овторяя себе, что  на
самом деле вы спите... Вы тихо боретесь с реальностью, но понемногу она  все
более вырисовывается, и приходит момент,  когда  независимо  от  причины  вы
должны признать, что покой кончился.
   В этот момент со мной произошел аналогичный феномен. В ту секунду,  когда
я установил, что во флаконе простая  жидкость,  я  действительно  проснулся.
Почти не желая этого,  я  освободился  от  Мининого  колдовства.  Во  всяком
случае, от того, что теперь я называю ее колдовством.
   Все  необычные  детали,  до  этого  момента  заставлявшие   меня   только
хмуриться, приобрели свое полное значение, и яркий свет  осветил  мне  мозг.
Да, свет... Безжалостный, резкий свет, против жестокости которого  не  могли
бороться ни изворотливость ума, ни доводы сердца.
   Я медленно поставил  флакон  на  трельяж  и  вышел  в  коридор.  До  меня
доносился  странный  шепот  из  комнаты  Доминика.  Он   был   неразличимым,
приглушенным и хриплым. Мина  была  у  своего  сына.  Не  знаю,  о  чем  они
говорили, но я многое дал бы, чтобы это  узнать.  Я  решил,  что  если  этот
ночной разговор ускользал от меня, то другие станут более известными. В одно
мгновение у меня появилась  холодная  ясность  ума  и  коварный  план  начал
зарождаться в голове.
   Зайдя в комнату, я выключил свет, высоко  поставил  подушку  и,  скрестив
руки на животе, начал думать.
   Все это время меня окружала сплошная ложь. У  Доминика  не  было  вывиха.
Мина носила фальшивые, бесполезные очки. Она красила волосы  в  седой  цвет,
хотя на самом деле была блондинкой.  Она  притворялась,  что  лечит  сердце,
которое не болело, так как в бутылочке с лекарством была вода.
   Это была  видимая  ложь.  Та,  которую  можно  разоблачить  и  которую  я
разоблачил! Но была и другая.., более скрытая,  более  серьезная.  Я  должен
продолжать игру. Итак, Мина уверяла, что любит меня, но  на  самом  деле  не
любила. Она заверяла в своей признательности и...
   Холодный пот выступил у меня на лбу. Что означала история со страхованием
жизни? Почему она оформила страховой  полис  в  мою  пользу?  Какая  ловушка
скрывалась за этим? И тут я добрался до истины. Она была ужасна, и моя  кожа
догадалась о ней раньше меня. Это из-за нее меня пробрал ледяной пот.
   Полис был нужен для того, чтобы заставить меня сделать завещание в пользу
Доминика. Я был ошеломлен такой продуманной махинацией.  Нужно  было,  чтобы
Мина глубоко разбиралась в психологии,  чтобы  действовать  таким  косвенным
способом.  Она  раскусила  меня,  поняв,  что  я  человек  честный,  прямой,
откровенный. Она  знала,  что  я  расстроюсь,  узнав  о  ее  так  называемой
болезни...
   Мне было совестно принимать этот полис, я хотел его чем-то возместить.  И
СУЩЕСТВОВАЛ ТОЛЬКО ОДИН СПОСОБ ЭТО  СДЕЛАТЬ,  понимаете?  К  этому  способу,
который я должен был предложить сам, она подвела меня окольным путем. Да, ей
ловко удалось оставить инициативу за мной...
   Я с трудом проглотил слюну. Мое сердце бешено колотилось, нарушая  тишину
и оглушая меня своими ударами. С того  момента,  как  Мина  написала  первое
письмо, у нее в голове была лишь одна мысль: составить  завещание  в  пользу
сына. Итак, это сделано. Но и тогда волосы встали дыбом у меня на голове - я
был всего лишь на двенадцать лет старше Доминика... Из  чего  вытекало,  что
ПРИ НОРМАЛЬНОМ ХОДЕ СОБЫТИЙ моя кончина была бы не слишком удалена  от  его.
Значит, если  эта  женщина  пошла  на  замужество  со  мной,  чтобы  вырвать
завещание, то она это сделала потому, что знала, ЧТО Я СКОРО УМРУ.
   Я выпрямился на кровати, страх сдавил мою грудь. Я  широко  открыл  окно.
Природа  спала  под  светом  луны.  Вдали,  сквозь  раздетые  осенью  ветви,
поблескивал пруд, о котором я говорил.  Низко  нависшее  небо  было  покрыто
мелкими облаками. А морской ветер пах смертью.
   Смерть!
   МИНА ЗНАЛА, ЧТО Я СКОРО УМРУ, ТАК КАК ОНА ПЛАНИРОВАЛА МЕНЯ УБИТЬ!  ОНА  И
ЕЕ СЫН БЫЛИ УБИЙЦАМИ.
   Теперь, когда с формальностями было покончено, я  должен  был  исчезнуть.
Она не стала бы так просто продолжать платить  большую  сумму  страховки.  В
этот момент возле меня эти двое замышляли мою смерть.  Но  убить  меня  было
нелегко. Если моя смерть покажется подозрительной, то  подозрения  неизбежно
падут на них как на наследников...
   Я снова лег, сильно дрожа, меня  охватил  страх,  неизмеримый  страх.  Не
смерти, нет... Я боялся ИХ.
   Уснул я только на рассвете, когда на фермах закукарекали петухи.

***

   Когда я спустился, Мина натирала воском  мебель  в  салоне.  На  ней  был
передник, как у  горничной,  придававший  ей  немного  фривольный  вид.  Она
улыбнулась мне со счастливым видом и поцеловала в губы. Через окно я заметил
другого. Засучив рукава и распевая какую-то модную белиберду, он  работал  в
саду.
   - Ну что, месье лентяй, - спросила Мина, - вы знаете, который час?
   - Нет.
   - Одиннадцать. Это называется нежиться в постели!
   - Я не мог сомкнуть глаз, - пробормотал я, отводя  глаза.  Она  погладила
меня по щеке.
   - Тебе не хватало твоей женушки, Поль? У меня  было  желание  укусить  ее
так, как одна собака кусает другую, но она не обратила внимания на мой  злой
вид.
   - Доми тоже не мог уснуть. Я думаю, это к грозе...
   - Наверняка!
   - Представляешь, у него вдруг начались кошмары, Доминик стал  стонать.  Я
так разволновалась, что разбудила его.
   В этот момент я заколебался. Был солнечный день, в  небе  кричали  птицы.
Жизнь била ключом. Да, я засомневался в своих ночных выводах. Не сочинил  ли
я макиавеллевскую историю? Или  плохой  роман  ужасов?  Тот  факт,  что  она
призналась, что была в комнате сына, усиливал мои сомнения.
   - Твой завтрак готов. Хочешь, я  накрою  тебе  в  саду?  Там  ты  сможешь
погреться на солнце.
   Разве это были слова  женщины,  собиравшейся  вас  убить?  Я  внимательно
посмотрел на нее.
   - Что с тобой, дорогой? - забеспокоилась она. - Ты, кажется, не в себе? Я
был вынужден возразить.
   - Да нет, Мина... Немного одурел, вот и все. Я поцеловал ее, но  уже  был
менее чувствителен к волнам ее тела, менее восприимчив.

***

   После обеда Мина предложила мне прогуляться в деревню,  но  я  отказался,
сославшись на усталость. Она ушла одна. Доминик продолжал работать в саду, с
совершенно серьезным видом трогательным фальцетом он пел все  ту  же  глупую
песню.
   Оставшись дома один, я пошел  на  чердак  за  магнитофоном.  В  Африке  я
развлекался тем, что записывал на него шум леса, песни негров, зловещий  шум
воды во время сезона дождей. Здесь же эти звуки казались мне  мертвыми.  Они
потеряли свою душу.
   Магнитофон был в исправности, и у меня была чистая  бобина.  Вооружившись
дрелью, я вошел в комнату  Доминика.  Он  продолжал  работать  во  дворе.  Я
слышал, как время от времени он стучит лопатой о камень, очищая ее от корней
или жирных комков земли.
   Я просверлил дырку за лепным  орнаментом,  украшавшим  потолок,  просунул
шнур от микрофона через  отверстие  и  с  помощью  зажима  прикрепил  его  к
внутренней стороне орнамента. В каждом углу было по нише. В одну из них,  за
букет искусственных цветов,  я  положил  микрофон.  Не  зная  об  этом,  его
невозможно было обнаружить. Кроме того, нужно было очень внимательно искать.
   Поднявшись на чердак, подсоединил микрофон к магнитофону, поставил чистую
бобину, включил аппарат в розетку и настроил его на запись.  Затем  повернул
уровень записи до максимума, так  как  микрофон  был  очень  удален.  Я  был
наготове. Стоило только нажать на нужную кнопку  в  определенный  момент,  и
магнитофон сделает свою работу.
   Это была неоригинальная хитрость, которой часто  пользуются  в  шпионских
романах, но я имел дело не со шпионским романом. То, с чем я имел дело, было
гораздо серьезнее. Или меня преследует идея-фикс, которая  отравит  мне  все
удовольствие от жизни, или я действительно поплачусь своей шкурой.  В  любом
случае из этой ситуации нужно было выпутаться, и не  имело  значения,  каким
способом.
   Я ждал вечера.

Глава 9

   Чтобы увидеть...  Да,  ПРОСТО  ДЛЯ  ТОГО  ЧТОБЫ  УВИДЕТЬ  ЕЕ  РЕАКЦИЮ,  я
предложил Мине пойти в мою комнату или в ее. На самом деле у меня не было ни
малейшего желания заниматься, любовью. Она отказалась, просто указав пальцем
на третью комнату. Затем, как и накануне, закрылась у себя.
   Я не раздевался. Потушив свет,  усевшись  в  кресло  возле  двери,  сунул
сигарету в рот, но не зажег ее  и,  стараясь  унять  вновь  охватившую  меня
дрожь, стал жевать крошки табака.
   Если Мина сказала правду, то у нее не было никаких причин идти к  сыну  в
эту ночь. Но даже если  она  соврала,  то  я  не  понимал,  зачем  ей  нужно
приходить к  нему  в  это  время,  когда  у  нее  есть  тысяча  возможностей
поговорить с ним днем.
   И, однако...
   Что-то смутно говорило мне, что она пойдет!
   Сигаретная бумага прилипла к моим губам. Я  нервно  соскреб  ее  кончиком
языка. Некоторая вялость притупляла мое восприятие. Сон в этот вечер донимал
меня. В полутемной комнате я видел свою кровать, и мне хотелось броситься  в
нее, как в воду, чтобы забыться на несколько часов.
   Не знаю, сколько времени я просидел вот так в  кресле,  борясь  со  сном.
Вдруг  я  услышал  неуверенное  поскрипывание.  Удивительно,   как   скрипит
прекрасно смазанная дверь ночью.
   - Ну вот, - сказал я себе.
   Скользящие шаги, о которых я скорее догадался, чем услышал,  приближались
к моей двери. Я старательно, немного громче задышал, делая  вид,  что  сплю.
Скольжение, а может это было шуршание ткани,  затихло...  Послышался  щелчок
замка, скрип дверных петель. И затем чуть уловимое  -  но  я  знал,  что  он
раздастся - шушуканье...
   Тогда я открыл заднюю дверь, выходившую прямо на чердачную  лестницу,  не
опасаясь,  что  меня  могут  услышать  из  комнаты  Доминика,  так  как  она
находилась в другом конце коридора.  Однако,  перед  тем  как  подняться  на
крышу, я снял свои туфли. При бледном свете, проникавшем через  форточку,  я
включил магнитофон.
   Зеленый огонек, показывающий интенсивность звука, зажегся и начал мерцать
в темноте. Это слова,  которыми  обменивались  Мина  и  ее  сын,  заставляли
дрожать зеленый огонек. Охваченный  волнением,  я  долго  смотрел  на  него.
Иногда он останавливался, затем снова начинал мерцать, снова  останавливался
и снова начинал работать. От всего этого хотелось выть...
   На чердаке было душно, пахло пылью и старыми вещами. Под черепицей  нечем
было дышать. Я возвратился в свою комнату, оставив магнитофон делать грязную
работу стукача.
   На этот раз вместо  того,  чтобы  сесть,  я  подошел  к  окну  и  выкурил
сигарету. Когда она догорела, я зажег другую.  Так  прошло  больше  часа.  Я
смотрел на спящую природу, и ночной холод заставлял меня дрожать.  А  может,
это была тревога?
   Наконец Мина возвратилась в свою комнату, и я снова поднялся  на  чердак,
чтобы выключить магнитофон. Мое любопытство было таким сильным, что я  хотел
прослушать запись сразу же, но для  этого  нужно  было  принести  аппарат  в
комнату и отключить микрофон. А это был риск привлечь внимание Доминика.
   Терпение! Лучше дождаться завтрашнего утра.

***

   Трудно представить  более  грустно-комическое  зрелище,  если  можно  так
выразиться, чем Мину, с сосредоточенным видом  отсчитывающую  капли  воды  в
стакан с водой! Но самое невероятное, что она еще  нагло  скорчила  гримасу,
поглощая это питье.
   - Противно? - спросил я.
   - Ты не можешь себе представить. Нет, я представлял, представлял,  но  не
показывал виду. Завтрак подходил к концу. Доминику уже  надоело  копаться  в
земле, и он поставил свой мольберт  в  соседнем  лесу,  чтобы  приступить  к
созданию очередного шедевра.
   Я встал из-за стола. С тех пор как  я  открыл  глаза,  то  думал  лишь  о
магнитофоне и его таинственном содержимом. Я разнесу его  внутренности,  как
копилку, чтобы вытряхнуть из него слова.
   - Что ты собираешься делать утром, Поль?
   - Хочу навести порядок на чердаке.  У  меня  еще  много  нераспакованного
барахла в чемоданах.
   - Что тебе приготовить на обед, дорогой?  Ты  знаешь,  что  сегодня  день
мясника?
   - Как тебе будет угодно...
   Не о такой ли жизни я мечтал?  Не  такие  ли  фразы  создают  впечатление
безобидной и благополучной жизни? И однако...
   Она подошла ко мне, чтобы поцеловать. Но я резко отстранился, увертываясь
от ее губ.
   - Ты не хочешь поцеловать меня, Поль? Я сжал кулаки.
   - Ну что ты...
   Ее губы не имели привычного вкуса.
   - Ладно, - вздохнул я, - пойду поднимусь.
   К  счастью,  на  двери  чердака  была  защелка,  и  я  не  опасался  быть
застигнутым врасплох. Дрожа, я включил  магнитофон  и  стал  ждать.  Аппарат
бесстрастно начал крутиться с фразы:
   ".., о чем-то подозревает".
   Молчание, затем насмешливый шепот Доминика:
   "Ты думаешь?"
   Странный шум, который мог быть и поцелуем. И звучный голос Мины (наиболее
различимый) сказал:
   "Во всяком случае, будь осторожен, не противоречь ему..."
   Ему, то есть мне!
   Наступило более продолжительное, чем раньше, молчание.  Я  его  видел  по
зеленому индикатору.  Оно  проявлялось  в  неподвижности  огонька.  А  затем
магнитофон воспроизвел звуки, но это была не речь.  О  нет!  Только  шум....
Шум, который я знал, который узнавал... Звуки, которым я вначале не поверил.
Звуки, которые издают мужчина и женщина,  совокупляясь.  Были  слышны  скрип
матраса, вздохи, краткие восклицания... Прерывистое дыхание, поцелуи...  Вся
ярость неистовой любви.
   Я  не  поверил  своим  ушам.  И,  однако,  ошибки  быть  не  могло.   Это
прослушивание было невыносимым. Но, по мере того как длился небольшой сеанс,
я понял другую ложь, объяснявшую в какой-то степени все остальное:  Мина  не
была матерью Доминика. Мина была  совершенно  молодой  женщиной.  Любовницей
парня... Она присвоила себе  другое  имя,  чтобы  выйти  замуж.  Вдвоем  они
пустились в самую  безрассудную  авантюру.  Я  женился  на  ком-то,  кто  не
существовал или же ничего не знал об этом браке...
   После звуков любви наступила  долгая  тишина.  Я  решил,  что  магнитофон
открыл мне весь секрет, но в тот момент, когда  я  собрался  его  выключить,
снова начался разговор:
   "Мне нужно возвратиться в свою комнату!"
   "Но у тебя еще много времени, моя крошка!"
   Его крошка!
   "Нет, так будет благоразумнее. У этого идиота очень чуткий сон".
   Вы не поверите! Но это оскорбление было для меня еще  более  невыносимым,
чем все остальное. Продолжение я упустил,  настолько  сильный  охватил  меня
гнев. Я должен был перекрутить бобину, чтобы прослушать еще раз.
   "... Нет, так будет благоразумнее. У этого идиота очень чуткий сон".
   "Возможно, если бы он застукал нас в процессе..."
   (Тут  следовало  слово,  которое  правила  приличия  не   позволяют   мне
повторить.) ".., мы убедили бы его, что лечим ревматизм суставов".
   Она засмеялась. Этот смех изобличил ее презрение ко мне. Он был хуже всех
бранных слов, отвратительнее.
   Доминик подлил масла в огонь:
   "Этот парень, наверное, совсем слепой, если верит в твои сорок лет  Такая
прекрасно  сложенная  мамочка!  Сволочь!  Наверное,  мама  ему  никогда   не
рассказывала..."
   Затем раздался страстный поцелуй, тихий шорох открываемой двери,  которую
она, видимо, приподняла, чтобы та не заскрипела.

Глава 10

   Я вспомнил, как когда-то, очень давно, мама взяла меня с собой в магазин.
Мне было около пяти лет. Я не заметил, что она остановилась возле  какого-то
отдела, и мы потеряли друг друга. Я почувствовал себя  отчаянно  одиноким  в
толпе, где каждое лицо походило на отвратительную маску. И  вот  впервые  за
многие годы я ощутил такое же смятение.  Причиной  тому  была  магнитофонная
запись. После ее прослушивания мне показалось, что я второй раз потерял свою
мать.
   Словно автомат, я поставил магнитофон на прежнее место. Он вызывал во мне
чувство стыда. Эта квадратная коробка  была  свидетелем  всей  глубины  моей
драмы, ее материальным воплощением, такой же коварной, как она.
   Я постарался взять себя в руки. В Африке я принимал участие в  сафари,  и
никакая  опасность  не  могла  заставить  меня  отступить.   Напротив,   она
доставляла мне своего  рода  наслаждение.  В  последнее  же  время  сомнения
изматывали мне нервы. Но теперь, все узнав, спокойствие овладело мной как по
волшебству. Я приютил у себя негодяев, стремившихся меня убить. Такова  была
реальная ситуация.
   Я сел на чемодан возле окошка и приоткрыл  его,  чтобы  вдохнуть  немного
свежего воздуха. Мне предстояло выбрать одно из решений: либо тотчас  же  их
разоблачить и выдать полиции, либо ничего не говорить и ждать, пока  они  не
начнут действовать, а затем спутать им карты.
   Моя порывистая натура подталкивала меня к  первому  решению,  но  гнев  и
унижение советовали подождать. Я понимал, что ожидание" чрезвычайно  опасно.
По-видимому, у этих  негодяев  был  неплохой  план,  как  отправить  меня  к
праотцам. Я рисковал стать жертвой собственного бездействия. Нужно было быть
начеку.

***

   Во мне кипели новые чувства.  Моя  ярость  была  настолько  сильной,  что
вытеснила весь  страх.  Мне  было  наплевать  на  смерть,  лишь  бы  удалось
отомстить, ведь у одураченного человека в голове сидит только эта мысль.
   Спускаясь по лестнице, я чувствовал, как с каждым  шагом  во  мне  растут
ненависть и самообладание. Войдя в комнату, где Мина чистила овощи,  я  даже
смог улыбнуться.
   - Ну что, все разобрал? Я подошел к ней.
   - Закончу потом.  Только  что  вспомнил,  что  договорился  о  встрече  с
механиком в гараже, чтобы сменить амортизаторы.  Очень  тороплюсь,  обедайте
без меня.
   - Хочешь, я пойду с тобой, дорогой?
   - Нет. Тебе там будет скучно. Тем более что это на несколько часов.
   Я приподнял ей подбородок. Глаза у  нее  были  необыкновенно  искренними.
Никогда я еще не видел более спокойного и милого лица. Мина вселяла  в  меня
ужас и все-таки манила к себе. Но теперь это было иначе. Она манила  к  себе
так, как арена манит тореро.
   - Пока, дорогая. Кстати, любимая, надеюсь, что сегодня вечером...
   Она улыбнулась, и что-то похотливое промелькнуло в ее лице.
   - Прости, Поль, но присутствие сына... Скоро он  вернется  в  Париж,  вот
тогда... Наберись терпения.
   Слушая ее, я понял, что это "скоро" не сулит мне ничего хорошего.  Тяжело
вздохнув, как сильно расстроенный человек, я ушел.

***

   Через час я уже был  в  нотариальной  конторе,  чтобы  аннулировать  свое
завещание. Затем продиктовал другое, согласно  которому  оставлял  все  свое
имущество Африканским миссиям. Кроме  того,  я  вручил  нотариусу  письмо  с
пометкой  "Вскрыть  после  смерти",  в  котором  изложил  для  полиции   все
удивительные события, произошедшие со мной.
   Выходя из конторы, я был абсолютно спокоен. Новые распоряжения, которые я
сделал, повлияли на меня, как успокоительное лекарство. Теперь, если со мной
что-нибудь случится, ни Мина, ни ее сообщник не только ничего не получат, но
и попадут в скверную историю.
   Чтобы это отметить, я отправился в кафе и выпил подряд две порции  виски,
совершенно не заботясь о своей печени. Впрочем, я достаточно оберегал  ее  в
последнее время, чтобы она простила мне эту выходку.
   Виски благотворно  подействовало  на  меня.  Я  еще  раз  проанализировал
ситуацию.  Итак,  у  меня  было  доказательство  того,  что  Мина  не   была
Анной-Марией Гризар, на которой я официально женился. Следовало прежде всего
выяснить, кем же она была на самом деле и существовала ли где-нибудь женщина
с таким именем. Но для этого мне нужны были время и полная свобода.  Что  же
сделать, чтобы получить и то и другое, не вызвав подозрений у  Мины?  Хитрая
бестия уже почувствовала напряженность в моем отношении к ней, не зря же она
давала наставления Доминику.
   И тогда мне в голову пришла идея. Я отправился на почту и послал Бертону,
своему помощнику по Ба