ской, был ранен. Из  училища выпущен досрочно, как
отличник, на наркомовских учениях батарея показала себя очень хорошо. Оба за
свои батареи  болеют душой. Практические стрельбы всегда  сдавали только  на
"отлично". Да и вообще, восемнадцать орудий и шесть минометов  в полку - это
неплохо.  Да  плюс  двенадцать станковых  и  восемьдесят  ручных  пулеметов.
Словом, воевать можно.
     Спокоен был Шапошников и за работу штаба,  который  возглавлял. В штабе
полка он  работал  второй год, до  этого командовал последовательно взводом,
ротой, батальоном.  Штабное дело  ему нравилось  и было,  пожалуй, больше по
душе,  чем  строевая  служба.  Сыну  балахнинского  каменщика,  ему  удалось
получить неплохое по  тем  временам образование.  В  начале двадцатых  годов
заведовал избой-читальней в Пурехе, там и полюбил книги. Потом была пехотная
школа в  Рязани  и годы тяжелой, порой изнурительной службы. Пехотную  науку
постиг  досконально  и не одну пару  сапог износил  за это время на  маршах.
Как-то после учений, еще в 1939 году, он встретился в гарнизонной библиотеке
с полковником Гришиным; разговорились, а через некоторое  время Шапошников к
своему удивлению был назначен начальником штаба полка. За зиму и весну 41-го
удалось  отладить  работу всех  служб штаба. Шапошников рад был, что повезло
ему и  с помощниками.  Лейтенанты Тюкаев,  Василевский,  Пронин,  Денисенко,
Меркулов,  Степанцев -  все  оказались  не  только  толковыми  и  грамотными
командирами, но и хорошими людьми.

     Начальник   штаба   137-й   стрелковой   дивизии   полковник    Алексей
Александрович  Яманов,  ехавший  в этом  же вагоне, тоже  не  спал и думал о
своем. Их эшелон в пути вторые  сутки,  но где сейчас другие части дивизии -
он  не знал. На совещании перед отправкой было принято решение, что в первом
эшелоне  ехать  и ему  со штабом.  Они  уже  прошли Брянск,  какая-то  часть
дивизии, очевидно, проходит Москву, а хвост, должно быть  еще и  не выехал -
все же они должны были погрузиться в тридцать шесть эшелонов.
     "Удастся  ли  сосредоточиться  вовремя,  -  беспокоился  Яманов,  -  Не
растерять бы  дивизию по дороге...".  И впереди -  неизвестность. На  фронте
дела явно  не ладятся, что-либо  узнать  об обстановке  подробно невозможно,
только из сводок Информбюро. В  Брянске он услышал по радио, что бои идут на
Двинском, Минском и Бобруйском направлениях, то есть они по железным дорогам
ехали к фронту медленнее, чем наступали гитлеровцы.
     Дивизия  была  отмобилизована  в  кратчайшие  сроки,  областные  власти
действительно  ничего  не  пожалели,  но  сейчас,  в  дороге,  когда  он  не
чувствовал под рукой всей  дивизии, настроение все время тревожное. Командир
дивизии  полковник Гришин  должен  был выехать  с  одним  из  артполков чуть
позднее. "Все же правильно ли мы сделали, что так распределили обязанности?"
- беспокоился Яманов.
     За окном быстро проплывали перелески, мелькали телефонные столбы. "Надо
зайти к Малинову", - решил Яманов.
     Командир 771-го стрелкового  полка  полковник Иван  Григорьевич Малинов
ехал  в  одном  купе  со своим  начальником штаба,  замполитом  и секретарем
партбюро полка.
     -  Чай будем  пить?  - стараясь  выглядеть повеселее,  спросил  Яманов,
заходя в купе.
     - Заходите, товарищ полковник, - пригласил Малинов.
     Яманову сразу  бросилось в глаза, как он похудел и осунулся за эти дни.
"Быстро ты, устал,  однако. Надо поберечь себя, самое страшное еще впереди",
- подумал он.
     -  Как  настроение  у  бойцов?  -  спросил  Яманов  у  замполита  полка
батальонного комиссара Васильчикова.
     - Вчера днем еще песни  пели.  В целом - боевое,  уныния нет. Хотя есть
разговоры, что зря вчера трибунал дал  тому бойцу десять  лет  всего лишь за
отказ работать на кухне, лучше бы он воевал.
     - Сводку вчерашнюю до всех довели?
     - Так  точно. И газеты удалось получить. Правда, за двадцать  четвертое
число.
     Замолит полка Петр Васильчиков даже внешне,  с  первого взгляда вызывал
симпатию.  Молодой,  крепкий,  с  уверенным  взглядом  больших  синих  глаз,
громким, комиссарским  голосом.  Такие люди  в сложной  обстановке  иной раз
одним  своим видом способны навести порядок. Под стать  ему был и  секретарь
партбюро полка старший политрук  Наумов. Они были  даже похожи. Разве  что у
Наумова больше было мягкости в глазах.
     - Садитесь с нами, товарищ полковник, - предложил Васильчиков.
     Разговор не клеился. За вчерашний день переговорено было,  кажется, обо
всем на свете. Служебных тем не касались, тем более что и  говорить  о них в
дороге было бессмысленно.
     -  Значит,  не  удастся  теперь в академию,  комиссар? - спросил Яманов
Васильчикова.
     - Да,  товарищ  полковник.  Что теперь  об этом  вспоминать?  Фронтовую
академию пройдем.
     Сейчас Васильчиков свыкся с  мыслью о невозможности учебы, но  в первый
момент было действительно обидно. Ночами не  спал, готовясь  к вступительным
экзаменам, и сдал-то все на "отлично", был  и приказ  о зачислении. Утром 22
июня обсуждал  с женой за  чаем - ехать ли ей с детьми с ним в Москву, когда
начнется  учеба,  как  все  это в один  миг  стало  бессмысленным.  Прибежал
красноармеец из штаба и с порога: "Война!"

     Первый  эшелон 771-го полка от Рославля повернул на Кричев и вечером 29
июня прибыл  на  станцию  Орша. Часть путей оказалась разрушенной, в  городе
были видны  пожары. Эшелон встал, не дойдя до здания  вокзала нескольких сот
метров.
     Полковник Яманов, выйдя из  вагона, быстро осмотрелся. Вдалеке на запад
уходило  несколько  самолетов. "Только что отбомбились. И  как  это они  нас
раньше не заметили...", - с холодком на сердце подумал он.
     - Иван  Григорьевич, - позвал Яманов полковника Малинова. - Подготовьте
эшелон к разгрузке. Отправьте кого-нибудь на  станцию, лучше Шапошникова, за
комендантом. Из вагонов пока никому не выходить.
     У Яманова не выходил  из головы вчерашний случай. На одной из остановок
на перегоне  Кричев - Орша к  эшелону подошла группа командиров, в том числе
какой-то  полковник,   и   приказали  старшему  лейтенанту  Похлебаеву,  как
начальнику эшелона, немедленно  разгружаться  и выдвигаться в  указанную ими
рощу  неподалеку.  Пока Похлебаев ходил за командиром  полка, чтобы доложить
ему об этом приказе, незнакомые  командиры  исчезли, видимо, заподозрив  для
себя опасность. Яманову было не по себе от мысли, что они могли бы выполнить
приказ диверсантов и подставить полк в той роще под удар авиации.
     Капитан Шапошников коменданта станции Орша нашел  быстро,  минут  через
десять.  По  одному  его  внешнему  виду  можно  было судить  о прифронтовой
обстановке: стоптанные пыльные сапоги, пропотевшая под мышками  гимнастерка,
давно  небритый, черное от загара и грязи  лицо, воспаленные красные  глаза.
Чувствовалось, что коменданта задергали в эти дни до предела.
     Шапошников представился, попросил указать место разгрузки его эшелону.
     Комендант посмотрел на  него с удивлением  и досадой. Нервно вздрогнул,
повернулся, ничего не ответив, и быстро зашагал к станции.
     -  Эшелон  на  насыпи!  Как  технику  сгружать?  -  крикнул  ему  вслед
Шапошников.
     - А-а, разгружайтесь, как хотите! Видите, что у меня здесь творится?
     Вслед  за  комендантом  бросилась  примолкшая  было  группа  военных  и
штатских, все они вразнобой  закричали:  "У меня же срочный груз! Требую вне
очереди!"
     Шапошников вернулся к эшелону.
     - Ну, что там? - спросил его полковник Малинов.
     - Придется разгружаться прямо здесь. Платформа разбита, впереди скопище
горящих вагонов. Пути, конечно, тоже разбиты. Ближе не подъехать, - вздохнул
Шапошников.
     - Давайте команду на разгрузку. Я - к Яманову.
     Шапошников, встав у  первого  вагона,  посмотрел  вдоль эшелона и резко
махнул  рукой,  давая  тем  самым  наблюдателям  знак  на  разгрузку.  Через
несколько минут вся насыпь вдоль состава была заполнена людьми. Артиллеристы
скатывали  по  доскам орудия,  сводили  упиравшихся  и ржавших  лошадей,  из
вагонов на повозки начали перегружать  ящики со снарядами. Командиры строили
своих бойцов.
     - Ну, вот и приехали, - сам себе сказал лейтенант Вольхин. После долгой
езды хотелось размяться, побегать.
     - Смотри, как  здесь бомбили,  командир,  - кивнул  головой  в  сторону
воронок под насыпью сержант Фролов. - А народу-то нас - как муравьев!
     -  Посмотри, не осталось  ли чего  в  вагоне, - перебил его  Вольхин. И
через  несколько  мгновений: - Взвод! В две шеренги -  становись! - подал он
команду, дублируя ротного. - Оружие и снаряжение - к осмотру!

     Полковник  Яманов нашел  Малинова у эшелона в  группе его  командиров и
отозвал в сторону:
     - Железнодорожники говорят, что дальше поезда не ходят, пути разбиты, а
фронт  в  районе Минска.  Я  часть  своих людей  направил в  город  выяснить
обстановку,  часть  -  снова  искать  коменданта  и  добиться  от него  хоть
каких-нибудь сведений. Сам сейчас еду в город искать местное начальство. Вам
задача: быстро построить людей, все проверить и вывести за город, вот  сюда,
- Яманов расстегнул  планшет.  -  Смотрите.  Оборону займете  вот  здесь,  -
показал он на  карте. - Да,  семь  километров западнее  Орши. Сердюченко!  -
позвал он начальника оперативного  отделения своего штаба. -  Оставишь здесь
Реутова,  пусть встречает здесь  эшелоны и  всех  направляет к Малинову, как
договорились. Все по местам!
     -  Товарищ  полковник,  -  обратился  Васильчиков к  Малинову. -  У нас
младший политрук Иванов - оршанец, может помочь сориентироваться в городе.
     - Позовите его сюда.
     Замполит батареи  сорокапяток младший  политрук Евгений Иванов в дороге
много раз мысленно проигрывал варианты, прикидывая, где они могут вступить в
бой,  но  даже  когда  они  подъезжали  к  его  родному  городу,  не  мог  и
представить, что  ему  придется идти со своей  батареей по соседней с родным
домом улице. "Вот бы мать сейчас встретилась! - подумал он. - Интересно, что
она сейчас делает? Неужели сердце  не чувствует, что  я рядом?" О том, чтобы
сбегать сейчас домой, не могло быть и речи. Куда они идут и где потом искать
батарею,  он не  знал, да и  отпроситься  сейчас  домой, на марше  - что  бы
подумали о нем на батарее?
     В  течение трех  часов  этого же дня, 29 июня, в Оршу прибыли остальные
эшелоны  полка  Малинова  и  дивизионный  разведывательный  батальон  майора
Соломина. Помощник  начальника оперативного  отделения  штаба  дивизии майор
Реутов все эти части направлял в леса, за Днепр, как ему и было приказано.

     Командир  137-й  стрелковой  дивизии  полковник  Иван Тихонович  Гришин
прибыл  в Оршу  только 3 июля, вместе с батальоном связи.  В роще за Днепром
копавшие  стрелковые  ячейки  пехотинцы  показали  ему   блиндаж  полковника
Яманова.
     - Наконец-то!  Здравствуй,  Алексей Александрович.  Как обстановка? Что
известно  о противнике? Какие части  у нас под рукой? - едва поздоровавшись,
начал задавать вопросы полковник Гришин.
     - Сложная  обстановка, Иван Тихонович. - вздохнул Яманов. - Приехали мы
вечером двадцать  девятого, а  до сих пор ничего толком не знаем. Начальства
не  найдем, сидим, как на  иголках:  то  ли вперед  идти, то  ли  еще ждать.
Полностью прибыли полк Малинова, один дивизион артполка Смолина. Разведбат я
еще  вечером двадцать девятого выслал в направлении Борисова, попал он будто
бы под танки, вернулся за Днепр, с потерями. Двое суток связи с ним не имел,
потом  уж  майор Зайцев  приехал, нашел его. Послал снова к Березине  и пока
никаких вестей.
     -  Так где  сейчас  фронт?  Связь  с  соседями  и  начальством  есть? -
недовольно спросил полковник Гришин.
     -  Фронт на  Березине. Впереди  нас,  у  Борисова,  стоит  Пролетарская
дивизия Крейзера, это точно. Какие еще там части - не  знаю. Крейзер из Орши
в Борисов  ушел всего  за несколько часов до нашего прибытия. Связи ни с кем
не имею. Ищем уже который день хоть какого-нибудь хозяина! С ног сбились, да
и эшелоны надо  встречать.  Оборону подготовили...  - добавил  Яманов, видя,
каким сердитым стало лицо Гришина, - О противнике известно только то, что на
нашем  и  Могилевском  направлениях действует  танковая  группа  Гудериана в
составе трех корпусов. Номеров его дивизий не знаем.
     - Канцедал приехал?
     - Часа за три до тебя.
     - Плохо, что связи с командованием нет. Вперед идти -  никакого смысла,
надо  сначала  дивизию  собрать. Крейзер, говоришь?  -  переспросил  Гришин,
задумчиво щуря глаза, - Мы с ним в академии вместе учились. Друг мой старый.
Отличная  у него  дивизия,  даже  танки есть.  Вот  что:  найди  мне  срочно
Канцедала, Зайцева и Румянцева.
     - Где Зайцев, я не знаю, Румянцев уехал в Могилев, там должен быть штаб
какого-то корпуса, а Канцедал здесь.

     Днем  4  июля полковник  Гришин  и  его  замполит  старший  батальонный
комиссар Канцедал, помотавшись  по пыльным дорогам, нашли под  Чаусами  штаб
20-й  армии генерала  Курочкина.  Гришин знал командующего еще с юности,  по
боям с бандами Антонова на Тамбовщине. Тогда Гришин служил взводным в полку,
которым командовал Курочкин. Они не виделись  много лет, и вряд  ли Курочкин
помнил всех своих взводных.
     Полковник Гришин представился генералу. Прошли  в полевую  палатку.  На
складном столе лежала карта.
     - Вот что, полковник. Пока штаб вашего корпуса  не прибыл, подчиняю вас
генералу  Бакунину.  Его шестьдесят первый  корпус имеет  задачу  обеспечить
оборону от Орши до Могилева и южнее по восточному берегу Днепра.
     - У меня еще не все части прибыли, товарищ генерал. И половины  дивизии
нет.
     -  У  Бакунина примерно так же. Есть такие, у кого дела  и хуже  ваших.
Собирайте  дивизию как можно быстрее. Вот  ваша  полоса обороны... - генерал
наклонился к карте.
     -  Многовато,  товарищ командующий,  -  взглянув  на  полосу,  уверенно
возразил Гришин.
     - Будет возможность - уплотним. Все.
     Полковник  Гришин  по внешнему  виду  генерала,  интонациям  его голоса
пытался  дополнить  впечатления  об  обстановке,   но  командующий   говорил
по-военному четко, кратко, без каких-либо эмоций, очень спокойно.
     Более  чем  на семьдесят  километров  от  Орши до  Могилева приходилось
четыре советские дивизии.  Людей в  них было  меньше половины положенного по
штату. Десятки эшелонов этих дивизий еще тянулись по железной дороге,  то  и
дело  подвергаясь  налетам  гитлеровской  авиации.  Но  на  картах  генерала
Курочкина и штаба Западного фронта уже  были обозначены номера этих  четырех
дивизий.

     Эшелон с батальоном капитана  Лебедева 624-го стрелкового полка  майора
Фроленкова под  бомбежку попал на перегоне  Рославль -  Кричев. Было около 6
часов  утра, бойцы еще спали в теплушках, как близкий грохот потряс состав и
вагоны заскрипели  от  резкого  торможения.  Люди, едва  проснувшись,  стали
прыгать  друг  на  друга,  скатываясь по  насыпи.  Самолеты, сбросив  бомбы,
развернулись  для  второго  захода.  Дали   несколько  густых   очередей  по
разбегавшимся по сторонам людям и улетели на запад.
     Капитан ветеринарной службы  ветврач полка Никтополион Набель, бурый от
загара  здоровяк  с  совершенно  белыми,  выгоревшими  на  солнце  волосами,
выскочил  из  вагона  вместе со  всеми и,  пока  самолеты  стреляли,  лежал,
вжавшись в землю  и ожидая скорой  смерти.  Когда  самолеты  улетели,  и  он
услышал голоса живых, Набель встал, отряхнулся и пошел в голову эшелона, где
горели несколько  вагонов.  Рельсы от взрыва бомбы  загнулись, как  салазки,
повсюду лежали и  стонали  люди, а  один,  убитый, по виду совсем мальчишка,
висел головой вниз и на лице его застыла гримаса ужаса.
     Дикое ржанье раненых лошадей било по нервам, в вагоне, где они  стояли,
все было  забрызгано  кровью. Одну лошадь  взрывом  выбросило из  вагона  на
насыпь. "Батюшки! У ней и передних ног нет! - с ужасом пронеслось в голове у
Набеля.  -  Надо  пристрелить беднягу".  Гоняясь  за  басмачами  в  пустынях
Туркестана, он не раз видел  смерть,  но за  последние годы  отвык от крови,
поэтому кобура его пистолета расстегнулась не так быстро, как раньше.
     - Ну, стреляй, что смотришь! - услышал он сзади чей-то голос.
     - Не могу, пистолет заело.
     В глазах лошади  застыло  такое страдание,  что  Набель  никак  не  мог
заставить себя выстрелить  в нее. Наконец, он  все же  нажал на курок, и, не
глядя под ноги, побежал прочь, с трудом сдерживая нервную дрожь.
     Горели  вагоны, но их  никто не тушил. Все были так потрясены внезапной
бомбежкой, что не знали, за что браться.
     - Вагон со снарядами загорелся! - раздался чей-то крик.
     Через несколько  минут  раздался страшный  протяжный  взрыв,  и,  когда
Набель оглянулся,  то увидел вместо  этого  вагона огромную, густо дымящуюся
воронку.  Куски горящего  дерева и металла разлетелись  по сторонам, от  них
загорелось еще несколько вагонов, и Набель, уткнувшись лицом в  землю и весь
сжавшись, ждал взрывов еще несколько минут.
     Наконец, наступила тишина, потом стали слышны голоса и команды, кое-где
слышался  нервный,  неестественный  смех.  Набель  встал  и  снова  принялся
отряхиваться. Рядом все еще лежал боец, закрыв лицо руками.
     - Эй, парень, вставай. Или контузило?
     Капитан  Набель взял его за  руку и  вздрогнул:  на лице была  огромная
кровавая яма.
     Через  час  бойцы,  так  и  не  доехавшие до  фронта, были  похоронены,
сгоревшие  вагоны отцеплены и  сброшены под насыпь, и эшелон  снова медленно
покатился к  фронту. Двадцать человек батальон  Лебедева похоронил в Калуге,
когда там бомба попала  в вагон. Казалось,  это был  такой глубокий тыл, что
стыдно погибать...  И вот еще братская могила, куда легли тридцать так и  не
выстреливших ни разу во врага бойцов.
     К вечеру эшелон остановился у какого-то полустанка.
     -  Почему  стоим?  - залезая на  подножку  паровоза,  прокричал капитан
Лебедев.
     - Дальше не повезем. Фронт совсем близко, - ответил машинист.
     - Сколько отсюда до Орши?
     - Километров шестьдесят, не меньше,  - ответил пожилой усатый машинист.
- И топливо у нас кончилось, капитан.
     - Ты мне не темни! Впереди нас сколько эшелонов прошло!
     - Прошло-то прошло, да обратно  никого.  Слышите, где уже гремит?  Нет,
дальше не повезем. Ты понимаешь, что я могу тебя прямо под танки привезти? -
взорвался машинист.
     - Если  их авиация впереди  бомбит,  то  фронт еще  далеко.  Ты  сводку
слыхал?
     - Слыхал. Немцы еще позавчера были  у Борисова и Могилева,  а сейчас  -
кто знает где. Ведь как прут-то!
     К  паровозу  подошел лейтенант  Корнилин,  адъютант  старший батальона,
жилистый, небольшого роста парень с тонкими чертами лица.
     Капитан Лебедев спрыгнул с подножки паровоза.
     - Боятся дальше ехать, да и говорят, что топливо у них кончилось.
     - Товарищ капитан, я на гражданке помощником машиниста работал, как раз
на "щуке". Разрешите,  я сам  поведу. Так вернее будет. А топливо - долго ли
шпал напилить, вон их, целые штабеля лежат.
     "Конечно,  надо  помаленьку  ехать,   не  топать  же  еще  с   полсотни
километров, -  думал  капитан Лебедев,  - А  если на танки  напоремся?  Нет,
рискнуть стоит".
     Пока  бойцы пилили шпалы  на топливо, лейтенант  Корнилин  осваивался в
кабине машиниста. Помощник  машиниста и  кочегар незаметно ушли,  но  старый
машинист в последний момент решил все же остаться.
     - Корнилин! Лукьян, трогай, браток! - крикнул капитан Лебедев и побежал
к первой теплушке.
     Поздно вечером эшелон с батальоном был на  станции Зубры. Оттуда хотели
ехать и дальше, на  Оршу, но комендант божился, что там уже немцы, и Лебедев
решил разгружаться.
     -  Ну,  Корнилин,  молодец  ты! Теперь нам  главное  -  найти  своих из
дивизии. Комендант говорит, что  до нас тут был эшелон, он спрашивал, откуда
- арзамасцы. Наши, значит. Командир