т  лампы  падал  на  белый
чистый лоб Алешина, на ровные брови, на раскрытые, по-летнему синие  глаза
его; они казались молодо и отчаянно прозрачны.
   - Ну и везет вам, товарищ капитан! - весело, даже восхищенно воскликнул
Алешин. - Просто чертовски везет!
   Новиков лег на диван, не снимая сапог, накрыл грудь шинелью, сказал:
   - Так кажется, Витя. Не гасите свет. Почему везет?
   Алешин отодвинул кресло,  с  наслаждением  потянулся  и,  разбежавшись,
словно ныряя в воду, бросился на свободную,  туго  заскрипевшую  пружинами
тахту и, лежа уже, стал расстегивать гимнастерку и одновременно - носком о
каблук - стаскивать сапоги.
   Потом, кулаком подбивая пухлую,  пахнущую  свежей  наволочкой  подушку,
сказал с ноткой мечтательности в голосе:
   - Нет,  серьезно,  товарищ  капитан,  вы  счастливец,  вам  везет?  Вот
вернетесь после войны, весь в орденах, со званием... Вас в академию. А  я,
черт!.. - Он вздохнул, приподнялся, по-детски подпер  кулаком  подбородок,
белела круглая юная шея, каштановые волосы наивно-трогательно упали на лоб
ему. - А я просто черт знает что, товарищ капитан. Серьезно. Орден Красной
Звезды получил, вот медаль "За отвагу" - никак. - И  договорил  совсем  уж
доверительно: - А для меня самое дорогое  из  всех  орденов  -  солдатская
медаль "За отвагу". Серьезно! Вы не смейтесь!
   - Добудете и медаль. Это не так сложно, - ответил Новиков и спросил:  -
Вас кто-нибудь ждет?.. Ну, мать, сестра, невеста?
   - Мама... и Вика... ее звать Виктория, - не  сразу  ответил  Алешин,  и
Новиков ясно представил, как он покраснел алыми пятнами.
   - Очень хорошо, - сказал Новиков и  после  молчания  снова  спросил:  -
Скучаете по России, Витя?
   За  туманными   равнинами   Польши   оставалась   позади,   в   далеком
пространстве, Россия, как бы овеянная каким-то  чувством  радостной  боли,
которое никогда не проходило.



6

   - Товарищ капитан! Товарищ капитан!..
   Новиков стремительным рывком скинул с груди шинель: в  сонное  сознание
ворвался  звон  разбитых  стекол,  то  опадающий,  то  возникающий  клекот
снарядов, проносившихся над крышей. Треск  и  грохот  за  стенами,  зыбкие
толчки пола, бледное, испуганное лицо Ремешкова,  наклоненное  к  нему  из
полусумрака, мгновенно подняли его на ноги.
   - Что?
   - Товарищ капитан... Товарищ капитан!
   - Что?
   - Товарищ капитан... к орудиям! - захлебываясь,  выговорил  Ремешков  и
судорожно сглотнул. - Началось!.. Света не видать...
   - Чего не видать? - Новиков  раздраженно  схватил  ремень  и  кобуру  с
кресла. - Этот не видать, так, может, тот видно? Где Алешин? Почему  сразу
не разбудили?
   - Младший лейтенант сказал,  сам  выяснит,  пока  не  будить...  Все  у
орудий...
   - Эти мне сосунки! Командовать начали! - выругался Новиков.
   Он уже не слушал, что говорил Ремешков.  Затягивая  на  шинели  ремень,
перекидывая через плечо планшетку, окинул взглядом невыспавшихся глаз  эту
опустевшую, с разбросанными постелями комнату.  Сквозь  щели  штор  розово
дымились  полосы  зари.  На  столе,  среди  дребезжащих  пустых   бутылок,
консервных банок, бессильно  дергаясь  пламенем,  чадила  лампа.  Атласные
карты, съезжая от толчков по скатерти, ссыпались на ковер. Никого не было.
Лишь в  темпом  углу  связист  Колокольчиков,  встретив  взгляд  Новикова,
проговорил тонким голосом:
   - Вас... Алешин к орудиям! А мне... куда?
   - Туда, к орудиям!
   На ходу надевая фуражку, Новиков ударом ноги распахнул дверь, сбежал по
лестнице в нижний этаж, весь холодно освещенный зарей. Полувыбитые  стекла
янтарно горели в рамах, утренний ветер ходил  по  этажу,  хлопая  дверями,
надувая портьеры. Путаясь  в  них,  бегали  тут  двое  пожилых,  заспанных
ездовых  из  хозвзвода,  бестолково  искали   что-то.   Увидев   Новикова,
затоптались, поворачиваясь к нему, застыли, по-нестроевому кинули  руки  к
пилоткам.
   - Что за беготня? - спросил Новиков. - Всем  по  местам!  -  И  выбежал
через террасу по скрипящему стеклу в мокрый от росы парк.
   Повозки хозвзвода, покрытые брезентом, стояли  под  оголенными  липами.
Сверкала в складках брезента влага, желтели вороха листьев, занесенные  на
повозки взрывной волной. Лиловый дым,  не  рассеиваясь  в  сыром  воздухе,
висел над дорожкой аллеи, над багровой гладью водоема.
   Новиков быстро шел, почти бежал по главной  аллее  к  воротам,  смотрел
сквозь ветви на высоту; трассы танковых болванок пролетали над ней, частые
вспышки мин покрывали скаты.
   Плотный гул, выделяясь  особым  сочным  бомбовым  хрустом  дальнобойных
снарядов, нарастал, накалялся слева, в стороне города, и как бы сливался с
упругими ударами танковых выстрелов справа.
   И Новиков понял - началось... Это должно было начаться.
   Странная мысль о том, что началось слишком рано, что он не успел что-то
доделать, продумать, скользнула  в  его  сознании,  но  он  никак  не  мог
вспомнить, что именно.
   Когда по рыжей траве, облитой из-за спины  зарей,  Новиков  взбегал  по
скату, справа взвизгнула светящаяся струя  пулеметной  очереди,  пролетела
перед грудью. Новиков, удивленный, посмотрел и сразу увидел далеко  правее
ущелья, в красных полосах соснового леса, черные тела трех  танков,  будто
горевших в золотистом Дыму.
   "Что они, из ущелья вышли?" - мелькнуло у Новикова.
   Ремешков упал, с одышкой пополз, припадая лицом к земле, вещевой  мешок
опять, как горб, колыхался на спине, и не то, что Ремешков упал и полз,  а
этот до отказа набитый чем-то мешок внезапно вызвал в Новикове злость.
   - Опять с землей целуетесь? Опять дурацкий мешок?
   Ремешков вскочил, невнятно  бормоча  что-то,  оскальзываясь  по  мокрой
траве, бросился за Новиковым на вершину высоты. Здесь, на открытом  месте,
он чувствовал свое тело чудовищно огромным  и  пришел  в  себя  только  на
огневой позиции, сел прямо на  землю,  как  сквозь  пелену  различая  лица
людей, станины орудий, между станин  открытые  в  ящиках  снаряды,  фигуру
Новикова.
   - Если в другой раз будете по-глупому заботиться обо мне, я  вам  этого
не   прощу!   -   услышал   он   громкий   голос   Новикова   и    заметил
виновато-растерянное лицо младшего лейтенанта Алешина рядом с ним.
   - Товарищ капитан! Овчинников  у  телефона,  ждет  команды!  -  крикнул
кто-то.
   - Передать орудиям: приготовиться, но огня не открывать! -  скомандовал
Новиков и, слегка пригибаясь в ходе сообщения, спрыгнул в ровик НП.
   Все, кто был в ровике, - невыспавшиеся, с помятыми лицами разведчики  и
связисты - сидели на корточках вокруг толстого бумажного немецкого  мешка,
доставали оттуда галеты, сонно жевали  и  посмеивались.  Увидев  Новикова,
заторопились, стали отряхивать крошки с шинелей; кто-то сказал:
   - Кончай дурачиться, Богатенков!
   Заряжающий первого орудия Богатенков  сидел  по-турецки  на  бруствере,
спиной к  Новикову,  откусывал  галету  и,  не  оборачиваясь,  говорил  со
спокойной веселостью:
   - Меня, Горбачев, ни одна пуля не  возьмет.  Я  ж  шахтер.  Земля  меня
защищает. Это ты рыбачок, так тебе вода... Всю войну на передовой, в конце
не убьет! Понял?
   - А ну, слезь! Капитан пришел, слышишь, шахтер?
   Командир отделения разведки старшина Горбачев,  подбрасывая  на  ладони
великолепный финский нож,  блестя  черно-золотистыми  глазами,  приветливо
улыбнулся  Новикову  как  бы  одними  густыми  ресницами,  толкнул  плечом
Богатенкова:
   - А ну, слазь! - и,  посмеиваясь,  заговорил:  -  Смотрите,  что  фрицы
делают... Крепкую  заваривают  кашу.  Пожрать  не  дали.  Тут  еще  пехота
чехословацкая подошла, товарищ капитан. Впереди нас окапываются... Видели?
   В расстегнутой на груди гимнастерке, небрежный, гибкий, стоял он  перед
пустым снарядным ящиком, доски глубоко были  исколоты  финкой,  -  видимо,
только что показывал мастерство каспийского рыбака: положив на ящик  руку,
быстро втыкал финку меж раздвинутых пальцев.
   - Цирк устроили? - строго спросил Новиков, хорошо зная хвастливый  нрав
Горбачева. - Богатенков, вы что? Судьбу испытываете? А ну вниз! Еще увижу,
обоих под арест!
   Богатенков повернул  молодое,  кареглазое,  красивое  ровной  смуглотой
лицо, при виде Новикова оробело крякнул, поспешно сполз  в  ровик  и,  так
одергивая гимнастерку, что она натянулась на крепкой груди, забормотал:
   - Да тут  разговор  всякий,  товарищ  капитан...  Разрешите  к  орудию,
товарищ капитан?
   - Идите!
   Старшина Горбачев, втолкнув нож в чехол на ремне, вразвалку  подошел  к
двум ручным пулеметам ДП на бруствере, щелкнул ладонью по  дискам,  сказал
сожалеющим голосом:
   -  Эх,  товарищ  капитан,  как  же  это  Овчинников  пулеметик   забыл?
Переправить бы надо.
   - По места-ам! - скомандовал Новиков.


   То, что увидел Новиков в стереотрубу, сначала ничего не  объяснило  ему
толком. Весь берег озера и поле впереди и  слева  от  высоты  были  усеяны
вспышками танковых разрывов; неслись над  полем,  перекрещиваясь,  трассы;
пулеметы,  не  смолкая,  дробили  воздух.  Со  звоном   хлопали   немецкие
противотанковые пушки.
   Новиков увидел их в кустах на том берегу озера, метрах  в  двухстах  от
огневых позиций Овчинникова. Стреляли они вправо от высоты, туда, где были
врыты в обороне наши тяжелые танки  пятого  корпуса  -  правые  соседи,  о
которых говорил Гулько. Но странно в первые секунды  показалось  Новикову:
наши танки не отвечали  пушкам  огнем,  их  бронебойные  трассы  летели  в
сторону соснового леса, откуда давеча  обстреляли  Новикова  три  немецких
танка. Теперь их не было - вошли в лес. И сейчас Новиков  до  отчетливости
разглядел уже все.  Левее  леса  из  темного,  глухо  клубящегося  туманом
ущелья, будто прорубленного в горах, по шоссе муравьиной  чернотой  валил,
двигался плотно слитый поток танков, длинных тупорылых грузовиков,  лилово
сверкающих стеклами легковых машин, бронетранспортеров, людей; растекаясь,
поток этот медленно раздвигался, как ножницы, в сторону леса,  куда  вошли
три передовых танка, и влево, в сторону северной оконечности озера, где  в
трехстах  метрах  от  разбитого  моста,  в  минном  поле,  стояли   орудия
Овчинникова.


   То, что левая колонна, вырываясь из ущелья, неудержимым валом валила по
шоссе,  стиснутая,  прикрытая  бронированной  стеной  танков,  расчищающих
проход к озеру, было понятно Новикову:  навести  переправу,  прорваться  в
Чехословакию. Но удивило то, что  правая  колонна  скатывалась  из  ущелья
прямо по долине к лесу, в направлении восточной окраины города, подходы  к
которому были заняты нашими танками и истребительной артиллерией, -  этого
он не ожидал.
   Новиков на секунду оторвался от стереотрубы,  огляделся.  Дым  застилал
всю западную окраину Касно,  ничего  не  видно  было  там,  только  острие
костела багрово светилось в пепельной мгле. Гул непрерывной артиллерийской
пальбы толчками доходил оттуда - немцы атаковали и там.
   И Новиков понял: немцы снова пытались взять город с запада, рассчитывая
этим облегчить прорыв всей или части вырвавшейся  из  окружения  в  Ривнах
группировке на севере - к границе Чехословакии.
   "Ах, так вот оно что!" - с чувством понятого  им  положения  и  даже  с
каким-то сладким облегчением подумал Новиков и подал команду:
   - Приготовиться! Овчинникова к телефону!
   С  гулом,  будто  остановившись  над  высотой,   треснул   дальнобойный
бризантный; из рваного облака, возникшего над орудием,  ринулись  осколки,
зашлепали впереди ровика.
   Старшина Горбачев, следя за  передвижением  левой  колонны,  окруженной
танками, вроде бы улыбнулся одними трепещущими ресницами.
   - Кончай ночевать! - и  ногой  задвинул  мешок  из-под  галет  в  нишу,
посмотрел на Новикова с заостренным ожиданием.  Телефонист  Колокольчиков,
пригнувшись над аппаратом, беспрерывно, осиплым  тенорком  вызывал  орудия
Овчинникова. Орудия не отвечали.
   - Ну? Что? - поторопил телефониста Новиков. - Связь!
   Он глядел на бурые навалы позиции  Овчинникова,  на  кусты  возле  нее,
густо усеянные разрывами. От кустов  этих  бежала  зигзагами  человеческая
фигурка, падала, ползла, вставала и вновь бежала сюда, к высоте.  Колонна,
все вытекая из ущелья на шоссе, толстым  потоком  неудержимо  катилась  на
орудия Овчинникова. И, тускло отсвечивая красным, первые  танки  в  голове
колонны ударили из пулеметов  по  этой  одиноко  бегущей  фигурке,  трассы
веером мотнулись вокруг нее.
   -  Ну?  -  Новиков  резко  оторвался  от  стереотрубы.   -   Что   там,
Колокольчиков? Быстрей!..
   Тот моргнул растерянно-беспомощными глазами, сказал шепотом:
   - Не отвечают... Связь порвана... Перебили. Я сейчас,  я  сейчас...  по
связи, - и, опустив трубку, начал медленно подыматься  в  окопе,  зачем-то
старательно отряхивая землю с рукавов шинели.
   - Бросьте свою чистоплотность! - крикнул  Новиков  и,  теряя  терпение,
указал в поле: - Вон там идут по связи  от  Овчинникова!  Видите?  Давайте
навстречу, по линии! Чего ждете?
   - Разрешите, товарищ  капитан!  Как  на  ладони  вижу.  Я  и  пулеметик
захвачу.   -   Покачивая   плечами,   придвинулся   к    нему    Горбачев,
жгуче-золотистые глаза его спокойно и вроде как бы не прекословя  блестели
Новикову в лицо. - Оставайся у аппарата, парнишка, - и оттолкнул  связиста
в ровик. - Куда он в мины полезет? Я здесь все как свои пять пальцев...
   - Возьмите с собой Ремешкова, - приказал Новиков. - Возьмите его...
   Колокольчиков, как будто ноги сломались под  ним,  сел  на  дно  ровика
около аппарата, с ненужным усилием стал продувать  трубку,  а  дыхания  не
хватало. Видно было: он только что - в одну  секунду  -  мысленно  пережил
весь путь от высоты до орудий Овчинникова.
   Новиков, соразмеряя расстояние между орудиями Овчинникова  и  катящейся
массой колонны, понимал, что Овчинникову пора открывать огонь. Пора...  Он
думал: после того как передовые  немецкие  танки  увязнут  в  перестрелке,
натолкнувшись на орудия, и на минном поле он,  Новиков,  откроет  огонь  с
высоты вторым взводом Алешина - во фланг им, сбоку.
   Не слышал он за спиной невнятного бормотания Ремешкова,  вызванного  от
орудия Горбачевым. Всем телом как-то  изогнувшись,  неся  ручной  пулемет,
выпрыгнул из окопа Горбачев, и вслед за ним  выполз  на  животе  Ремешков,
елозя по брустверу ботинками, онемело открыв рот,  и  исчез,  скатился  по
краю  высоты  вниз.  Новиков  поискал  глазами  человека,  что  бежал   от
Овчинникова, - маленькая фигурка распластанно лежала  на  поле,  ткнувшись
головой, разводя ногами, словно плыла, а струи пуль  все  неслись  к  ней,
выбивая из земли пыль.
   "Ну, огонь, огонь! Что там медлят? Пора! Открывай огонь, Овчинников!" -
хотелось крикнуть Новикову, теперь уже не понимавшему, почему там  медлят.
Это был предел, после которого была гибель.
   Почти в ту же минуту рваное  пламя  вырвалось  из  земли,  где  темнели
огневые позиции Овчинникова, мелькнули синие точки трасс, впились в черную
массу колонны. Будто короткие вспышки магния чиркнули там.
   Одновременно с орудиями Овчинникова справа ударили иптаповские батареи,
врытые в землю танки.
   - Начал!.. - крикнул кто-то в окопе  за  спиной.  -  Начал!  Овчинников
начал, товарищ капитан! Соседи начали!..
   "Теперь только беглый огонь, только беглый, ни секунды промедления!  Ни
секунды! Давай, Овчинников!" - с отчаянным чувством  азарта  и  облегчения
подумал Новиков. Он увидел, как низко  над  землей  снова  остро  вылетело
пламя из орудий Овчинникова, как в дыму  засуетились  на  огневой  позиции
появившиеся люди, и Новиков чувствовал сладкие привычные уколы в  горле  -
знакомое возбуждение начавшегося боя.
   - Товарищ капитан!  Начинать?  Товарищ  капитан,  начинать?  -  услышал
Новиков звенящий голос младшего лейтенанта Алешина, но  не  обернулся,  не
ответил.
   Колонна, катившаяся по  шоссе  темной  массой  на  орудия  Овчинникова,
замедлила движение,  прикрывавшие  ее  танки  с  прерывистым  ревом  круто
развернулись позади колонны, переваливаясь через шоссе, съехали на  целину
и, покачиваясь тяжело и рыхло, все увеличивая скорость, поползли к  голове
колонны. Там, обволакиваясь нефтяным дымом,  горели  три  головных  танка.
Изгибаясь змейками, пульсировал в этой черноте огонь.
   С чугунным гулом ползущие по целине  танки,  очевидно,  издали  засекли
орудия Овчинникова. Высокие столбы земли выросли вокруг  позиций.  Новиков
приник к стереотрубе. Орудия исчезли  в  закипевшей  мгле,  длинные  языки
пламени лихорадочно и горизонтально  вылетели  оттуда,  -  Овчинников  вел
огонь.
   Две приземистые, глянцевито-желтые легковые  машины,  что  двигались  в
центре колонны под прикрытием четырех бронетранспортеров,  ярко  и  розово
сверкнув стеклами, плоскими жуками расползлись по шоссе, повернули на всей
скорости назад, запрыгали на рытвинах, мчась по полю в  сторону  соснового
урочища, к ущелью, откуда все вытекала колонна.
   В середине колонны из крытых брезентом машин стали поспешно  спрыгивать
фигурки немцев, бросились в разные стороны, скачками побежали за танками -
вся котловина засветилась автоматными трассами.
   И  Новиков,  со  злой  досадой  увидев,  как  умело  ушли  из-под  огня
офицерские легковые машины, видя, как тяжелые танки, непрерывно выплевывая
огонь, упорно  двигались  к  позиции  Овчинникова,  подумал:  "Вот  оно...
пора!.." - и лишь тогда посмотрел в  сторону  орудий  Алешина,  на  сутуло
замершие фигуры солдат.
   - Внимание-е! - подал он  команду  особенным,  страстным,  возбужденным
голосом. - По головным танкам  -  бронебойным,  прицел  постоянный.  -  Он
сделал короткую паузу и выдохнул: - Ого-онь!
   Резкий грохот, сотрясший воздух на высоте, горячо и  больно  толкнул  в
уши. Новиков не расслышал команд Алешина на огневой  -  все  звуки  покрыл
этот грохот.
   Стремительные огни бронебойных  снарядов  мчались  от  высоты  туда,  в
плотный жирный дым, затянувший орудия Овчинникова, голову колонны и  танки
в котловине. Дым сносило к  тускло-багровому  озеру,  он  недвижно  встал,
скопился в кустах, как  в  чаше.  В  просветах  возникали  черные,  низкие
туловища танков: они как бы ускользали от бронебойных трасс, и  Новиков  с
отчаянной решимостью, незавершенной злостью, которая горела в нем сейчас к
тем людям, что защищенно сидели в недрах  танков,  готовые  убить  его,  и
которых обязательно должен был убить он, крикнул:
   - Наводить точнее! Точнее! Куда, к дьяволу, стреляете?
   И, выпрыгнув из окопа НП, побежал к огневой позиции.
   Он увидел снующего возле орудия Алешина; напряженно  двигающиеся  локти
наводчика Степанова; широкие разводы пороховой гари на скулах Богатенкова;
бросилось в глаза: большие, влажные пятна под мышками  у  него,  огромные,
дрожащие от ярой спешки руки рывком бросали снаряд в  дымящийся  казенник.
Орудие откатывалось после выстрелов, брусья выбивало из-под сошников.
   - Сто-ой! - скомандовал Новиков, переводя дыхание. - Младший  лейтенант
Алешин! Бегом ко второму орудию! Быть там!  Самому  следить  за  наводкой!
Бегом! А ну  от  панорамы,  Степанов!  -  властно  крикнул  он  наводчику,
непонимающе вскинувшему к нему мокрое, тревожное лицо. - Быстро! - И, взяв
за плечо, оттолкнул его от прицела, приник к наглазнику,  вращая  маховики
механизмов.
   Перекрестие прицела стремительно ползло  по  черноте  дыма,  выхватывая
путаницу трасс, оранжево-белые всплески  огня,  поймало,  натолкнулось  на
темный бок танка. Он на миг вынырнул из дыма.  Новиков  сжал  маховики  до
пота в ладонях, снизил перекрестие.
   - Ог-го-онь! - и коротко нажал ручной спуск.
   Трасса скользнула наклонной молнией к танку, как бы уменьшаясь в  дыму,
врезалась в землю левее гусениц. Он ясно увидел впившийся огонек в  землю.
Довернул маховик - пот сразу облил лицо, ожег глаза, - поднял перекрестие.
   - Огонь!
   Тонкая молния ударила в тело танка, искрой брызнул и  исчез  фиолетовый
огонек - скорее не увидел, а почти физически ощутил  это  Новиков.  И,  не
глядя больше на  этот  танк,  не