в Девоне  и  договорился,  что  они
заберут Речного Бога рано утром и встретятся со мной в три за  Струдом.  Они
спросили, куда именно нужно будет доставить лошадь, но на меня вдруг  напала
осторожность, и я не сказал. Миль через десять после места встречи,  и  все.
Дорогу я покажу. Я повесил трубку, чувствуя  себя  немного  глупо,  но  ведь
потеря Катафалка - далеко не шутка...
   Я позвонил девонскому фермеру и  попросил  его  послать  с  Речным  Богом
кого-нибудь из своих людей, чтобы присматривать за  ним,  и  позаботиться  о
том, чтобы лошадь была вычищена и ноги и подковы были в  хорошем  состоянии.
Фермер сказал, что ему некогда со всем этим возиться. Я ответил,  что,  если
лошадь будет выглядеть как чучело,  он  получит  ее  обратно.  Он  побухтел,
поворчал, потом согласился и повесил трубку.
   - Как вы его! - улыбнулась Софи.
   - Лошади, прибывшие с мелких ферм, иногда выглядят  так,  словно  на  них
пахали...
   Она закурила сигарету. Перевязанная рука двигалась с трудом.
   - У меня кодеин есть, - предложил я. Она криво улыбнулась.
   - Ну давайте.
   Я принес обезболивающее и стакан воды.
   - И часто вам приходится лечить людей? - поинтересовалась она.
   - В основном самого себя.
   Пока я звонил по телефону,  она  разглядывала  фотографии  со  скачек  на
стенах.
   - Это все вы, да? - спросила она.
   - В основном да.
   - Я про вас слышала, - сказала она. - Сама я на скачках не  бываю,  но  у
моей тети коневодческая ферма, и я вроде бы видела вашу фамилию в газетах  и
слышала по телевизору.
   - Теперь она там больше не появляется. Я уже  три  года  как  бросил  это
дело.
   - Жалеете?
   - О том, что бросил? - я пожал плечами. - Всем  когда-нибудь  приходится,
рано или поздно.
   Особенно после того, как проведешь полгода в корсете и  получишь  строгое
предупреждение от людей в белых халатах.
   Она спросила, не отвезу ли я ее  туда,  где  она  разбила  машину,  чтобы
посмотреть на место аварии при дневном свете.
   - Конечно, - согласился я. - И мне  еще  надо  поискать  попону,  которую
сбросила моя лошадь. Хотя попона наверняка порвалась... На  самом  деле  это
плохо, что она потерялась: попона была светлая, а сама лошадь  темно-гнедая,
так что в попоне она в темноте была бы куда заметнее.
   Софи задавила окурок, но не успели мы выйти, как телефон зазвонил снова.
   - Привет, Джонас! - сказал веселый голос с американским акцентом.  -  Как
твоя сделка?
   - Которая? - уточнил я.
   - Ну... Та, которую ты устроил для Керри. Знаешь, Керри Сэндерс.
   - Знаю, конечно, - сказал я. - Только мне  пришлось  покупать  ей  другую
лошадь. Она тебе не рассказывала?
   - Не-а. Сказала только, что вы едете в Аскот покупать какую-то  лошаденку
с совершенно богомерзким именем.
   Паули Текса. Я живо представил его себе:  коротенький  плотный  человечек
слегка за сорок, бурлящий  энергией,  духовной  и  телесной,  и  не  стыдясь
делающий деньги. Я встречался с ним всего несколько раз, и главное, что  мне
запомнилось, - это его способность молниеносно принимать решения. Общаясь  с
ним, ты все время чувствовал, будто тебя влечет неудержимый поток, и, только
расставшись с ним, ты задавал себе вопрос, все  ли  его  мгновенные  решения
безошибочны.
   Он приехал в Англию на аукцион годовиков в Ньюмаркете. Паули Текса был не
простым барышником -  у  себя  в  Штатах  он  ворочал  большими  деньгами  и
частенько выходил на мировую арену.
   На прошлой неделе мы с ним вместе выпивали в Ньюмаркете в компании других
барышников. Видимо, он запомнил меня по этой и  другим  случайным  встречам,
потому и посоветовал Керри Сэндерс обратиться ко мне.
   Я рассказал ему, что произошло с Катафалком. Краем  глаза  я  видел,  что
Софи слушает, недоверчиво приоткрыв рот. Паули  Текса  удивился  меньше:  он
лучше знал мир, в котором мы оба жили, но это неприкрытое насилие  возмутило
даже его.
   - Давление -  да,  -  говорил  он.  -  Пусть  даже  нечестными  методами.
Согласен. Но насилие?!
   - Странно, что она тебе не сказала.
   - Меня со вторника не было в городе. Только  что  вернулся  из  Ирландии.
Наверно, она просто не могла меня найти.
   - Ну, во всяком случае,  ничего  страшного,  -  сказал  я.  -  Деньги  за
Катафалка к ней вернулись, и даже с прибылью, а я ей другую лошадь купил.
   - Да, но я бы на твоем месте поднял шум.
   - А-а, пусть этим миссис Сэндерс занимается!
   - Мне как-то неловко, что я втравил тебя в такие неприятности.
   - Ерунда, - сказал я.
   - Но я рад, что тебе все же удалось устроить эту сделку.
   Он сделал многозначительную паузу. Я криво улыбнулся в телефон.
   - Ты хочешь сказать, что я тебе должен процент за комиссию?
   - Джонас, дружище, разве я у тебя что-то просил?  -  обиженно  воскликнул
Паули.
   - Учусь, - вздохнул я. - Учусь.
   - Два процента, - сказал он. - Чисто символически.  Всего  два  процента,
Джонас. Идет?
   - Идет, - сказал я и снова вздохнул. Два процента - звучит  действительно
скромно, но это были две пятых моей оплаты. ?Надо  было  запросить  с  Керри
Сэндерс больше, чем пять процентов,  -  подумал  я.  -  Дурак  я!?  Но  пять
процентов - это было честно.
   Отказывать Паули не стоило. Оставшиеся три процента - это все  же  лучше,
чем ничего, даже если считать шишку на голове, а портить с ним отношения  ни
к чему. Если Паули будет на моей стороне - это сулит хорошие перспективы.  А
если Паули настроится против меня, ничего хорошего это не сулит.
   К тому времени, как я повесил трубку, Софи успела  закрыть  рот  и  вновь
обрести свое обычное спокойствие. Она вскинула брови.
   - Вот тебе и мирная деревенская жизнь!
   - Главное - душевный покой, - ответил я.
 
*** 
 
   На  шоссе  оранжевый  ?МГ?  тащился  за  аварийкой  на   буксире,   точно
раздавленная игрушка. Софи с сожалением проводила его взглядом  и  подобрала
погнувшийся диск с колеса, отвалившийся через несколько шагов.
   - Я ее любила, эту машину, - сказала она. Джип уже исчез. Когда  аварийка
скрылась из виду, все, что осталось  от  аварии,  -  это  черные  полосы  на
асфальте и печальная кучка разбитого стекла.
   Софи зашвырнула диск в кювет, встряхнулась и сказала:
   - Ну, пошли искать вашу попону.
   Мы нашли ее неподалеку, на противоположной стороне шоссе,  -  она  лежала
мокрой кучей, полускрытой кустами. Я поднял ее, ожидая, что  она  будет  вся
изодрана - лошади обычно сбрасывают попону, когда наступают  на  волочащийся
край  и,  испуганные  неожиданным  препятствием,   раздирают   ее,   пытаясь
освободиться. Лошадь, спокойно стоящая в деннике, попону  почти  никогда  не
сбрасывает, но удравшие лошади, бегающие  по  кустам,  делают  это  довольно
часто.
   - В чем дело? - спросила Софи. Я поднял голову.
   - Попона цела.
   - Так это же хорошо!
   - Ага... - задумчиво сказал я. Интересно,  как  это  лошадь  могла  снять
попону, расстегнув три пряжки, одну на груди и две под брюхом?  Попона  была
действительно целехонька, и пряжки на ней расстегнуты...
 
Глава 5 
 
   Софи была непреклонна. Ей надо вернуться домой. Я предложил ей  позвонить
в аэропорт и дать им мой телефон на случай, если она им понадобится,  но  ее
стальной характер ощетинился колючей проволокой. Она снизошла до того, чтобы
перекусить жареной курицей у меня на кухне, которую я так  и  не  удосужился
прибрать, а в Гатвике она даже позволила мне  внести  залог  за  машину,  но
единственно потому, что  она  отправилась  в  гости  без  чековой  книжки  и
удостоверения личности, а в моем свитере и джинсах вид у нее  был  не  самый
впечатляющий. Я сказал, что мне очень нравятся голубые носки  с  серебряными
туфлями. Она сказала, что я придурок. Мне  ужасно  хотелось,  чтобы  она  не
уезжала.
   Криспин вернулся из паба тогда же, когда я вернулся из Гатвика. Он был  в
слезливом настроении и экспансивно размахивал руками,  в  одной  из  которых
была зажата полная бутылка джина. Он сообщил мне, что не знает,  как  я  его
вообще терплю, что я - соль земли, ?с-соль этой гребаной земли?, и пусть все
слышат, ему по фигу.
   - Ага, - сказал я.
   Криспин рыгнул. Интересно, если поднести ему к носу спичку,  винные  пары
воспламенятся или нет?
   Его взор сфокусировался на  остатках  курицы,  и  он  заявил,  что  хочет
курицы.
   - Да ты ж ее есть не будешь, - сказал я.
   - Буду! - обиделся он. - Для девки готовишь, а для родного  брата  жалко,
да?
   Я положил еще кусок курицы в гриль.  Курица  чудесно  пахла  и  выглядела
замечательно, но есть он ее не стал. Сел за стол, взял, откусил пару  раз  и
отодвинул тарелку.
   - Жесткая, - сказал он.
   Потом закурил сигару. Для  этого  ему  понадобилось  шесть  спичек,  уйма
времени и проклятий.
   Мы пробовали лечиться. Шести  недель  в  частной  клинике,  где  психиатр
ежедневно выслушивал повествование о его горестях, хватило  всего  на  месяц
трезвости. Потом полицейские однажды вытащили его  из  канавы  в  парке,  он
проснулся в вытрезвителе, и ему это  не  понравилось.  Я  говорил  ему,  что
участвую в скачках не затем, чтобы оплачивать его  психиатров.  Он  отвечал,
что я о нем не забочусь. И весь этот безнадежный цирк тянулся годами.
   Софи позвонила вечером, в девять. Ее голос показался мне  таким  до  боли
родным, что я просто не мог поверить, что мы с ней знакомы меньше суток.
   - ..Просто чтобы поблагодарить вас за все.
   - За разбитую машину?
   - Ну, вы же знаете, о чем я.
   - Как рука?
   - Гораздо лучше. Слушайте, у меня мало  времени.  Мне  все-таки  придется
ехать на работу. Очень некстати, но что поделаешь!
   - Скажите, что вы плохо себя чувствуете. Она помолчала.
   - Нет. Это не правда. Когда я приехала домой, я проспала несколько  часов
и теперь чувствую себя прекрасно.
   Я не стал спорить. Я уже знал, что убедить ее в  чем-то  против  ее  воли
невозможно.
   - Послушайте, - сказала она, - как ваши рыцарские инстинкты?
   - Малость подзаржавели.
   - Могу предоставить возможность их почистить. Я улыбнулся.
   - Что вам нужно?
   - Да... М-м... Теперь, когда дошло до дела, мне пришло в голову,  что  я,
пожалуй, не имею права вас просить...
   - Вы согласитесь стать моей женой? - спросил я.
   - Чего-чего?!
   - Э-э.., ничего, - сказал я. - Так что вы хотели?
   - Да, - сказала она.
   - Что ?да??
   - Да, соглашусь. Стать вашей женой.
   Я уставился в стену невидящим взглядом. Я ведь не собирался  ее  об  этом
спрашивать... Или собирался? Во всяком случае, не так  быстро.  Я  сглотнул.
Прокашлялся.
   - Ну, тогда.., тогда вы имеете право просить о чем угодно.
   - Хорошо, - сказала она. - Тогда придите в себя.
   - Уже пришел.
   - Моя тетя - та, которая разводит лошадей...
   - Да?
   - Я с ней говорила по телефону. У нее очень серьезные неприятности.
   - Какие?
   - Честно говоря, я не очень поняла. Но она живет возле Сайренсестера, а я
знаю, что вы завтра утром едете в ту сторону с  лошадью  миссис  Сэндерс,  и
я.., э-э.., ну, вроде как пообещала, что вы ей поможете. Во  всяком  случае,
если у вас найдется время к ней заглянуть, она вам будет очень признательна.
   - Ладно, - сказал я. - А как ее зовут?
   - Миссис Антония Хантеркум. Ферма Пэйли. Пэйли - это деревня. Недалеко от
Сайренсестера.
   - Ладно. - Я все записал. - А вы завтра вечером работаете?
   - Нет. Только в субботу утром.
   - Тогда я мог бы.., мог  бы  к  вам  заехать  по  дороге  домой...  Чтобы
рассказать, о чем мы говорили с вашей тетей.
   - Да, - ее голос звучал нерешительно, словно ей было неловко. - Я живу...
   - Я знаю, где вы живете, - перебил я. - Где-то  в  конце  пятифарлонговой
прямой Сэндаунского ипподрома.
   Она рассмеялась.
   - Если высунуться из окна моей ванной, то видно трибуны.
   - Я приеду.
   - Ну а мне надо бежать, а то опоздаю. - Она помолчала, потом  недоверчиво
спросила:
   - Вы серьезно?
   - Я думаю, да, - сказал я. - А вы?
   - Нет, - сказала она. - Это же глупо!
 
*** 
 
   Утром в пятницу я наконец-то избавился от двухлетка, стоившего  семьдесят
тысяч фунтов. Ночная пробежка не принесла ему вреда. Отправляя его вместе  с
двумя другими, несколько менее ценными экземплярами, я думал о том, что  мне
незаслуженно повезло. При воспоминании об этой бешеной ночной  скачке  вдоль
шоссе я до сих пор обливался холодным потом.
   Криспин в это утро, как обычно, валялся в отключке у себя на  кровати.  Я
позвонил доктору, и тот пообещал заглянуть во время обхода.
   - Как та девушка, которую я зашивал? - спросил он.
   - Вернулась домой. Поехала на работу.
   - Крепкий орешек!
   - Да.
   Я вспоминал о ней не реже чем раз в  десять  минут.  Прохладная  девушка,
которую я один раз поцеловал в щеку вчера, стоя  рядом  со  взятой  напрокат
машиной в Гатвике. Она только улыбнулась в ответ.  Разве  это  любовь?  Быть
может, узнавание...
 
*** 
 
   Несколько позже я отправился в Глостершир и  без  труда  нашел  тетушкину
ферму в Пэйли. Ферма носила все  следы  упадка:  булыжник  во  дворе  пророс
травой, изгородь вот-вот завалится, крыша конюшни тоже нуждается в  починке,
краска на стенах наполовину облупилась...
   Хозяйка жила в славном деревенском домике,  каменном,  чересчур  заросшем
плющом. Я постучал в парадную дверь,  которая  была  не  заперта,  и  густой
женский голос пригласил  меня  войти.  В  прихожей  меня  встретили  собаки:
гончая, Лабрадор, два бассета и такса.  Все  пятеро  проявляли  любопытство,
сдерживаемое хорошим воспитанием. Я позволил им обнюхать и облизать  меня  и
подумал, что, если я приеду сюда еще раз, они меня узнают.
   - Входите, входите! - повторил тот же голос.
   Я вошел в длинную гостиную,  обставленную  весьма  обшарпанной  старинной
мебелью и застеленную персидскими коврами. Портьеры и занавески с  бахромой,
шелковые абажуры и стаффордширские фарфоровые собачки говорили о том, что  в
прошлом обитатели дома жили в достатке; но дырки в  ситцевой  обивке  дивана
выдавали нынешнее положение вещей.
   Антония Хантеркум сидела в кресле, держа на  коленях  еще  одну  собачку.
Йоркширский терьер, ходячая муфта. Антонии Хантеркум было около шестидесяти.
Резкие черты лица и стоическая готовность выстоять, несмотря на титанические
трудности.
   - Вы - Джонас Дерхем?
   - А вы - миссис Хантеркум? Она кивнула.
   - Проходите. Садитесь.
   Голос у нее был низкий, сочный, и слова она выговаривала очень отчетливо.
Я вроде бы как приехал сюда, чтобы помочь, и тем не менее  она  не  казалась
особенно дружелюбной.
   - Извините, что принимаю вас сидя, - сказала она. - Маленький Дугал плохо
себя чувствует, и мне не хотелось бы его тревожить.
   Она погладила свою живую муфточку. Интересно, где у  него  хвост,  а  где
голова?
   - Софи попросила меня к вам заехать.
   - Не вижу, какая от вас может быть польза, - неприязненно сказала она.  -
И к тому же вы ведь один из этих...
   - Один из кого?
   - Из этих барышников.
   - А-а!
   Ситуация начинала проясняться.
   Миссис Хантеркум угрюмо кивнула.
   - Я говорила Софи, что просить вас о помощи бесполезно, но она  настояла,
чтобы я хотя бы изложила вам свои жалобы. Софи очень решительная девушка.
   - Да, очень.
   Антония Хантеркум проницательно взглянула на меня.
   - Она, похоже, неплохо к вам относится. Она звонила, чтобы узнать, как  у
меня дела, но говорила в основном о вас.
   - В самом деле? Она кивнула.
   - Софи нужен мужчина. Но не мошенник. Про себя я подумал, что немного  на
свете женщин, которым мужчина нужен  меньше,  чем  Софи,  но  вслух  оспорил
только вторую часть утверждения:
   - Я не мошенник. Она хмыкнула.
   - Я нашел вас в каталогах, прежде чем ехать сюда, - сказал  я.  -  У  вас
один хороший жеребец, Бэрробой, но он стареет. А  молодой,  Бунджи,  был  бы
куда лучше, если бы больше интересовался своими обязанностями. У вас  восемь
племенных кобыл, лучшая из которых - Уайндарк,  которая  пришла  третьей  на
скачках в Оуксе. В прошлом году ее случили с высококлассным  производителем,
Уинтерфрендом, и на прошлой неделе вы отправили родившуюся  от  Уинтерфренда
кобылку на аукцион в Ньюмаркет. Она пошла всего за тысячу  восемьсот  фунтов
из-за шумов в сердце, а это означает, что она принесла вам  большие  убытки,
потому что только сама случка с жеребцом обошлась вам  в  пять  тысяч,  плюс
расходы на содержание, выращивание и прочее...
   - Это ложь! - резко сказала она.
   - Что - ложь?
   - Что у кобылки шумы в сердце. Не было у нее никаких шумов. Сердце у  нее
здоровое, как колокол.
   - Но я же сам был на этих торгах, - возразил я. - Я помню, как  говорили,
что кобылка от Уинтерфренда  никогда  не  будет  участвовать  в  скачках  и,
возможно, даже в племенные кобылы не годится. Потому никто  и  не  хотел  ее
покупать.
   - Вот именно, - с горечью произнесла она. - Но это не правда.
   - Тогда вам стоит рассказать мне, кто распустил этот слух, - сказал я.  -
Кто и почему.
   - Кто - это понятно. Один из вас -  этих  подлых  акул,  называющих  себя
торговцами лошадьми. Кровопийцы вы, а не  торговцы!  А  почему...  Но  зачем
вам-то это знать? Я вам на лапу давать не собираюсь!
   Она имела в виду распространившуюся в  последнее  время  практику,  когда
барышник приходит к коневоду перед торгами и говорит примерно следующее:  ?Я
позабочусь о том, чтобы ваша лошадь пошла за хорошую  цену,  если  вы  потом
поделитесь со мной прибылью?. Это бы еще ничего. Но за этим обычно следовало
более угрожающее: ?А если вы не согласитесь, я позабочусь о том, чтобы никто
вашу лошадь не купил, так что если вы ее  и  продадите,  то  только  себе  в
убыток?. Десятки мелких коневодов дают  на  лапу  только  ради  того,  чтобы
удержаться на плаву. А проблемы миссис Хантеркум - пример того, что бывает с
теми, кто не соглашается.
   Я об этом прекрасно знал. Я  знал,  что  крупные,  солидные  фирмы  почти
никогда не требуют подобных взяток, но барышники, работающие на себя,  могут
потребовать от сущих пустяков до совершенно грабительских процентов.
   - Мне предложили за кобылку восемь тысяч, - с горечью  продолжала  миссис
Хантеркум. - И потребовали отдать половину того, что  я  получу  сверх  этой
суммы. - Она гневно воззрилась на меня. - Разумеется, я отказалась! Почему я
должна была соглашаться? Она обошлась мне в восемь тысяч. А половину прибыли
они хотели заграбастать себе. И за что? Только за то, чтобы вздуть  цены  на
аукционе? Они не работали, не трудились, не мучились... Нет, какая  наглость
- взять и потребовать половину прибыли себе!
   - А кто это был?
   - Я вам говорить не собираюсь. Вы один из них. Я вам не доверяю.
   - И вы, значит, отправили ее на торги  наудачу.  Она  должна  была  пойти
минимум за десять тысяч. Минимум! - Она снова вызывающе взглянула на меня. -
Вы не согласны?
   - Скорее, за двенадцать-четырнадцать.
   - Да, разумеется!
   - И вы даже не назначили минимальной цены? - спросил я.
   - Эти ?минимальные цены? - сами по себе грабеж! - возмущенно сказала она.
- Нет, не назначила. Я была уверена, что за нее дадут приличные  деньги.  Ее
родословная, экстерьер.., великолепная лошадка!
   - А сами вы с ней в Ньюмаркет не ездили?
   - Это так далеко... У меня и здесь дел хватает. Я отправила с ней конюха.
Я даже и не думала... Я ушам своим не поверила, когда узнала, что она  пошла
за тысячу восемьсот. А эту байку про шумы в сердце я услышала только два дня
спустя, когда человек, который ее купил, позвонил и потребовал свидетельство
от ветеринара.
   Я подумал о том, что ее предприятие явно не процветает...
   - Вы очень рассчитывали на те деньги, которые  должны  были  получить  за
нее?
   - Конечно! Это был лучший жеребенок за много лет!
   - Но ведь взятки с вас и раньше требовали?
   - Да, но не так нагло! Я им всем  говорила  -  Говорила,  говорю  и  буду
говорить! - что они не имеют права на то, чего не  заработали.  Но  на  этот
раз... Это была такая подлость!
   Я был с ней согласен.
   - Видимо, ваши годовики уже давно идут за полцены