цыпочках. Под туфлями кафель туалета, под туфлями линолеум
коридора. Ни единого скрипа. Только халат очень громко шуршит. Это плохо,
мы должны быть незаметны, как моль. Приготовились, рывок...

Фигура в белом шмыгнула в операционную и притаилась за дверью. Самое время:
со стороны кабинета завхирургией послышались легкие девичьи шаги.

Сервиз стальных чаш с лампами над операционном столом отразил искаженное
злобой лицо лиходея.


Выждав минут пять и не торопясь выкурив сигаретку (еще минут десять),
медсестра Верочка посмотрелась в карманное зеркальце, поправила шапочку,
вздохнула грустно и покинула лестничный аппендикс. Услышала, как хлопнула
дверь в другом конце коридора, но никого не увидела. Медленно прошла к
своему месту.

Не сиделось. Хотя ящик стола занимал одолженный на выходные и ждущий, когда
же за него возьмутся, академический фугас "Зуд кожи - нервно-рефлекторный
процесс" под редакцией члена-корреспондента АМН СССР Ф.М.Бабаянца. Скоро
экзамен. Неуютно было Вере на своем посту. Она давно хотела сказать Паше,
что вот уже вторую неделю у нее задержка, да все не решалась. Не знала, как
любимый отреагирует на это сообщение. Не знала, как отреагируют сокурсницы
и начальство.

Она обратила внимание, что вот уже минуту водит карандашиком по чистой
странице тетради. Надо же, у нее, оказывается, художественные способности,
нарисованная распашонка очень похожа на настоящую.

Верочка встала, потянулась молодым гибким телом, улыбнулась сама себе
(все-таки здорово, что у меня ребенок будет, останется со мной Паша или
нет, только вот с курением пора завязывать) и направилась к туалету.
Бездумно провела пальчиком по быльцу больничной каталки; жест был не лишен
грациозности. Эту каталку использовали редко, слишком тяжелая и
неповоротливая, если по ступеням с этажа на этаж. На носилках удобнее.

Верочка миновала стол дежурной медсестры, за которым сидела Алена
Максимовна, и, не глядя, кивнула ей. Пошла дальше.

Девушка не обратила внимания, насколько необычен вид Трофимовой (неизменно
строгий халат сидел как-то косо, обнажилась прыщавая ключица, шапочка
съехала на затылок, и теперь сиротливые крысиные хвостики волос торчали в
разные стороны). А зря не обратила. Зря не заметила она, как странно
посмотрела старшая медсестра ей вслед.

Уже у дверей операционной девушка сморщила носик. Ей доводилось бывать в
разных медучреждениях, и всюду нянечки, боящиеся бацилл, не жалели хлорки.
Противный запах. Глаза режет. Кстати, о глазах. Верочке показалось, что в
дверную щель за ней наблюдает чей-то зрачок.


Времени для раздумий и сомнения не было. Цель казалась так близка, что,
когда мимо операционной процокали девичьи каблучки, когда в щели между
раскрывающимися в обе стороны дверями с закрашенными белой краской стеклами
мелькнула знакомая хрупкая фигурка, убийца неслышно распахнул одну створку
и сделал шаг вперед. Движения были стремительны и отточены, как скальпель.


Старшая медсестра лейтенант Трофимова, сидя за своим столиком, пребывала в
ступоре. Проработав в больнице пятнадцать лет, она насмотрелась на
жмуриков, но те, умиротворенные, укрытые простынями, подготовленные к
отправке на кремацию, не шли ни в какое сравнение с изуродованным и
запихнутым в тесный шкаф телом дежурного хирурга.

Первым побуждением Трофимовой, когда она добежала до телефона, было
немедленно позвонить в милицию. Но городской телефон мертво молчал.

Не работал и внутренний телефон.

Кто-то перерезал провода, догадалась старшая медсестра. И почувствовала,
как желудок поднимается к горлу, как слюна во рту приобретает медный
привкус. Она обессиленно опустилась на стул и застыла в шоке. Бежать,
немедленно бежать, билось у нее в висках, но ватное тело не слушалось.
Бессмысленный взгляд уперся в вязание с анатомическим атласом, до которого
сегодня руки так и не дошли. Освежеванный человек со свитера невыразительно
смотрел в сторону, демонстрируя зрителю расположение лицевых мышц. Тонкие
спицы фатально перекрещивались на недоделанной аорте. На миг представилось,
что странный подполковник, оставшийся со своей не менее странной спутницей
в кабинете смерти, сейчас вынимает ножницы из глаза бедного хирурга и,
хищно усмехаясь, стирает с них отпечатки пальцев.

А ведь подполковник ей сразу не понравился! Зачем она пустила его? Зря она
отказалась от югославского контракта. Бинтовала бы сейчас в полевом
госпитале штыковые раны, ассистировала при ампутации пораженных газовой
гангреной конечностей. И горя бы не знала.

Мимо Трофимовой, даже не взглянув на нее, прошествовала младшая медсестра
Верочка. Трофимова разлепила склеенные страхом губы, дабы процедить нечто
сочувственное, типа "А Паша ваш того...", ведь все она про эту соплюху
ведала. Трофимова хотела остановить девушку, предупредить ее, что дальше
идти нельзя, дальше смерть, однако язык не слушался. Она попыталась
вскочить, однако что-то - или кто-то? - цепко держало ее за халат.

Трофимова почувствовала, как от ужаса у нее в ушах сузились дырочки для
ненадетых сережек. Кто-то стоял сзади! Кто-то ее не пускал!

Обернуться не хватало смелости. Да тут целая банда!

Открыв рот, Трофимова беспомощно смотрела в спину удаляющейся Верочке и все
терла и никак не могла оттереть пятнышко лака для ногтей на лацкане халата.
Халата, прижатого задними ножками стула к полу.

А потом случилось страшное: когда девушка проходила мимо операционной,
белый призрак метнулся из дверей ей наперерез, подхватил ее и затащил
внутрь. Все произошло мгновенно: вот девушка идет по коридору, а вот ее уже
нет. Словно она растворилась в воздухе, словно и не было ее никогда... Лишь
на полу осталась черная туфелька. С правой ноги.


Верочка почувствовала, как кто-то схватил ее за шею и резко дернул назад.
На миг она потеряла равновесие, но мига оказалось достаточно: кто-то втащил
ее в операционную, одна потно-солоноватая пятерня зажала рот, другая
заломила руку за спину.

- Ну, вот и свиделись, Марина Николаевна,- прозвучал над ее ухом угрожающий
шепот.

Верочка действовала не раздумывая: острая шпилька ее левой туфельки с силой
вонзилась в ботинок нападающему, прорвала тонкий кожзаменитель и
погрузилась в плоть между вторым и третьим пальцами.

Неизвестный, не ожидавший такого поворота событий, охнул и на секунду
ослабил хватку. Верочка вырвалась из его объятий и, не оборачиваясь,
бросилась к дверям.

Она бы успела, но бегать в одной туфле на высоком каблуке непросто.
Верочкина нога подкосилась, она ухватилась за шаткий никелированный столик.
Столик со звоном опрокинулся, тополиным пухом разметал вату, посыпались
блестящие хирургические инструменты. Упала и сама Верочка, сбитая с ног
подсечкой.

Линолеум прыгнул в лицо. Белая шапочка наползла на глаза, мешая.

Чье-то тело навалилось на жертву, подмяло, тонкая рука схватила за горло,
заталкивая обратно рвущийся наружу крик.

Верочка ухитрилась извернуться на спину, длинными ноготками попыталась
вцепиться в набрякшее, пурпурно-лиловое лицо лиходея.

Лиходей успел отклониться и в следующий момент кулаком нанес ей мощный удар
в лицо.

Верочка почувствовала, как хрустнули, ломаясь в альвеолах, зубы; густая
кровь вперемешку с костно-эмалевым крошевом тут же переполнила лунки в
деснах, забила рот, потекла в носовые раковины и через миндалины к бронхам.
От удара потемнело в глазах, левая сторона лица онемела. Расплющенные
нервные окончания отключились, как после анестезии.

Неизвестный мужчина, вероятно, только сейчас разглядев свою жертву, тихо
выматерился, пробормотал что-то вроде: "Блин, не та!" - и замахнулся для
второго удара.

Однако так просто девушка сдаваться не собиралась - кем бы ни был
нападающий. Спасая не себя, а будущего ребенка, Вера всхлипнула, нащупала
на полу холодный металлический предмет, крепко сжала его в кулачке и
вслепую нанесла удар ниже пояса.

Короткий, но острый как бритва клинок скальпеля вонзился в бедро
неизвестному. Тот, казалось, боли не почувствовал; засопел, раздувая
ноздри, выдернул скальпель - вместе с лезвием из раны морзянкой
(точка-тире, точка-тире) выплеснулась алая струйка - и рефлекторно полоснул
трофеем по горлу девушки.

Скальпель легко перерезал сонную артерию, пересек голосовые связки и
прочертил кровавую дорожку чуть выше кадыка.

Тело девушки конвульсивно забилось, из зияющей раны вместе с
выплескивающейся ярко-красной кровью вылетел булькающий хрип - это
судорожно поджалась диафрагма, выдавливая из легких воздух.

Мужчина откатился в сторону, тяжело дыша, поднялся на ноги, выпустил из рук
скальпель. Окровавленный инструмент глухо ударился о линолеум. Он посмотрел
на свои пальцы. Кровь на запястьях быстро схватывалась и тянула кожу, как
канцелярский клей. Пальцы дрожали. Кровь из пропоротой шпилькой ступни
пропитала носок и теперь отвратительно хлюпала в ботинке. Кровь из раны на
бедре теплой, липкой струйкой стекала по ноге.

Девушка в агонии колотила пятками по желтым квадратикам линолеума. Слетела
и левая туфелька. Обеими руками она, уже бессознательно, пыталась зажать
страшную рану на горле, остановить неудержимый багровый поток; кровь
ручейками пробивалась между тонкими пальчиками, бежала по острым локоткам.
А рана становилась шире и шире. Мышцы слабели, наливающуюся свинцом голову
все безнадежней оттягивало вниз.

Наконец тело дернулось в последний раз и затихло. Руки медленно
соскользнули на пол. В горле забулькало. Забулькало - и стихло. То умер, не
родившись, последний призыв: "Паша..."

Мужчина огляделся, отразился в хромированных чашах выключенных ламп над
операционным столом. Белизна операционной слепила глаза. Неплотно
закрученный кран в рукомойнике тупо отсчитывал секунды: ток... ток...
ток...

Он никого не собирался убивать, когда под видом нового завхирургией проник
в академию. Он хотел всего лишь добыть проклятые дневники Вавилова, после
чего тихо и незаметно уйти. Но все обернулось иначе. Теперь остается только
одно: бежать. Жизнь дороже каких-то стародавних бумажек.

Рассеянные по линолеуму хирургические инструменты бросали холодные блики на
стены. Багровое пятно подбиралось к перевернутой вверх дном эмалированной
ванночке. Он наклонился, поднял два предмета: один отдаленно напоминающий
уменьшенный напильник, а другой - увеличенный рейсфедер. Повертел их в
руках, улыбнулся, сунул в карман. Потом задержал дыхание. Прислушался.
Тихо.

Неизвестный выскочил в коридор, с каким-то безумным удовольствием
прислушиваясь, как чмокает прилипающая к окровавленному полу подошва.
Метнулся в противоположную от выхода сторону: к лестнице нельзя, там
охрана. Путь только один - мимо проклятого кабинета завхирургией, мимо
стола старшей медсестры, в закуток, где обычно тайком курят врачи. Там
окно. Невысоко, второй этаж. Есть шанс. И немалый. Если никто не будет
путаться под ногами...


Рассыпанные справки и истории болезней на медных скрепках яичной скорлупой
шуршали под ногами. Хрустели, катаясь под каблуками, исписанные шариковые
ручки. Был отодвинут темный сборный стол, снят участок дряхлого, ломкого
линолеума под ним, выломано несколько, "елочкой" уложенных еще при Боткине
- Бехтереве, паркетин, с трудом, но открыта толстая металлическая дверца
потайного сейфа. Интернетовский собеседник не обманул Петю: кодовое слово
"Гангут", набранное на шести ручках с буквенными делениями, открыло доступ
к самой страшной тайне века.

Марина сидела на стуле и, нервно комкая подол коротковатого, хрустящего
крахмалом халатика, исподтишка рассматривала лекарственные препараты во
чреве стеклянного шкафчика. Не отдавая себе в том отчета, она искала
успокоительное. Ей нужно. Особенно сейчас, когда она так близка к победе.
Одна-две таблеточки какого-нибудь занюханного "андориака" или, на худой
конец, септаколоза не повредят. И Артем должен понять, простить и
разрешить...

Увы, ничего интересного в шкафчике не было. Полулитровая бутыль со спиртом,
йод-синька-зеленка, пакет с бинтами, пластырь... Она почувствовала
нарастающее раздражение. Злость. Ярость. В шкафчике все что угодно, только
не то, что надо!

Артем же нетерпеливо сунул внутрь бронированного ящика руку с налипшими
деревянными крошками, словно пораженную ихтиозом, пошарил там и прошептал,
отвлекая девушку от невеселых мыслей:

- Есть...

Маска спесивого подполковника слетела с его лица. Теперь он более всего
напоминал Шлимана, нашедшего свою Трою.

Затаив дыхание, позабыв на время о трупе в шкафу и даже о таблетках, Марина
следила за тем, как Артем извлекает на свет божий несколько перевязанных
бечевкой, толстых, больших, как бухгалтерские книги, разбухших и
пожелтевших от времени тетрадей. Документы, которые помогут ей избавиться
от безжалостных преследователей, убийц Петра Львовича. К обложке верхней
тетради был приклеен бумажный прямоугольник с выцветшей чернильной
надписью: "Некоторые соображения по поводу возможностей управления высшими
млекопитающими, основанного на механическом проникновении в генную
структуру. Часть первая".

Артем поднял на Марину сияющий взгляд. Как он любил в этот миг свою
подругу! Как любил! Обнаруженные бумаги сулили свободу. Ему и ненаглядной
Марине, заблудившейся в изобретенном плохими людьми лабиринте, вечной
восьмикласснице. Глаза Артема отражали свет в конце тоннеля.

- Мы победили, Мариночка!

Может быть, они сейчас впервые бы поцеловались. Каким красивым, каким
одухотворенным был ее верный паж! Какой очаровательной была невеста в новом
платье!..

Но тут из коридора донесся истошный женский визг: это вышла из ступора
старшая медсестра, увидев перед собой безумно ухмыляющегося новоиспеченного
завхирургией номер один, который, как она думала, давно покинул здание.
Впрочем, она вышла из ступора ненадолго.


Для двоих искателей правды этот крик прозвучал подобно хлопку стартового
пистолета.

Выломанные паркетины разъехались под ногами. Чуть не прищемив Артему палец,
захлопнулась дверца сейфа. Поднятое облачко пыли, таившееся в щелях
паркета, осталось позади, в кабинете завхирургией. Коридор простерся перед
беглецами.

- Не туда, направо, направо! - яростным шепотом выкрикнул Артем, мысленно
на чем свет кляня себя за нерасторопность; правой рукой он прижимал к боку
связку исторических тетрадей.

Больничная каталка преградила дорогу. Артем пихнул ее, и каталка нехотя
отъехала. Тяжелая. Они побежали по пустому коридору в сторону курительного
аппендикса.

Тишина, вернувшаяся на пост после крика, перестала быть сонной. Тишина
стала зловещей. Мертвой стала тишина. И особенно мертвой вокруг дежурного
стола.

С закрытыми глазами старшая медсестра сидела за столом в непринужденной
позе, тонкая струйка слюны стекала по подбородку на некогда чистый халат...

Марина сбилась с шага и уставилась на медсестру. На душе стало холодно,
словно зимней ночью девушка заблудилась в лесу. А из-за сугробов блестят
хитрые глазки лешего.

Перед медсестрой Трофимовой лежал недовязанный, но уже не имеющий будущего
свитер на анатомическую тему. Одна спица по-прежнему была воткнута в
рисунок аорты, а другая переместилась немного выше.

Эта другая спица была аккуратно вставлена в левое ухо медсестры, а ее
заостренный кончик торчал из правого уха, и с этого кончика лениво
скатывались тягучие темно-красные, почти черные капли.

- Артем, Артем,- застонала Марина, не в силах оторвать взор от мертвой
грымзы.- Значит, что?.. Значит, это не она?.. Значит, кто-то другой убил?..

- Не знаю,- напряженно проговорил Артем и, нахмурившись, всмотрелся в
мертвое, разом постаревшее лицо медсестры.

Только сейчас Марина сообразила, какой рисунок избрала погибшая для
украшения свитера. Боже мой, да в этом городе одни сумасшедшие!

Линолеум выдал подсохшие отпечатки чьих-то подошв. Пунктир, пропадающий за
углом.

Парень и девушка синхронно повернулись друг к другу и одновременно
выдохнули:

- Пьеро!

В гнетущей тишине прозвучал отчетливый скрежещущий звук: Артем заскрипел
зубами.

Конечно! Конечно, это патлатый программист! Ведь он исчез тут же, едва
обнаружился труп хирурга!

Истина открылась перед ними во всей своей отвратительной сущности.

Именно Пьеро (что за фальшиво-претенциозное имя!) рассказал им сомнительную
историю о дневниках Вавилова и советчике из Интернета. И подговорил
выкрасть дневники. Зачем? Да потому, что в одиночку ему было не справиться.
А когда до тайника оставался один шаг, подлец ушел в тень и оттуда, из
тени, принялся исподтишка убирать свидетелей. Он, он заманил их в
ловушку!..

Артем успокаивающе обнял дрожащую Марину за плечи.

- Не бойся. Я с тобой. Дневники-то у нас. И теперь отнять их будет не
так-то просто. Возьми-ка.

Он протянул кипу тетрадей подруге.

- Зачем? - непонимающе прошептала она.

- Подержи пока. А я разведаю обстановку.

Не успела Марина возразить, как драгоценные тетрадки оказались у нее в
руке, а Артем, милый, добрый, храбрый Артем, не попрощавшись и не
обернувшись, исчез за поворотом.

Марина осталась одна. Если не считать мертвой медсестры. Черные капли все
так же тягуче-неторопливо скатывались с острия спицы, торчащей из правого
уха. Кап, кап... По капле в пять секунд. Нет, лучше не смотреть на
медсестру. И не считать жуткие капли. Не надо смотреть. Нельзя.

Упала третья капля.

Из-за поворота не доносилось ни звука.

Марина обеими руками крепко, будто ребенка, прижала заветные документы к
груди.

Кап... кап...

Где же Артем? Сбежал... И таблетки все выкинул.

Марина сглотнула комок в горле, с невероятным трудом заставила себя
отвернуться от трупа медсестры и тихо позвала:

- Тђма? А, Тђма?..

Ломкий голос подчеркивал ее слабость и беззащитность.

И, словно только дожидаясь, когда его позовут, Артем вышел из-за угла. Не
спеша на негнущихся ногах двинулся к подруге. Глаза его смотрели сквозь
Марину. Плотно сжатые губы растянулись в виноватой улыбке.

- Тђма?..

Артем вытянул растопыренную ладонь, словно желая от чего-то предостеречь,
разлепил губы...

Изо рта на грудь чвыркнул ручеек крови, и школьный друг повалился ничком на
пол.

Справа на пояснице, напротив почек, торчал всаженный по рукоять надфиль для
тонкой обработки накостного слоя голеностопа.

А над поверженным Артемом возникла фигура в окровавленном белом халате, с
компактной циркульной пилой для ампутаций в правой руке.

- Вы?..- побелевшими губами пробормотала Марина.

Студеной вьюгой закружили испуганные мысли. Захотелось, как в сказке,
оказаться далеко-далеко от невзлюбившего девушку холодного Петербурга, в
родном теплом краю.

Она сразу узнала этого человека. Друг Петра Львовича, обладатель бежевого
плаща, тот, кто подсел за их столик в Петродворце и кого поколотил Артем.
Барышев...

- Дневники,- ощерился майор Барышев, один из второстепенных замов генерала
Семена.- Дневники у тебя.

Он не спрашивал. Он утверждал. Не в состоянии вымолвить ни слова, Марина
затрясла головой и попятилась, еще крепче прижимая документы к груди.

Майор наступал.

- Дай мне дневники,- спокойный, неторопливый, как инфекционный период чумы,
голос.

Пила в его руке вдруг по-осиному загудела, завертелся небольшой блестящий
диск, слились в мерцающий круг заточенные зубья. Хорошая машинка,
"сименовская" - металлический прут за несколько секунд перережет, не то что
косточку. От батареек работает. "Энерджайзера", например.

Марина как завороженная смотрела на циркульную мини-пилу. И продолжала
отступать по коридору.

- Специально за этими дневниками я приехал в Ленинград...- ощерился
Барышев, более похожий на монстра, чем на человека.

В пасти за редкими желтыми клыками корчился ядовито-фиолетовый язык...
Неуловимо быстрый взмах заграничной машинкой - и на щеке Марины появился
длинный порез. Сизая, вывернувшаяся наружу мышечная масса с тонкой риской
подкожного жирового слоя быстро насытилась пунцовым. Мчащиеся по кругу
зубья разбрызгали капельки крови, на белой стене возникла дугой
изогнувшаяся цепочка влажно блестящих кра