социологом. Да, она умела ладить  с  людьми.  Понимаете,  она  в
каждом видела человека,  личность...  А  это  -  редкий  талант,  мистер
Карелла.
   - Да, это  верно,  -  с  готовностью  согласился  Карелла.  -  Мистер
Таунсенд, вы очень помогли нам. Огромное вам спасибо за все.
   - А можно... А можно будет мне сказать Берту? - спросил Таунсенд.
   - Простите, не понял.
   - Рассказать Берту, что вы у меня были. Он же наверняка будет сегодня
в морге.
   - Ну, и что ты об этом думаешь? - спросил Мейер, когда они спускались
по лестнице.
   - Я думаю,  что  нам  следует  непременно  заглянуть  в  больницу,  -
отозвался Карелла. - Который час?
   - Половина одиннадцатого.
   - Какие у тебя планы?
   - Сара просила, чтобы я обязательно вернулся домой к ленчу, -  сказал
Мейер, пожимая плечами.
   - Тогда мы прямо сейчас поедем в больницу. Возможно, там  обнаружится
что-нибудь, чем мы сможем заняться завтра.
   - Не люблю больниц, - сказал Мейер. - В больнице тяжело  умирала  моя
мать.
   - Если ты предпочитаешь, чтобы я поехал туда один...
   - Да нет, что ты! Съездим вместе. Просто я  говорю,  что  с  тех  пор
терпеть не могу больниц.
   Они спустились к стоявшей внизу служебной машине. Карелла сел за руль
и включил скорость. Автомобиль двинулся вперед, вливаясь в поток машин.
   - Давай-ка быстренько подобьем бабки и  прикинем,  что  мы  имеем,  -
сказал он.
   - Давай.
   - Чем заняты по этому делу ребята из сегодняшней смены?
   -  Ди-Мэо  проверяет  материалы,  связанные  с  ограблением  книжного
магазина  в  пятьдесят  четвертом  году.  Согласно   имеющимся   у   нас
документам, грабителя выпустили из тюрьмы Кастельвью в пятьдесят шестом,
после чего он уехал на родину в Денвер. Так вот,  необходимо  убедиться,
не вернулся ли он случайно  сюда.  Ди-Мэо,  наверное,  сейчас  проверяет
кое-кого из его старых дружков, чтобы заодно выяснить, что те  делали  в
интересующее нас время в пятницу.
   - А что еще?
   - Он же просматривает все аресты, которые были  сделаны  при  участии
Берта, все случаи и задержания, чтобы выявить среди задержанных тех, кто
мог сделать что-нибудь подобное. Работы у него хватает, Стив.
   - Хорошо. А чем заняты Уиллис с Брауном?
   -  Уиллис  пытается  разыскать  семью,  родственников  или   знакомых
четвертого покойника. Черт возьми, как же его звали?
   - Ла-Скала.
   - Правильно, - обрадовался Мейер. - Энтони Ла-Скала.
   - И почему это среди убитых обязательно должен оказаться итальянец? -
сказал Карелла.
   - И вовсе необязательно.
   - Смотрел "Неприкасаемого"? Если верить этому  фильму,  они  все  под
конец дают себя застрелить.
   - В фильмах, где герой Роберт Стэк, всегда полно трупов. На этот  раз
фильм был про итальянцев.
   - Ну, черт с ним, - сказал Карелла. - Ну, и  как  -  удалось  Уиллису
выяснить хоть что-нибудь об этом Ла-Скала?
   - Пока ничего.
   - Просто удивительно, правда?
   - Да, странно.
   - Темная, должно быть, личность.
   - Да ведь все твои соотечественники темные личности, - сказал  Мейер.
- Неужто ты до сих пор этого не заметил? Хотя бы по "Неприкасаемому"?
   - Конечно, заметил. Но знаешь, я там приметил кое-что еще.
   - Что?
   - Этот Роберт Стэк никогда не улыбается.
   - А я однажды видел, как он улыбнулся, - сказал Мейер.
   - И когда же это?
   - Забыл. Он  там  как  раз  убивает  очередного  подонка.  Но  что  я
прекрасно запомнил - он там улыбался.
   - Я, например, ни разу не видел, - серьезно проговорил Карелла.
   - Ну, так ведь и жизнь полицейского - не сахар, - сказал Мейер.  -  А
знаешь, что я заметил?
   - Что?
   - Что Фрэнк Нитти всегда носит один и  тот  же  двубортный  пиджак  в
полоску.
   - Это как раз и подтверждает мою теорию о том, что преступления  себя
не очень окупают, - сказал Карелла.
   - А актер мне нравится.
   - Мне тоже, - Карелла убежденно кивнул. -  Но,  знаешь,  что  я  тебе
скажу? Ведь и его я тоже никогда не видел улыбающимся.
   - Да что ты прицепился  к  ним  со  своими  улыбками.  Улыбается,  не
улыбается, тебе-то что?
   - Не знаю. Просто я люблю, чтобы люди иногда улыбались.
   - Тогда, пожалуйста, - сказал Мейер. - Улыбка специально для тебя.  -
Он оскалился, демонстрируя чуть ли не все зубы.
   - А вот и больница, - сказал Карелла. - Ладно, прибереги свои  улыбки
для сестры, которая будет стоять на входе.
   На  дежурную  сестру  улыбка  Мейера  и  в   самом   деле   произвела
завораживающее  впечатление,  и  она  объяснила,  как  им  добраться  до
отделения, где работала Клер Таунсенд. Однако, реакция  врача-ординатора
оказалась куда более сдержанной. При низких заработках и огромном объеме
работы ему совсем не  улыбалось  допускать  в  свое  отделение  какую-то
комичную пару клоунов-полицейских, да еще в такое  спокойное  воскресное
утро. Было ясно, что он собирается дать должный отпор наглым  визитерам,
но при этом он не учитывал того факта, что дело ему придется иметь не  с
кем-нибудь, а с детективом  Мейером  Мейером,  который  по  праву  может
считаться не только грозой преступного и медицинского  мира,  но  еще  и
самым терпеливым полицейским, если не во всех Соединенных Штатах, то уж,
во всяком случае, во всем городе.
   - Нам ужасно жаль, что приходится отнимать  у  вас  ваше  драгоценное
время, доктор Мак-Элрой...  -  начал  самым  любезным  тоном  Мейер,  но
Мак-Элрой  тоже  был  не  лыком  шит  и  тут  же  попытался  перехватить
инициативу.
   -  Очень  рад,  джентльмены,  что  вы  так  прекрасно  понимаете  мое
положение, - быстро заговорил он. - Поэтому я попрошу вас отложить  свой
визит на какой-нибудь другой день с тем, чтобы  я  мог  беспрепятственно
вернуться к исполнению своих...
   - Естественно, мы все понимаем, - принял подачу Мейер, - вам, конечно
же, крайне затруднительно проводить при посторонних осмотры,  выписывать
больным успокаивающее или там слабительное, а также...
   - Вы упрощаете обязанности врача-ординатора, - сказал Мак-Элрой.
   - Конечно,  упрощаю  по  незнанию  и  тут  же  приношу  за  это  свои
глубочайшие извинения. Я  прекрасно  понимаю  степень  вашей  занятости,
доктор Мак-Элрой. Но в данный момент мы занимаемся делом об убийстве...
   - А мое дело - это забота о больных и страдающих людях, - прервал его
Мак-Элрой.
   - Да, да. Разумеется. И ваш долг - не дать  им  умереть.  Однако  наш
долг состоит в  том,  чтобы  разыскать  того,  кто  убил  тех,  кто  уже
все-таки,  увы,  мертв.  Поэтому  все,  что  вы  сможете  сообщить   нам
относительно...
   - У меня имеются четкие указания руководства, - сказал Мак-Элрой, - и
я  обязан  строжайше  выполнять  их,   особенно   в   отсутствие   этого
руководства. Больница должна  работать  как  хорошо  отлаженный  часовой
механизм, детектив... Мейер - вы, кажется, так себя назвали.
   - Именно так, и при этом я прекрасно понимаю...
   - ...и у меня нет времени отвечать здесь на ваши вопросы - во  всяком
случае сегодня это исключено. Просто ни минуты свободной.  А  почему  бы
вам не прийти тогда, когда здесь будет персонал, и не задать ему свои...
   - Но дело в том, что с Клер Таунсенд работали именно вы, не так ли?
   - Вообще-то Клер и в самом деле работала со  мной,  но  она  работала
также  и  со  всеми  остальными  врачами,  а  также  и  с  руководством.
Послушайте, детектив Мейер...
   - И хорошо вам работалось с ней?
   - Я не намерен отвечать на ваши вопросы, детектив Мейер.
   - Знаешь, Стив, я думаю, что он просто  не  ладил  с  ней,  -  сказал
Мейер.
   - Конечно же я ладил с ней.  С  ней  все  ладили.  Ведь  Клер,  можно
сказать, была... Послушайте, детектив Мейер, вам не удастся вовлечь меня
в разговор о достоинствах Клер.  Честное  слово!  Меня  ждет  работа.  Я
сейчас нужен своим больным.
   - Я ведь тоже болею за свое дело, - сказал Мейер, улыбаясь  одной  из
самых очаровательных своих улыбок. - Так что вы говорили насчет Клер?
   Мак-Элрой только молча со злостью поглядел на него.
   - А я считаю, что нам нужно его арестовать, - сказал Карелла.
   - Арестовать меня? Да какого  черта  вы?..  Послушайте,  -  Мак-Элрой
решил, по-видимому, проявить максимум выдержки. -  Ровно  в  одиннадцать
часов мне предстоит делать обход. Затем мне нужно будет  выписать  массу
лекарств и проследить за их приемом. Потом мне необходимо...
   - Да, мы знаем, что вы страшно заняты, - сказал Мейер.
   - Мне нужно у двух пациентов взять спинномозговую жидкость, назначить
и провести несколько внутривенных вливаний, да еще истории болезней.
   - Да что тут время терять, поехали за  ордером  на  арест,  -  сказал
Карелла.
   Мак-Элрой как-то сразу сник.
   - Господи, и зачем только я решил стать врачом?  -  тоскливо  спросил
он, обращаясь в пространство.
   - Как давно вы знаете Клер?
   - Месяцев шесть примерно, - усталым голосом отозвался Мак-Элрой.
   - Вам нравилось с ней работать?
   - С ней всем нравилось работать. Хорошие работники  социальных  служб
очень ценятся в больницах, а  Клер  была  еще  вдумчивым,  ответственным
человеком. Я просто в ужас пришел, когда прочел о  том,  что  случилось.
Такая милая и красивая девушка, да и работник замечательный!
   - Были у нее какие-нибудь стычки с кем-нибудь здесь, в отделении?
   - Нет.
   - С докторами? С сестрами? С пациентами?
   - Нет.
   - Но послушайте,  доктор  Мак-Элрой,  -  сказал  Мейер.  -  Она  ведь
все-таки была живым человеком, а не святой.
   - Может быть, святой она и не была, - сказал  Мак-Элрой,  -  но  была
чертовски хорошим работником. А хороший работник никогда не  ввязывается
в мелкие дрязги.
   - Но дрязги бывали все-таки в вашем отделении?
   - Дрязги бывают повсюду.
   - Но Клер никогда не была в них замешана.
   - Насколько мне известно - никогда, - сказал Мак-Элрой.
   - А какие у нее  были  отношение  с  пациентами?  Вы  же  не  станете
убеждать  нас,  что  все  пациенты  отличались  идеальным  характером  и
примерным поведением и что...
   - Нет, многие из наших пациентов нервны, раздражительны,  а  зачастую
бывают и просто невыносимы.
   - В таком случае ведь далеко не все воспринимали ее...
   - Совершенно верно. Не все и не сразу  приняли  ее  с  распростертыми
объятьями. Поначалу, по крайней мере.
   - Так, значит, все-таки и у нее возникали проблемы.
   - Поначалу - да. Но  у  Клер  была  просто  изумительная  способность
находить буквально к каждому особый подход, как бы ключик какой-то, и ей
почти всегда удавалось завоевать доверие пациента.
   - Почти всегда?
   - Да.
   - А в каких же случаях это ей не удавалось? - спросил Карелла.
   - Что?
   - Почти всегда еще не означает всегда, доктор Мак-Элрой. Так, значит,
у нее все-таки бывали неприятности с пациентами?
   - Ничего серьезного не было. Не было ничего  такого,  с  чем  она  не
смогла бы справиться. Видите ли, я ведь как  раз  и  пытаюсь  втолковать
вам, что Клер была человеком исключительно преданным своей  работе,  она
умела просто великолепно  обращаться  с  пациентами.  Если  же  говорить
откровенно, то сотрудники социальных служб зачастую приносят  нам  массу
неприятностей. Но Клер это никоим образом не касается. Клер всегда  была
мягкой и терпеливой с пациентами, она умела входить в их положение  и...
просто она была очень хорошей и не  о  чем  тут  дальше  толковать.  Она
прекрасно знала свою работу и, главное, любила ее. Она  была  прекрасным
специалистом. Это, собственно, и все, что я могу сказать. Да что  там  -
она даже... она не ограничивалась тем, что  приходилось  делать  тут,  в
отделении. Она интересовалась дальнейшей судьбой  своих  пациентов.  Она
навещала их дома, помогала родственникам наладить жизнь.  Поверьте,  она
была просто необыкновенным человеком.
   - А чьи дома она посещала?
   - Что?
   - Ну, в дома каких пациентов она заходила?
   - Ах, вот в чем дело... Ну, я точно не знаю. Она посещала нескольких.
Но я не помню.
   - А вы попытайтесь припомнить.
   - Нет, честное слово...
   - А вы все-таки попробуйте.
   - Погодите, погодите, дайте подумать. Тут у нас лежал один мужчина  с
переломом обеих ног  -  производственная  травма.  Клер  тогда  проявила
необычайный интерес к его семье. Проявляла  заботу  о  детях,  сидела  с
ними. Или вот в  начале  прошлого  месяца  поступила  к  нам  женщина  с
прободением аппендикса. Жуть просто: тут  и  перитонит,  и  абсцессы,  и
вообще - все что угодно. Она пролежала у нас довольно долго, кстати ее и
выписали-то только на прошлой неделе,  если  хотите  знать.  Клер  очень
внимательно отнеслась не только к ней, но и к ее  дочери,  девчонке  лет
шестнадцати. Она продолжала  интересоваться  ею  даже  после  того,  как
женщину выписали из больницы.
   - Как это понять?
   - Она звонила ей.
   - Этой девочке? Прямо отсюда - из отделения?
   - Да.
   - А о чем они разговаривали?
   - Ну уж этого я не знаю. Я не подслушиваю чужие...
   - И как часто она звонила ей?
   - Ну, довольно часто, особенно последнюю неделю. - Мак-Элрой помолчал
немного, припоминая. - А если  уж  быть  точным  до  конца,  то  однажды
девушка эта звонила ей сюда. Представьте, звонила в больницу.
   - Правда? Прямо сюда звонила? А как зовут эту девочку?
   - Этого я не знаю. Но можно посмотреть фамилию ее матери, она  должна
быть в истории болезни.
   - Будьте любезны, - сказал Карелла.
   - Вам это тоже кажется не совсем обычным, правда? - спросил Мейер.  -
Едва ли это принято - поддерживать  контакты  с  дочерью  пациентки  уже
после того, как саму пациентку выписали домой?
   - Нет, ничего особенно странного  тут  нет.  Большинство  сотрудников
социальных служб не выпускают из поля зрения своих подопечных, а, как  я
уже сказал, Клер...
   - А не кажется ли вам, что в случае с этой  девушкой  имела  место  и
личная заинтересованность?
   - Клер всегда и во всем...
   - Извините, доктор Мак-Элрой, но, я полагаю, вы понимаете, что я имею
в виду. Была ли заинтересованность Клер Таунсенд в судьбе  этой  девушки
большей, чем в судьбе любой другой пациентки или кого-нибудь  из  членов
их семей?
   Мак-Элрой долго обдумывал ответ. Наконец он произнес:
   - Думаю, что да.
   - Так. А теперь не покажете ли вы нам историю болезни?
 
*** 
 
   Вернувшись  в  участок,  детектив  Хол  Уиллис  засел   за   изучение
результатов вскрытия трупа Энтони Ла-Скала. В заключении патологоанатома
указывалось,  что  причиной  смерти  явились  три  огнестрельные   раны,
нанесенные  пулями,  выпущенными  из  пистолета  сорок  пятого  калибра,
прошедшими  сквозь  сердце  и  легкие  умершего.  В  результате  чего  и
наступила  смерть,  которую  следует  считать   мгновенной.   Однако   в
заключении также говорилось и о том, что на венах покойного, особенно на
внутренней стороне локтевого сгиба и предплечьях имеются  многочисленные
шрамы длиной от трех до двадцати пяти миллиметров и  шириной  в  два-три
миллиметра.  На  основании  этого,  а  также  в  связи  с   обнаружением
значительного количества героина  в  крови  Ла-Скала  эксперт  пришел  к
выводу, что погибший вводил себе внутривенно именно этот наркотик и  что
наркотики он принимает уже достаточно  длительное  время,  о  чем  можно
судить по  числу  шрамов  и  по  образовавшимся  утолщениям  на  стенках
сосудов.
   Уиллис положил заключение на место -  в  папку  под  названием  "Дело
Клинга" и подошел к Брауну, сидевшему за соседним столом.
   - Ну, как тебе это  нравится  -  нам  подсунули  какого-то  паршивого
наркомана. А теперь  попробуй-ка  разыщи  его  адрес.  Где  его  искать?
Где-нибудь под скамейкой в Гровер-Парке? Да и как  искать  родственников
или друзей этого проклятого наркомана?
   Браун на минуту задумался.
   - А знаешь, может быть, это и есть то, что нам  нужно,  -  сделал  он
неожиданный вывод. - Послушай, Хол, наркоманы ведь бывают замешаны в чем
угодно. - Он удовлетворенно кивнул. - Очень может быть, что это та самая
ниточка, которая нам поможет.
   И это походило на правду.
 
Глава 9 
 
   Наступил понедельник.
   Он всегда наступает с завидной регулярностью.
   По понедельникам встаешь, как правило, не  с  той  ноги  и  начинаешь
прикидывать, как обстоят дела, и чаще всего выясняешь, что  обстоят  они
скверно. Такова уж натура у понедельника - подлая натура.  Казалось  бы,
что понедельник должен быть началом чего-то нового, светлого. Но на деле
почему-то получается так, что он бывает лишь продолжением старого, и  по
понедельникам ты просыпаешься с досадным чувством,  что  тебе  предстоит
лишь скучное повторение прошлого. Честно  говоря,  следовало  бы  издать
закон, который запрещал бы понедельники.
   Просыпаться в понедельник утром Артур Браун любил  ничуть  не  больше
всех остальных людей. Браун был полицейским, а кроме того, по  странному
стечению обстоятельств, он был еще и негром и проживал в  цветном  гетто
недалеко от своей работы. Он жил с женой  Кэролайн  и  дочерью  Конни  в
четырехкомнатной квартире в старом  обветшалом  доме.  Ну  что  ж,  этот
понедельник  начинался  не  так   уж   плохо.   Хорошо,   что   сегодня,
шестнадцатого октября, когда Браун  встал  с  постели,  пол  в  квартире
оказался не очень холодным. В это время  года  полы  в  квартире  обычно
бывали ледяными, несмотря на  распоряжение  городских  властей  начинать
отопительный  сезон  с  пятнадцатого  октября.  В  этом   году   с   его
затянувшимся бабьим летом домовладельцы могли  радоваться  сохранявшейся
теплой погоде, а жильцы - не стучать раздраженно по радиаторам.  Как  бы
то ни было, Браун был доволен тем, что пол в  спальне  сегодня  довольно
теплый.
   Он потихоньку выбрался из-под одеяла, стараясь не разбудить Кэролайн,
которая  спала  рядом.  Это  был  очень  крупный   человек   с   коротко
подстриженной черной шевелюрой, кареглазый, с темно-коричневой кожей. До
ухода в армию он работал грузчиком в порту, и  от  ежедневного  тяжелого
физического труда у него до сих пор на груди и  на  руках  были  могучие
мускулы. На нем были пижамные брюки, а в  куртку,  слишком  большую  для
нее, завернулась, как в халат, Кэролайн. Соскользнув с постели, он,  как
был, голый по пояс, направился на кухню, налил в чайник воды и  поставил
его на плиту. Потом он включил радио и,  приглушив  звук,  стал  слушать
последние известия, бреясь возле  умывальника.  Расовые  столкновения  в
Конго... Сидячие демонстрации на Юге...  Борьба  с  апартеидом  в  Южной
Африке...
   Он раздумывал сейчас над тем, почему он родился черным.
   Он часто задумывался над этим, но как-то между  прочим,  не  очень-то
осознавая себя черным. Вот это-то и было удивительно. Когда Артур  Браун
смотрел в зеркало, он видел в первую очередь самого себя. Конечно же, он
с малолетства знал, что он негр. Но помимо того, что он был  негром,  он
был еще и демократом, и детективом, и  мужем,  и  отцом,  и  подписчиком
газеты "Нью-Йорк таймс" - да мало ли кем еще. Поэтому он  и  задумывался
над тем, почему же он черный. Его удивляло что посторонние  при  взгляде
на него сразу же выделяли одно: это Артур Браун, он -  негр,  совершенно
не обращая внимания на то, что он  еще  и  Артур  Браун-детектив,  Артур
Браун-муж, забывая о том, что,  помимо  черного  цвета  кожи,  у  Артура
Брауна есть целая куча других отличительных признаков. И дело  здесь  не
сводилось для него к простым шекспировско-шейлоковским  формулировкам  -
он уже давно их перерос.
   Когда Браун смотрел в зеркало, он  прежде  всего  видел  перед  собой
человека, личность.
   Просто окружающий мир решил, что этот человек - черный. А быть черным
- чрезвычайно трудно, потому что это  определяет  образ  жизни,  принять
который Браун был вынужден помимо своей воли. Сам же  он  сознавал  себя
просто Артуром Брауном - человеком. И таковым ему  хотелось  оставаться.
Ему вовсе и не хотелось быть белым. Честно  говоря,  ему  даже  нравился
теплый, как бы опаленный солнцем цвет его кожи. И у него не было тайного
желания оказаться в постели с белокожей красоткой. Подростком он нередко
слыша