сын попал в Чечню,  ни одного
письма от него оттуда не было.  Он служил в элитном 137-м воздушно-десантном
полку в Москве.
     Первым откликнулся однополчанин  Сергея Тумаева из Саратовской области.
Он  рассказал,  что 28 ноября  1994 года их  часть  была приведена  в боевую
готовность, а 30 ноября их перебросили во Владикавказ. На Грозный десантники
двинулись 10 декабря. В первый бой вступили под Асиновской. "Было трудно, но
мы  не вешали  головы  и продвигались вперед", - пишет  Ю.  Хазин. Описал  в
письме, как они уничтожили 3 автомашины с боевиками, как отбивали у бандитов
ферму,  прикрывали продвижение  своих  колонн. "Вертолеты и машины десятками
увозили убитых и раненых, пишет  он.  - Но мы  радовались победам". В январе
1995 года их часть вступила в Грозный.
     Утром  в тот  же день,  8 января,  Сергей выглядел  поникшим. То ли  не
выспался,  может  быть,  что-то,  и  предчувствовал.  Он  был  молчаливым  и
безразличным", - пишет матери его друг.
     Ю.  Хазин подробно описал последний день  жизни С. Тумаева: "Мы рванули
бегом через площадь и  скрылись в подвале. Обстрел был такой, что казалось -
все  здание  обрушится на нас,  все  ходило ходуном. Вторая группа, где  был
Сергей,  вышла на  связь: ждут  конца минометного  обстрела.  Потом  связь с
группой прервалась. Через некоторое время другая группа десантников сообщила
по рации, что их накрыло минами. Операцию отменили, и мы вернулись".
     Ю. Хазин описал место гибели С. Тумаева: "Месиво грязи, крови, останков
человеческих  конечностей  и одежды". Останки  собрали для  опознания. "Всех
узнали  сразу,  кроме   троих,  потом  еще  двоих  опознали.   Один  остался
неизвестным. Тело его полностью обгорело,  за исключением клочка на спине, -
пишет Ю.  Хазин. -  В обгорелых  остатках одежды мы с  Валерой  нашли  кусок
свитера Сергея. Череп обгорел.  Узнали Сергея  и по отколотому зубу, была  у
него такая примета".
     Солдаты  сообщили об этом  офицерам,  но  начмед части  ответил, что С.
Тумаева одним  из  первых отправили в  госпиталь, он сам  это  видел.  Потом
офицеры и старшина роты долго искали Сергея по госпиталям. Оказалось, что  в
госпиталь поступил солдат с похожей  фамилией.  Его и приняли за С. Тумаева.
Когда разобрались, офицеры записали его не погибшим, а пропавшим без вести.
     Получила мама Сергея и письмо от второго его друга. "Заранее  извините,
но  хорошего я не напишу", предупредил  В. Афонченков из Смоленска.  Он тоже
описал последний день Сергея. "То, что мы видели, ни в  одном  фильме ужасов
не увидишь,  - пишет  В. Афонченков,  - мы его опознали с Юрой  Хазиным,  но
медик, узнав об этом, стал кричать, что его отвезли в госпиталь".
     Друзья С. Тумаева уверены, что останки его отвезли на Алтай, приняв  за
другого  солдата.  Его похоронила  чужая мать.  В плен  попасть он  не  мог,
считают друзья, потому что вокруг были свои.
     "Сергей  погиб, и  мне  больше нечего сказать"  - это последние строчки
письма В. Афонченкова его маме.
     По  имеющимся документам, С. Тумаев, тем не менее, все  равно считается
пропавшим без вести, то есть, возможно,  живым. Не могли разобраться  в этой
жуткой  истории в военной  прокуратуре, и  мама С. Тумаева сейчас  вынуждена
добиваться юридического  признания  факта гибели своего сына через  суд. Как
трудно изменить  однажды  записанную строчку в  бумажке... Нет, оказывается,
механизма, объяснили маме Сергея Тумаева, по которому  бы ее сын был признан
погибшим.
     Еще один абсурд абсурдной чеченской войны...

33. СОРОК ДНЕЙ ЛЕЖАЛ В ОВРАГЕ. НУЖНЫЙ ТОЛЬКО МАТЕРИ

     Когда шла война в Афганистане, советские солдаты, ее участники, нередко
слышали  от  бюрократов: "Я  вас туда  не посылал", когда пытались  добиться
положенных правительством  льгот.  То  время и  его  бюрократический аппарат
давно  всеми осуждены. Но  вот  новая война, чеченская,  изменилось ли  хоть
что-нибудь?  Почти  сразу же  после  ее  начала президент,  и  правительство
приняли  немало  указов  для  обеспечения  льгот ее  участникам и  родителям
погибших российских солдат.
     "Быстрей  уйду,  быстрее вернусь", -  вспоминает  Лидия Ивановна Гущина
слова своего сына Володи, фрезеровщика автозавода, когда он получил повестку
в армию. "Вот и вернулся..." - говорит она, с трудом сдерживая слезы.
     Рядовой В. Гущин погиб в Чечне 11 января 1995  года. Его мама узнала об
этом  не  сразу,  но материнское  сердце  подсказывало,  что  с  ним  что-то
случилось.  Всего одну открытку получила она от сына из Чечни. Решила ехать,
узнать о нем самой.
     Сначала  В.  Гущину вроде  бы повезло:  служить попал  в Кантемировскую
дивизию.  Правда,  военному  делу  учиться не  пришлось:  пол  года простоял
дневальным у тумбочки,  потом болел воспалением  легких. Парень был рослый -
185  сантиметров.  Вместо  стрельб  солдаты  занимались  уборкой капусты  на
подмосковных полях, потом  работали на  какой-то стройке. Перед  новым, 1995
годом такие вот солдаты оказались  в Чечне. В. Гущин по штатскому расписанию
числился водителем в танковом батальоне. Хотя водительских прав получить ему
было негде - ни на гражданке, ни в армии.
     Месяц пробыла в Чечне Лидия Ивановна Гущина, искала следы сына. Сначала
в штабе полка, где  он служил, ей дали бумажку, что сын ее жив. Потом, когда
мать  проявила  настойчивость, командиры сказали ей,  что сын ее  пропал без
вести. Наконец,  один  из солдат на фотографии узнал В. Гущина  и рассказал,
что он погиб еще в январе. Когда БТР из  их роты попал в засаду. Погибли все
трое.
     - В части, где служил сын, - рассказывает Лидия Ивановна, -  я с ужасом
поняла,  что  никто  из  командиров  даже  не предпринимал  попыток выяснить
обстоятельства гибели этой группы, найти их тела. Проще всего было сообщить,
что пропали без вести. Что они и сделали.
     Месяц мать искала место гибели своего сына. Как  будто чувствовала, что
он еще лежит там.
     - В поселке  Старый Горгаз  под Грозным местные жители рассказали  мне,
что здесь в овраге  сорок дней лежали, чуть прикопанные, тела троих  русских
солдат, - говорит Л. Гущина. - Сколько раз  люди обращались  в  комендатуру,
чтобы приехать и  забрать их - ноль внимания. Потом уж Иван Бутырин, местный
житель, остановил  какой-то  проходящий  бронетранспортер, и  на  нем убитых
отвезли в Моздок.
     Всего  несколько дней  не  хватило  матери,  чтобы  самой  найти своего
убитого сына...
     -  Из Моздока,  там тела убитых лежат  в холодильнике, сына отправили в
Ростов, - рассказывает Л.  Гущина,  - там я его  и  опознала. Похоронили его
только 21 апреля.
     Это больше трех месяцев после гибели...
     - Не могу понять, как  они могли на  мой запрос о судьбе сына ответить,
что он жив, спустя столько времени после его смерти... - говорит Л. Гущина.
     В  августе 1995  года  Л. Гущина подала  иск на Министерство  обороны о
возмещении  морального  и  материального  ущерба в  связи  с  гибелью  сына.
Краснопресненский суд Москвы, по месту нахождения Министерства  обороны, иск
не принял.  И  объяснил  матери,  что за  гибель ее сына должен  отвечать...
военкомат  по  месту призыва.  Подала кассационную  жалобу  на  этот ответ в
Московский городской суд - ее оставили  без удовлетворения.  Маме объяснили,
что ущерб ей  был  причинен в связи с  призывом ее  сына на  службу в армию,
стало быть, и отвечать должен военкомат, а не Министерство обороны.
     Л.  Гущина  подала  в суд  на  часть,  в  которой  служил  ее  сын,  на
командование Кантемировской дивизии. Представитель  части остроумно ответил,
что ее сына  они отправляли не  в  Чечню,  а на сборный  пункт  в  Таманскую
дивизию,  поэтому и  их  вины в гибели  В.  Гущина нет.  Между  тем  по  уже
существовавшим тогда законам В. Гущина отправлять в Чечню без его согласия и
учитывая его  семейное положение,  не  имели права.  Суды  фактически  взяли
сторону армии,  а не закона. В Московском городском суде Л. Гущиной два раза
отказывали в иске.
     -  В  Чечне  мы объехали всю  округу  - никто  из военных  и пальцем не
пошевелил, чтобы нам помочь, - рассказывает Лидия Ивановна  Гущина. Жизнью я
не дорожу, она мне не нужна, вот и хожу, нервы  мотаю по судам. Если  бы все
матери так же ходили, война бы давно кончилась.
     Л. Гущина хочет доказать, что в гибели ее сына виноват не Автозаводский
райвоенкомат, а Министерство обороны и правительство, отвечающее за политику
на Кавказе. Впрочем, судилась она и с Автозаводским военкоматом, чтобы  тот,
как  это  положено  по закону, оплатил  расходы на  похороны.  Этого удалось
добиться через год после гибели сына.
     За  полтора года войны в Чечне уже  погибли десятки нижегородцев. Задаю
вопрос  Н.  Жуковой,  заместителю комитета солдатских матерей  Нижегородской
области:
     - Есть  ли примеры  в  нашей  области,  когда бы  положенную  по закону
компенсацию за гибель сына выплатили полностью?
     - Ни одного, - был твердый ответ.

34. ВОЙНА, НАВЕРНОЕ, ЗАКОНЧИЛАСЬ. НО НЕ ДЛЯ ПЛЕННЫХ

     Из  командировки в Чечню  вернулись  члены комитета солдатских  матерей
Нижегородской области Н. Жукова и Г. Лебедева.
     - Наталья Станиславовна, как вы добирались до Чечни?
     - Выехали мы 8 августа поездом до Минеральных Вод, потом электричкой до
Моздока.  Там уговорили вертолетчиков взять нас с собой  до  Ханкалы. Летели
вместе с контрактниками,  они все пьяные в дугу. На нас с такой бравадой: "А
вы зачем в Чечню?"  - "А вы зачем? -  отвечаем. - Убивать  очень хочется или
быть  убитыми?"  Потом  этих  контрактников всех отправили  обратно.  Как ни
просились в Ханкале взять нас с  колонной в Грозный - ни в какую, дорога так
обстреливалась,  что носа  не высунешь. В Ханкале переночевали в вертолетном
полку. Всю ночь - стрельба, бухает тяжелая артиллерия, "Грады" стреляют так,
что вагончик подпрыгивает, сполохи  по всему небу, слева Аргун горит, справа
- нефтехранилища в Грозном. В Ханкале к штабу нас не подпустили даже близко.
Потом  все  же  направили  в казарму, где разместились матери, разыскивающие
своих детей. Многие живут здесь давно, со всей  страны. Такое рассказывают -
жутко слушать. Обменялись фамилиями, фотографиями, разыскиваемых солдат.
     - Главной целью вашей поездки были поиски наших пленных солдат...
     - Да,  но уж очень  большую  задачу мы перед собой поставили: разыскать
более  ста человек. Никто  из командиров, с кем  мы  встречались, толком  не
знают, где  наши  части  стоят, да еще  эта вспышка военных  действий...  Из
245-го  мотострелкового  полка 27  человек  в плену.  Пленные из этого полка
практически брошены на произвол судьбы, из 166-й мотострелковой бригады - 42
человека в плену, в том числе 7 нижегородцев.
     - Вам удалось побывать в этой мотострелковой бригаде?
     - Ездили туда, она стояла в это время под Шали. Встретили там нас очень
плохо, чуть  не под  конвоем  водили.  Боевых действий  в эти дни бригада не
вела,  обеспечивала в поле встречу  Лебедя и Масхадова. Встретились  с  врио
командира  бригады полковником Переслегиным,  представились, сказали, что мы
по делам пленных. Ответил он так: "Я за них ржавого гвоздя не дам".
     - Почему?
     - В бригаде считают, что в плен на том блокпосту в марте нынешнего года
попали  по  пьянке. Хотя это не так. У нас есть письмо от одного  из пленных
офицеров, он рассказал, как все было на самом деле.
     - А живы ли эти наши пленные?
     -  Когда  мы  встретились  с заместителем  главы администрации  Шали  и
показали фотографии  этих пленных, он сказал, что они живы. Потом мы узнали,
что чеченцы  расстреляли  десять  наших солдат.  Эти пленные были  у  самого
Масхадова.  Расстреляли  и   офицера   переславшего  письмо.  Не  знаю,  как
рассказать об этом его жене...
     - А с Лебедем, случайно, не удалось встретиться?
     -  Окружение  Лебедя  уводило  его  от  нас  кругами.  И из бригады нас
приказали срочно  вывезти  вертолетом в  Ханкалу. Мы поняли, что у командира
166-й бригады и чеченцев из Шали хорошие  отношения, они могли бы нас свести
с полевыми командирами в Чечне.
     - Как работает в Чечне комиссия по розыску и обмену военнопленных?
     - Их  две, от федеральных и внутренних войск.  Как  работают:  собирают
сведения  о пропавших без вести  у мам.  Из  Ханкалы  никто  из комиссии  не
выезжает.  Федеральная служба безопасности,  похоже, работает только с теми,
кто уже как-то вырвался из плена, - тоже не помощники.
     - Так что же реально делает эта комиссия по розыску военнопленных?
     - Возглавляет ее полковник Бенчарский. У него такой ритуал: каждый день
в 16 часов выходит  из штаба к  мамам и сообщает, что ничего нового  нет, но
как только что-то узнает, сообщит. Мамы  в сотый раз  рассказывают  ему  про
своих   сыновей.   Это   общение  армии   с  родителями   очень   похоже  на
политинформации. Однажды нам  сказали,  что мы плохо воспитали  своих детей,
раз  они не пишут столько времени. Мамы в эту комиссию по розыску не  верят,
но все равно оттуда не уходят.
     - А сколько же всего, по данным комиссии, наших солдат в плену?
     -  Сколько точно, сказать  нельзя,  не меньше  тысячи. Эта  комиссия по
розыску пленных - для галочки, буфер между штабом группировки и  родителями.
Если  пленных  и  возвращают, то  в  основном сами  мамы.  А  потом  военные
записывают их на себя.
     - У вас были встречи с чеченцами?
     - Конечно. Когда нас вывезли из Шали в Ханкалу, мы все  же решили ехать
туда снова. Каждый  день пока мы  были в  Ханкале, оттуда  вылетали  по  5-6
вертолетов с убитыми солдатами, до 60 трупов в  каждом вертолете. Поехали из
Моздока на автобусе через  северные районы  Чечни.  Через  11 блокпостов. На
одном из них солдат проверил наши документы и попросил выйти из автобуса. Мы
думали, что задержат, а он вдруг говорит: "Делайте же хоть что-нибудь, чтобы
эта  война  закончилась!"  Чеченцы  молодежь,   на  нас  смотрели  косо,  но
агрессивности мы не чувствовали. Чеченцы  часто давали нам понять, что они в
этой   борьбе   правы,   давали   нам   почувствовать  свое   превосходство.
Рассказывали,  например, вот такую легенду:  два русских батальона  всю ночь
лежали  в грязи, а перед ними  гулял осел с привязанным магнитофоном, откуда
доносились крики: "Аллах акбар!"
     - Как ваша женская интуиция подсказывает: кончилась ли война?
     -  Война,  наверное,   кончилась.  Но,  не  для  пленных.  Генералы  не
навоевались - однозначно, и еще  бы повоевали.  Встретились с одним  старшим
лейтенантом из Шумиловской бригады -  Лебедя ругает, на чем свет стоит,  что
не  дал добить боевиков.  А у самого  в роте всего 14 солдат осталось. Самое
страшное, что выведут войска - и никто пленными заниматься не будет. Да и не
отдадут их чеченцы  даром: столько  мы там всего  разрушили.  Пока не  будет
объявлена амнистия всем - и пленным, и чеченцам, пленных они не вернут.
     - То есть чеченское эхо будет еще долгим...
     - Скоро  будет обвал трагедий в семьях:  начали работать эксгумационные
команды.  Всех  эксгумированных  отвозят в  Ростов-на-Дону,  мы там  были, в
лаборатории, где  проводят  опознание. До 40 процентов, как нам там сказали,
погибшие  не  опознанные.  Да и как  можно  опознать, если много  обгоревших
обрубков,  без  головы и  ног.  Есть и такие, чья личность  установлена,  но
матери их  не забирают: не  верят, что это их сын! Ведь только на конец 1995
года  было  10 тысяч погибших солдат, а,  сколько мирных жителей -  не знает
никто.
     - И все-таки, какой главный итог вашей поездки в Чечню?
     -Двоих ребят нам  удалось демобилизовать прямо  на месте, о  семидесяти
узнали, они были точно живы на 16 августа.



35. ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ

     В четверг 14 марта 1996 года, на девятый день после того, как в Грозном
погибли 10  офицеров-нижегородцев  специального отряда быстрого реагирования
РУОПа, помянуть их приехали на кладбище родные и товарищи.
     Гнетущая  тишина под ярким  мартовским  солнцем стояла  на  кладбище  в
Марьиной роще. Семь свежих могил,  укрытых венками. На больших фотографиях -
молодые, красивые лица.  В  этих могилах мог бы лежать любой из  сотрудников
РУОПа.  Судьба распорядилась  по-иному. Выплаканы глаза у  матерей  и  вдов,
мужчины с трудом сдерживают слезы...
     Как  это  все  случилось?  Пока ясной и полной картины трагедии 6 марта
нет. Подробный отчет и выводы будут готовы через  несколько дней. Генерал И.
Кладницкий и его заместитель В. Пронин смогли рассказать  о случившемся лишь
в общих чертах.
     Отряд прибыл в Грозный  6  февраля, до конца командировки оставалось 10
суток.  В его  составе был 21 человек,  все  мастера  своего дела, много раз
участвовавшие  в  захватах  вооруженных  преступников.  Задача  отряду  была
поставлена такая: зачистка Грозного от преступных элементов. В Грозном в это
время  было  семь  специальных  отрядов быстрого  реагирования  из различных
регионов страны, каждый из них  дислоцировался при комендатурах. Нижегородцы
работали в Старопромысловском районе города.
     До 6 марта обстановка бала  относительно спокойной:  дудаевцы стреляли,
но в  основном  по ночам. Кто из  высшего начальства  отдал  приказ снять  с
окраин Грозного блокпосты и вывезти за его пределы подразделения федеральных
войск,  пока  неизвестно.  Бандиты  этим  умело  воспользовались:   в  город
практически беспрепятственно их проникло несколько сот человек.
     - Бой начался около 9 часов утра, -  рассказывает В. Пронин,  - один из
СОБРов попал в засаду, потом запросили  помощи от Перми  и Кургана. Бандитов
было в 10-15  раз больше, чем наших. Плотность огня была ужасной. Наши пошли
на помощь  на четырех бронетранспортерах,  еще  на двух -  отряд из Чувашии.
Бандиты засели в пятиэтажных домах, расстреливали наших сверху.
     Четыре часа шел  бой, и все  это время  наши просили помощи у армии и у
внутренних  войск.   Подошла  только  одна   БМП  внутренних  войск.   Отряд
нижегородцев  был  блокирован  под  кинжальным перекрестным огнем.  Дудаевцы
применяли и "шмели", которые в российской  армии еще большая  редкость. Двое
нижегородцев,  оставшийся  в  живых,  были   ранены  именно   этим  оружием.
Изготовленным на  российских заводах, руками  русских  же рабочих. "Шмель" -
это огнемет вакуумного взрыва. При попадании такого  снаряда в помещение там
выгорает все мгновенно.
     Только  вечером  подошла, наконец,  помощь -  несколько танков. Вынести
ночью убитых и тяжелораненых с  открытой местности не  было возможности, это
сделали  только утром следующего дня,  и то благодаря армейскому лейтенанту,
который согласился дать  три танка  для прикрытия. В этом  бою мог погибнуть
весь отряд, остальных спасли бойцы СОБРа из Томска, прикрыв их огнем.
     Ночью  умерли, истекая  кровью, те,  кто был ранен.  Кого-то, наверное,
добивали бандиты. С убитых они сняли оружие и бронежилеты, обшарили карманы.
     Вопрос, почему находящимся под убийственным огнем  офицерам не  помогла
армия с ее тяжелым оружием, надо задавать высшему командованию.
     - Пожалели танки,  - считает генерал И. Кладницкий, - хотя  у дудаевцев
тут  сильных  противотанковых  средств  и  не было.  Отряду были  поставлены
задачи, которые он по своей специфике и не должен выполнять. Если штурмовать
дом, то,  как  же  можно  действовать без вертолетной поддержки, артиллерии,
разведки.
     До 70  процентов составили  потери СОБРов  в Грозном в эти дни. Там был
цвет, элита МВД.
     - Мы еще к июню прошлого года могли бы покончить с бандитизмом в Чечне,
-  считает генерал И. Кладницкий, - За  три месяца командировки (генерал  И.
Кладницкий командовал тогда сводным отрядом МВД) для этого были  созданы все
предпосылки.  Внезапно   получили   приказ  свернуть   подготовку.   Начался
переговорный процесс...
     Как объяснить вдовам и детям погибших, за  что погибли их мужья и отцы?
Кто  ответит  за  то,  что  люди  были  фактически подставлены,  обречены на
уничтожение? Кому-то, очевидн