинские  националисты,
русские национал-патриоты, прибалтийские неофашисты. К работе Харитонова это
отношения не имело. А делиться с другими отделами он не желал. Да  в  общем,
если честно, ничем конкретным поделиться не мог.  Фиксировался,  к  примеру,
какой-нибудь любопытный контакт, но тут же ускользал, не подтверждался.
   Харитонов держал немца в плотном кольце осведомителей.  Кроме  постоянной
московской  любовницы,  Алисы  Воротынцевой,  ему  удалось  завербовать  еще
нескольких друзей  и  приятелей  общительного  аспиранта  Майнхоффа.  Велось
постоянное наружное наблюдение. Однако ни один контакт с агентурой Сахнут не
всплывал.  А  начальство  торопило,  трепало  нервы,  требовало   конкретных
результатов.
   И тут случилось невероятное. Майнхофф примитивно и нагло вышел на  самого
Харитонова, встретился с ним лично и предложил сделку. Он сдает  майору  всю
известную ему агентуру Сахнут, а майор помогает оформить выездные  документы
Воротынцевой.
   - Я хочу на ней жениться, - сказал он, - мне надо, чтобы вы ее выпустили.
   Харитонов сначала слегка опешил, потом потребовал, чтобы Карл назвал  ему
имя расколовшегося осведомителя. Ведь только таким образом немец мог  узнать
о существовании майора Харитонова. И Карл тут же назвал  имя.  Это  был  его
сокурсник по аспирантуре, хороший, добросовестный парень, который стучал  на
Майнхоффа лучше всех, можно сказать, от души, не из страха, а  ради  будущей
карьеры.
   - Он  мне  признался  по  пьяни,  что  завербован,  и  рассказал  о  вас,
простодушно заявил немец.
   Харитонов спокойно обмозговал ситуацию и пришел к  выводу,  что  она  для
него выгодна со всех сторон.
   Он наконец раскрывает нескольких крупных агентов Сахнут и докладывает  об
этом начальству. Воротынцева уезжает  в  Германию,  но  из-под  контроля  не
выходит. Уж она-то никогда не расколется  и  будет  продолжать  работать  на
Харитонова как миленькая. В этом майор не сомневался.  Он  ведь  был  тонким
психологом.
   В общем, все складывалось отлично.  Сделка  была  заключена  к  обоюдному
удовольствию. Вопрос  о  том,  согласна  ли  сама  Воротынцева  стать  женой
Майнхоффа и уехать с ним в ГДР, даже не поднимался. Смешно об этом говорить.
Ну какая нормальная советская девушка откажется выйти замуж за иностранца?
   Агенты Сахнут, которых сдал Майнхофф, оказались настоящими, не  липовыми.
Впоследствии Харитонов получил за эту удачную операцию звание подполковника.
Неожиданный отказ  Воротынцевой  выйти  замуж  за  Майнхоффа  явился  глупым
неприятным сюрпризом для Харитонова, но не более.  В  общем  он  был  вполне
доволен итогами своей работы. И все-таки что-то свербило в душе,  не  давало
покоя.
   Только теперь, через многие годы, он  понял,  что  именно.  Все  поступки
Майнхоффа и Воротынцевой не укладывались в обычные харитоновские схемы.  Эти
двое  жили  и  действовали  по  какой-то  своей  идиотской  логике,  которую
многоопытный Валерий Павлович совершенно не понимал.
   Ну разве стоила Алиса Воротынцева такого  риска,  таких  жертв?  Майнхофф
ловко лавировал, талантливо ускользал со всеми своими связями и вдруг взял и
сам выдал агентуру, за которой так долго и  безуспешно  охотился  Харитонов.
Сломался на девчонке. Ну спрашивается, чем она лучше других?  Да,  красивая,
неглупая. Но их ведь полно - красивых, неглупых.  Бери  -  не  хочу.  Почему
Майнхофф так сильно захотел именно эту, единственную?
   А Воротынцева? Ну с чего это вдруг  она  взяла  и  отказалась  от  такого
выгодного замужества? Конечно, ГДР - не совсем заграница, но все-таки. Любая
на eе месте вцепилась бы в немца мертвой хваткой.
   Ну ладно, предположим, вожжа под хвост попала. Поссорились и  расстались.
Бывает. Но тогда с какой стати она  не  сделала  аборт,  родила  ребенка  от
Майнхоффа, за которого отказалась выйти  замуж?  Ради  чего  рискнула  стать
матерью-одиночкой в нашей-то счастливой советской стране?
   И почему сейчас, через многие годы,  Майнхофф  опять  рискует,  уже  ради
ребенка, о котором совсем недавно и понятия не имел?
   Ну  где  здесь  логика,  спрашивается?  Где  здесь  нормальные,  понятные
человеческие   мотивы   -   материальная   корысть,   тщеславие,    инстинкт
самосохранения?
   Харитонов злился и мучился, чувствуя себя на чужой территории.  Здесь  не
пахло знакомым, родным дерьмом низких страстей и  страстишек.  Пахло  чем-то
совсем другим, чего Харитонов не желал понимать и принимать.
   Все это было  неприятно,  но,  разумеется,  отступать  он  не  собирался.
Валерию Павловичу необходимо было взять живого Майнхоффа. Так вышло, что  на
этого немца была поставлена вся его дальнейшая  карьера.  А  возможно,  даже
жизнь.
   Формально задание своего шефа, президента акционерного  общества  "Шанс",
он выполнил, коварные планы Подосинского раскрыл, шефу все подробно изложил.
Однако за этим заданием немедленно последовало другое. Выслушав доклад,  шеф
занервничав, даже вытянул сигарету из пачки Харитонова, хотя был  некурящим,
и стал ходить по кабинету из угла в угол.
   - Возьми мне его, Валера, - сказал он, - очень тебя прошу.
   - Кого? - сделав простодушное лицо, поинтересовался Харитонов.
   Но президент акционерного общества "Шанс" не счел нужным  ответить  кого.
Он знал, что начальник охраны его прекрасно понимает.
   - Это же гениальный ход, -  бормотал  президент,  продолжая  метаться  по
своему просторному кабинету, - это же эксклюзив, Валера.  Ты  представляешь,
что будет, если немец  станет  свидетельствовать  против  Подосинского?  Как
поступит Генаша Подосинский, когда узнает, что немец у меня, живой и готовый
все рассказать?
   "Генаша выцарапает у тебя немца когтями, а потом  ты  сам  погибнешь  при
загадочных обстоятельствах",  -  усмехнулся  про  себя  Харитонов,  а  вслух
произнес, печально покачав головой:
   - Это невозможно. Это действительно гениально, но совершенно невозможно.
   - Что именно? - Президент остановился,  резко  развернулся  к  Харитонову
всем корпусом. - Что именно невозможно, Валера?
   - И то, и другое, - невозмутимо глядя ему  в  глаза,  ответил  Харитонов.
Во-первых, никому еще не удавалось поймать  Майнхоффа.  Даже  убить  его  не
удалось,  а  это  куда  проще,  чем  взять  живым.  Но   если   предположить
невероятное, если все-таки вдруг повезет,  он  не  станет  свидетельствовать
против Подосинского.
   - Ну есть ведь способы заставить, -  не  унимался  президент,  -  деньги,
страх, боль, шантаж... ну я не знаю. Ты специалист, Валера.
   - Сначала надо взять, а это невозможно.
   - Ну, тогда грош тебе цена, полковник  Харитонов,  -  процедил  президент
сквозь зубы, - мне не нужен такой  начальник  охраны.  Мне  не  нужен  такой
человек.
   Последнее  прозвучало  откровенной  угрозой.  Подумав  несколько  секунд,
президент смягчил тон:
   - Валера, это не только мой шанс. Это наш с  тобой  шанс.  Ты  понимаешь,
дурья башка? Ну что ты уперся: невозможно, невозможно! - Последние слова  он
произнес  противным  жалобным  голосом,  как  бы  передразнивая  Харитонова.
Захочешь - сумеешь. Наверняка у тебя есть какие-нибудь  хорошие  крючки  для
этого немца. Ведь есть?
   - Я так сразу сказать не могу. Мне надо подумать.
   - Ну и отлично. Думай. Действуй.  Сконцентрируйся  только  на  этом.  Все
остальное побоку.
   Харитонов не стал рассказывать шефу, какие у него имеются  крючки.  Зачем
такому  занятому,  такому  нервному  человеку,  как  президент  акционерного
общества "Шанс", лишняя информация?

Глава 32

   Пылал свет во всех окнах. Еще на лестнице Алиса услышала, что в  квартире
страшный шум. Было включено все -  оба  телевизора,  маленький  на  кухне  и
большой в  комнате,  радио,  кассетный  магнитофон.  Она  открыла  дверь,  и
звуковая волна чуть не сшибла ее с ног.
   - Максим! Ты где? - Она сняла сапоги, прошла в кухню, выключила телевизор
и радио, бросила на стол  ресторанный  пакет  с  шашлыком,  потом  выключила
второй телевизор.
   - Максимка, ау! Я  покушать  принесла.  В  детской  было  пусто.  Кровать
разобрана. На смятой подушке сидела старая плюшевая обезьяна. Из магнитофона
хрипел какой-то  модный  эстрадник.  Алиса  выключила  музыку.  Стало  тихо.
Городок "Лего" посреди  комнаты  был  наполовину  разобран.  Рядом  валялась
картонная коробка с деталями конструктора.
   - Малыш, где ты? - прошептала Алиса, присела на кровать, потом  вскочила,
бросилась в ванную, заглянула в туалет, в большой стенной шкаф  в  прихожей,
почувствовала, что уже совершенно бессмысленно мечется по пустой квартире.
   Остановившись посреди прихожей она крепко зажмурилась на  секунду,  чтобы
остановить головокружение и хотя бы немного успокоить бешеное сердцебиение.
   Входная дверь закрывалась  на  английский  замок.  Открыть  отмычкой  или
стандартным ключом ничего не стоит. Домофон значения не имеет. Между девятью
и десятью вечера половина подъезда выходит гулять  с  собаками.  Посторонний
человек может прошмыгнуть вместе с собачником. Если он не выглядит как бомж,
его пропустят без всяких вопросов и сомнений. И двоих  пропустят,  и  троих.
Она сама сколько раз пропускала посторонних не глядя!
   Но кто-то мог заметить... Нет, что за ерунда? Максимка  большой  мальчик,
он добровольно ни с кем  не  ушел  бы,  а  тащить  его  силой,  рискуя  быть
замеченным...
   Пуховая зимняя куртка, теплые  сапоги  -  все  на  месте,  на  вешалке  в
прихожей. Шапка и шарф в рукаве.
   Она вернулась  в  Максимкину  комнату.  Головокружение  не  прекратилось.
Комната плыла перед глазами с дикой скоростью.
   Могли надеть другую куртку, старую дубленку. Она висит в шкафу в детской.
Ведь не потащили же его раздетого, в старых  джинсах,  в  тонкой  фланелевой
ковбойке, в домашних тапочках.
   Она шагнула к шкафу, шарахнулась лбом  о  железную  лестницу  спортивного
комплекса, вскрикнула и сквозь нестерпимый звон  в  ушах,  совсем  издалека,
услышала:
   - Мам, ты уже пришла?
   Сначала она заметила тапочки на полу, потом медленно подняла глаза вверх,
к потолку.
   От потолка до крыши большого старинного платяного шкафа  тянулось  ветхое
байковое одеяло, в которое она заворачивала Максима,  когда  он  был  совсем
маленький. Огромные гвозди вбиты в потолок, к ним привязаны обувные  шнурки,
продернутые по углам одеяла. Получилось что-то вроде палатки. Из этой  самой
палатки и торчала взлохмаченная Максимкина голова.
   - Классное у меня гнездо? - спросил он, отодвинул край одеяла и ухватился
за лестницу спортивного комплекса. - А ты  давно  пришла?  Я  там,  кажется,
заснул. Слушай, залезай ко мне, посмотри, как я все оборудовал. Мам,  ну  ты
чего? Я всего три гвоздя вбил в потолок, видишь,  штукатурка  не  осыпалась,
никаких лишних дырок нет. Ну, ты лезешь ко мне? Или я спускаюсь.
   - Спускайся, - тихо сказала Алиса.
   - А ты покушать принесла? Я голодный ужасно. Вы где  были  с  этим  твоим
знакомым?
   Он спрыгнул с лестницы. Алиса молча обняла его, потом присела  перед  ним
на корточки и взяла за руки.
   - Малыш, мы сейчас уедем. На несколько дней. Ты спокойно одевайся, я тоже
быстренько соберусь.
   - Куда?!
   - К тете Лизе на дачу.
   - Почему?
   - Я тебе потом все объясню.
   - Что, прямо сейчас? Поздно уже, я есть хочу.
   - Я принесла шашлык из ресторана. Разогрею, ты поешь. А  я  пока  позвоню
тете Лизе. Мы заедем к ней за ключами.
   - Хорошо, - кивнул ребенок и не стал больше задавать вопросов.
   Лиза Семенова, институтская подруга Алисы,  была,  пожалуй,  единственным
человеком, к которому  можно  обратиться  в  такой  ситуации.  Они  общались
довольно часто. У Лизы было четверо детей, муж занимался каким-то  серьезным
бизнесом.  Теплая  старая   дача,   доставшаяся   Лизе   в   наследство   от
дедушки-генерала, находилась в  сорока  километрах  от  Москвы,  на  станции
Луговая. Зимой там никто не  жил.  Только  иногда  приезжали  покататься  на
лыжах.
   Алиса выложила шашлык в микроволновую печь. Потом набрала номер,  который
знала наизусть. К счастью, Лиза оказалась дома.
   - Слушай, а вы  ведь  должны  были  вернуться  позже,  -  удивилась  она.
Случилось что-нибудь?
   - Случилось.  Я  потом  тебе  расскажу.  У  тебя  сейчас  на  даче  живет
кто-нибудь?
   - Никого. Я, между прочим, с самого начала тебе предлагала ехать  ко  мне
на дачу, а не в Израиль. В сто раз дешевле и здоровей. Я так и знала, что ты
выкинешь кучу денег на этот отдых и тебе не понравится.  Холодно  там  было?
Мыв прошлом году ездили в это же время, я ни разу так и не искупалась.
   - Можно, мы с Максимом поживем там несколько дней?
   - Конечно... А что у тебя с голосом? Ты не заболела?
   - Нет. Мы минут через сорок подъедем к тебе за ключами... Ты прости меня,
я тебя не очень напрягаю?
   - С ума сошла? Пустой теплый дом  простаивает.  Только  белье  постельное
захвати. И еды там никакой нет. Подожди, вы что, прямо сейчас хотите  ехать?
Поздно ведь. Может, завтра с утра? Серега вас отвезет. Он вроде бы  свободен
в первой половине дня.
   - Нет, Лизонька, спасибо, мы сегодня отправимся. Прямо сейчас.
   - Понятно... А у тебя разве машина на ходу?
   - Должна  завестись.  Просто  обязана  завестись...  Максим  справился  с
шашлыком за пять минут, залпом выпил чашку чая. Алиса  побросала  в  большую
сумку два комплекта постельного  белья,  теплые  свитера,  шерстяные  носки,
всякие туалетные  мелочи.  По  дороге  можно  остановиться  у  какого-нибудь
круглосуточного супермаркета, купить запас продуктов дня на три.
   Алиса не была уверена, заведется ли машина. Свою "шестерку" она  загоняла
на зиму в крытый гараж, который находился довольно далеко от дома.
   "Ничего, в крайнем случае можно доехать и на электричке.  От  станции  до
дома минут пятнадцать ходьбы, сумка вовсе не тяжелая", - спокойно рассуждала
про себя Алиса, в последний раз оглядывая квартиру и поторапливая  Максимку.
Он никак не мог решить, взять ли ему с собой старого, одряхлевшего томагошу,
или освоить на даче новую, более совершенную игрушку, в которой  жила  целая
стая компьютерных существ.
   Глаза у ребенка слипались, он выглядел усталым, подавленным, растерянным.
Он боялся задать лишний вопрос.
   Ужас, который прожег Алису насквозь  за  те  несколько  минут,  пока  она
искала  Максима,  теперь  сменился  холодной   спокойной   решимостью.   Она
совершенно отчетливо поняла, что в квартире у  них  кто-то  успел  побывать,
произвести аккуратный обыск.
   Так же ясно она отдавала себе отчет, что странная история  со  штрафом  и
задержкой в аэропорту Бен-Гурион имеет одну  конкретную  подоплеку:  за  ней
теперь следит МОССАД. Несомненно, в Москве  они  продолжают  слежку.  Именно
поэтому так легко отпустили.
   Значит, МОССАД.  Или  люди  Харитонова?  А  может,  ЦРУ?  Или  московские
бандиты, с которыми наверняка остались у Карла  прочные  связи?  Разбираться
некогда, да и как она разберется? Разве есть у нее такая  возможность?  Надо
тихо сматываться из квартиры. Здесь теперь не безопасно.
   "А все-таки зачем они сюда приходили? - спросила она  себя.  -  Зачем  им
обыск? Ничего интересного они найти не могли..."
   Она вдруг вспомнила, как много лет назад Карл Майнхофф снимал "жучков"  в
этой же квартире. Он  таинственно  прошептал  ей  на  ухо:  "Пора  тараканов
морить", и, сделав комически-загадочное лицо, развинтил  телефонную  трубку,
потом влез на стремянку и снял сетку с кухонной отдушины, разобрал  тройники
и удлинители.
   Часть  "жучков"  не  тронул,  просто  освободил  в   квартире   небольшое
пространство для "интимных разговоров" и  предупредил,  что  спокойно  можно
себя чувствовать только в Алисиной комнате, в ванной, особенно если  пустить
воду, и в туалете. Но все равно говорить лучше совсем тихо.
   Алиса бросила взгляд на старый коричневый тройник, торчавший из розетк