уже  всех  знают,  всем  заплачено.  А  не  заплачено,  так
заплатят, - ответила женщина и неожиданно обратилась к Лине:
   - Послушайте, девушка, я вижу вы  без  вещей.  Возьмите  у  нас  одну
сумочку... Ладненько?
   - А что там? - спросила Лина.
   - Та не важно. Все равно не будут смотреть.
   - Ваня, - сказала Лина - я пойду в  тамбур  покурить  если  без  меня
придут и будут спрашивать о вещах - позови.
   Но этого не понадобилось, потому что, когда в купе постучали, грузная
женщина сразу же воскликнула:
   - Доброго здоровья, пан Остапенко! В  ответ  рассмеялись,  и  молодой
голос, слегка грассируя, произнес:
   - А, это вы... Что-то сегодня у вас многовато...
   - Так мы ж не одни тут! - живо воскликнула женщина. - Мальчик, позови
быстренько маму!
   - Да ладно, - произнес голос, и тут же застучали  в  дверь  соседнего
купе.
   Иван смотрел в  окно,  пока  не  вернулась  Лина.  Женщины,  закончив
утрамбовывать свои сумки, вышли, как он понял, к знакомым в  плацкартный
вагон.
   Когда поезд тронулся, он спрыгнул к матери вниз.
   - Есть хочешь? - спросила она.
   - После, - ответил мальчик. - Мама,  а  где  вы  с  Манечкой  жили  в
Москве?
   - В  Измайлове,  -  сказала  Лина,  -  есть  такая  станция  метро  -
"Измайловский парк".
   - Мы съездим туда?
   - Зачем? - сказала Лина.
   Во время следующей  остановки,  в  Долбине,  их  спутницы  так  и  не
появились. Поезд  остановился  у  низкой  платформы,  возле  которой  не
имелось никакого станционного здания. Стемнело, в вагоне зажегся свет  и
сейчас же почему-то погас. В кромешной  тьме  снаружи  доносились  крики
торговок жареными курами и пивом.  Потом  возмущенно  заорал  проводник,
божась,  что  в  Харькове  никакого  негра  не  сажал.  В   проходе   за
полуоткрытой дверью заметались  лучи  фонарей,  и  весь  вагон  принялся
ловить негра который, как оказалось, должен ехать по  особому  какому-то
билету. В  конце  концов  его  обнаружили  в  дальнем  купе  и  увели  в
сопровождении  бригадира  поезда.  Все  стихло  на  короткое  время,  но
внезапно дверь откатилась. Вспыхнул свет, слабый сначала, потом  ярче  и
ярче.
   - Ваши документы? - услышал мальчик и, прежде  чем  спуститься  вниз,
увидел двух пограничников в серо-зеленой форме, один  был  с  автоматом.
Третий,  в  каскетке  с  российской  кокардой,  с  замкнутым  выражением
повертев в руках паспорт Лины, вскинул глаза:
   - Вас здесь двое?
   - Нет, - произнесла Лина.
   - Следуете в Москву?
   - Да.
   - Сын?
   - Да, - сказала Лина, и в ту же секунду мальчик оказался рядом с ней,
успев  заметить  на  лице  пограничника  неподдельное  восхищение,  явно
относящееся не к нему.
   - Счастливого пути, - сказал военный.
   - Спасибо, - проговорила Лина вслед.
   Мальчик вышел в коридор. Пограничники, нигде не  задерживаясь  особо,
миновали купе проводника, и тот, что с  кокардой,  обернулся  и  помахал
Ване.
   Однако стояли еще долго. Как только поезд тронулся, сын сообщил Лине,
что уже проголодался. После еды он какое-то  время  повозился  на  своей
полке с шахматами, затем постоял с Линой в  тамбуре,  пока  она  курила,
чистил зубы, глядел в темное окно, так ничего и не высмотрев,  и  уснул,
не услышав, как Лина погасила свет и заперла купе, и как среди  ночи  ее
разбудил осторожный стук в дверь, и еще с полчаса обе соседки не  давали
ей вновь погрузиться в чуткий вагонный  сон  своим  хмельным  шепотом  и
хихиканьем.
   Он был поднят утром, накормлен и напоен горячим чаем прямо на  полке,
и первое, что заметил, - спокойные и тщательно подкрашенные синие  глаза
Лины и запах духов от нее. бе их соседки  спали,  и  та,  что  помоложе,
смутила Ивана заголившейся до бедра ногой в светлых волосках, с  широкой
и плоской потрескавшейся пяткой на скомканной серой простыне. Иван отвел
взгляд и сосредоточился на темной  макушке  Лины,  обеими  руками  держа
подстаканник с прыгающим, наполовину пустым стаканом.
   - Сейчас ты спустишься, одну .минуту, - сказала шепотом Лина. - Давай
стакан. Ты одет? Отнеси, пожалуйста, его проводнику. - И  когда  мальчик
спрыгнул вниз то сейчас же понял причину некоторого ее раздражения: стол
был  завален  свертками,  смятыми  газетами,  яичной  шелухой  и  прочим
мусором.
   Однако, когда он вернулся, Лина уже стояла в коридоре с  их  сумками.
За пыльными окнами светило  белесое  солнце,  рядом  с  полотном  дороги
тянулось  шоссе,  потом  пошли  нескончаемые  кварталы  и   промышленные
площадки, и он смотрел на это с острым удовольствием до полной остановки
поезда,  не  замечая  ни  отсутствия  матери,  ни  снующих  позади  него
пассажиров. Дверь их купе до самой Москвы так и не открылась...
   Адвокат встречал их на перроне. Лина шла рядом с рослым  мальчиком  в
накинутой  на  плечи  ветровке,  его  рыжеватые  вьющиеся  волосы  сразу
растрепал прохладный ветер. Дмитрий Константинович  смотрел  на  женщину
глазами вчерашнего российского пограничника -  однако  сожаления  в  его
взгляде было больше, чем восхищения.
   - Привет! - воскликнула  Лина.  -  Вот,  мы  приехали.  Это...  Ваня,
познакомься, Дмитрий Константинович.
   - Здравствуйте, - сказал Иван и,  вложив  ладонь  в  протянутую  руку
адвоката, осторожно ее вынул, потому что Дмитрий Константинович никак не
отпускал ее, говоря при этом:
   - Просто замечательно, что ты, Лина, сообщила  номер  вагона.  Ужасно
рад, что вы наконец  решили  выбраться  в  Москву  -  мы  так  давно  не
встречались. Ты превосходно выглядишь...
   Лина   посторонилась,   пропуская   тележку   носильщика.    Адвокат,
спохватившись, повел их через тоннель к выходу в город, и, пока они шли,
женщина с  любопытством  поглядывала  по  сторонам.  Какая-то  печальная
ирония была сейчас в ее глазах.
   Серая "девятка" Семернина обнаружилась в тесном строю  припаркованных
машин, невдалеке от стоянки такси. Иван  юркнул  на  заднее  сиденье,  а
Дмитрий Константинович, усадив Лину, поместился за рулем и,  прежде  чем
тронулись,  щелкнул  зажигалкой  перед  сигаретой  гостьи.  Взглянув   в
зеркальце, он подмигнул мальчику.
   -  Сейчас  попробуем  выбраться  из  этого   сумасшедшего   дома,   -
пробормотал он, неуклюже  разворачиваясь  всем  корпусом  и  внимательно
глядя поверх головы мальчика. "Девятка" начала мало-помалу пятиться.
   Кое-как они выбрались  на  Кольцо,  и  через  минуту  Курский  вокзал
остался позади.
   - Вы все там же обитаете? - спросила Лина. - Или мы заедем  к  вам  в
офис?
   Дмитрий Константинович улыбнулся:
   - Сегодня у меня, так сказать, неприсутственный день. Разумеется,  ко
мне. Это на  Кутузовском  проспекте.  Там.  где  ты  бывала,  на  старой
квартире  в  Вешняках,  остались  родители...  Знаешь,  это  переселение
совершенно удивительная история! - оживился он, то и дело поглядывая  на
мальчика. - Ты ведь помнишь тетю Лилю, сестру моей бабушки?  Ты  застала
обеих еще в добром здравии. Они были такие, ну, скажем,  самостоятельные
старушки, и когда бабуля Соня в пух рассорилась  со  своим  зятем,  моим
отцом, она тут же уложила чемодан  и  укатила  жить  к  сестре  Лилечке,
которая так и не вышла замуж. Сестры друг в  дружке  души  не  чаяли.  А
замечу, что в городке Чикаго проживал с семьей их  единственный  младший
брат, И вот бабушка Соня умирает, и тогда Лиля,  похлопотав,  уезжает  к
брату. Ты пару раз видела ее  и  помнишь,  наверное,  какой  у  нее  был
характер, но первого великого переселения ты уже  не  застала.  Родители
обменяли после отъезда Лили свою квартиру и пустующую квартиру сестер на
ту, где мы и жили потом, пока ровно через десять лет Лиля не появилась в
Москве. Она купила себе на чеки однокомнатную квартиру, и не где-нибудь,
а в новом доме на  Кутузовском,  и  зажила  независимой  англосаксонской
дамой... Однако через год она заболела,  и  поскольку  из  всего  нашего
семейства она признавала только меня, мы с ней и соединились. Вот так  и
состоялось второе великое переселение.
   - И теперь вы живете с ней вдвоем?
   - Да. И  представь  себе,  вполне  ладим.  А  после  третьего  дикого
переселения - мы обменялись на трехкомнатную в том же подъезде  -  стало
совсем удобно.
   - Как же вы, Дмитрий Константинович, ухаживаете  за  ней?  Ведь  она,
по-моему, очень и очень пожилая женщина?
   - Ну, у нас есть приходящая домработница. У Лили много приятельниц, и
они  ее  навещают.  Она  очень   слаба   подержится   царственно,   даже
передвигается самостоятель но... к тому же  у  нее  свой  врач  и,  если
необходимо, сиделка.
   - Да, - рассеянно сказала Лина, - всякое случается в этой жизни.
   Они свернули к  дому,  стоявшему  поодаль  от  проспекта  в  глубине,
оставив машину, прошли со стороны двора и поднялись на пятый этаж, где в
чистом, выложенном узорчатой кафельной  плиткой  коридоре  располагались
двери нескольких квартир. Адвокат своим  ключом  открыл  темную  дубовую
дверь,  толкнул  вторую,  потоньше,  и  поставил   сумки   в   прихожей,
напоминающей ту, которая имелась когда-то в  московской  квартире  Лины.
Только эта была гораздо больше, с блеклым старинным ковром и  множеством
картин, развешанных на стенах, покрытых светло-кофейным винилом.
   - Можно босиком?  -  спросил  Иван,  и  адвокат  кивнул  почему-то  с
восторгом.
   Лина. озираясь, снимала свой легкий пиджак.
   - А я в тапочках, у меня даже есть с собой, - сказала она.
   - Пойдемте, я покормлю вас, -  проговорил  Дмитрий  Константинович  и
повел их в просторную кухню, где окно было как бы  в  глубокой  нише,  а
подле него -  круглый  стол,  несколько  шведских  стульев  и  небольшой
диванчик перед телевизором.
   Напротив располагалась кухонная стенка из натурального дерева. Ванная
комната находилась рядом, и там Иван с Линой привели себя в порядок.
   - Похозяйничай пока  сама,  Лина,  -  сказал  адвокат,  -  загляну  к
тетушке... Я уже завтракал, так что  приготовь  все,  что  захочешь,  по
своему вкусу...
   Он возвратился минут через двадцать и выпил  с  ними  чашку  кофе  со
сливками. Иван ел мороженое,  которое  обнаружилось  в  холодильнике,  и
разглядывал картины, висящие в этом уютном углу.  Это  были  все  сплошь
натюрморты в золоченых, толстой лепки багетах: дичь, фрукты,  бутылки  с
напитками.  Окно,   зашторенное   белой   шелковой   тканью,   светилось
голубизной; оно выходило на запад, и солнце,  догадался  мальчик,  здесь
бывает во второй половине дня. Поэтому есть еще одни  шторы  -  лиловые,
вдвигающиеся с помощью длинного шнура.
   - Идем, Ваня, я  познакомлю  тебя  с  Лилией  Михайловой  -  произнес
адвокат слегка смущенно. - Мне нужно поговорить  с  твоей  мамой...  Это
ненадолго.
   - Может, я возьму шахматы? - вопросительно взглянул мальчик.  -  Если
она умеет, то вы спокойно говорите сколько нужно.
   - Не знаю, - неуверенно произнес адвокат, - захочет  ли  моя  тетушка
сыграть в шахматы.
   Лина впервые за это утро рассмеялась.
   - Не беспокойтесь, Дмитрий Константинович, - сказала она, вставая,  -
он ее уговорит. Куда идти, или мы останемся здесь?
   - Я попрошу тебя пройти в мой кабинет.
   Створки первой двери были приоткрыты, и в щель между ними Иван увидел
окно лоджии, абрикосового цвета ковер и край стола. Перед второй  дверью
они остановились. Над ней горел плафон, и прежде  чем  адвокат  выключил
его,  мальчик  успел  прочесть  бумажку,  пришпиленную  прямо  К  темной
лакированной плоскости: "Не входить: с 9 до 10, с 18 до 19 и после  22".
Дмитрий Константинович коротко постучал, взглянул на часы:  было  десять
сорок.
   - Да-да? - протяжно отозвался слегка дребезжащий голос.
   - Вот, Лилечка, я привел  тебе  гостя,  -  произнес  адвокат,  слегка
подталкивая мальчика к необъятному креслу, покрытому потертым  узбекским
ковром, где, обложенная вышитыми  атласными  подушками,  словно  бабочка
шелкопряда  в  коробке  с  ватой,  покоилась  пожилая  дама  в   плотном
серо-пегом халате,  показывавшем  край  шелковой  бледно-розовой  ночной
хламиды. Ее маленькие ножки, не Достающие до пола, были обуты в  розовые
же, расшитые бисером комнатные туфли. Голова старушки,  покрытая  нежным
серебристым пухом, оторвалась от  подголовника  кресла  и  затряслась  в
беззвучном смешке. Дрогнул слегка подкрашенный  высохший  рот,  и  вдруг
совершенно молодым ясным голосом Лилечка произнесла:
   - Очень рада, что ты, Митя, позаботился обо мне. Сводня я  никого  не
ждала и совсем было заскучала. Я ведь уже давно никуда не выхожу. - Дама
взглянула на мальчика:
   - Садись вот здесь, напротив, возьми стул, угощайся, мой дорогой, чем
Бог послал. - Она кивнула на столик, где наряду  с  термосом,  чашкой  и
разбросанными  в  беспорядке  газетами  стояла  вазочка  с  конфетами  и
печеньем.
   - Ну, я удаляюсь, - торопливо  проговорил  адвокат,  -  у  нас  дела.
Обедать будем все вместе. - И  боком,  словно  стесняясь,  он  прошел  к
двери, аккуратно прикрыв ее за собой.
   - Как зовут тебя - я запамятовала? - спросила дама, вновь откидываясь
в кресле.
   - Иван.
   - Садись, голубчик, возьми конфету...
   - Спасибо, мне что-то не хочется, - сказал мальчик, устраиваясь у  ее
кресла на невысоком круглом пуфе. Пуф он вытащил из угла комнаты, где на
широкой тумбочке с резными дверцами стоял рядом с пустой птичьей клеткой
припорошенный легкой пылью "Панасоник". За  аппаратом  зеленело  обвитое
плющом, но лишенное штор окно с открытой форточкой и множеством  корявых
кактусов на подоконнике.
   - А кто там жил? - Он кивнул на клетку.
   - Попугай, - сказала Лилечка, - Гришенька. Недавно сдох, бедняжка.  Я
Гришеньку купила еще в Чикаго и привезла с собой. Ты знаешь, что я целых
десять лет прожила в Америке?
   - Да, я слышал, - кивнул Иван.
   - А еще я побывала во многих странах. И ты  знаешь,  где  мне  больше
всего понравилось?
   - Нет, - сказал мальчик, - откуда мне знать?..
   - В Риме. Мне очень приглянулся Ватикан. А ты где-нибудь бывал?
   - Нет. Вот приехал в Москву... Мы живем на Украине.
   - Неужели? - изумилась дама, тряхнув головой столь энергично, что  ее
сережки с капельками бриллиантов затряслись на  плоских  мочках  больших
желтоватых ушей. - Можешь считать, что и ты побывал  за  границей.  Тебе
здесь нравится?
   - Я еще не видел Москву. Мы  только  сегодня  утром  приехали.  -  Он
оглянулся на дверь.
   - Сюда не скоро придут. - Дама взглядом своих внимательных глаз цвета
вылинявшего ситца перехватила это его движение.  -  Митя  обычно  занят,
Обедаем мы в три... Так ты знаешь, отчего я, дурочка, почти  десять  лет
проторчала в Чикаго? Иван вздохнул и ответил:
   - Наверное, вам Лилия Михайловна, так захотелось.
   - Ни в коем случае! - живо откликнулась старушка. - Никогда мне этого
не хотелось.  А  дело  было  так:  мы  жили  с  моей  сестрой,  Соней  в
Кузьминках, и скажу тебе, жили замечательно. Мы, правда,  не  могли  так
часто выезжать в центр, как раньше, и район был так себе, однако когда я
побывала в Чикаго, то наша  небольшая  квартирка  вспоминалась  мне  как
райские кущи. Тебе интересно?
   - Да, - сказал Иван.
   - У нас была своя  компания,  пенсия  была  небольшая,  но  если  нам
хотелось чего-то особенного, то я располагала, так  сказать,  некоторыми
средствами,  доставшимися  мне  от  родителей.  Наш  отец  был   морским
офицером, а мама из рода Бобрищевых. Впрочем, это не важно.  Они  не  то
чтобы любили меня больше, просто Сонечка так сдуру вышла замуж... и  это
тоже не важно, все  равно  тот  человек  перед  войной  пропал,  а  она,
бедняжка, осталась одна с ребенком. Не имеет  значения  и  то,  что  моя
племянница, Сонечкина дочь, также ошиблась в выборе.
   Когда родился Митя, Соня тотчас же съехала от них,  и  мы  поселились
вместе. До этого жизнь моя протекала довольно скучно - этот период  тебе
будет неинтересен.
   Сонечка умерла в восемьдесят третьем...
   Ее прервал голос адвоката, заглянувшего после  короткого  энергичного
стука в дверь.
   - Лиля, мы хотим с мамой Вани съездить на рынок. Что тебе купить?
   Наверное, уже появилась клубника.
   Иван приподнялся и нерешительно взглянул на Дмитрия Константиновича.
   - Митя, решай сам! -  отмахнулась  Лилия  Михайловна  и  взволнованно
потянулась к мальчику:
   - Не уходи, пожалуйста. Дмитрий, попроси его остаться.
   Он такой воспитанный юноша, настоящий маленький джентльмен. И у  него
такие внимательные глаза... Я  обязательно  приготовлю  ему  подарок  на
память.
   Иван, чувствуя, как  горит  лицо,  вновь  опустился  на  свое  место.
Адвокат, прикусив полную нижнюю губу, пробормотал:
   - Ванюша, мы очень скоро вернемся, к тому же Лина  просит,  чтобы  до
обеда я свозил тебя посмотреть дом Манечки... Хорошо?
   Мальчик кивнул и вновь поднялся,  так  как  старушка,  выбравшись  из
своего гнезда, сделала шажок к адвокату и взяла его под руку.  Она  была
ему по плечо и казалась настолько хрупкой, что рядом с ней  невысокий  и
полноватый Дмитрий  Константинович  выглядел  атлетом.  Иван  с  испугом
понял, что даже ему она едва достает до подбородка.
   - Я буду ровно через секунду, - игриво проворковала дама, взглянув на
Дмитрия Константиновича, - не откажи в любезности проводить меня.
   Оставшись в одиночестве, мальчик взял леденец, машинально  сунул  его
за щеку и достал из кармана брюк свои дорожные шахматы, водрузив  их  на
столик рядом с футляром для очков.
   Тем временем дама вернулась в комнату и,  постанывая,  взобралась  на
кресло, при этом  атласная  туфелька  соскользнула  с  ее  босой  желтой
ступни.
   - Ох, - скрипуче проговорила она, - хотелось бы в  рай,  да  грехи...
Это твоя мама с Дмитрием в прихожей? Иван кивнул.
   - Красавица, и  осанка  королевская,  -  заметила  Лилия  Михайловна,
устраиваясь  в  подушках,  -  а  вот  женщины  нашего  рода   все   были
мелковаты... Итак, продолжим?
   - А может, сыграем в шахматы? - предложил мальчик. - Вы умеете?
   - Д - ответила она, - только твои для меня не годятся, я и  вижу  уже
неважно, но главное  -  фигуры  малы.  Пальцы  не  держат.  Знаешь  что,
сходи-ка в кабинет к Мите, там  в  стенном  шкафу,  кажется,  на  второй
полке, есть большие, еще довоенные...
   -  Можно,  да?  -  обрадованно   спросил   мальчик.   -   А   Дмитрий
Константинович не рассердится?
   Лилечка слабо махнула рукой и проговорила:
   - Но прежде убери все со стола на буфет. Иван унес  вазу  и  тарелки,
бросил очечник на подушки, газеты на диван, а свои шахматы сунул обратно
в карман. Прежде чем отправиться в кабинет к адвокату, он попил воды  на
кухне и в тишине пустого дома  прошел  мимо  двери  Лилечки  в  соседнюю
комнату. Там, так же как и в гостиной, окно  находилось  прямо  напротив
входа, но уже безо всяких цветов. Сама комната была светлой,  просторной
и очень чистой. У окна стоял массивный письменный стол со стопкой бумаг,
малахитовым  письменным  прибором,  отделанным  бронзой,  парой  книг  и
телефонным аппаратом. Кресло располагалось боком на черно-красном ковре,
спинкой к окну, а напротив него стоял стул с высокой спинкой и сиденьем,
обитым малиновым рубчатым бархатом.  На  стуле  лежала  мамина  сумочка.
Таким же бархатом были обиты причудливый диван в углу  и  два  небольших
кресла перед застекленными шкафами из светлого дерева, набитыми книгами.
В нише стоял большой телевизор, а на  нем  -  видеомагнитофон.  Вся  эта
техника была  новой  и  дорогой  и  как-то  не  соответствовала  мебели,
исключая шкафы и вращающееся кресло позади письменного  стола,  рядом  с
которым он обнаружил  небольшой  сейф,  подмигивающий  зеленым  огоньком
сигнализации. На стенах и здесь имелось множество картин.
   Иван открыл шкаф и сразу же увидел шахматы. Он осторожно  взял  их  и
возвратился  в  комнату  старой  дамы,  но  когда  открыл   дверь,   ему
показалось, что та спит. Однако  мальчик  ошибся:  его  встретили  такой
радостной и нетерпеливой улыбкой, что он устыдился своих мыслей.
   - Ты, мой дорогой, расставь фигуры, а я пока закончу свою историю!  -
воскликн