а нашей мегере в рот заглядывал.  Он  и  загнал  иголку  во
фрукт.
   - Я все понял, господин Мурин. Вы подождите в  соседнем  кабинете,  -
устало вздохнул Тернов.
   Горделивый репортер удалился скорым шагом, и тут Тернов услышал сбоку
тяжелое прерывистое дыхание. Он вздрогнул.
   -  Позвольте  представиться,  -  поклонился  толстяк,  -  Дон  Мигель
Элегантес,  он  же  Сыромясов,  обозреватель  мод,   в   том   числе   и
международных.
   - Я вас слушаю. - Тернов  досадовал,  что  такое  простое  дело,  как
дознание о несчастном случае затягивается, а  он  так  мечтал  навестить
сегодня свою подружку, актрису императорского театра.
   - Вы их враки не слушайте,  господин  дознаватель,  -  хрипло  сказал
толстяк, - госпожа Май на такие проделки не способна. Я  скорее  поверю,
что иголку подсунул наш рыжий Лиркин. Проверьте, он притворяется спящим.
И когда барышни явились за  апельсином,  тоже  притворялся.  А  обиделся
Лиркин из-за того, что кий у него отобрали, вот и мстил.
   - Но откуда же он взял шприц?
   - Не знаю, может, в кармане носит, -  предположил  Сыромясов,  -  его
сестра в аптеке работает. Можно обыскать.
   - Ну вы, батенька, загнули, -  Тернов  оторопел,  -  господин  Лиркин
вправе протестовать. Нарушать права личности я не намерен.  Это  чревато
социальным взрывом.
   - Ну как хотите. - Сыромясов шумно задышал и резво кинулся к  креслу,
где свернулся калачиком рыжий Лиркин. Тяжелой  лапищей  он  стал  трясти
спящего за плечо. Тот быстро вскочил и захлопал бессмысленными  глазами.
- Ну что я говорил, притворяется, - злорадно констатировал  Сыромясов  и
без объяснений направился к выходу.
   - Что здесь происходит? - нервно вскрикнул музыкальный  обозреватель,
заливаясь пунцовой краской. - Зачем меня разбудили?
   - Извините, господин Лиркин, проводится дознание.
   - А что случилось? Что произошло? - Лиркин нервно озирался.  -  Я  ни
при чем. Я ни в чем не виноват. А что с господином Эдмундом?
   Увидев бледного, распростертого на  банкетке  Либида,  он  выкатил  в
ужасе глаза и прижал обе руки к груди.
   -  Кто-то  из  присутствующих  засунул  иглу  в  апельсин,  и  Эдмунд
подавился, - пискнула Ася.
   - Он... он... жив? - прошелестел Лиркин.
   - Не бойтесь, господин Лиркин, - вкрадчиво сказал Тернов, - мы вас ни
в чем не обвиняем.  Мы  просто  выясняем.  У  вас  были  причины  мстить
потерпевшему?
   -  У  меня?  Причины?  -  В  голосе  разбуженного  клокотала  ярость,
сотрудники знали эти мгновенные перепады страстей и старались Лиркина не
трогать. - Да мне такие хлыщи и даром не  нужны.  За  что  мстить  этому
выродку? - Он остановился и подозрительно прищурился. - А! -  воздел  он
руки к потолку. - Вы  думаете,  что  я  воткнул  иглу  в  его  треклятый
апельсин! Будете меня обыскивать?
   Он вывернул карманы и начал расстегивать брюки.
   -  Уймитесь,  господин  Лиркин,  уймитесь,  все-таки  здесь  дамы,  -
пробубнил хмуро Платонов и повернулся к  дознавателю.  -  Я  переводчик,
работаю во "Флирте" не один год. Всех знаю как свои пять пальцев.  Никто
из присутствующих на такую гнусность не способен. Клянусь всем святым.
   - А я в этом не уверен, - Лиркин чуть сбавил обороты, - как что,  так
сразу на евреев всех собак вешают. Все вы здесь антисемиты паршивые.
   - Леонид, Леонид, - высунулась из-за плеча  подруги  Ася,  -  как  вы
можете такое говорить?
   - Прекратите свару! - пророкотал Фалалей. - Коллеги чуток  перебрали,
Павел Мироныч, не обращайте внимания.
   - Здесь есть те, кто давно желал отомстить  поганому  Эдмунду,  -  не
унимался рыжий. Тернов поморщился.
   - На кого вы намекаете, господин Лиркин?
   - А вон на него и намекаю, - музыкальный обозреватель  ткнул  пальцем
на съежившегося стажера. - Он самый первый кандидат на каторгу.
   Тернов с минуту разглядывал рослого юного красавца.
   - Как ваше имя?
   - Самсон Васильевич  Шалопаев.  Вольнослушатель  университета.  Вчера
прибыл в столицу.
   Тернов смолк. Из полицейских сводок он знал о гибели извозчика  Якова
Чиндяйкина  возле  Николаевского  вокзала.  Среди  свидетелей  проходили
супруги Горбатовы, их воспитанница Ксения  и  некто  Шалопаев,  кажется,
дорожный попутчик супруги статского советника. Дама предполагала, что  в
пути молодого человека подчистую обыграл шулер.
   - Так это вы ехали вчера в одном купе с госпожой Горбатовой?
   Тернов многозначительно понизил голос и нахмурился. Было бы  странно,
если бы дама, еще весьма привлекательная, не запомнила такого попутчика:
высок, строен, ладен, красив... Да и одет по последней моде.
   Самсон молча кивнул.
   - У нас есть сведения, что вас обыграл в  дороге  шулер,  -  мягко  и
недоверчиво сказал Тернов, - но теперь вижу, что это не правда.
   - Именно так оно и было! - вновь вылез неугомонный Лиркин.  -  Я  сам
слышал,  этот  подозрительный  юнец  рассказывал  нашему  Фалалею,   что
проигрался в вагоне. И надул его  гнусный  Эдмунд.  Вот  так-то!  Чуете,
откуда ветер дует?
   - Не чую пока что, - осадил его Тернов.
   - Он-то вместе  с  Фалалеем  и  забавлялся  апельсинчиком,  умышленно
закатил за бутылку. Поверьте, этот щенок и засунул  незаметно  иголку  в
апельсин.
   - Побойтесь Бога, - возмутился Фалалей Черепанов, - Самсон и  в  руки
не брал этот фрукт.
   - Тогда по его наущению иголку засунули вы! - выкрикнул Лиркин.  -  А
потом быстро ушли в бильярдную. Беседовали якобы, а  сами  притворялись,
ловили подходящий момент.
   - Господин Шалопаев, - Тернов, уставший от  бессмысленных  доводов  и
предположений,  перебил  музыкального  рецензента,  -  вы  верующий  или
атеист?
   - Крещен в православие,  -  тихо  признался  вконец  деморализованный
Самсон. - Храм посещаю.
   - Тогда поклянитесь на Евангелии, что не  причиняли  вреда  господину
Либиду.
   Тернов достал из кармана маленький  томик  с  серебряным  крестом  на
обложке и положил на стол. Изумленные журналисты притихли.
   Самсон механически положил ладонь на крест.
   - Клянусь, не злоумышлял против Эдмунда.
   - Все. Очень хорошо, очень. - Тернов быстро сунул Евангелие в карман,
весьма довольный собой: работал самостоятельно он недолго,  и  не  успел
еще  придумать  своих  фирменных  методов,  однако   иногда   подсовывал
свидетелям Евангелие, и если человек  не  был  прожженным  негодяем,  он
терялся и не мог солгать перед лицом священной книги. А в Крещенье,  как
сегодня, особенно. - Остается выяснить еще одно обстоятельство.
   Он подозвал метрдотеля.
   -  Скажите,  любезный,  нет  ли   в   вашем   заведении   обыкновения
подкрашивать апельсины? Вводить через кожуру шприцом анилин  для  цвета?
Или сахарин для вкуса?
   - Ваше высокоблагородие, - метрдотель вспыхнул,  -  у  нас  заведение
высшего разряда. У нас шприцы только кулинарные.  С  толстыми  иголками,
чтобы крем выдавливать. Обыщите кухню, допросите официантов. У  нас  вся
обслуга из татар, мусульмане,  вина  в  рот  не  берут,  народ  трезвый,
внимательный.
   - Ну до обысков дело не дойдет, милейший, - успокоил его Тернов, -  у
меня нет причин не  верить  вашим  словам.  По  полицейским  сводкам  за
прошлый год ваше заведение вне подозрений.
   - А кто ваш поставщик? - подал голос помощник дознавателя Лапочкин.
   - Апельсины у Елисеева берем, там без обману.
   Тернов  замялся...  Он  вспомнил  свежее  телеграфное   сообщение   о
курьезном  случае,  грозившем  неприятностями   градоначальнику:   возле
Дворянского собрания едва ли не  на  голову  извозчика  свалился  чан  с
замерзшей краской. Нашли  время  красить  трубы  да  оставлять  чаны  на
обледенелой крыше! Испуганная лошадь сбросила  извозчика  и  умчалась  с
седоками. Помятый извозчик, которому вернули лошадь и сани, назвал даму:
госпожу Май, с ней был и молодой спутник.
   - Сударь, - Тернов  повернулся  к  Самсону,  -  вы  посещали  сегодня
Дворянское собрание?
   - Да, был на выступлении Айседоры Дункан. - Юноша покраснел.
   Тернов заложил руки за спину, расхаживая вокруг разоренного стола. Он
думал. Наконец остановился.
   - Вообще-то, - он важно обвел взором оставшихся  свидетелей,  -  если
здесь и есть злой умысел, то принадлежит он  тому,  на  кого  не  падает
никаких подозрений - таков закон криминалистики. Но в данном случае я не
буду пытать расспросами господина Черепанова... А задам два вопроса вам,
Самсон Васильевич. Мне не нравится, что  вчерашнее  покушение  на  Якова
Чиндяйкина произошло рядом с вами. Мне не нравится, что  сегодня  чан  с
крыши театра упал тоже рядом с вами. Поэтому подумайте - не является  ли
несчастный случай с господином Либидом  именно  случаем?  И  не  был  ли
апельсин с иголками предназначен для вас?
 
Глава 6 
 
   В понедельник, часам к двум, в сотрудницкую журнала "Флирт" стянулись
его ведущие труженики пера, участники вчерашнего банкета.
   Ольга Леонардовна Май,  облаченная  в  строгий  английский  костюм  с
приталенным пиджаком и  бархатными  лацканами,  в  белоснежную  блузу  с
высоким  крахмальным  воротничком,  стянутым  в  тон  костюму   шелковым
галстуком, темно-синим, в мелкую искристую крапинку, восседала за  самым
большим столом. Ее густые черные волосы были собраны на макушке в  тугой
узел, отчего черты выразительного, не тронутого румянами  лица  казались
еще резче.
   Слева от владычицы и королевы "Флирта", с краешку  стола,  притулился
заместитель и правая рука Антон Викторович Треклесов. Он держал наготове
карандаш, и всякий раз, как склонялся над блокнотом, чтобы зафиксировать
очередную директиву или замечание, под тяжестью его  внушительного  веса
венский стул отвратительно скрипел.
   У проема дверей смежной комнаты, на банкетке с потертым  коленкоровым
верхом, расположились  Ася  и  Аля:  блеклые,  настороженные  барышни  в
одинаковых суконных юбках и темных фланелевых блузах - одна  в  лиловой,
другая в черной. У входа, чтобы держать под  наблюдением  и  коридор,  и
сотрудницкую, терся Данила: на время редакционного  собрания  двери  для
посетителей запирались, но конторщик прекрасно знал  привычку  некоторых
сотрудников выскальзывать среди совещания из комнаты  и  наведываться  в
буфетную.
   По  углам,  облюбованным  по  сугубо  личным   причинам,   устроилась
блестящая пятерка,  сменившая  вчерашние  фраки  на  будничную,  деловую
одежду: толстяк Сыромясов-Элегантес  и  театровед  Синеоков  в  дорогих,
модных костюмах, шитых на заказ у хороших портных,  музыковед  Лиркин  в
костюме весьма потертом и  устаревшего  фасона,  переводчик  Платонов  в
толстовке  из  фланели  и  заправленных  в  высокие  сапоги   шароварах,
фельетонист Черепанов в приличной, но помятой пиджачной  паре.  У  жарко
натопленной  изразцовой  печки,  в  уютном  мягком  кресле   из   личных
апартаментов госпожи Май, предназначенном для  знаменитостей,  полулежал
Эдмунд Либид. Смуглое его лицо имело пепельный оттенок, но роскошные усы
были  тщательно  расчесаны,  подбородок   выбрит,   а   горло   окутывал
белоснежный шейный платок, уложенный небрежно-кокетливыми  складками  по
образцу,  принятому  у  английских  денди   во   времена   Байрона.   На
подлокотнике его кресла примостился стажер Самсон Шалопаев.
   -  Итак,  давайте  без  проволочек.  -  Ольга  Леонардовна  постучала
карандашом  по  чернильному  прибору  -  чудовищной  царь-пушке   серого
мрамора. - Внимание! О вышедшем номере  поговорим  в  следующий  раз.  В
свете последних печальных событий начну с главного. Во-первых... Что  бы
там вчера ни произошло, кто бы из вас ни приложил руку  к  покушению  на
Эдмунда... - Ледяным взором она  обвела  лица  притихших  сотрудников  и
после неприятной паузы продолжила:
   - Благодарю вас за то, что смогли общими усилиями свести происшествие
к несчастному случаю. В  уголовной  хронике  наш  журнал  появляться  не
должен. И я хочу, чтобы вы это себе уяснили. А теперь будет во-вторых. -
Ольга Леонардовна вскинула голову, ноздри ее тонкого носа  дрогнули,  из
бледных губ  змеились  глухие  угрозы.  -  Если  с  Эдмундом  что-нибудь
случится, уволю всех поголовно. Без выходного пособия. И разбираться  не
стану. Ясно? Так что берегите его как зеницу ока.
   - Стоит ли  разбрасываться  блестящими  работниками  из-за  господина
Либида? - Синеоков с брезгливостью скривил тонкие губы, тронутые розовой
помадой.
   - Вам особенно следует помолчать, - отрезала госпожа Май. - Вы и  так
не в полной мере соответствуете  высоким  моральным  требованиям  нашего
журнала.
   - На что вы намекаете? - театральный обозреватель вспыхнул.
   - На то, что я очень внимательно читаю ваши статьи, - сказала  Ольга,
- и будьте уверены, передоновщины и декадентщины не потерплю.
   - Но как я-то могу  отвечать  за  безопасность  господина  Либида?  -
жалобно  простонал  Лиркин.  -  Я  провожу  все  время  на   музыкальных
концертах, а он - в Думе! Как я услежу, куда он там впутывается?
   - Не морочьте  мне  голову!  -  Госпожа  Май  явно  сердилась.  -  Вы
прекрасно понимаете, о чем я. И почему я не вижу на  собрании  господина
Мурина?
   - Он еще вчера предупредил, что сегодня из дому не выйдет, -  доложил
дон Мигель, - какая-то ерунда с гороскопом.
   - Сколько раз я просила не читать никаких  других  гороскопов,  кроме
опубликованных у нас! - воскликнула Ольга. - Нам-то их  поставляет  сама
госпожа Астростелла!
   - Но она пишет только о женщинах. - Платонов, наверное,  в  двадцатый
раз принялся нервно  протирать  линзы  своего  пенсне  несвежим  носовым
платком в крупную красную клетку. - Конечно, она жена  астронома.  Но  я
никак не могу понять: все сотрудники Пулковской обсерватории или  только
ее муж изучают звезды, чтобы потом госпожа Астростелла могла советовать,
какого цвета шляпки принесут удачу в любовных делах?
   - Шляпки всяко лучше, чем скандалы и  разврат!  -  Ольга  Леонардовна
стукнула кулачком  по  дерматину  стола.  -  И  еще  раз  повторяю...  В
последний  раз,  господа  сотрудники!  Наш   журнал   предназначен   для
нормальных мужчин и нормальных женщин! Пишите, если угодно,  о  здоровом
животном стремлении  продолжить  род,  о  природной  страсти,  осененной
высшей благодатью, ибо Господь Бог создал человека  для  любви.  А  если
нынешние умники ставят себя выше Господа Бога,  пусть  сами  идут  своей
дорогой в ад! Или, может быть, кто-то из вас считает,  что  Господь  Бог
напрасно создал мужчину  и  женщину?  Ну  смелее!  -  Щеки  госпожи  Май
зарделись густым румянцем, губы вздрагивали. -  Кто  полагает,  что  Бог
должен был создать только двух мужчин, чтобы они в  Раю  услаждали  друг
друга? Или что он не додумался до того, чтобы  вылепить  из  глины  двух
дам?
   В сотрудницкой воцарилась гробовая тишина. Юный  стажер,  потрясенной
чрезмерной откровенностью, с которой женщина  обсуждала  острые  вопросы
пола, опустил ресницы долу, опасаясь встретиться с  кем-нибудь  глазами.
Бледный Эдмунд, прикрыв веки, дремал.
   - Вы хотите, чтобы "Флирт" обанкротился? -  Голос  Ольги  Май  звучал
угрожающе. - Господин Черепанов! Если вы узнаете, что  кто-то  из  наших
сотрудников   посетил   притон   Чеботаревской   или   Кузмина,    прошу
незамедлительно поставить меня в известность.
   - Да откуда ж мне знать, Ольга  Леонардовна?  -  Фалалей  заерзал  на
своем стуле.  -  Если  только  дело  дойдет  до  безобразий  и  рапортов
околоточных...
   - Неужели мы должны доносить друг на друга? - Аля трагически  вперила
глаза в пожелтевшие печные изразцы над изголовьем кресла,  где  покоился
несчастный Эдмунд.
   - Мы должны доверять друг другу, - подхватила Ася,  -  мы  же  делаем
одно дело.
   - Учтите, - Ольга пропустила мимо ушей девичьи  реплики,  -  если  вы
станете баловаться гнилой декадентщиной,  вас  будут  читать  сотни  две
нравственных уродов, поклонников однополой любви. А если вы  примите  во
внимание, что миллионы наших сограждан - люди нормальные, то наши тиражи
вырастут до небес. Неужели это так трудно уразуметь?
   Снова повисла тягостная пауза, прервали которую скрип венского  стула
и сиплый голос Треклесова:
   - Чем больше тираж, тем больше гонорар...
   - А вы, Самсон, почему молчите? - Ольга смягчила напор. - Скажите, не
стесняйтесь: что в российской провинции думают о либерализации  полового
вопроса? Преклоняется ли казанская молодежь перед идолом мужеложства?
   Самсон замялся и не нашелся, что ответить.
   - Ну если б все  эти...  лесбосы  и  прочее,  были  так  прекрасны  и
оправданы Богом, то однополую любовь мы наблюдали бы и у  животных...  У
лошадей, коров, медведей...
   - Сильный аргумент, - поддержал стажера Фалалей, - только  безмозглые
дураки его не услышат.
   Некоторое время служители пера сосредоточенно раздумывали, ждут ли от
них продолжения дискуссии по половому вопросу или нет. Однако  никто  не
возжелал быть заподозренным в безмозглости, и тему развивать не стали.
   - Не пора ли нам  приступить  к  планированию  очередного  номера?  -
предложил Треклесов.
   - Да, да! - обрадовался Фалалей. - Время идет, а  мы  еще  ничего  не
решили! У Мурыча на  мази  репортаж  о  лучшей  столичной  телефонистке.
Просил меня сообщить ему вечером, возьмете материал?
   - А как он определил, что она лучшая? -  недовольно  спросила  Ольга.
Фельетонист засмеялся.
   - Опросил телефонных барышень о количестве свиданий,  назначенных  им
абонентами. Далее разделил количество свиданий каждой на количество  лет
работы телефонистки. Получил лучшую. Разве это не показатель?
   - Да, да, - приутихший Синеоков  ненатурально  оживился.  -  Если  на
женщину не смотреть, то  ангельский  голос,  особенно  низкий,  способен
вызвать глубокое эротическое чувство.
   -  Эротическое  чувство,  это  хорошо,  это  прекрасно...   -   Ольга
Леонардовна недобро усмехнулась. - Но начнем с главного, с рекламы.  Что
у нас есть, Антон Викторович?
   - Из мелочей: эликсир святого Винсента де Поля, укрепляет в  короткое
время организм и нервы, возбуждает аппетит; есть освежающий слабительный
плод против  запора,  двенадцать  пастилок  в  коробках;  есть  новейшее
средство для ращения волос. По-крупному будет  статья  о  психографологе
Моргенштерне. Он способен определить внутренний мир человека по почерку,
по  анонимному  образцу  установил,  что  переданное  послание  написано
пальцами ноги. Оказалось, автор -  безногая  французская  художница  Эме
Рапэн. Весьма популярен среди судейских и в  великосветских  кругах,  но
хочет добиться известности и  среди  широкой  публики.  Наш  журнал  ему
подходит. Кредитоспособен. Под вопросом  бумажная  фабрика  Косторезова,
контекст неясен, ведутся переговоры с владельцем...
   - Косторезова обсудим позже, - Ольга  Леонардовна  понимающе  кивнула
Треклесову. - Теперь о почте. Алевтина Петровна, что  с  телеграммами  о
предстоящих событиях и письмами-исповедями?
   - Список я подготовила, - равнодушно откликнулась  Аля.  -  Там  есть
несколько писем  от  женщин  о  жестоком  обращении  в  семье.  Присланы
приглашения в Зимний Буфф на "Ночь любви", в "Аквариум"  на  "Гейшу",  в
театр "Невский фарс" на  "Певичку  Боббинет",  на  "Эроса  и  Психею"  в
Петербургский театр, в Пассаж на "Бесовское действие над  неким  мужем".
Просят  на  выставку  Маковского,   там   хорошенькие   картинки   есть:
"Итальянки", "Бретонки",  "Римлянки".  Да,  Мариинский  театр  зовет  на
открытие новой звезды - в "Спящей красавице".
   - Лучше Пьерины Леньяни главную партию никто не станцует,  -  закатил
чрезмерно блестящие глаза Синеоков. -  У  нее  было  потрясающее  фуэте.
Леньяни мешала самолюбивой Матильде стать хозяйкой петербургской  сцены.
И интриганка Кшесинская объявила войну Пьерине.
   - Я Леньяни до сих пор помню. - Ольга  Леонардовна  властно  прервала
бормотанье балетомана. - Изумительная женщина! Кстати, где наш фотограф?
Я же просила его по понедельникам приходить непременно!
   - Может, простудился, - нерешительно предположила Ася.  -  Он  кашлял
прошлый раз.
   - Знаю я  его  простуду.  -  Ольга  Леонардовна  была  недово