аркими губами. Они слились  в  таком  долгом  и  сладком  поцелуе,  что
девушке с большим трудом удалось заставить  себя  оторваться  от  своего
нового друга.
   - Ты зачем это сделала? - спросил Ариель.
   - Не  приближайся  ко  мне,  -  ответила  Тори.  Сейчас  ей  хотелось
успокоиться, не потерять контроля над собой. Так, значит,  он  ей  лгал!
Совершенно  ясно  теперь,  что  завел  он  ее  в  подземные  тоннели   с
определенной целью, но вот с какой?
   "Спокойно, спокойно, - убеждала сама себя Тори, - сконцентрируйся  на
деле".
   - Послушай, - спросила она, - почему ты живешь в Сан-Франциско, а  не
в Виргинии? Разве Слейд перестал проводить беседы с глазу на глаз?
   Ариель ничего не ответил. Он включил музыку, и через минуту в комнате
зазвучал голос Мелиссы Эзеридж.
   - Откуда тебе известно, что я работаю в Центре? - после паузы спросил
он.
   - Вспомни японских преступников, которых мы встретили  в  подземелье.
Ты сказал тогда, что, "они убьют нас, если догонят". Почему ты был так в
этом уверен? Разве ты знаешь японский язык?  Это  во-первых.  Во-вторых,
пять минут назад ты заявил, что предпочел бы работать с японцами, а не с
французами. Почему? А в-третьих - это был твой самый сильный промах - ты
нисколько не удивился, когда я нашла подходящее место, чтобы укрыться от
погони, и заставила тебя остаться на месте и не шуметь, потому что  наши
преследователи, я знала это, находились, рядом.  -  Тори  повернулась  к
Ариелю. - Тебе не кажется, что пора объяснить мне, в чем дело?
   - Позже, любимая. У нас много времени впереди. Он подошел  к  Тори  и
поцеловал ее в губы. Когда сильные руки обхватили  ее  тело,  она  и  не
думала вырываться. Все закружилось и поплыло перед ее  глазами.  Девушка
порывисто прижалась к Ариелю, сгорая от страстного желания быть любимой.
Как она изголодалась по любви, добровольно осудив себя на одиночество, -
изголодалась не только ее  тело,  но  и  сердце!  Как  захотелось  вновь
ощутить себя женщиной, забыться в руках умелого любовника,  принять  его
близость спокойно и радостно!
   Тори тихо стонала, пока Ариель  целовал  ее  всю  сверху  донизу,  ее
грудь, соски, бедра, влажное лоно,  жаждущее  принять  в  себя  мужчину.
Когда он вошел в нее, она вскрикнула,  обхватила  спину  Ариеля  руками,
плотно прижалась к нему бедрами, чувствуя его все глубже  в  себе.  Тори
было так хорошо, она  наслаждалась  не  только  сексом,  но  и  чувством
радостной свободы, раскованности, когда  сердце  поет  и  хочется  жить;
такое чувство бывает, когда танцуешь под дождем или с разбега бросаешься
голышом в  теплое  море.  Два  тела,  сплетенные  в  страстном  объятии,
чудесное единение плоти и чувства, возможное  только  тогда,  когда  два
любящих  сердца  распахнуты  навстречу  друг  другу...  "Боже  мой",   -
выдохнула Тори,  ее  ощущения  были  настолько  сильны,  что  на  глазах
выступили слезы. Как восхитительно быть  женщиной,  мягкой,  податливой,
отдающейся! Как непохоже это на то, чему ее учили:  мужская  жестокость,
твердость, никаких эмоций и женских слабостей. И она научилась этому,  и
превзошла в этом мужчин. Строгая четкость движений, речи, мыслей - такой
была Тори. Такой была ее жизнь - дисциплина, тренировки, ничего лишнего,
такой она стала в далекой Японии, когда делала свою работу лучше  любого
мужчины. Теперь она была бесконечно благодарна Ариелю за то, что  в  ней
проснулось ее женское естество, которое она давно в себе подавила и  без
которого, как оказалось, жизнь ее не имела смысла.
   Тори пошла в ванную, встала под душ - и вдруг раздался  взрыв.  Стены
закачались, и она едва успела ухватиться за фаянсовую раковину, чтобы не
упасть. Выскочив из ванной, она ринулась в гостиную, зная  наверняка,  -
случилось что-то страшное. В воздухе стоял специфический запах от взрыва
пластиковой бомбы, из гостиной шел дым. Ариель  лежал  ничком  на  полу.
Диван, на котором они только что любили  друг  друга,  был  искорежен  и
обуглился, балконные двери выбило, стекло хрустело под ногами; на  месте
двери зияла огромная дыра, яркие драпировки  развевались  на  ветру  как
флаги.
   Тори опустилась на колени рядом с Ариелем. Он  был  весь  в  крови  и
задыхался,  издавая  жуткие  хрипящие  звуки.  Оттолкнув  Тори,  которая
пыталась его поддержать, он  пытался  до  чего-то  дотянуться,  стараясь
проползти несколько метров. С неимоверным трудом ему  удалось  добраться
до маленького бюро и открыть его. Это стоило ему таких  усилий,  что  он
почти  потерял   сознание.   Судорожно   дернувшись,   Ариель   уткнулся
окровавленным  лбом  в  пушистый  ковер  на   полу.   Тори   перевернула
несчастного на спину и не удержалась от крика - на  груди  Ариеля  зияла
страшная рана. То, что он еще дышал и  смог  открыть  бюро,  было  почти
чудом.
   Что же произошло за те несколько минут, пока она была в ванной? Разум
Тори отказывался понимать случившееся, она совершенно обезумела от горя,
глядя на любимого, умирающего у нее на руках.  Но  сам  он  не  думал  о
смерти, мысли его были заняты другим - он хотел достать какую-то вещь из
бюро, и в конце концов сделал это - вытащил деревянную шкатулку и дал ее
Тори. Губы его шевелились, взгляд блуждал, он явно хотел что-то сказать.
Тори наклонилась и прошептала: "Что, что ты хочешь?" Но  в  этот  момент
изо рта Ариеля, пузырясь, потекла кровь. Все было кончено. Тори ничем не
могла ему помочь. Она просто поддерживала слабеющее тело и думала о том,
что он умирает не в одиночестве, чувствует, что его любимая рядом.
 
Книга первая 
СТРАННАЯ НАХОДКА 
 
   Деловые люди всего лишь инструмент в руках людей мыслящих.
   Генрих Гейне
 
Виргиния - Лос-Анджелес 
 
   Двое мужчин остановились на дорожке  великолепно  ухоженного  типично
английского сада. Один из них  был  довольно  молодой,  черноволосый,  с
ястребиным носом и проницательными голубыми глазами; другой - почтенного
возраста,  высокий,  с  властным  лицом,  окруженным  ореолом  выцветших
светлых волос.
   День шел на убыль; сквозь густую листву росших вдоль дорожки вязов  и
ольхи нет-нет да и проглядывало веселое  солнышко,  разбрасывая  золотые
блики то на гиацинты, то  на  старую  лозу.  Вдалеке  виднелась  большая
усадьба в тюдоровском стиле, уютно расположенная среди шелестящих буков,
стройных кипарисов и магнолий.
   - Она сама виновата в том, что мы отказались от ее услуг, - обратился
голубоглазый брюнет к пожилому мужчине.
   - Следовало бы сказать спасибо тебе.
   - Мне? Я вас не понимаю.
   - Разве? -  Пожилой  посмотрел  на  своего  собеседника  с  некоторой
иронией. Он  хотел  добавить  еще  что-то,  но  не  стал  этого  делать.
Внешность у него была весьма примечательная: волевое лицо  прирожденного
лидера, умное, обаятельное и хитрое одновременно. Годы уже  оставили  на
этом лице свой отпечаток, только глаза  сохранили  задор  и  боевой  дух
молодости - глаза озорного мальчишки, которому море по колено: он  и  на
самое высокое дерево заберется, и проедет по улице, уцепившись за бампер
автобуса,  и  вообще  ему  на  всех  наплевать,  как  бы  ни  относились
окружающие к его выходкам.
   - Когда я был моложе, чем ты сейчас,  я  значительную  часть  времени
проводил со своими кузенами в Англии, - старик махнул  рукой  в  сторону
вишневых  деревьев  и  боярышника,  раскинувших  ветви  над   усыпанными
розовыми и сиреневыми цветами азалиями, - в этой  стране  я  и  научился
любить сады.
   - Сады, но не садоводство, - отозвался  Рассел  Слейд,  -  так  звали
более молодого мужчину, - а англичане любят  сами  ухаживать  за  своими
замечательными садами.
   - И правильно делают, - согласно  кивнул  другой,  по  имени  Бернард
Годвин. Одежда его отличалась такой же  изысканностью  и  аккуратностью,
как и сад: красивая охотничья куртка, тщательно  начищенные,  сверкающие
на солнце ботинки на толстой подошве, причем и куртка,  и  ботинки  были
отменного качества. - Даже имея клочок земли, стоит возделывать его  как
можно лучше. - Годвин пристально посмотрел  в  глаза  Расселу,  которому
очень важно было выдержать  этот  взгляд.  Если  не  выдержит  -  Годвин
наверняка расценит это как признак слабости.
   - У Америки, Рассел, нет проблем с территорией - места много.  Только
Советский Союз мог составить нам в этом смысле конкуренцию. И  это  дает
нам большие преимущества перед другими народами.
   Бернард Годвин считал, что "советский" и "русский" - разные  понятия,
что Россия отдельное государство, наряду с прибалтийскими  республиками,
Грузией и Арменией, Украиной, входившими  в  состав  бывшего  Советского
Союза. И Годвин, и Рассел Слейд получили изрядное образование в  области
советской политики и экономики, но  пришли  к  противоположным  выводам.
Слейд считал, чем острее встанет национальный вопрос перед русскими, тем
лучше; чем дольше будут  раздирать  Россию  национальные  проблемы,  тем
выгоднее для Америки. Есть гласность или нет гласности,  -  значения  не
имеет,  гораздо  важнее  нестабильная,  слабая  Россия,  которой   можно
управлять. Попытка помочь ей найти  выход  из  кризиса  казалась  Слейду
чистым безумием.
   - Слава Богу, понятие "советский народ" ушло в прошлое,  -  рассуждал
Годвин, обходя с любовью возделанную разноцветную клумбу,  -  но  сейчас
там каждая республика хочет стать  абсолютно  независимым  государством,
отсюда и хаос, неразбериха, государство развалилось  и  неизвестно,  чем
это в будущем грозит нам. Хорошо бы навести порядок в этом бедламе.
   - Ну и какую роль в этом ты отводишь Тори Нан? - спросил его Слейд.
   Годвин неопределенно махнул женственной рукой:
   - С Тори это исключительно твоя затея, с самого начала.
   Слейд почувствовал в тоне собеседника неодобрение и поспешил признать
свою вину:
   - Что ж, я согласен, видимо, тот  способ,  который  я  избрал,  чтобы
вернуть ее в нашу организацию, оказался не совсем удачным.
   - Не совсем удачный - это не то слово. Ужасный, особенно из-за Ариеля
Солареса.
   - Да, безусловно. Жаль, что потеряли такого сотрудника.
   - Позволь напомнить тебе, Рассел, что мы не  в  бейсбол  играем,  где
счет идет на очки. За любой неудачный ход  люди  расплачиваются  жизнью.
Смерть Солареса - большая потеря для нас.
   "Так вот зачем старик вызвал меня в  свою  загородную  резиденцию,  -
подумалось Слейду.  -  Сад,  цветы,  птицы  поют,  деревенская  идиллия,
романтика. Только сам Бернард далек  от  этой  романтики  и  по-прежнему
полон желчи".
   Рассел внимательно смотрел на Годвина и мысленно укорял  себя:  каким
он был наивным, надеясь,  что,  возглавив  Центр,  обретет  долгожданную
власть. Старик был живым доказательством противного.
   Бернард  Годвин,  человек,  который  создал  Центр  и,  несмотря   на
многочисленные слухи о  его  плохом  здоровье  и  даже  близкой  смерти,
продолжал  здравствовать,  постоянно  находился  в   курсе   всех   дел,
по-прежнему оставался у кормила власти, хотя формально главой фирмы стал
Рассел.
   Рассел Слейд жаждал этой власти  больше  всего  на  свете.  Используя
коварство, вероломство и обман - три довольно сомнительные  добродетели,
- он неуклонно и быстро поднимался по служебной лестнице, превзойдя всех
- за исключением Годвина, конечно, - по работоспособности и  уму.  Никто
лучше  Рассела  не  мог  систематизировать  беспорядочные,  разрозненные
сведения, поступающие от оперативных сотрудников, разбросанных по  всему
свету, и выделить в них главное, определить по ним возможное  дальнейшее
развитие событий в той или иной ситуации. По  нескольким  незначительным
деталям или одному какому-либо признаку Слейд  мог  восстановить  полную
картину. Кроме того, он был талантливым, от Бога, администратором,  умел
организовать дело таким образом, что люди работали с полной отдачей,  на
пределе  своих  возможностей.  Все   эти   достоинства   не   оставались
незамеченными, и  Годвин  оценил  их,  дав  Расселу  возможность  занять
достойный его пост.
   И все-таки Слейд подозревал, что старик ему  завидует,  завидует  его
молодости и не желает отдавать власть в его руки. Может быть,  Рассел  и
ошибался, но факт оставался фактом, что Годвин не до конца ввел Слейда в
курс своих дел, не раскрыл свои обширные связи, обеспечивающие ему такой
вес, что даже президенты вынуждены были с ним считаться.
   - Рассел, разреши мне дать тебе маленький совет,  -  вновь  заговорил
Годвин, - будь осторожен. Если ты не способен отвечать за жизнь и смерть
своих сотрудников, жди беды. Ты можешь здорово промахнуться в будущем.
   - Вы говорите так, как будто подобное случилось впервые.
   Снова взмах женственной руки.
   - Разумеется,  нет.  Мы  теряли  людей  и  раньше.  Но  в  мое  время
сотрудников приносили в жертву ради более значительных целей. Их  смерть
имела определенный смысл. Она была продумана, понимаешь меня?
   "Какой же все-таки Годвин бессердечный! - подумал Слейд. - Как быстро
он избавится от меня в случае необходимости? Может, уже кого  присмотрел
на мое место? Но я просто так не сдамся,  я  буду  сражаться  до  конца,
чтобы сохранить свое нынешнее положение, клянусь тебе, Господи!"
   - Знаете, Бернард, - сказал Слейд, ничем не выдав своих мыслей, - мне
кажется,  что  вы  слишком  много  времени   проводите   в   беседах   с
представителями нашей верховной администрации. Эти апологеты, называющие
себя  вспомогательными  силами,  любят  переписывать  заново   "новейшую
историю" нашей организации. Так же, как, кстати, и вы.  Я  заметил,  что
потери, которые мы понесли из-за операции КГБ "Бумеранг", вас  абсолютно
не волнуют.
   Годвин холодно улыбнулся:
   - Что об этом говорить? Дело прошлое...
   - Неужели? Ваше стремление помогать  советским  диссидентам  подробно
отражено в наших бумагах. В той операции погибло десять агентов, ставших
членами фиктивной, как выяснилось впоследствии, группы диссидентов.  КГБ
удалось ввести в заблуждение многих, включая вас, эксперта из  экспертов
во всем, что так или иначе связано с Советским Союзом. А все потому, что
вы чересчур доверяете своим советским друзьям.
   - Друзья - единственное, что делает человека человеком, Рассел.
   - Ив нашем секретном мире тоже?
   - В нашем особенно.
   У Годвина был на удивление  таинственный  вид,  когда  он  произносил
последние слова. Глаза его смотрели мягко и  доверчиво,  и  трудно  было
поверить, что на самом деле это очень холодный и циничный человек.
   -  Видишь  ли,  Рассел,  -  продолжал  он,  -  когда  дело  плохо,  я
предпочитаю позвонить и обратиться за помощью к другу.
   Годвин изобразил на лице такую улыбочку,  что  Рассел  содрогнулся  и
вежливо произнес:
   - Я иногда забываю, что ты ни разу не был в деле и у тебя  нет  опыта
оперативной работы. (Упрек или  просто  упоминание  факта?  С  Бернардом
Годвином никогда не знаешь наверняка.)
   - Поверь мне, Рассел, я высоко ценю твои административные таланты, да
и другие таланты тоже, но бывают моменты,  когда  я  скучаю  по  старому
доброму времени: тогда работалось проще, но и интереснее.
   - Проклятье, Годвин, не настолько я был не прав,  используя  Солареса
для того, чтобы вернуть Тори к  нам,  в  отчий  дом,  так  сказать.  Еще
немного, и она бы проглотила наживку, ведь после того, как мы обошлись с
ней, она вряд ли бы захотела вернуться.
   - Разумеется, нет. Но если бы ты, Рассел, вместо того, чтобы  держать
ее на расстоянии, когда она на тебя работала, стал ее другом, или просто
союзником, ничего подобного не произошло. И Соларес был бы жив.
   - Ариель должен был возбудить у Тори интерес к тому,  чем  занимался.
Кроме  того,  поскольку   я   не   был   уверен   в   ее   стопроцентной
профессиональной пригодности,  я  хотел  устроить  ей  проверку,  создав
экстремальную ситуацию, которая требовала  бы  максимального  напряжения
физических и умственных сил. Согласитесь, я  разработал  неплохой  план,
просто в чем-то Соларес допустил ошибку, за что и  поплатился  жизнью  -
кто-то его убрал.
   - Ариель был  не  у  меня  в  подчинении,  им  руководил  ты.  Вполне
вероятно, что из-за недостатка оперативного опыта ты  в  чем-то  ошибся.
Скажи честно, неужели ты взял к себе Солареса  только  для  того,  чтобы
выманить  Тори  Нан  из  ее  добровольного  затворничества,  -  еще  раз
насладиться полной властью над ней?
   - Да, но вы сами  дали  свое  благословение  на  увольнение  Тори,  -
возразил  Слейд  и  тут  же  пожалел  о  сказанном:  стараясь   овладеть
ситуацией, он попался в умело расставленную Годвином словесную ловушку.
   - Я дал лишь согласие, Рассел. Ничего больше, - старик сорвал  цветок
азалии и вставил его в петлицу.
   Рассел ничего не ответил, размышляя о том, как  бы  ему  одновременно
избавиться от тирании Годвина и завладеть его секретами. Надо непременно
выяснить, кто расправился с Ариелем Соларесом, но  сделать  это  самому,
собственными средствами. Он прекрасный администратор, у него  своя  сеть
агентов. Почему нет? На  Годвина  работает  секретная  служба  советских
диссидентов, и у него, Рассела, тоже будет секретная служба, вот так.
 
*** 
 
   Тори разбудило пение перепела. Он сидел  в  густых  зарослях  кустов,
видневшихся сквозь раскрытые жалюзи.  В  первую  секунду  она  не  могла
сообразить, где находится, потом вспомнила,  -  дома,  в  Лос-Анджелесе.
Огромная кровать, на которой она лежала, была такая удобная, что из  нее
не  хотелось  вылезать.  Тори  шевельнулась  и  тут  же  услышала,   как
открывается дверь в спальню. В шикарном шелковом халате и  шлепанцах  из
телячьей кожи, неся в руках поднос с завтраком,  в  комнату  вошла  мать
Тори.
   - Ты уже проснулась, дорогая? - спросила она нежным голосом.  "...Как
я здесь очутилась?"  -  удивилась  девушка,  сощурившись  от  солнечного
света, затем закрыла глаза и стала вспоминать...
   ...Запах сигарного дыма и  орехов  в  сахарном  сиропе,  загазованный
воздух  большого  города  и  аромат  дорогих  духов...  Затхлая  плесень
подземелья... Мелькание света в кромешной  тьме,  безумная  игра  теней,
гулкие звуки... человеческие кости... Я не хочу больше жить...
   ...Пьянящее  чувство   любви,   близости,   восхитительное   ощущение
свободы... Потом ...кровь, смерть, ужас и  опять  липкий  страх...  Вонь
взрывчатки и умирающий человек, уносящий с собой ее любовь, мир и покой.
   ...Я не хочу больше жить...
   - Как чудесно, что ты снова  дома,  милая,  -  произнесла  Лора  Нан,
садясь на край постели и ставя поднос рядом  с  собой,  -  мы  так  были
обеспокоены твоим  звонком.  Как  ты  оказалась  в  полицейском  участке
Сан-Франциско?
   ...Не умирай, Ариель, пожалуйста. Не уходи! Грег мертв; если ты  тоже
умрешь, я не перенесу этого...
   Тори сделала над собой усилие,  пытаясь  отогнать  страшное  видение,
села в кровати, стараясь не уронить поднос с едой.
   - А где папа? - спросила она, заранее зная ответ.
   - Он в конторе, разумеется, и прислал свои извинения.  Ты  же  знаешь
своего отца, милая, Эллис, как зыбучий песок,  всегда  в  движении.  Ой,
неужели я сказала "зыбучий песок"? Я хотела сказать "ртуть". Никогда  не
понимала, как можно спать по три часа в сутки  и  столько  работать?  Но
Эллис человек привычки; как всегда - спит с трех до  шести,  ни  секунды
больше.
   Тори смотрела на мать: Лоре Нан шел уже шестой десяток, но  выглядела
она  молодой  и  свежей  -   каскад   великолепных   каштановых   волос,
ярко-зеленые глаза, нежная кожа без следа косметики и морщин. Невозможно
было поверить, что время никак не  отразилось  на  этом  красивом  лице,
но...  В  Лос-Анджелесе  к  услугам  богатых  клиенток  были  и   генная
инженерия, и пластические операции, и многое  другое.  Местное  общество
прогнало старость прочь, так же  как  Господь  выгнал  Адама  и  Еву  из
райского сада - навечно. Только в отличие от Рая, в Лос-Анджелесе любили
грешить, и,  более  того,  грех  всячески  поощрялся.  Отец  Тори  любил
повторять: "Грех преуспевает здесь больше  всего".  Можно