д заставил его проснуться.
   - Что произошло? - спросила Мина, показывая на разорванные эскизы.
   У него был лихорадочный взгляд. На скулах проступили красные пятна.
   - Не произошло, а происходит! Происходит то, что я - бездарность!
   - Ну-ка замолчи!
   - У меня не больше таланта, чем у мазилы почтовых открыток!
   Заинтригованный, я подошел к нему. Нагибаясь, чтобы подобрать бумагу  для
рисования, я почувствовал его дыхание: от него пахло перегаром.
   Это привело меня в замешательство, так как погреб с напитками находился в
другой комнате. Он напился, однако никакой бутылки рядом с ним не было.  Это
означало,  что  он  ходил  пить  в  другой  конец  коридора!  Итак,  он  мог
передвигаться,  но  утверждал,  что  не  может  даже  стоять.  Выходит,   он
разыгрывает комедию?!
   Ничего не сказав при Мине, чтобы не огорчить ее, посмотрел ни его  мазню.
Он пытался нарисовать натюрморт, выбрав в качестве модели  цитру  и  бутылку
красного вина. Естественно, что вместо того,  чтобы  изобразить  их  такими,
какие они есть, он начал изыскивать идиотские геометрические формы.  Это  не
имело ни малейшей ценности.
   - Итак, месье учитель, - ухмыльнулся он, - что вы об этом думаете?
   Мина только что вышла. Доминик мрачно смотрел на меня. Казалось,  что  он
на меня злится, и я спрашивал себя: почему?
   - Вы правильно сделали, что порвали  это,  -  холодно  заявил  я.  -  Это
действительно плохо.
   Он  побледнел,  и  два  красных  пятна  на  его  скулах  превратились   в
фиолетовые.
   - Значит, вы считаете, что у меня нет таланта?
   - Я ничего не считаю. Так говорите вы, Доминик. А я наивен и всегда  верю
тому, что говорят люди.
   Он показался таким растерянным, что меня вновь охватили лучшие чувства. В
конце концов, я не мог злиться на то, что он существует.
   - Работайте, старина, - посоветовал  я.  -  Если  бы  это  было  легко  -
нарисовать картину, - то все люди купили бы кисточки

Глава 6

   На следующий день недомогание Мины как будто прошло. Она отдохнула,  даже
повеселела и настояла на том, чтобы с утра мы поехали  приводить  в  порядок
наши дела. Я не хотел ей противоречить и подчинился ее желанию. Отныне, живя
в постоянном страхе, что ее сразит сердечный приступ, я следил  за  ней  как
рыбак, внимательно вглядывающийся в горизонт, чтобы предугадать, не угрожает
ли ему непогода.
   Прошло совсем немного времени с тех пор, как я познакомился с ней, но она
стала мне более дорога, чем старая подруга. Теперь,  когда  я  думаю  о  том
феномене, который бросил  меня  в  ее  объятия,  то  понимаю,  что  вся  моя
предыдущая жизнь прямо вела к этому. Я жил без семьи, без друзей,  вдали  от
Франции, в стране, где была совсем другая жизнь и другие заботы. Мой панцирь
домоседа  только  и  ждал  того,  чтобы  треснуть.   И   поэтому   существо,
находившееся рядом со  мной,  пользовалось  этой  гигантской  нерастраченной
любовью, переполнявшей меня.
   Ведя машину, я искоса поглядывал на нее, честно говоря, не  понимая,  что
могло соблазнить меня в этой строго держащейся женщине. Во-первых, она  была
совсем не хорошенькая...
   Впрочем,  лучше  ничего  не  анализировать.  Так  получилось,  и  я   был
совершенно счастлив.
   Мы поехали в Орлеан. Мине было все равно,  на  какой  страховой  компании
остановиться. Мы выбрали компанию с хорошей  репутацией,  и  Мина  настояла,
чтобы договор о страховании был подписан сразу же. Ее настойчивость  немного
удивила местного страхового агента. А когда он узнал,  что  страховой  полис
оформляется в мою пользу, то посмотрел на меня странным взглядом.  Не  знаю,
что он предполагал. Может быть, что я, как и  мой  предшественник,  планирую
совершить убийство. Все эти формальности были  очень  неприятными.  Мина  же
выглядела счастливой. В ее поступке было  что-то  волнующее.  Она  заплатила
первый взнос из своих денег и, когда все было кончено, тяжело вздохнула.  На
лестнице мы поцеловались.
   -  Вот  теперь,  -  заявила  она,  -  я  спокойна.  Мне  кажется,  что  я
действительно воспользуюсь временем, которое мне  осталось..,  чтобы  любить
тебя.
   - Да, но вначале я должен заехать к нотариусу.
   - Зачем?
   - Разве мы не решили, что я оставлю завещание в  пользу  твоего  сына?  Я
правильно понял?
   - Но ведь это не к  спеху,  Поль.  У  тебя  впереди  еще  много  времени,
дорогой. Я пожал плечами.
   - Время! Кто может утверждать, что у него впереди много времени?  Раз  мы
избавляемся от этих мелочных вопросов, то избавимся от них навсегда.
   - Как хочешь...
   Нам понадобился целый день, чтобы покончить с  этой  бумажной  волокитой.
Когда мы возвратились в Роншье, была уже ночь. Мина купила на ужин колбасы и
цыпленка. Пока она готовила еду, я пошел к  Доминику.  В  этот  раз  он  был
совершенно пьян. По этому поводу  не  было  ни  малейшего  сомнения.  Я  был
уверен, что он вставал в наше отсутствие.  Это  взбесило  меня.  Бездельник,
изображающий из себя больного, чтобы его тут нежили,  еще  попомнит  меня  в
ожидании наследства!
   - Как ваша лодыжка? - спросил я, еле сдерживаясь, чтобы не  проорать  ему
свой вопрос прямо в лицо.
   - Так себе.
   Он еле мог говорить.
   - Тогда я ускорю ваше выздоровление, дорогой! Я схватил с  одной  стороны
кровать и опрокинул его. Он поднялся разъяренный.
   - Что с вами?! Что за манеры... Я больше не мог сдерживаться.
   - Мерзкий пьянчужка! Со мной то, что  я  ненавижу  небылицы.  Вы  так  же
больны, как и я! Вы придумали эту уловку, чтобы приехать сюда и  чтобы  ваша
мать продолжала вас нежить, да?
   Я наотмашь ударил его по  физиономии.  Это  прозвучало  так  громко,  что
встревожило Мину. Она прибежала с обезумевшим видом. Увидев  меня  и  своего
сына стоящими друг против друга, она вскрикнула и прижала руку к груди:
   - Поль! Доминик! Что происходит?!. Мне следовало бы оградить ее от  этого
волнения, но я всегда даю выход своему гневу.
   - А происходит то, что у этого кретина  нет  никакого  вывиха  и  что  он
встает в наше отсутствие, чтобы надраться!
   Я толкнул Доминика. Если бы он не был пьян, то мог бы  сделать  вид,  что
падает, но Доминик пробежал несколько метров на двух ногах. И  только  потом
упал в кресло и заревел, словно ему было десять лет.
   - Я не мог привыкнуть жить один, - рыдал  он.  -Мне  было  так  тоскливо,
что...
   Естественно, что Мина  бросилась  его  утешать.  Это  была  такая  сцена,
вынести которую я не смог. С чувством отвращения, уязвленный, я  поднялся  к
себе в комнату. Но при виде кровати мне стало плохо. Я пошел в комнату Мины.
По крайней мере, здесь был ее  запах,  а  постель  вызывала  в  моей  памяти
воспоминания о чудесных  мгновениях.  Я  сел  перед  трюмо,  сложив  руки  и
рассматривая комнату в зеркало. Отображенная в нем, она казалась нереальной.
Может быть тут умерла Жермена Бланшен?
   С  нежностью   я   стал   ощупывать   безделушки,   принадлежащие   Мине:
пульверизатор, шкатулку с украшениями,  пудреницу,  которой  она  так  редко
пользовалась, маникюрный набор, щетку для волос...
   Внезапно я обомлел. Холод проник в мои конечности. Иногда тело  реагирует
раньше мозга на какую-то опасность или необычный факт.  И  сейчас  мое  тело
восстало еще до того, как я понял причину.
   Я схватил Минину щетку для волос и внимательно осмотрел.
   Вполне естественно, что между зубчиками всегда остаются волосы. Я  собрал
несколько волосков вместе и стал изучать их.
   Обычно крашеные волосы сохраняют возле корней свой естественный  цвет.  И
этот цвет все больше выделяется по мере того, как волосы  растут.  В  данном
случае я наблюдал тот же феномен. И если он меня так сильно  встревожил,  то
только  потому,  что  открыл  необычную  вещь:  СЕДЫЕ   ВОЛОСЫ   МИНЫ   БЫЛИ
СВЕТЛО-РЫЖИМИ У КОРНЕЙ. ВЫВОД: ОНА КРАСИЛАСЬ.  НО  ОНА  КРАСИЛАСЬ  НАОБОРОТ,
ЕСЛИ МОЖНО ТАК СКАЗАТЬ,  ПОТОМУ  ЧТО,  ИМЕЯ  КРАСИВЫЙ  РЫЖЕВАТЫЙ  ЦВЕТ,  ОНА
КРАСИЛАСЬ В МЕРЗКИЙ СЕРЫЙ.
   Я еще плохо представлял, что означало это открытие,  но  смутно  понимал,
что оно было серьезным.
   Очень серьезным!

Глава 7

   Бесполезно рассказывать, насколько грустным и  мрачным  был  в  эту  ночь
ужин. В первый раз  в  этом  доме  мы  сидели  за  столом  втроем.  Доминик,
протрезвевший после наставлений матери и моей пощечины, ел,  едва  раскрывая
рот и не глядя на нас. Перед десертом он встал и возвратился в зал  на  свою
кровать.
   - Я сожалею, Поль.
   - Хммм?
   Я недоверчиво посмотрел на Мину,  больше  не  вспоминая  об  инциденте  с
Домиником. Я думал только о своем открытии, касающемся ее волос.
   - Я прошу тебя проявить великодушие...
   - Ах да! Не будем больше говорить об этом.
   - Мы живем в такое время, когда молодежь.., ищет себя, понимаешь...
   - Загвоздка в том, что он надеется найти себя в бутылках со скотчем.
   - Нужно понять, насколько наш брак повлиял на его жизнь.
   - Однако он не младенец. Я в двадцать три года...
   - Я не сужу о нем по тебе, дорогой.  Есть  мужчины  в  пятнадцать  лет  и
мальчики в шестьдесят.
   - Прекрасно, я постараюсь об этом не забывать.
   - Мне хотелось бы также попросить тебя, Поль, пойти на  жертву.  Я  прошу
тебя об этом во имя той необыкновенной любви, которую испытываю к тебе.
   Она встала со стула и села ко мне на  колени.  Я  почувствовал  тепло  ее
бедер, а прикосновение ее рта к моему вызвало у меня озноб.
   - Хорошо, - сказал я, предупреждая ее  просьбу,  -  он  может  оставаться
здесь столько, сколько ты захочешь.
   Это привело ее в замешательство. Она  взяла  мою  голову  в  руки,  чтобы
заставить меня взглянуть на нее. Но ее  глаза  немного  ускользали  от  меня
из-за танцующих бликов в стеклах очков.
   - Тебе это очень неприятно, Поль?
   - Не стоит усложнять. Он меня немного раздражает. Ему нужно строить  свою
жизнь, обеспечивать себе положение, а не цепляться за мамину  юбку.  Извини,
что я говорю это тебе, ЕГО матери, но это сильнее меня.
   - Да, ты прав,  Поль.  Мы  подождем  несколько  дней,  а  затем  серьезно
поговорим с ним.
   - Хорошо.
   Она горячо поцеловала меня. Никто не умел целовать  лучше,  чем  она.  Ее
поцелуи были настоящими актами любви.
   - Я благодарю тебя, Поль. Посмотришь, все уладится, а потом..,  потом  мы
будем счастливы.
   - Да, Мина, счастливы. Она грустно улыбнулась.
   - В конце концов, если Бог подарит мне жизнь... Угроза смерти вызвала  во
всем моем теле боль.
   - Мина, ты не лечишься!
   - Да нет...
   - Я никогда не видел, чтобы ты принимала лекарства.
   - Потому что я должна принимать их по пять дней в месяц.
   - Твои лекарства здесь?
   - Конечно, в моем чемодане. Черт, я вспомнила, что мое лечение начинается
завтра.
   - Ты чуть не забыла?
   - Вовсе нет!
   - Но ты о нем ни разу не вспоминала!
   - Я бы вспомнила завтра.
   Она начала убирать со стола. Мои глаза остановились на ее волосах.
   - Мина...
   Она держала стопку тарелок и собиралась выйти.
   - Да, дорогой?
   - Я хотел  спросить  тебя,  почему...  Второй  раз  с  тех  пор,  как  мы
познакомились, я услышал, как во мне звенит колокольчик тревоги.
   - Спросить меня о чем? Я пожал плечами.
   - Так, ни о чем...
   - Ну скажи...
   - Да глупости.
   Она вышла. А для меня начался, как я его назвал, период размышлений. Или,
точнее, период дедукции.

***

   Пока  она  заканчивала  убирать  со  стола,  я  не  сводил  с  нее  глаз,
представляя ее блондинкой, без очков, в более  модной  одежде.  Мне  удалось
создать образ, не  имеющий  ничего  общего  с  моей  женой.  Я  думал  о  ее
совершенном теле. Оно-то, по крайней мере, меня не  обманывало...  ЭТО  БЫЛО
ТЕЛО ОЧЕНЬ МОЛОДОЙ ЖЕНЩИНЫ!
   - Нет, не убирай бутылку вина, Мина! Она улыбнулась.
   - У тебя жажда?
   - И очень большая!
   Это была правда. Я выпил залпом два стакана бордо. Это не утолило  жажду,
но немного встряхнуло меня. Я думал одновременно о многих вещах, и мне  было
трудно свести их воедино. Так, взяв ее  очки,  я  обнаружил  в  них  простые
стекла. Она утверждала, что они фильтрующие, но это казалось  маловероятным,
так как ничто в ее глазах не наводило на мысль о  болезни.  Этот  вопрос  об
очках не представлял большого интереса, но вместе с другими уликами... Вот я
и употребил мерзкое слово.  Улики!  Улики  собирают  с  какой  целью?  Чтобы
доказать виновность. Итак,  в  чем  виновата  Мина?  В  том,  что  она  себя
состарила... Такое обвинение вызвало бы смех у кого угодно! У  кого  угодно,
но только не у меня!
   Я пытался понять, почему  ей  хотелось  выглядеть  старше  своих  лет.  Я
вспомнил, что в своем объявлении указал, что мне сорок. Если  это  привлекло
ее  внимание,  то  было  бы   логично   предположить,   что   она   пыталась
соответствовать тому образу, который я искал. И все-таки ей было  сорок  два
года, ее бумаги это подтверждали!
   - Ты еще не идешь спать, Поль? В ее голосе звучала просьба, и я  отбросил
свои сомнения.
   Это была прекрасная ночь.

***

   На следующий день Доминик завладел третьей комнатой, так как из-за правил
приличия не мог больше спать в гостиной.
   Его появление на втором этаже  положило  конец  новому  любовному  порыву
Мины. Непосредственное соседство сына буквально парализовало ее. "Художник",
казалось, был полон благих намерений. Он извинился передо мной и  постарался
принести хоть какую-то пользу, для начала занявшись работой  в  саду.  Целый
день он  суетился  возле  дома,  скашивая  колючий  кустарник  и  крапиву  и
переворачивая горы земли. К вечеру он был совершенно разбит.
   - Для человека с вывихом ноги вы неплохо справляетесь! - посмеялся я.  Он
посвятил мне целую отповедь.
   - Ладно, Поль, не ехидничайте. Жалость - слабакам... Вы хоть видели,  что
я сделал с вашим пустырем?
   Я вышел вместе с ним. В сумерках поместье действительно  выглядело  очень
красиво. Пахло свежескошенной травой и вспаханной землей.
   - Примите мои поздравления! Вы еще не Ренуар, но уже почти Ленотр!
   - Да прекратите же смеяться надо мной!  В  глубине  души  я  предпочитал,
чтобы жизнь била в нем ключом. Ему не шло играть в калеку. Этому парню нужно
было суетиться, смеяться, двигаться.
   - О, пойдемте, я покажу вам, что нашел, когда копал.
   Он потащил меня к куче камней.
   Нагнувшись,  он  что-то  поднял  и  протянул  мне  коричневый   флакончик
конической формы с резиновой  крышечкой.  К  флакону  был  приклеен  кусочек
этикетки, и эта этикетка тоже красного цвета. На том, что еще оставалось  от
нее, виднелось "..Д". "ЯД"!
   - Кажется, я знаю, что  это,  -  произнес  я.  -  Этот  флакон,  по  всей
видимости, послужил для убийства женщины.
   - Что?!
   Мы  возвратились,  и  я  рассказал  им  историю  Жермены  Бланшен  и   ее
самоубийства, а также рассказал о найденном письме.
   - Видимо, ее муж закопал флакон после окончания следствия.
   Мина открыла флакончик и понюхала жидкость.
   - Ничем не пахнет.
   - Значит, мое предположение об убийстве подтверждается.  Владелец  гаража
убил свою жену ядом замедленного действия. Я думаю, что он влил часть  этого
яда в лекарство, которое она принимала. Когда он возвратился, она  была  уже
мертва. Ему же оставалось только поставить флакон на видное место.  Если  бы
жандармам пришла в голову мысль снять отпечатки пальцев с этого флакона,  то
они, без сомнения, не нашли бы отпечатков пальцев жертвы.
   - О! Я вспомнила о своем лекарстве, - подскочила Мина.
   - Гм, у вас есть повод для беспокойства, дорогая! Она рассмеялась и пошла
в комнату за лекарством. Я же отнес флакон в подвал и поставил его на полку,
куда раньше положил письмо.
   - Что вы думаете делать? - спросил меня Доминик.
   - По поводу чего?
   - По поводу нашего предшественника. У вас  есть  доказательства,  которые
могут привести его на гильотину.
   - Только улики, а не  доказательства.  И  к  тому  же  я  не  отношусь  к
поборникам справедливости.
   - Подумать только, что этот тип считает себя в безопасности...
   - Что мы об этом знаем?  Человек,  совершивший  преступление,  не  должен
чувствовать себя в безопасности.
   Доминик запустил руку в свою светлую шевелюру и, казалось, задумался.
   - Это зависит... Я изумился.
   - Зависит от чего, по вашему мнению?
   - От цели убийства. Я допускаю, что можно сожалеть о случайном  убийстве,
например в результате драки или эмоционального потрясения.  Но  продуманное,
выношенное преступление равноценно работе. Я не мог прийти в себя.
   - Вы сошли с ума?
   - Нет, Поль, наоборот, я абсолютно в трезвом уме. Почему общество мирится
с  массовыми  убийствами  во  время  войны  и  восстает  против   отдельного
преступления?   Каждое   поколение   переживает   огромные    кровопролития,
бесполезные в большинстве случаев. Это компенсируется  минутами  молчания  и
букетами цветов в присутственных местах.  Но  если  один  человек  устраняет
другого с определенной целью, для определенного результата, то его раздирают
на части!
   Мина вошла со своим флакончиком. Она в мгновение ока оценила  ситуацию  и
увидела, что я глубоко шокирован необычными теориями ее сына.
   - В чем дело? - спросила она.
   - Доминик сторонник искусно продуманного преступления.
   - Он шутит!
   Говоря это, она бросила на него гневный взгляд.  Взгляд,  который  нельзя
было предположить у такой женщины, как она.
   Парень пожал плечами. Еще один ужин прошел в холодной атмосфере.  Доминик
проглотил кусок  остывшего  ростбифа  и  попросил  разрешения  пойти  спать,
ссылаясь  на  усталость.  Мина,  прилежно  отсчитывая  капли,   одобрительно
кивнула. Мы молча закончили ужин. С наступлением ночи мои мысли  становились
все более мрачными, мерзкие вопросы лезли в голову.
   - Мы идем спать, Мина?
   - Поднимайтесь... Я хотела бы вначале немного прибрать.
   Я взял еженедельник и поднялся, ожидая ее прихода,  и  когда  в  коридоре
послышались шаги, ласково позвал:
   - Мина!
   Она  сделала  вид,  что  приняла  это   за   "спокойной   ночи"   и,   не
останавливаясь, хмуро бросила:
   - Спокойной ночи, Поль!
   Затем вошла в комнату, и я слышал,  как  в  замке  повернулся  ключ.  Она
действительно желала обойтись без моего визита и, судя по  резкому  повороту
ключа, хотела, чтобы я об этом знал.
   Злой, разочарованный, я швырнул еженедельник через всю комнату.

***

   Я уснул, не имея сил выключить электричество. Естественно, что через  час
резкий свет лампочки разбудил меня. Выключив его, сон прервался, и  я  знал,
что не смогу закрыть глаза в течение ночи.
   Я почувствовал себя одиноким. Жестокая тревога  точила  мою  душу.  Чтобы
успокоиться, утихомирить охватившую  меня  панику,  я  встал  и,  крадучись,
подошел к двери Мины. Машинально повернул ручку. Делая это, я вспомнил,  что
она заперлась на ключ. Однако мне удалось повернуть ручку  до  упора,  и,  к
моему большому удивлению, дверь открылась. Я тихонько позвал:
   - Мина! Это я...
   Но мне никто не ответил, и я не уловил никакого дыхания. Тогда я  включил
свет. Кровать была пуста. Однако на кресле лежала Минина одежда. Видимо, она
была недалеко. В ожидании ее я сел к трюмо.
   Я нежно гладил тонкие волоски с  золотистыми  кончиками,  запутавшиеся  в
зубьях расчески. В них  была  какая-то  таинственность.  Внезапно  я  быстро
отдернул руку, так как их прикосновение стало мне отвратительно, но я не мог
объяснить почему.
   Из-за резкого движения я опрокинул Минине лекарство, но поднял его, чтобы
поставить на место. Это был "Кардиолин". Я знал, что это, так как  в  Бакуме
один из моих сослуживцев принимал его. Я даже помнил его тошнотворный запах.
Он вонял, как сточная вода.
   Чтобы проверить свою обонятельную память, я  открыл  флакон  и  поднес  к
носу... Он абсолютно ничем не  пах.  Это  меня  удивило.  Я  налил  капельку
бесцветной жидкости на палец и попробовал кончиком языка. ЭТО  БЫЛА  ПРОСТАЯ
ВОДА!

Глава 8

   Вам,  конечно,  случалось  наполовину  проснуться  посреди   ночи   из-за
какого-то шума или же сна и попытаться снова заснуть, п