льна.  -
Работает для пяти  журналов,  вот  и  манкирует  обязательствами.  Антон
Викторович, запишите: пусть посмотрит в своих залежах,  нет  ли  у  него
фотографии синьорины Леньяни? Женщина  загадочной  судьбы.  Говорят,  ее
видели в Париже...
   - Враки, - пробасил Сыромясов, раздувая пухлые щеки, - кому  она  там
нужна? Она ведь сошла со сцены, ногу повредила и - след ее простыл...
   - Я готов посетить "Спящую красавицу" и написать статью,  -  вызвался
Синеоков.
   - В Мариинку пойду я сама, - объявила Ольга, - вместе с  Эдмундом.  А
вы, голубчик, отправитесь на "Некоего мужа".
   - Фи, - Синеоков присвистнул, - да от этого "Бесовского  действа  над
неким мужем" у меня голова заболела. Адский шум, визг, в глазах рябит от
разношерстных и разноголовых чертей.  Сплошная  бессмыслица  из  свиста,
воя, гримас и кривляния. Больше одного акта я не выдержал.
   - В этом  разноликом  бесовском  хоре  автор  сумел  представить  все
современные художественные и литературные интересы, - холодно парировала
Ольга Леонардовна. - Ремизов нынче в моде. Мы не можем отставать.  Лучше
ошибиться, чем запоздать и печатать завтра  то,  что  другие  напечатают
сегодня. Сходите, досмотрите до конца. Отрецензируете.
   Под грозным  взором  Ольги  Май  театральный  обозреватель  осекся  и
залепетал:
   -  Конечно,  и  из  этой  бесовщины  можно  извлечь  что-то  дельное:
идеализация сыщиков иностранного и домашнего производства в лице  демона
Аратыря,  меняющего  свою  внешность  и  выслеживающего  Некоего   мужа;
проблема пола в лукавых действах чертей над Грешной Девой, попытки с  ее
помощью предать Некоего мужа греху; а необутые лапы демонов в  бесовской
пляске  шаржируют  танцы  увлекательной  "босоножки".  И,   главное,   -
воодушевился критик, - их трепещущие  хвосты  как  бы  указывают  своими
движениями путь назад,  в  лучезарные  поля  прекрасного  средневековья;
тогда  как  три  других  демона,  пришпилив  те  же  хвосты  английскими
булавками и прикрыв их белоснежными одеждами ангелов, манят Некоего мужа
в утопические, загадочные  дали.  Современная  философская  дилемма,  по
какому пути идти российскому обществу?
   - Вот видите, статья у вас  почти  готова,  -  одобрила  обозревателя
Ольга Леонардовна.
   - Хотите анекдот? - Фалалей подмигнул Самсону. - Некий муж спрашивает
у жены на склоне лет: признайся честно, ты мне изменяла?  Жена  говорит:
нет, не изменяла. А муж ей: а помнишь, я пришел, и ты долго не открывала
мне дверь? Жена: ах! - вскакивает, бросается к шкафу, открывает  его,  а
оттуда вываливается мужской скелет... Ха-ха-ха-ха!
   - Господин Лиркин, а что вы предлагаете в номер? -  Ольга  откинулась
на спинку стула.
   Рыжий музыкальный обозреватель передернулся.
   - Даже не знаю, что делать. Вся музыкальная общественность  обсуждает
новые произведения Скрябина. Но ведь он морально ущербен:  бросил  жену,
четырех детей, отдался на волю страсти...
   - Я человек широких взглядов, - прервала его Ольга, - грешить  никому
не возбраняется. Господь Бог для каждого  найдет  свое  возмездие.  А  о
музыке Скрябина напишите, только без гнусной декадентщины... Дон Мигель,
а вы?
   - У меня, Ольга Леонардовна, есть блестящее эссе о  магии  ткани,  по
учению английских розенкрейцеров.
   - А откуда вы узнали, что думали английские розенкрейцеры о тканях? -
непроизвольно вырвалось у ошарашенного Самсона.
   -  Милый  дружок,  интуиция  и  прозрение!  Вот   рецепт   настоящего
журналиста. А если еще не забывать и посещать модные магазины  тканей...
- Широкое лицо дона Мигеля Элегантеса светилось самодовольством.
   - Теософия и эзотерические  учения,  милый  Самсон,  способны  навеки
погубить наш журнал. Такая скукотища, -  Ольга  дернула  головой,  -  не
воспринимайте их всерьез. Равняйтесь на ваших коллег: они обходятся  без
этой интеллигентской инфекции, ибо обладают отменным мужским  здоровьем.
А оно и является залогом успеха у женщин.
   Фалалей расплылся в улыбке, его карие круглые  глаза  превратились  в
щелочки.
   - Такому красавчику негоже  засорять  голову  теософскими  словесами.
Интересничанье годиться лишь для ущербных персон  обоего  полу.  Кстати,
хотите  анекдот  о  спиритах?  Возвращается  однажды  муж,  а   у   жены
любовник...
   -  Господин  Черепанов,  угомонитесь,  -  остановила  словоохотливого
фельетониста госпожа Май, - Самсон прочитает ваши анекдоты в журнале.  И
где вы только их берете?
   - В народе, дорогая моя благодетельница, в  самой  народной  гуще,  -
паясничал Фалалей, - народное творчество - кладезь мудрости.
   - А что будет с  моим  эссе  об  Элоизе  и  Абеляре?  -  подал  голос
Платонов. - Вы его сняли из последнего номера, и что  теперь?  В  долгий
ящик?
   Ольга Леонардовна задумалась.
   - Элоиза никуда не денется, - решила она, - ей место найдем. Пока что
я думаю вот о чем, господин Платонов... В следующий номер нам не хватает
материала о женщине, активной участнице общественной жизни. И  при  этом
не отказывающей себе в женских радостях. О хорошей работнице, прекрасной
матери и супруге. Нет ли такого образца из французской  жизни?  Поищите,
голубчик.
   - А Жанна Д'Арк не подойдет?
   - На худой конец можно и о ней. Хотя я не слышала,  чтоб  она  ходила
под венец. - Ольга всем своим  видом  демонстрировала,  что  ей  хочется
рассказа о женщине современной. - Однако подумайте, не торопитесь.
   - Если он умеет думать, - пробурчал Лиркин.
   - А вас не спрашивают, - Платонов фыркнул и полез в карман за носовым
платком.
   Госпожа Май изучающе посмотрела на Самсона.
   - А вы, голубчик, не предложите нам что-нибудь?
   Самсон смутился.
   - Боюсь, мне еще рано, - он покосился на хитро улыбающегося  Фалалея,
- требуется тщательная отделка. "Флирт" ведь не провинциальная пресса...
   - Да, это опасно! - выкрикнул Синеоков. - Сразу  попадется  на  зубок
господину Крайнему. Строгий критик.
   Журналистская братия сдержанно захихикала.
   - Прекратите цирк. - Ольга сдвинула брови. - Лучше бы ввели  юношу  в
курс дела, помогли бы ему окунуться в столичную жизнь...
   Самсон чувствовал себя беззащитным ребенком,  заблудившимся  в  лесу.
Причем не в дневном лесу, а в ночном. Он не  видел  никакой  возможности
покинуть  пеструю  компанию,  куда  попал  благодаря  участию  дорожного
попутчика,  и  не  имел  времени  толком  раскинуть  мозгами  и   объять
свалившиеся на него события, которых в его казанской  жизни  хватило  бы
ему на год-другой. Мелькнула сегодня утром бледная мысль об Эльзе, когда
на  Невском  навстречу  ехала  закрытая  карета  и  за  ее  стеклом  ему
почудились знакомые черты. Да разве скажешь об этом Даниле,  погоняющему
извозчика! Ведь с  утра  пораньше  барыня  Ольга  Леонардовна  снарядила
преданного старичка сначала в полицию, зарегистрировать Самсона, а затем
в университет, чтобы  конторщик  помог  новому  сотруднику  уладить  все
формальности. Данила по  пути  объяснял  измученному  ночными  кошмарами
провинциалу, что где находится и что кому принадлежит. Самсон не пытался
что-либо запомнить, ибо вчерашняя история с  апельсином  не  выходила  у
него из головы. И собственно не  сама  история,  а  какой-то  тревожный,
переливающийся нехорошими смыслами,  вопросительный  намек  дознавателя.
Неужели  господин  Тернов  и  вправду  считает,  что  оба  несчастья   с
извозчиками и иголка во  фрукте  как-то  связаны  со  скромной  персоной
стажера журнала "Флирт"? А если за  этими  подозрениями  кроется  что-то
реальное, существенное, то  не  грозит  ли  ему,  Самсону,  опасность  и
сегодня?
   Данила разливался соловьем, перемежая экскурсию восторгами по  поводу
особенной красоты столицы в солнечный зимний день, цитировал  пушкинские
строки, но Самсон красот столицы не видел, он подозрительно  косился  на
проносящиеся мимо экипажи, ожидая покушения  или  очередной  извозчичьей
неприятности...
   Шустрый Данила умудрился доставить юношу в редакцию "Флирта" как  раз
к началу общего совещания. Правда, поесть после прогулки не  удалось,  и
новый сотрудник журнала  только  получил  глоток  из  заветной  фляжечки
Данилы да пастилку на закуску.
   Самсон, переживающий  свою  любовную  трагедию,  ощущал  себя  чужим,
совершенно чужим в огромном городе, загнанным в  угол,  приговоренным  к
общению с абсолютно чуждыми и непонятными  людьми.  Медленно,  капля  за
каплей божественное чувство  любви,  пробужденное  в  нем  блистательной
Эльзой, превращалось в его душе в отраву, от  нее  организм  тосковал  и
корежился...
   - Эдмунд, - позвала неуверенно Ольга, - ты слышишь меня?
   Господин Либид приоткрыл  глаза.  Изящным  жестом  руки  он  успокоил
редакторшу.
   - Я резервирую место для того материала, о котором мы вчера говорили,
- пояснила она пострадавшему от апельсина. -  Ты  уверен,  что  дело  не
сорвется?
   Эдмунд осторожно повел головой сверху вниз и поморщился.
   - Я заинтересована, чтобы наш журнал рвали из рук  друг  у  друга,  -
продолжила Ольга, - а бомбу для читателей жду от тебя.
   Эдмунд раздвинул губы в слабой улыбке.
   - Так, в основном, задачи ясны,  -  резюмировала  госпожа  Май.  -  В
заключение несколько слов для вас, господин  Черепанов.  Я  надеюсь,  вы
станете настоящим другом нашему юному сотруднику. Поделитесь с  Самсоном
секретами журналистского мастерства. Не жадничайте. Чем  вы  собираетесь
заниматься?
   Фалалей достал из кармана пачку папирос, поняв  последнюю  фразу  как
завершение совещания.
   - Собирался вместе с Самсончиком  наведаться  в  полицию.  Во-первых,
познакомить его с нашими информаторами. Во-вторых,  в  надежде  выловить
там такой сюжетец, чтобы наши дорогие подписчицы зарыдали...
   В этот момент из коридора,  у  открытой  двери,  в  который  топтался
Данила, послышались странные звуки. Ольга вопросительно  подняла  брови,
бросила взгляд на часы и перевела его  на  старичка.  В  парадную  дверь
нещадно барабанили руками и ногами.
   - Открыть? - спросил он.
   - Открывай уж, закончили, - распорядилась Ольга Леонардовна и встала.
   Ее сотрудники с нетерпением ждали, когда она покинет помещение, чтобы
в очередной раз обсудить несносный характер своей  работодательницы.  Но
дать  волю  своему  злословию  они  не  успели:  в  помещение   ворвался
человечек, похожий на лягушку, в  клетчатом  пальто  и  котелке.  Из-под
пальто виднелись короткие, кривые в коленках, кавалерийские ноги.
   - Стойте, стойте, неужели я опоздал? - закричал он с порога.
   - А вы разве не  имеете  часов,  господин  Братыкин?  -  осведомилась
Ольга. - Совещание закончилось.
   Она двинулась к  дверям,  чтобы  уединиться  на  своей  половине.  Но
клетчатый кавалерист попятился и загородил дверной проем.
   - Простите ради Бога, Ольга Леонардовна! Но охотничий азарт  в  нашем
деле неистребим. Опоздал, каюсь,  но  принес  вам  такое,  что  вы  меня
простите, Богом клянусь! А ведь мог бы...
   - Что? - Ольга топнула ногой. - Что вы могли? Принести  вашу  чушь  в
другое издание?
   - Нет, нет и нет, - стал отпираться Братыкин. -  Только  "Флирту",  и
больше никому. Снимочек золотой,  клянусь  Богом!  И  сделал  я  его  на
Куликовом поле!
   - Никак любовное письмо от Дмитрия Донского нашли? - злобно  фыркнула
Аля.
   - Хуже! - Братыкин  подпрыгнул  на  месте.  -  Нет!  То  есть  лучше!
Обнаженный труп молодой женщины,  а  на  груди  ее  фанерная  дощечка  с
надписью: "Эльза, вот до чего доводит флирт!".
 
Глава 7 
 
   Снимочек  оказался  не  так  уж  и  хорош,  как  разрекламировал  его
Братыкин. На прямоугольнике матовой, шершавой  бумаги  различались  лишь
слабые очертания женского тела, припорошенного снежком:  крепкие  бедра,
округлые колени, раскинутые руки, покатые  плечи.  Темное  пятно  вокруг
головы походило на разметавшиеся  волосы,  а  могло  быть  и  чем-нибудь
другим. Вместо лица - бледный овал с темными впадинами  глазниц  и  рта.
Впрочем, фотограф клялся, что  искусство  ретуши  исправит  все  изъяны.
Госпожа Май молча раздумывала.
   Самсон, всмотревшись в снимок, стоял ни жив ни мертв. Он еще не видел
в своей жизни мертвых женских тел и потому не знал: остаются ли  мертвые
тела такими же, как и  при  жизни.  Расплывчатое  тело  могло  быть  его
Эльзой, а могло и не быть. Четче всего  получилась  фанерная  дощечка  с
надписью,  где  присутствовало  заветное  имя.  Он  не  знал,  хочет  ли
убедиться в том, что его возлюбленная и тайная жена мертва...
   - А что, если я по  материалам  дознания  напишу  "исповедь  погибшей
души"? - с горячностью воскликнул Фалалей.  -  Я  чувствую,  здесь  есть
подлинная трагедия любви, измены, страсти...
   - Попробуй, - с сомнением в голосе согласилась  Ольга.  -  А  вы  все
держите рот на замке. Надпись двусмысленная, как бы не обернулась против
журнала. К слову  сказать,  как  вы,  господин  Братыкин,  очутились  на
Куликовом поле?
   - О, это неважно, - фотограф стушевался, - игра случая, фортуна,  так
сказать...
   Но Ольга уже его не  слушала,  она  величественно  удалялась  в  свои
покои, а за ней следовал печальный господин Либид. Только он, только  он
понял бурю чувств, охватившую бедное  сердечко  юного  Самсона:  проходя
мимо своего протеже, Эдмунд Федорович легонько потрепал его по плечу.
   - Уединилась со своим любимчиком, - плотоядно  причмокнул  Сыромясов,
когда парочка скрылась.
   - Нет, вы только  подумайте,  она  нас  шантажировала!  -  оскорблено
закатил глаза Синеоков, шествуя за толстым обозревателем мод  к  Даниле,
занявшему свой пост у столика в коридоре. - И как же мы должны беречь ее
Эдмунда?
   - Нам придется установить очередность в слежке за  ним,  -  предложил
вполголоса Платонов, - иначе на всех нас падет подозрение. Сегодня  могу
его взять под опеку я, а завтра Сыромясов, послезавтра еще  Синеоков.  И
Мурычу сообщим. А там и Черепанов освободится.
   - Вот еще! Мне некогда бегать по  городу  за  Эдмундом,  -  проворчал
господин Лиркин, последним забирая свое пальтецо и шапку с вешалки.
   - Значит, если с Эдмундом что-нибудь случится, вы и будете  виноваты,
- злорадно констатировал Сыромясов.
   Он говорил умышленно громко, чтобы навостривший уши Данила мог понять
и передать содержание разговора хозяйке: в  доносительстве  старика  дон
Мигель, как и никто в редакции, не сомневался. Но Данила,  вроде  бы  не
обращая внимания на  журнальных  сотрудников,  аккуратно  расчерчивал  в
столбики страницу амбарной книги, куда заносил имена посетителей.
   - Как? Вы уже уходите, господа? - Старик  внезапно  поднял  голову  и
хитро прищурился:
   -  А  что  в  буфетную  не  заглянули?  Там  графинчик  есть  еще  не
опорожненный, да селедочка с лучком...
   - Благодарствуйте, в другой раз, - ответил Платонов за  всех,  и  под
пожелания счастливого пути журналисты покинули редакцию.
   Данила тихонько засмеялся и потер сухонькие ладони. Вот хорошо, что в
буфетной пока обитает стажер! Не  так  часто  будут  опрокидывать  рюмку
сотрудники, постесняются юнца. Впрочем,  сложившееся  положение  дел  на
руку только Фалалею - он сразу уединился в буфетной со стажером,  и  как
бы графинчик не ополовинил!
   Данила прислушался, встал со стула  и  прокрался  к  буфетной.  Через
неплотно прикрытую дверь разговор Фалалея и  Самсона  долетал  до  слуха
беспрепятственно.
   - Ты готов? Сейчас заглянем в трактир, подкрепимся,  -  говорил  явно
что-то жующий Фалалей. - У тебя деньги есть?
   После паузы Самсон тихо признался, что денег нет.
   - А в карманах  смотрел?  -  не  отступал  фельетонист.  -  Посмотри,
по-дружески тебе советую. Наша жизнь такая, что  иногда  и  забываешь  о
деньгах, а они могут заваляться и неожиданно появиться.
   - Да что же, я своих карманов не знаю? - печально возразил Самсон.
   - А ты взгляни, взгляни, не ленись, - настаивал  Фалалей.  -  Кстати,
одежонку надень поскромнее, попроще. На Куликовом поле в модных сюртуках
делать нечего. Ну?
   Тишину  в  буфетной  нарушали  лишь   шорохи,   свидетельствующие   о
переодевании. Затем Данила уловил изумленный юношеский возглас.
   - О! Как это понимать?
   - А я тебе что говорил? Поздравляю! Целый четвертной!
   - Но... но... Откуда? Неужели госпожа Май?
   - Не бери в голову, - Фалалей засмеялся, - тут еще  не  такие  чудеса
случаются.  И  почаще  заглядывай  в  карманы.  Понял?  Главное  правило
настоящего журналиста. Знаешь официальную точку зрения  градоначальника:
"Я не осуждаю, когда репортер берет там какую-нибудь  благодарность,  но
не вымогает. Я ведь и на приставов так смотрю. Нельзя без  подарков,  но
за шантаж - пожалуйте на гаупвахту". Одевайся быстрее. Времени в  обрез.
Теперь темнеет рано. Как управимся, закажем тебе визитные карточки.  Это
- наипервейшее дело. Есть места, где эти визитки тебя озолотят, понял?
   Когда фельетонист  и  Самсон  вышли  из  буфетной,  Данила  сидел  за
столиком в прихожей и разглаживал страницы коленкоровой книжицы. Фалалей
знал, что въедливый  конторщик  сейчас  примется  изучать  свежий  номер
журнала "Флирт", чтобы внести в тетрадку перечень ошибок и  опечаток,  -
Ольга Леонардовна никогда не упускала случая потребовать  от  типографии
возмещения морального ущерба.
   Фалалей пехом отвел Самсона в ближайший  трактир  обедать.  Едва  они
вошли в просторную, низкую комнату, наполненную паром, дымком,  вкусными
запахами, как к ним кинулся похожий на шарик  лысоватый  трактирщик.  Он
самолично протер выскобленную дощатую  столешницу  сомнительной  чистоты
полотенцем, сделал знак половому, несущему на подносе чайники и закуски,
и вокруг почетных гостей началась круговерть.
   Через несколько минут, уплетая  горячую  ароматную  солянку,  опытный
борзописец делился с Самсоном своими соображениями относительно того, на
какие средства Ольге  Леонардовне  удается  издавать  журнал.  Экономия,
конечно, важна, подписка и розница  дают  средства  неплохие.  Но  самое
существенное - реклама и брачные объявления.  И  все-таки  по  прикидкам
Фалалея выходило так, что этих средств недостаточно, чтобы снимать такую
огромную квартиру и платить лучшим сотрудникам внушительные гонорары.
   -  Может  быть,  госпожа  Май  спекулирует  на  бирже?  -  неуверенно
прошептал Самсон, склонившись над дымящейся тарелкой.
   -  Исключено,  -  тщательно  прожевав  кусок  мяса,   Фалалей   отмел
предположение своего  опекаемого.  -  Но  ты,  однако,  будь  осторожен.
Вопросов о финансах она не любит. Злится.
   - А политических денег здесь нет? - смущенно продолжил стажер.
   - Если такие и есть, то они проходят через ее черную  бухгалтерию,  -
отмахнулся Фалалей. - Впрочем, мне расследованием заниматься некогда.  Я
наемный работник, писака, охотник за неверными женами. Если что заметишь
свежим глазом, сигналь. Пораскинем мозгами вместе. Ты,  я  вижу,  парень
живой, способный, схватываешь на лету.  Может,  если  жареным  запахнет,
будем уносить ноги вместе.
   - Жареным? О чем вы говорите? - Самсон поперхнулся.
   - А ты знаешь, сколько стоят ее бриллиантовые серьги? А колье  ее  не
видел?
   - Может, это фамильные драгоценности?
   - Фамильные? - усмехнулся Фалалей. - Забудь это слово.  Впрочем,  что
это я? Много будешь знать, скоро состаришься.
   Фалалей торопливо поднялся и сделал знак Самсону. Юноша  не  заметил,
чтобы им подавали счет, однако их не только никто не стал  преследовать,
а хозяин трактира еще сунул украдкой его наставнику парочку чекушек. Оба
спокойно оделись и вышли на широкий проспект.
   - А теперь на вокзал? - спросил Самсон. - Я бы предпочел пешком.
   - Что нам делать на вокзале? - Фалалей  вертел  головой,  высматривая
извозчика.
   - Садиться в поезд. До Тульской губернии ехать долго. И боюсь,  денег
у меня не хватит.
   Фалалей, окаменев, воззрился  на  юного  друга,  но  через  мгновение
захохотал на всю улицу и хлопнул Самсона по плечу.
   - Ты небось думаешь, что Куликово поле у Непрядвы? У  Красивой  Мечи?
Там, где татары рубились насмерть с князьями? А вот и нет! Куликово пол