тонал, распрямляясь после чемодана,  Сергей  Ильич,  прикусив
губу, массировала руки и нот Ольга. Сомсику было легче всех: угревшийся  в
специальном мешке под платьем Валечки, он  так  и  продолжал  мирно  спать
калачиком - укол должен был действовать еще  около  суток,  только  каждые
четыре часа надо было еще вводить питательный раствор, да время от времени
греть бедного пса - лучше всего на чьем-нибудь животе - все это по  совету
какого-то знакомого ветеринара Сергея Ильича, который, кстати,  и  шприцем
ссудил, и нужными растворами...
     Ольга представила, что сейчас испытывает мать, - прикусила  губу  еще
сильнее - коробка хоть и была самым  просторным  из  всех  их  передвижных
вместилищ но все равно для ста семидесяти пяти  сантиметров  и  семидесяти
пяти килограммов Елены Валентиновны места там было сверхъестественно мало.
     В дверь постучали: "Чайку?" - "Благодарю вас, мы уже легли", - томным
голосом без пяти минут молодой матери ответила Валечка. Гена тем  временем
быстро распаковывал сумку - тащил оттуда и распихивал по  углам  фирменные
тряпки. Сергей Ильич примерился: вроде бы получалось улечься под скамью, в
пространство, остающееся от ящика для багажа. Если закрыть потом чемоданом
- спрятаться  можно.  Ольга  сумела  полностью  улечься  в  антресоли  над
коридором, да еще прикрыться  запасными  одеялами  -  если  специально  не
заглядывать,  ничего  не  заметишь.  Передохнули.  Сергей  Ильич,   трижды
извинившись, выкурил  полсигареты  -  больше  не  мог  терпеть.  Потом  он
повторил инструктаж для девушек, шаг за шагом порядок  их  действий.  Гена
тем  временем  проверил  свое  изумительное  оружие,   вынул   из   обоймы
патроны-пугачи, выбрасывающие длинное пламя, оставил только с парализующим
газом, потом еще раз осмотрел главное - дурацкий корпус от  автомобильного
аккумулятора с водопроводным вентилем и множеством  свисающих  проводов  -
вся эта бутафория была выкрашена в  милитаристский  цвет,  темный  хаки  с
тревожно-багровыми обводами.
     Было уже начало первого ночи, вагон утих.  Валечка  взяла  полотенце,
сверху платья накинула широкий халат, подложила подушку - пошла  вроде  бы
умыться и через пять минут привела скрюченную Елену Валентиновну, заслоняя
ее полами халата. Наконец улеглись - Гена на полу, Сергей Ильич и Валечка,
обнявшись,  чтобы  не  свалиться,  -  на  одной  полке,   Оля   с   Еленой
Валентиновной  -  на  противоположной.  Сомсика  пристроили  на   столике,
обложили подушками. Елена Валентиновна почти ничем не соображала,  заснула
сразу же и только постанывала во сне - голубые  таблетки  действовали,  но
затекшее в коробке тело ныло. Оля лежала с открытыми  глазами,  глядела  в
потолок, по которому проносились тени от бегущих за окном фонарей.  Ей  не
было страшно, она верила в то, что  завтра  все  закончится  благополучно,
будто предстояло самое простое дело - вроде не  слишком  сложного  школьно
экзамена, не опаснее.  Думала  она  о  той  жизни,  что  должна  наступить
потом... Гена вытянулся,  насколько  позволяло  место,  на  спине,  закрыл
глаза, несколько раз глубоко  вдохнул  по  какой-то  специальной  системе,
расслабился - и через пять минут уже глубоко спал. Сергей Ильич и  Валечка
шептались неслышно, одним  дыханием  в  ухо,  посреди  ночи  Валечка  тихо
заплакала, и  Сергею  Ильичу  стало  нехорошо  -  прижало  сердце,  но  он
справился - осталось только ощущение непоправимой беды. Время  от  времени
мимо пролетали освещенные станционные  строения,  длинные  рампы,  высокие
ворота депо, зеленые  вокзальные  фасадики  с  полуколоннами  и  надписями
каким-то специальным железнодорожным шрифтом - прямыми черными буквами.  С
воем оставался позади несчастный маневровый тепловоз, ванн неохотно плыл в
сторону на стрелке,  ярко  вспыхивала  черт  ее  знает  с  какой  стати  и
срочности ночная сварка - и снова становилось темно  в  душном  купе,  еще
темнее, чем было, и уносились назад невидимые в  темноте  деревья,  пустые
бесснежные  окоченелые  пространства,  сильно  уже  прихваченные   поздней
осенью, и поезд колотился о рельсы тряской и тяжелой змеей - как колотится
о проселок цепь, тянущаяся по невниманию  возницы  за  лихо  раскатившейся
телегой. Снова вспыхивал проносящийся свет, снова  плотнела  тьма,  и  они
уезжали все дальше и дальше - от той жизни, что все-таки была, к той, что,
может быть, будет...
     Утром Гена сам сходил за чаем - жена  плохо  себя  чувствует,  лежит,
ничто ей не мило... Весь вагон сочувствовал. Валечка  действительно,  пока
дверь  в  купе  была  приоткрыта  -  запертая  все  время  могла   вызвать
подозрение, приходилось все учитывать - лежала под одеялом. Рядом  с  нею,
старательно укрывшись с головой, примостилась  Елена  Валентиновна,  никто
особенно беременную не рассматривал,  не  удивлялся  тому,  что  она  едва
умещается на полке. Сомсик перед самым рассветом  очнулся,  чуть  было  не
начал скулить - Гена очень ловко сделал ему еще один укол со снотворным, а
потом - еще, поддерживающий работу сердца  и  питательный.  Сергей  Ильич,
пока было открыто купе, маялся под скамьей, Ольга довольно свободно лежала
на антресоли. Потом снова заперли дверь, отдыхали, а ближе к вечеру  стали
готовиться.
     Прежде всего на столике установили аккумуляторный корпус, провода  от
него провели в пустые багажные ящики под полки, к  водопроводному  вентилю
сел Сергей Ильич  -  вид  у  него,  в  темных  очках,  черном  свитере,  с
растрепанной седой шевелюрой был достаточно  решительный.  Оля  и  Валечка
переоделись в  железнодорожную  форму,  кокетливо  надвинули  пилоточки  -
проводницы международного поезда получились отличные. Гена  сменил  обувь,
вместо туфель надел удобнейшие старые кроссовки,  газовый  пистолет  сунул
сзади за пояс брюк, под куртку.  Сергей  Ильич  посмотрел  на  часы:  "Ну,
господа, храни нас Бог, через четыре часа Вадул-Сирет, начали".
     И Гена  пошел  в  служебку.  Было  около  пяти  вечера,  едва  начало
смеркаться.
     Гена вернулся через три с половиной минуты.  "Ну?"  -  тихо  спросила
Елена Валентиновна. О ней все как-то забыли, ее просто  везли  как  ценную
вещь, оберегая. "Все в порядке, Елена Валентиновна,  -  с  легкой  одышкой
ответил Гена, - без крови". Он проделал все строго  по  плану  -  просунул
голову в дверь служебки, сказал "Добрый вечер", тут же, прикрыв рот и  нос
платком, предварительно смоченным тут же, из титана, выстрелил вглубь купе
- хлопок  газовой  игрушки  и  без  грохота  колес  был  бы  едва  слышен.
Отшатнувшись, резко закрыл дверь, взял стакан, стал наливать воду:  кто-то
прошел в уборную. Через минуту, снова  прикрывшись  платком,  скользнул  в
служебку, заперся изнутри,  открыл  окно,  девушек-проводниц,  сползших  в
обмороке на пол вялыми кулями, быстро связал  полотенцами,  рты  перетянул
подвернувшимися  под  руку  наволочками  -   на   верхней   полке   лежали
неиспользованные комплекты  постелей.  Обеих,  словно  нетяжелые  поленья,
положил на верхнюю полку, привалил постелями и матрацем...
     Теперь настало время для Валечки  и  Ольги.  Выглянули  в  коридор  -
пусто. Пошли по  купе.  Валерика  пониже  надвинула  пилотку,  говорила  с
пойманным еще при посадке у проводницы мягким "г" - очень похоже.  А  свет
Гена еще из служебки по всему вагону переключил на малый, многое умел Гена
- в том числе и работать  проводником  пассажирского  вагона...  И  форма,
кое-как, на живую нитку сшитая  Валечкой  по  результатам  ее  собственных
наблюдений  -  два  раза  ездила  специально  к  варненскому   поезду,   к
отправлению, приглядывалась, искала подходящую синюю ткань, - теперь ни  у
кого подозрений не  вызвала.  Валечка  шла  от  двери  к  двери,  говорила
вполголоса одно и то же: "Хто захрыцю, паспорта, будьте так  любэзненьки!"
Ольга  молча,  держась  в  тени,  складывала  паспорта   стопкой,   локтем
придерживала под жакетиком газовый пистолет, теперь он был нужнее им,  чем
Гене. Так обошли весь вагон, поезд тем временем давно уже миновал станцию,
до которой были билеты у Гены и Валечки, и вошел в запретную для них  всех
приграничную зону. Оля и Валечка сели в  служебке  рядышком,  стараясь  не
слышать, как на верхней полке кто-то, кажется, ворочается и стонет.  Поезд
уже вкатывался тем временем на  станцию,  на  перроне  в  густых  сумерках
замелькали зеленые фуражки, проехала мимо окна крупная надпись "Интурист".
Самое страшное начиналось, и только теперь Оля почувствовала,  как  ужасно
может быть то, что случится через несколько минут.  В  купе  Сергей  Ильич
отчаянным шепотом будил Елену Валентиновну - она ничего не могла  с  собой
поделать,  глаза  слипались,  голубые  таблетки,  в  течение  двух   суток
принимаемые регулярно, давали себя знать непредусмотренным  образом.  Гена
догадался - схватил шприц, вкатил  прямо  через  брюки,  в  которых  Елена
Валентиновна ходила практически всегда,  забыла  уже,  как  и  надевают-то
юбку, укол, ввел то  же  стимулирующее  средство,  которым  поддерживалась
жизнь Сомсика, -  неожиданно  подействовало,  Елена  Валентиновна  немного
оживилась...
     Тем временем Валечка, как положено,  перекрыла  переходы  в  соседние
вагоны и открыла тамбур. "Новенькая?" - спросил,  взлетая  по  ступенькам,
перетянутый, как танцор, сержант. "Ну", - ответила Валерика. Ольга  молча,
строго по плану, протянула пачечку паспортов. Сержант покосился на нее: "А
разноску по купе?"  "Вот  же  и  тая  разноска,  под  хазэтой,  -  тут  же
вывернулась из-под его локтя Валечка, актерских данных у нее оказалось  не
на кордебалет в Станиславского, а на  хорошую  Сатиру.  -  Вот  же  и  тая
разноска, товарищ сержант!" Сержант хмыкнул,  взял  по  форме  заполненную
бумажку, паспорта, вышел. "Хто желает похулять - пожалуйста, будэмо  через
час на этой же пути!" - прокричала Валечка в коридор.  Пассажиры  повалили
на вокзал к сувенирным киоскам и  буфетам,  Сергей  Ильич,  Гена  и  Елена
Валентиновна сидели в закрытом купе с задернутыми  занавесками.  За  окном
переговаривались рабочие, вагон дернулся, недолго проехал,  встал,  что-то
лязгнуло, вдруг железные  балки  за  окнами  плавно  поехали  вниз,  потом
вернулись на место - все, узкая колея, Европа!..
     Когда дверь купе с грохотом откатилась, и на пороге появился стройный
сержант со словами: "Попрошу всех  на  минуту  выйти..."  -  Сергей  Ильич
сидел, сжимая вентиль, Гена тоже сидел, направив на дверь ствол не слишком
внушительной даже на вид  газовой  забавы,  Елена  Валентиновна  лежала  у
стены, за мужчинами  -  так  было  задумано.  "Товарищи,  вас  же  нету  в
разноске..."  -  растерянно  проговорил  сержант.  "Быстро   зовите   сюда
начальника наряда, но не поднимайте тревогу - я взорву вагон", - негромко,
но очень внятно сказал Сергей Ильич. В то же мгновение  Гена  увидел,  что
сержант подносит к губам висящий на запястье свисток -  Об  этих  свистках
все было известно заранее, пограничники пользуются ими,  когда  отправляют
осмотренный  поезд,  но  никто  не  мог  предположить  в  сержанте  такого
упрямства - и Гена, спиной упершись в стенку купе,  над  сжавшейся  Еленой
Валентиновной,  а  правой  рукой  -  в  угол  столика,  прыгнул,  выбросив
вперед-вверх  левую  ногу.  Сержант  рухнул  в  коридор,  зеленая  фуражка
покатилась  по  белой  холщовой  дорожке.  Второй  пограничник  недоуменно
выглянул из соседнего купе, но Гена уже был в коридоре - перепрыгнул через
лежащего, ровно сложенными пальцами ткнул розоволицего ефрейтора точно  на
сантиметр выше пряжки тугого ремня, ефрейтор открыл рот еще шире,  вдохнул
со всхлипом  и  упал  на  сержанта,  окончательно  перегородив  проход.  В
соседнем купе раздался визг, Сергей Ильич тут же рванул книзу  раму  окна,
закричал так, что слышно было наверняка  во  всех  концах  перрона:  "Если
ровно через пять минут поезд не  двинется  в  сторону  границы,  я  взорву
вагон! Вагон эсвэ заминирован и  будет  взорван,  если  нас  не  пропустят
беспрепятственно через границу!  Я  требую,  чтобы  немедленно  установили
связь с румынскими пограничниками, по ту сторону границы нас должна  ждать
машина с запасом бензина! Через пять минут поезд должен отправиться!"
     Сергей Ильич замолчал, и стало слышно, какая тишина  установилась  на
станции   -   с   дальних   перестановочных   путей   доносились    голоса
перекликающихся вагонников, да диспетчер охнул прямо в громкую связь:  "Ох
ты, етит твою так..." Тем временем Гена уже подтащил к двери вагона одного
за другим пограничников, оба еще не совсем очухались, но на всякий  случай
были перетянуты по локтям собственными ремнями -  дембельскими,  кожаными.
Осторожно, прикрываясь вагонной дверью,  Гена  потихоньку  спихнул  их  на
перрон. К ним тут же бросились солдаты и капитан. У обоих связанных кобуры
были пусты. "Капитан!" - раздался голос  Гены  из  тамбура.  Офицер  резко
выпрямился, завел руку за спину - к оружию. В раме  двери  стоял  насмерть
перепуганный,  на  глазах  трезвеющий  мужчина  в  шикарном  тренировочном
костюме и шлепанцах, аккуратно подстриженные, с  красивой  сединой  волосы
его,  кажется,  стояли  дыбом,  полноватые  гладкие  щеки  прыгали  -  рот
кривился, как у собирающегося зареветь ребенка. "Капитан! - снова раздался
голос Гены из-за спины человека в  тренировочном  костюме.  -  Перед  вами
секретарь Краснопресненского райкома КПСС города Москвы, направляющийся  в
братскую Болгарию на отдых..." Все, кто на станции, в поезде, в вокзале  в
эти минуты тишины услышал сказанное, вздрогнули  -  всем  показалось,  что
человек творит, улыбаясь. "Капитан, - продолжал Гена, -  я  снова  доверяю
свою жизнь партии.  В  спину  товарища  секретаря,  прямо  в  его  усталую
поясницу упираются два отлично вычищенных вашими подчиненными  "макарова".
Отправляйте поезд, капитан, если вам дорога жизнь отличного  коммуниста  и
отзывчивого человека. Он полностью сочувствует нашей просьбе, можете  сами
спросить...  И,  пожалуйста,  поменьше  формализма  в  занятиях  с  личным
составом физической подготовкой!"
     И еще более жуткая тишина повисла над станцией. Несчастный  секретарь
открыл и закрыл рот, издав  едва  слышный  писк,  в  котором  можно  было,
прислушавшись, угадать слова  "Ради  Христа!.."  -  и  откуда  вспомнилось
убежденному атеисту? "Дайте еще десять минут, - закричал хрипло капитан, -
необходимо прицепить локомотив!" После недолгой паузы ответил  ему  Сергей
Ильич - он тоже хрипел, первым криком сразу же сорвав глотку:  "Не  больше
пяти! Не морочьте нам голову, локомотив давно готов, а прицепить  можно  и
за пять! Через пять  минут  я  все  здесь  взорву,  клянусь,  капитан!  Вы
понимаете, что теперь нам терять уже нечего!" И опять  пауза.  "Хорошо,  -
закричал  офицер,  -  поезд  сейчас  отправится,  локомотив  уже  подают!"
Последнее его слово заглушил довольно  сильный  удар  -  будто  на  перрон
рухнуло небольшое дерево. Капитан дернулся, обернулся  назад  всем  телом.
Гена едва  заметно  выглянул  из-за  плеча  колеблющегося  на  совсем  уже
нетвердых ногах функционера, и даже Сергей Ильич чуть отодвинул  занавеску
- любая  неожиданность  могла  мгновенно  изменить  ситуацию.  Но  событие
произошло незначительное  -  просто  повалилась  в  обморок  восьмипудовая
дама-таможенница, стоявшая на  протяжении  всего  происшествия  за  спиной
одного из пограничников и, наконец, не выдержавшая наплыва  впечатлений  и
переживаний из-за небывалого срыва в выполнении ее обязанностей,  -  вагон
СВ так и остался недосмотренным...
     В  ту  секунду,  когда  кто-то  из  пограничников  попытался  поднять
тяжеловесную  защитницу  государственных  экономических  интересов,  поезд
вздрогнул от толчка и прицепленный локомотив пронзительно и долго загудел.
Общее внимание сразу отвлекло от  таможенницы,  Гена  напрягся  за  спиной
секретаря, Сергей Ильич от напряжения сам едва не потерял сознания.  Елена
Валентиновна, как-то  вяло  -  голубые  таблетки,  да  и  общее  состояние
последних месяцев все-таки сказывались -  рассеянно  реагирующая  на  все,
вдруг спросила у Сергея Ильича нелепо спокойно и громко: "Одного не  пойму
- зачем надо было Оле и Валечке подменять проводниц? В этом  был  какой-то
особый смысл?" От изумления Сергей Ильич едва не потерял дара речи - более
неподходящего момента  для  бессмысленных  вопросов  нельзя  было  выбрать
специально. "Мама, - зашипела Ольга  -  да  ты  что?!  Они  же  следят  по
билетам, чтобы не имеющие права не ехали в пограничную зону... И вообще  -
нашла ты время!.." Поезд опять дернулся, опять долго  и  протяжно  загудел
тепловоз, с соседнего пути ему откликнулся другой, откуда-то повалил белый
пар... Сергей Ильич мельком подумал: "Чего они разгуделись, обычно так  на
станциях не гудят..." - что-то в этом было  тревожное,  но  мысль  тут  же
ускользнула, потому что с перрона раздался крик капитана: "Отправлять!"  -
тут же стоящий рядом с ним солдат резко засвистел в  свой  свисток.  Поезд
медленно тронулся, с подножек вагонов, идущих перед СВ, посыпались солдаты
в зеленых фуражках, было видно, как они спрыгивают  на  перрон,  делан  по
инерции пару шагов в сторону движения... Мимо них плыл бедный секретарь, в
полуобмороке цепляющийся за поручень.
     Через пятнадцать минут поезд, - может, впервые в истории не до  конца
осмотренный, и против воли властей - пересек границу великой страны.
     Вдоль  румынской  платформы  выстроились  перекрещенные  ремнями,   в
высоких ботинках солдаты.  В  руках  у  них  были  направленные  на  поезд
десантные "калашниковы". Едва вагон СВ поравнялся с  платформой,  раздался
усиленный репродуктором голос с шепелявым акцентом: "Внимание, террористы!
Автомобиль  находится  на  станции!  Автомобиль  для   вас   на   станции!
Правительство социалистической Румынии гарантирует  вам  безопасность!  Вы
без опасности направитесь в Австрию! Избегайте  кровопролития,  автомобиль
на перроне!" Поезд остановился, ни одна дверь не открылась. Солдаты стояли
неподвижно, в одном месте в их строю был  разрыв  метров  в  пить  -  там,
развернутый  к  ведущему  куда-то  в  степь  шоссе,   стоял   микроавтобус
"фольксваген". Быстро темнело, над станцией зажглись редкие желтые фонари.
Через приоткрытое окно  раздался  резкий  крик  Сергея  Ильича:  "Солдатам
отойти на сто метров, убрать  оружие!  Отойти  на  сто  метров,  иначе  мы
взрываем вагон и все вокруг!" Репродуктор кашлянул и затих. Минуту  спустя
раздалась команда, румынский офицер пробежал  вдоль  строя,  вдруг  ударил
кого-то из солдат кулаком по  лицу  -  у  того  слетела  пилотка.  Шеренга
развернулась кругом, солдаты закинули автоматы  стволами  вниз  за  спину,
перестроились в колонну и протопали с платформы, плотным  квадратом  стали
за маленьким вокзалом. Тогда дверь вагона растворилась, из нее, спотыкаясь
и теснясь,  выдавилась  какая-то  странная  группа.  Когда  все  оказались
снаружи, стало понятно, почему они двигаются так неуклюже: туго  связанные
полотенцами рука к руке  люди  образовали  кольцо,  в  середине  которого,
сильно согнувшись, шли Елена Валентиновна с  собакой  на  руках,  Ольга  с
газовым пистолетом, направленным на ближайших к ней заложников, Валечка  и
Гена с готовыми к стрельбе "макаровыми" и  Сергей  Ильич,  тяжело  хромая,
несущий  громоздкую  коробку,  от  которой  в  вагон  тянулись  постепенно
разматывающиеся провода. Опять раздался крик - на этот раз это  был  голос
Гены: "Мы отключим взрыватель, только сев в машину!  Мы  заберем  с  собой
четырех заложников! Они будут освобождены после переезда в Австрию! Никому
не двигаться - взрыватель не отключен!" Кольцо людей  медленно  топталось,
постепенно приближаясь к автомобилю. Вот они  уже  рядом,  вот  уже  Гена,
поднырнув под связанные руки, резко открыл сдвижную  дверь  микроавтобуса,
вот уже Елена Валентиновна в машине, Ольга, Валечка... "Ну, вот и все",  -
подумал Сергей Ильич, и ему показалось, что зри  они  все  так  боялись  -
почти