л.
     Состав  не  спеша  выкатился  из-за  поворота.   Одинаковые   вагоны,
выкрашенные школьной коричневой краской. Некоторые  с  открытыми  дверьми.
Зашипел, остановившись.
     - В этот давай! - Радецкий ткнул рукой на ближайшую теплушку.
     Через пару минут они сидели в совершенно пустом вагоне. Правда, вагон
уже  нельзя  было  назвать  пустым:  в  нем  находился  ящик,  вещмешок  и
сопровождающие этого груза. Если бы у них и не было этого груза - они  все
равно остались бы сопровождающими. Эта профессия - просто образ жизни. Они
сопровождали бы друг друга,  воспринимая  друг  друга  как  груз,  который
необходимо доставить получателю.
     - Все равно околеем! Эта теплушка вполне может  заменить  холодильный
вагон! - Радецкий недовольно рассматривал щели в деревянных стенах.
     - Надо развести огонь, спички есть.  -  Турусов  подошел  к  стене  и
отломал две поперечные доски, явной пользы от которых в принципе не  было.
Накрошив их перочинным ножом, чиркнул спичкой и присел в середине  вагона,
протянув руки к крошечному шепотливому язычку пламени.
     - Профессор, не узнаю я тебя! Повзрослел, что  ли?  Или  притворяться
перестал? Другой ты какой-то...
     - Нет, - отогреваясь, Турусов потирал руки.  -  Это  у  меня  приступ
мужественности, точнее мужицкости. Скоро  пройдет.  Такое  уже  было  раз,
когда я в селе впервые дрова топором колол.
     - Ты меня успокоил! - ухмыльнулся Радецкий. - Очень уж тебе не пляшет
такая грубая роль, тем более, что  я  ее  уже  играю.  Умный  должен  быть
слабым. Запомни: умный должен быть слабым! И  молчаливым!  Ты  никогда  не
сможешь испугать человека,  зато  сможешь  убить  его.  Мне  вот  напугать
кого-то ничего не стоит, а убивать, чувствую, будет тяжелее. Извини, что я
тебя слегка препарировал: так мне легче будет с тобой дальше ехать,  а  то
слишком уж ты непредсказуемым стал. Плохо это.
     - Жалко, здесь ни купе, ни окошка. Не теплушка это! Большой ящик  для
перевозки крупного песка... - слова Турусова  звучали  неуверенно,  словно
боялись, что в последний момент он решит не произносить их.
     - Да, - согласился Радецкий, покосившись на маленький костер. -  Надо
согреться.
     Он тоже присел у огня и они молча  стали  греть  руки,  колени,  нос,
словно им захотелось пропитаться  этим  огнем  насквозь.  Не  было  слышно
поезда. Только попискивали, загораясь, тоненькие щепки.
     Следующим утром они проснулись в своем вагоне. Туда  же  перекочевали
за ночь ящик и вещмешок. Поезд  полз  как  улитка,  изредка  и  безуспешно
пытаясь разогнаться.
     Радецкий и Турусов проснулись одновременно и сразу, без единого слова
взялись  за  приготовление  завтрака.  В  обязанности   Турусова   входило
заваривание чая, все остальное (обычно под "все остальное" подразумевалось
открытие консервной банки) висело на Радецком.
     - У нас никакой крупы не завалялось? - пробормотал Радецкий,  копаясь
в мешке с  продзапасом.  -  Нет,  ничего  нет...  Все  Клавдия  Николаевна
сготовила... жалко.
     - А ты что, кашу бы сварил? - удивился Турусов.
     - Почему нет?
     Турусов пожал плечами.
     - Слушай, профессор. Хотел я тебе одну вещь сказать... в том  смысле,
если ты действительно ничего не знаешь. Так вот, помнишь, говорил  я,  что
двенадцать лет сопровождающим езжу?
     - Ну?
     - Все эти двенадцать лет я в этом вагоне ездил  с  еще  одним...  Его
забрали: тронулся на почве ящичков. Решил  как-то  ночью,  когда  я  спал,
вскрыть их. Видно, часа два мучался, но не вышло ничего, а  под  утро  его
забрали. Прямо на ходу. Я только глаза продер - вижу,  как  его  двое  под
руки в проем тащут. Зима была, утро темное. А те  три  фигуры  как  сейчас
помню, хотя, может, даже меньше секунды видел их.
     - Зачем ты мне это говоришь?
     -  Хочу,  чтобы  у  тебя  все  в  порядке  было.  Очень  ты  мне  его
напоминаешь. Это ведь только наивные  думают,  что  человек  рождается,  а
потом умирает. Ты-то уже знаешь, что  можно  не  умереть,  а,  к  примеру,
пропасть, исчезнуть, уйти... Еще неизвестно, что лучше.  Притом,  вряд  ли
кого-то удивит,  что  ты  пропал:  сотни  и  тысячи  пропадают,  пропадают
по-разному. И по своей воле, и по чужой. Видел  же  в  городах  объявления
"Найти человека"? Вот и этот, хозяин вещмешка, тоже ушел  и  не  вернулся.
Официально день его смерти совпадает с днем его исчезновения.  А  ведь  он
еще лет сорок, а  то  и  больше  может  где-нибудь  жить.  Просто  захотел
умереть, не умирая. Что-то вроде социальной смерти. Липовый труп.
     Радецкий нагнулся, подтащил к себе вещмешок и высыпал все, что в  нем
было, на пол.  Тетради,  кулек  с  мылом  и  что-то  хорошо  запакованное,
размером с том большой советской энциклопедии, и толстый бумажник.  Именно
к нему, к бумажнику,  первым  делом  потянулась  крепкая  рука  Радецкого.
Деньги, мелкие бумажки, квитанции посыпались на  откидной  столик.  Громче
шлепнулась синяя книжка-удостоверение.
     - Познакомимся... - Радецкий бросил хитрый  взгляд  на  напарника.  -
Симпатичный парень... Физическая лаборатория ПГП-0007, инженер-конструктор
Смуров  Александр  Петрович,  1942  года  рождения.  Вот  так!   Постоялец
"Факела", владелец люкса с ванной и  цветным  телевизором.  Кстати,  денег
маловато для  деньгодобытчика:  двадцать  шесть  рублей  и  все  в  мелких
купюрах. Странно. Там такие не добывают.
     - Дай-ка мне ту книгу! - Турусов указал на упаковку.
     Радецкий живо нагнулся и  подал  ее  напарнику,  лежавшему  на  своей
верхней полке, а сам принялся изучать бумажки  и  квитанции  из  бумажника
Смурова Александра Петровича.
     Сверху через минуты три раздался возглас удивления.  Радецкий  задрал
голову, но его ожидания увидеть спешащего сообщить ему нечто напарника  не
оправдались. Турусова не было видно. Радецкий недовольно  поднялся,  залез
ногами на свою полку и заглянул к напарнику.
     - Что там у тебя? Что за книга?
     - Это не книга... - почему-то извиняющимся тоном ответил Турусов.
     - А что?
     - Кажется, магнитофон...
     - Фирмовый, японский?
     - Нет, похоже на что-то самодельное.
     - А ну вруби его! Я уже забыл, что где-то есть музыка. Тут один  стук
колес.
     Турусов  внимательно  рассмотрел  аппарат,  пытаясь   разобраться   в
функциях различных кнопок и тумблеров. Интуиция подсказала ему, что нажать
надо на кнопку, расположенную в стороне от других.  Магнитофон  заработал.
Из внутреннего динамика вырвался  шум,  шипение  дошло  до  свиста,  потом
смолкло. Четкий мужской голос заявил о своем присутствии.
     "...об этом давно, с  тех  пор,  как  мне  стали  известны  некоторые
подробности. Удалось мне встретиться с двумя бывшими  сопровождающими.  Ни
они, ни я так и не поняли по какой причине их сняли с маршрута. Официально
- проводили на пенсию по состоянию здоровья. На всякий случай  привожу  их
адреса: Чихарев Ефим Петрович, г.Судак, ул.Приморская 32, Смолин Александр
Николаевич г.Кемерово,  ул.Заводская  11,  кв.6.  Их  длительные  рассказы
принесли, к сожалению, слишком мало пользы, но я уверен, что расспрашивать
их следовало методически, помогая им вспоминать забытые случаи  и  детали.
Кроме того, возможно, отрицательную роль сыграл диктофон, находившийся  на
виду. Единственным своим достижением я считаю изъятие ящика 1784, но и это
дело мне не удалось довести до конца. Мне не удалось вскрыть  ящик.  Кроме
того, было неразумно с моей стороны оставаться на маршруте после похищения
ящика. Возможно, меня выдал напарник. После того,  как  во  время  таежной
бури мне, арестованному, удалось бежать и выйти к факелу, я слишком  много
времени потратил на поиски ящика, сброшенного на ходу той же ночью за  час
до моего ареста. Позже, когда я нашел его, мне показалось,  что  ящик  был
подменен, но утверждать этого я не могу. Во  время  своего  пребывания  на
"Факеле" мне удалось узнать много интересного, в том числе встретился я  и
с человеком, который, как оказалось, знал немало о существовании ящиков  и
маршрутов.  Наряду  с  явной  ложью  и  фантазированием,  в   его   словах
встречалась и правда. Расслабившись, я рассказал ему о существовании ящика
1784. Несколько дней спустя исчез этот человек, потом пропал ящик. Все мои
многолетние усилия идут к полному краху. Если некому будет остановить этот
состав, некому будет вскрыть груз  и  показать  его  всем  -  жизнь  людей
потеряет как минимум половину своего  смысла.  Говоря  это,  я  исхожу  из
мысли, что в каждом человеке живут или  должны  жить  две  мудрости:  одна
врожденная, вторая - приобретенная. Груз, о котором я говорю,  скрывает  в
себе вторую, наиболее  важную  мудрость,  скрывает  в  себе  результаты  с
первопричинами..."
     - Выруби! - приказал Радецкий. - Или поставь лучше кассету  с  другой
стороны.
     - Здесь нет кассеты,  -  еще  раз  внимательно  осмотрев  магнитофон,
сказал Турусов.
     - А как же он, черт побери, себя записал?
     - Это не твой напарник, который чем-то  на  меня  похож?  -  негромко
спросил Турусов.
     - Нет. У того и фамилия была  другая,  и  голос.  И  ящик  у  нас  не
пропадал... - Радецкий отвечал неуверенно. - А интересный магнитофончик  у
него, без ленты. Сразу видно, что физик. Сам, наверное,  придумал.  Дай-ка
взгляну!
     Турусов без видимого энтузиазма, даже скорее  с  недоверием  протянул
аппарат напарнику.
     -  Неплохая  штучка.  Научиться  бы  еще   пользоваться   ею,   путем
эксперимента...
     - Не стоит! - прервал его Турусов.
     - Почему не стоит?
     - Во время эксперимента ты можешь повредить запись.
     - А что тебе пользы с этой записи?
     - Верни магнитофон! - потребовал Турусов.
     - На!
     Турусов  завернул  аппарат  в  вафельное  полотенце,  положил   между
подушкой и стеной служебного купе и задремал.
     Проснулся ночью от храпа Радецкого. Тихонько слез с полки,  прихватив
магнитофон, и прокрался на цыпочках в грузовую часть к ящикам. Спрятавшись
за самым большим из них, он нажал кнопку.
     "...долго раздумывал о том, почему его пытаются увезти, спрятать,  но
поймал себя на мысли, что  прежде  всего  надо  выяснить,  кто  его  хочет
спрятать и кому этот груз так мешает. Важно было бы также  узнать,  откуда
он поступает, где запаковывается и все прочее,  связанное  с  отправкой  и
загрузкой в пути, ведь только в наш вагон во время маршрута неизвестно как
попали три ящика..."
     В аппарате что-то заскрипело, возник шум,  напоминавший  радиопомехи.
Турусов попробовал несколько раз нажать уже опробованную  кнопку.  Наконец
шум исчез.
     "...за время следования по маршруту сделал  несколько  остановок,  из
которых лишь одна приходилась на город. Это была станция "Выборг", но ехал
он к этой станции какой-то неизвестной железной дорогой. Я слишком  хорошо
знаю отрезок Ленинград-Зеленогорск-Выборг, много  раз  ездил  по  нему  на
электричке. В этот раз мы ехали целый день, но ни одной станции не  минули
и выехали со стороны железнодорожного тупика. Удалось мне выяснить, что  и
раньше составы, в которых был подобный груз, часто заезжали в  Выборг.  Из
этого можно было бы сделать два вывода: возможно, где-то в районе  Выборга
находится место, где хранится или готовится к отправке этот груз,  или  же
часть этого груза перевозится  через  границу,  так  как  Выборг  является
чем-то вроде железнодорожного переезда между СССР и Финляндией. Во  втором
случае  можно  предположить,  что  отправка  и  все  остальные  процедуры,
проводимые с  грузом,  дело  рук  определенной  группы  людей,  занимавших
ответственные посты в разные отрезки новейшей истории нашей страны. Однако
и во втором случае мои собственные выводы не кажутся мне  убедительными  -
если это дело группы людей, то перевозка такого груза за границу явно не в
их интересах. Возможно, эта перевозка в интересах  противоположной  группы
людей, которые также занимали  различные  ответственные  посты,  а  теперь
хотели бы предать огласке некоторые негативные  факты  деятельности  своих
бывших коллег. Бесспорно лишь  то,  что  эти  ящики  существуют,  что  они
постоянно находятся в дороге. Любые попытки решить эту задачу теоретически
очень утомляют меня  и,  увы,  ни  один  из  возможных  ответов  не  имеет
преимуществ перед другими..."
     Аппарат замолчал. Турусов еще минуты три мучил кнопку,  расположенную
в стороне от других, но ничего не добился и лег спать.
     Проснувшись, он слез со своей полки и увидел  Радецкого,  внимательно
изучавшего внутренний мир беспленочного магнитофона.
     - Ну что, записывает? - поинтересовался Турусов.
     - Он вообще не пашет. Я думал - батарейки сели, но в нем  и  батареек
нет.
     - Наверно, поломался, - покачал головой Турусов.
     - Ну и черт с ним! - Радецкий разогнул спину.
     Турусов глянул в окошко.
     - Кажется, Сибирь мы уже проехали, - сказал он.
     - Все может быть.
     - Послушай, Радецкий, а можно будет еще  парочку  остановок  сделать,
таких как у "Факела"?
     - Что, понравилось? Конечно, можно,  если  дурью  больше  маяться  не
будешь. Если Сибирь проехали, значит, скоро в Карелии будем.
     Турусов очень обрадовался приближающейся Карелии,  не  утруждая  свой
мозг попытками понять непостижимую логику их маршрута.
     - Карелия - край  роскошный!  -  продолжал  Радецкий.  -  А  перешеек
Карельский! А Выборг! Это песня! - он причмокнул губами от  предвкушаемого
удовольствия.
     В Выборг состав въехал как в тишину.  Ни  стука  колес,  ни  скрежета
вагонных буферов слышно не было.
     Ночь, спресованная густая темнота, которая, казалось,  сопротивляется
движению поезда.
     Ни звезд, ни уличных фонарей.
     Город выглядел покинутым, очень давно покинутым.
     Беззвучно остановились.
     Радецкий откатил дверь.
     - Красота! - он выглянул из вагона.
     - Что-нибудь видно? - удивленно спросил Турусов.
     - Ни хрена не видно!
     - А причем тогда красота?
     - Как раз при этом. Темень красивая. Вот смотри: протягиваю руку и...
нет ее, не вижу! Ты где-нибудь еще такую темноту встречал?
     - Нет. Туман такой видел.
     - Туман? У каждого второго в  голове  такой  туман,  а  темень  такая
только здесь может быть, в Выборге. Когда ветра нет, или ветер из  Швеции.
Так, будем выбираться?
     - А куда пойдем? - поинтересовался Турусов, подойдя к проему вагонной
двери.
     - Мы пойдем не куда, а откуда: отсюда пойдем. Надо только  хорошенько
закрыть вагончик - здесь не  Сибирь,  соблазнится  еще  кто-нибудь  нашими
ящичками на свою голову...
     - Ты уже был здесь?
     - Раз десять. Но учти - город не  знаю,  ни  магазинов,  ни  улиц.  Я
только ночью бывал.
     Они  соскочили  на  платформу,  задвинули  дверь.  Радецкий   нацепил
амбарный замок и опечатал вагон.
     Стоя рядом, они не видели друг  друга.  Ощущение  было  действительно
странным. И воздух этой выборгской ночи казался тяжелым. Для  того,  чтобы
выдохнуть его из легких, Турусову приходилось даже мышцы живота напрягать,
словно он собирался запеть оперную арию.
     - Дай-ка сориентироваться... - забормотал  Радецкий,  оглядываясь  по
одинаково темным сторонам. - Нам, кажется, туда.
     Шли они медленно, не видя друг друга и не видя земли под ногами.
     - Здесь очень забавные домики есть, - сказал Радецкий. - Я помню одну
светлую ночь. Я тогда был с... бывшим напарником и  мы  встретили  пьяного
таможенника. Если б он не был пьяным, нам, конечно, нельзя было  б  с  ним
говорить, а  так  мы  представились  какими-то  туристами  -  кстати,  это
напарник меня тогда подбил, ведь это категорически запрещено, -  и  таскал
нас этот таможенник по всему городу. Помню, что  центральная  улица  здесь
односторонняя, то есть, дома только с одной стороны - то ли четные, то  ли
наоборот, только нечетные, а с другой стороны - парк. И улица эта сразу из
центра в лес уходит...
     - А куда мы сейчас идем? - воспользовался паузой Турусов.
     - Куда придем, туда придем. Главное, к шести утра вернуться к вагону.
Да, тут еще крепость Свеаборга есть... Черт возьми! Я же совсем забыл о...
     - Что?
     - Так, - Радецкий затараторил взволнованным голосом. - Погуляешь сам,
встретимся у вагона без пяти шесть... или я тебя раньше найду!
     Турусов услышал шаги убегающего напарника.
     Ночь. Темень. Тишь.
     И один человек в городе, которого не видно.
     Если б хоть фонарик был.
     Турусов потоптался на месте и повернул назад,  боясь  затеряться.  По
его подсчетам прошли они с Радецким не больше километра, при  этом  никуда
не сворачивая.
     Он шел медленно, без ориентиров. Шел больше часа.
     Он уже понял, что прошел мимо поезда, если вообще в самом  начале  не
сбился с дороги. Надо было ждать рассвета, ждать  утра.  Но  и  тогда  еще
неизвестно как ему найти свой состав: не  на  вокзале  же  он  стоит,  его
дожидаясь.  Может,  на   какой-нибудь   "Выборг   -   сортировочная"   или
"Выборг-товарная".
     Часа три спустя темнота посторонилась и на небо  забралась  аккуратно
обрезанная половинка луны.
     Турусов  резко  оглянулся  и  увидел   ГОРОД.   Спящий,   недвижимый.
Выползающий старенькими двух-трех этажными домиками  к  заливу,  по  глади
которого кокетливо пролегала лунная дорожка, приглашавшая в путь,  зовущая
за невидимый в лунном свете горизонт.
     ГОРОД был маленьким. Он, казалось, весь  собрался,  столпился  домами
вокруг человека, словно не человек разглядывал город, а наоборот -  здания
подползли  поближе,  чтобы  полюбопытствовать:  кто  это  ночью  пришел  и
остановился здесь, в Выборге.
     Луна быстро  забиралась  под  купол  неба,  словно  появилась  она  с
опозданием и теперь пыталась нагнать время. Вот-вот она заскользит вниз по
другой стороне невидимого купола и исчезнет, уступая место солнцу. И вдруг
вокруг  бесшумно  закружился  туман,  будто  кто-то  тушью   замазал   все
изображения. Опять зрение оказалось бесполезным даром.
     Турусов забеспокоился. Как вернуться к поезду - он не знал. В то, что
Радецкий сам его разыщет - не верилось. Стали одолевать  сомнения:  уж  не
специально ли убежал его напарник, чтобы  отделаться  от  Турусова,  чтобы
одному ехать навстречу истории в вагоне с этим таинственным грузом. Может,
именно  поэтому  и  пропал  бывший  напарник   Радецкого,   предшественник
Турусова?
     От всего этого веяло  мистикой.  Турусов  отмахнулся  от  мистических
размышлений. Он вспомнил о конкретности всего сущего, он вспомнил о  своих
бывших сотоварищах, которым  теперь  сочувствовал,  и  которые  к  мистике
относились куда благожелательнее,  чем  он.  У  всякой  реальной  истории,
реальной ситуации обязательна реальная конкретная развязка, финал, который
расставляет все на свои места, так, чтобы после окончания  одной  реальной
истории могла начаться вторая. Впрочем, такая последовательность могла  бы
доказать реальность и самой ИСТОРИИ как науки, но в  этом  случае  Турусов
пользовался, пожалуй, единственным постулатом,  на  котором  держится  вся
"логика" церкви. "Кредо квиа абсурдум" -  этот  "аргумент",  родившийся  в
противовес всяким  научным  доводам,  помогал  отстаивать  любую  заведомо
субъективную точку зрения, независимо от вопросов, которых она касалась.
     Но ночь продолжалась. Туман рвался в  клочья  и  серожелтыми  пятнами
колыхался вокруг Турусова, растерявшегося и не знавшего  пути.  На  минуту
показалось, что стоит лишь разогнать руками  эти  туманные  клочья  и  все
прояснится, все появится  наяву.  Возникнет  из  темноты  поезд,  найдется
убежавший Радецкий. Но минута  прошла  быстрее  обычного  и  снова  пришла
растерянность. Протянув правую руку  вперед,  Турусов  медленно  поплыл  в
тумане. Ориентироваться было не на что, ни  звуков,  ни  огоньков.  Только
земля под ногами, да и не земля, а булыжная мостовая, мокрая и скользкая.
     Турусов для пущей уверенности протянул вперед и вторую  руку,  и  его
десять  пальцев  превратились  в  этой  кромешной  тьме