а? - обрадовался старик. - Конечно! Это его  сын.  У  него  еще
один был, младший, но тот оболтус ему всю карьеру  попортил  в  году  этак
шестьдесят восьмом. А Сашка, помню, был головастый...
     - Вот те на, - подумал Турусов. - Значит, не зря сын Смурова пустился
на поиски ящиков.
     - А прошлое Смурова здесь тоже есть? - спросил сопровождающий.
     - А как же! Это же фигура:  с  тридцать  седьмого  был  председателем
спецколлегии Верховного Суда. Удивительной  справедливости  человек.  Меня
раза три спасал. Все дела сам проверял, никому не доверял ставить точку на
приговоре. Ну, так я вас убедил?
     - В чем?
     - Вы, молодой человек, должно быть, уже забыли с чего я начинал и что
я вообще здесь делаю. Меня интересует конкретно вот этот ящик.
     Турусов задумался.
     - И что вы станете с ним делать? - наконец спросил он.
     - А это как мы с вами договоримся. Можно  просто  вскрыть.  Я  заберу
оттуда кое-что, остальное заберете вы. Вы можете сразу стать  богатым  или
известным. Вам могут заплатить и в валюте, и  в  рублях.  Это  зависит  от
выбранного вами покупателя. Можем, как я  уже  говорил,  сбросить  ящик  в
шахту, не вскрывая.
     - А за что мне могут заплатить "в  валюте  или  рублями"?  -  Турусов
пристально посмотрел в глаза старику.
     - За что? За историю.
     Турусов пожал плечами.
     - Все несколько проще, чем  вы  думаете,  молодой  человек.  Попробую
объяснить вам еще раз. Если вы продаете историю здесь, то, соответственно,
покупатель ее уничтожает. Потому, что покупатель должен  быть  максимально
заинтересованным. Если же вы продаете историю за валюту - это значит,  что
она идет не на уничтожение, но  на  сенсацию  -  то  есть,  на  формальное
уничтожение первого покупателя. И тех, и других  покупателей  легко  можно
найти в Выборге. Если  же  вы  извращенный  имматериалист,  то  вы  можете
безвозмездно отдать груз той или другой стороне, в зависимости  от  вашего
отношения к истории и ее последствиям.
     - Нет истории, - негромко проговорил Турусов, вспоминая свои споры  с
Радецким.
     - Науки пока действительно нет, - кивнул старичок. - А  вот  описание
событий,  факты,  фамилии  личностей  -  все  это  есть.  И  не  всех  это
устраивает.
     Позже Турусов никак не мог заснуть. Он  ворочался  на  своей  верхней
полке, заглядывал вниз на давно уже спящего Радецкого, у которого за время
сна выросла густая рыжая щетина. Смотрел в  противоположный  угол  вагона,
где между двух больших ящиков на одном маленьком, подстелив  свой  бушлат,
сидя спал персональный пенсионер огромного значения.  Старичок  напоследок
разговора, глянув  на  Радецкого,  сказал,  что  "летаргическое  состояние
крайне полезно для обреченных организмов". Произносил он  эти  слова,  так
разукрасив их вещей интонацией, словно бы и в самом деле пророчествовал. А
потом, буквально через пару минут, снял старенький бушлат, постелил его на
"ТПСБ-1748", уселся и захрапел.
     Сначала Турусов думал, что не может заснуть  из-за  этого  храпа,  но
вскоре храп перешел в редкое  пофыркивание  и  Турусов  перестал  обращать
внимание на посторонние звуки.
     Он снова заворочался и неожиданно  услышал  скрип:  дверь  их  вагона
медленно откатилась и в проеме возникли три фигуры в плащах и шляпах.  Они
прошли вглубь. Один зажег фонарик и нащупал лучом Радецкого.
     - Поднимайтесь! - властно  сказал  один  из  трех,  наклонившись  над
сопровождающим.
     - Он в летаргии, - ответил выглянувший сверху Турусов.
     - В летаргии? - недоуменно переспросил мужчина.
     - Это болезнь психики,  при  которой  человек  может  не  просыпаться
несколько лет.
     - И кто же это его так?  -  мужчина  выпрямился  и  смотрел  в  глаза
Турусову.
     - Старик один... - автоматически ответил Турусов и тут же понял,  что
сказал что-то не то. - Точнее, это же болезнь... не инфекционная...
     - Ладно заикаться. Слезайте вы! - строго взглянул на него мужчина.
     Турусов спустился, поправляя очки.
     - А! Мы уже у вас были как-то.  Помню.  Тут  все  в  порядке?  Все  в
сохранности?
     - В общем, да...
     Мужчина осветил грузовую часть вагона  и  присвистнул  от  удивления,
увидев спящего персонального пенсионера.
     - А это что за гость? - он перевел взгляд  и  луч  фонарика  на  лицо
Турусова.
     - Сам залез... - начал испуганно  оправдываться  тот,  не  соображая,
почему он так боится этих трех пришельцев. В прошлый раз они унесли  ящик,
вели себя как-то странновато, но тогда они  не  вызывали  у  него  чувства
страха.
     - Проверьте! - негромко приказал двоим  собеседник  Турусова,  махнув
рукой в сторону старичка.
     Двое подошли к  ящикам.  Был  слышен  их  шепот  между  собой,  потом
донеслось невнятное бормотание уже проснувшегося, но ничего не понимающего
старика.
     - Кто вы такой? - громко и недовольно спросил у него мужчина.
     -  Я  персональный  пенсионер  огромного  значения...  -  затараторил
вставший на ноги старик.
     - С какого года на пенсии?
     - С сорок восьмого.
     - Иван Петрович, - главный повернулся к одному из своих помощников. -
Как там у нас с пенсионерами сорок восьмого?
     Иван Петрович, внешне ничем не  отличавшийся  от  других  пришельцев,
достал записную книжку, полистал, подсвечивая себе фонариком, потом поднес
ее к глазам - видно, имел близорукость.
     - Пенсионеры сорок восьмого,  пятьдесят  пятого,  шестьдесят  первого
досрочные.
     - Вот видите, товарищ пенсионер! - нехорошо улыбнулся главный.  -  Вы
не доработали. А что же вы делаете здесь?
     - Подвезти попросил... - залепетал не на шутку перепуганный старичок.
     - Хо-хо-хо! - расхохотался главный.  -  Вам  известен  маршрут  этого
поезда? Так, куда же вы собрались на нем подъехать?
     Старик глубоко вздохнул, нахмурился и уставился в пол.
     - Иван Петрович! - снова обратился  главный  к  своему  помощнику.  -
Проверьте как там с ящиками обстоит. Все ли на месте?
     Иван Петрович снова направился в угол. Луч его фонарика  пробежал  по
стенке вагона, опустился на груз.
     - Если бы я вам поверил, мне было бы очень горько разочаровываться! -
сказал главный пенсионеру. - Но, слава богу, я давно уже никому  не  верю,
поэтому и разочарований никаких. Вы здесь хотели что-то выкрасть. Я в этом
больше, чем уверен. Вы, я попрошу, не спешите рассказывать мне правду. Мне
легкая правда не нужна. Вы должны будете выстрадать  право  рассказать  ее
мне, вот тогда и у вас, и у меня возникнет огромное чувство облегчения.  А
теперь вы пойдете с нами.
     - Леонид Михайлович! - послышался радостный голос Ивана Петровича.  -
Наш пенсионер спал на ящике "ТПСБ-1748"!
     - Вот как? - мужчина, командовавший этим ночным парадом,  на  секунду
задумался. - Ну вот  и  ответ.  Но  не  считайте,  что  вы  уже  в  чем-то
признались. Право на признание надо выстрадать!
     Турусов  стоял  и  слушал,  как  завороженный,  слова  этого  ночного
распорядителя, обладавшего удивительной твердости голосом и  умевшего  так
интонационно разбить каждое предложение, что,  казалось,  откуда-то  свыше
простым смертным диктуются величайшие законы.
     - А ящик придется тоже забрать, -  как-бы  сожалея,  покачал  головой
Леонид Михайлович.  -  Иначе  мы  не  сможем  сравнить  будущее  признание
пенсионера с исторической правдой.
     Третий гость, еще не проронивший ни слова и молча стоявший посередине
вагона, аккуратно взял на обе руки ящик, как берут неопытные  папаши  свое
дитя, и почти торжественно подошел с ним к открытой двери.
     Иван Петрович, крепко держа под руку персонального  пенсионера,  тоже
направился к выходу.
     Главный, Леонид Михайлович, без единого слова  пожал  руку  Турусову,
пожал - как клещами сдавил. Пристально глянул сопровождающему в глаза.
     - И все-таки, - сказал, - если этот не  проснется  в  ближайшие  дни,
подумайте о кандидатурах на место  сопровождающих...  Составьте  список  с
адресами. В следующий раз дадите лично мне в руки.
     Стук  колес  ворвался  в  уши  Турусова  после  этих   слов   Леонида
Михайловича. Турусова словно с неба опустили, или разбудили резко. Четверо
уже собирались выйти на ходу из вагона в темноту этой  вечной  ночи,  куда
они всегда уходят и откуда всегда возвращаются.
     - Постойте! - выкрикнул Турусов, почувствовавший, что какой-то важный
вопрос остался нерешенным.
     Те обернулись в медленном плывущем движении, и вдруг цепким кошмарным
эхом зазвучал в вагоне крик. Он метался по вагону несколько долей секунды,
царапая и заставляя кровоточить уши, и  резко  исчез,  словно  выскочил  в
открытые двери и его смело встречным ветром.
     Турусов широко открыл глаза. У дверей,  обернувшись  к  нему,  стояли
трое в плащах и шляпах.
     - Что вы хотели? - спросил главный.
     - А ящик? Как с ящиком... он же в накладной...
     - Не волнуйтесь, - посоветовал главный. - Может быть, я верну его вам
в следующий раз. Обидно, что он не успел выстрадать право на  признание...
- последняя фраза уже не касалась Турусова. Она была сказана себе, четко и
негромко.
     Трое вышли в темноту, наполненную до краев шумом идущего поезда.
     Турусов задвинул  двери  и,  прислонившись  к  ним,  замер,  чувствуя
опустошенность и свою собственную ничтожность в  этом  излишне  конкретном
мире.
     Утро застало Турусова спящим на соломе в совершенно незнакомом вагоне
довоенного образца. Под головой - его же вещмешок. Пахнет коровником.
     Турусов проснулся бодрым, но сразу сник, увидев,  где  он  находится.
Поезд шел очень медленно.
     Турусов порылся в  вещмешке.  Обрадовался,  найдя  там  магнитофон  и
бумаги Смурова,  которые,  как  думал  сопровождающий,  еще  пригодятся  и
помогут внести ясность в какую-либо будущую темноту.
     Вагон был узким и коротким. В обеих стенках  было  по  два  маленьких
решетчатых окна. Турусов прильнул к стеклу и обомлел: вагончик толкали  по
рельсам несколько крепких невзрачно одетых мужчин. Турусов расслышал чужую
незнакомую речь.
     Вдруг вагончик натолкнулся на что-то и от удара Турусов грохнулся  на
деревянный пол. Падая на спину, он выставил назад  локти,  чтобы  смягчить
удар, и правым выбил прогнившую доску. Локоть ушел вниз.
     В углу вагончика открылась  маленькая  дверца  и  внутрь  возбужденно
заскочил парень лет двадцати пяти, светловолосый  во  всем  клетчатом.  Не
обращая внимания на  Турусова,  он  жадно  осмотрел  все  стены,  потрогал
потолок, потопал по скрипящему полу, проверяя состояние досок. Потом  стал
у окошка и кому-то помахал рукой.
     В вагон зашла молодая  женщина  с  яркорыжими  кудрями.  Она  так  же
возбужденно оглянулась, потом обняла парня и поцеловала его. Они о  чем-то
заговорили, перебивая друг друга и спеша сказать как можно больше,  словно
у них был введен особый комендантский час,  после  которого  разговаривать
запрещалось.
     - Что это за язык? - думал Турусов. - Куда я попал? Еще не хватало за
границей оказаться!
     Парень внимательно посмотрел на  сопровождающего,  как  будто  только
сейчас его увидел, и что-то сказал ему, ехидно улыбаясь.
     Турусов развел руками.
     Парню понравился жест и он снова заворковал со своей женщиной.
     - Вы русски? - вдруг спросила она.
     - Да. - Турусов улыбнулся. - А вы откуда знаете русский?
     - Мы его учили в школе.
     - А где я нахожусь? - обеспокоенно спросил Турусов.
     -  Это  Латфия,  -  ласковым  бархатным  голосом  ответила   женщина,
поглаживая  парня  по  светлым  волнистым  волосам.  -  Кенгаракс.   Очень
латфийская Латфия... Исвините, но это уше наш вагон.
     - Как ваш? - поразился Турусов.
     - Мы сдесь будем жить, -  немного  смущенно  улыбнулась  она.  -  Это
Кенгаракс.
     Она так возвышенно произносила это странное слово "кенгаракс", словно
оно обладало магической силой и было ответом на все мировые вопросы.
     Парень подошел, взял Турусова за локоть и повел к двери.
     - Вы увидите, - в спину сказала женщина.
     Турусов выглянул и действительно увидел.
     Перед ним длинными бесконечными составами стояли такие  же  вагончики
на ржавых рельсах узкоколеек. И колеса этих вагончиков намертво приржавели
к рельсам, а из труб, которыми вагончики заглядывали в небо, валил  дымок,
как из зимних избушек. Между вагончиками на  натянутых  веревках  сушилось
белье. Какая-то женщина в пуховом платке шла с ведром к колонке, у которой
уже стояла маленькая очередь в пять-шесть  человек.  И  к  каждой  входной
дверце вагончиков было пристроено деревянное крыльцо.
     Парень  с  гордостью  обвел  жестом  руки  эти  обжитые   составы   и
удивительно мягко и нежно произнес: "Кенгаракс".
     - Ви нам помошете немношко? - женщина дотронулась до плеча Турусова.
     - Конечно, - автоматически ответил завороженный сопровождающий.
     - У нас почти нет мебели, - женщина показала рукой куда-то влево.
     Они спрыгнули на землю.
     Турусов увидел, что вагончик уткнулся буферами в своего же, но  более
обжитого, собрата. На соседнем белой краской было выведено: "169 ul. Раvla
i Кlаvdii". Светловолосый  парень  принес  жестянку  с  краской  и  кистью
написал на бывшем вагончике Турусова "ul. Раvla i Klavdii, 170".
     Женщина, отбросив свои огненно рыжие кудри назад,  отошла  к  дереву,
под которым стоял стол, несколько стульев и трюмо с высоким зеркалом.
     Мужчины занесли мебель в вагончик, а женщина принялась примерять ее к
стенам и окнам своего нового жилища. Прошло не меньше двух  часов,  прежде
чем она осталась довольна. Трюмо теперь  окончательно  стояло  между  двух
окошек с правой стороны, а свет на зеркало падал из двух окошек, тех,  что
слева. В левом же углу поставили стол и два  стула,  а  другие  два  стула
поставили рядом друг с другом в  противоположном  углу  спинками  к  узкой
поперечной стенке. После  этого  парень  и  рыжеволосая  женщина  сели  на
стульях рядом. Он с  любовью,  бережно  взял  ее  ладонь  в  свою.  И  они
замолчали, замерли.
     Турусов любовался ими  минут  пять,  пока  не  задумался,  что  может
обозначать их парное молчание, их неподвижность... Потом ему стало  не  по
себе и он, спрыгнув на землю, неспеша пошел вдоль жилых составов.
     Дорогу  перебежала  стая  ребятишек,  гнавшихся  за  черной   кошкой.
Впереди, прихрамывая, шел лысоватый мужчина. Он  что-то  бурчал  себе  под
нос. Турусов поровнялся с ним и услышал  чистую  русскую  речь.  Лысоватый
шептал:  "Боже  мой,  как  хорошо!  Как   все   прекрасно   здесь!   Какая
благодать!.."
     - Извините, о чем вы? - Турусов  вопросительно  сквозь  стекла  очков
глянул на случайного спутника.
     - Да вы посмотрите вокруг! Пустыня! А  здесь  оазис  гармонии!  Сущий
рай! Живут люди,  любят  друг  друга  так,  как  нигде  не  любят.  Каждый
остановил свой поезд и сделал его своим домом. Они же творят свою судьбу и
никакое общество им не помеха!
     От  восторженности  спутника  Турусову  стало  грустновато.  Пустыня!
Какая? Где? Что он имеет в виду? Духовную пустыню,  в  которой  мы  живем?
Место действительно странное, и люди в нем... И название - КЕНГАРАКС...  А
улица называется именами Клавдии и Павла... Явно русские имена.
     - Извините, а вы не знаете, кто такие эти Клавдия и Павел? -  спросил
Турусов.
     - Как  же!  Странно,  что  вы  не  знаете!  Вы  же  русский  человек!
(прозвучало с упреком) Эти люди, Клавдия и  Павел,  мать  и  сын-академик,
величайшие  русские  интеллигенты,  подвижники  новой  жизни!  Павел,  сын
Клавдии, передал жителям Кенгаракса огромные суммы денег, все свои  премии
и сбережения, которые сюда несколько раз привозила  Клавдия,  мать  Павла,
святая  старушка,  искренне  верующая  в   великую   силу   милосердия   и
человеколюбия. А как все символично: русские интеллигенты отдают последнее
ради блага чужой нации! И не подумайте, что эти люди - жители Кенгаракса -
не оценили величайший душевный  подвиг  удивительной  русской  семьи!  Они
установили недалеко от центральной водозаборной колонки маленькую  каплицу
святой Клавдии и чтут ее, как свою благодетельницу. Жаль, что  сам  Павел,
сын Клавдии, еще ни разу не побывал в созданном с его помощью  Кенгараксе.
Он очень далеко, и как настоящий русский интеллигент-ученый, до  фанатизма
предан науке...
     - "Здесь русским духом пахнет", - вспомнилась  строка  из  сказок,  и
Турусов поежился, словно налетел холодный ветер.
     Они шли к началу улицы Клавдии и  Павла,  вдоль  бесконечных  обжитых
вагончиков.
     Спутник Турусова все славословил и славословил великую русскую семью,
будто эти двое восстановили  мир  и  процветание  в  какой-нибудь  далекой
туземной стране. Турусов слушал уже не так внимательно, как по-началу.
     Впереди показался просвет - заканчивались вагончики и начиналось поле
перепаханного синезема.
     - А вот и каплица! - спутник потащил Турусова под  руку  к  маленькой
часовенке. Там висела фотографическая икона в старинном  окладе,  под  ней
горели свечи.
     Подойдя ближе, Турусов протер очки, чтобы получше рассмотреть святую,
и  тут  его  прошиб  пот:  с  фотографической  иконы   на   него   глядело
действительно добродушное, светящееся смиренностью лицо Клавдии Николаевны
-  старушки,  ехавшей  с  ними  в  гостиницу   "Факел"   к   сыну   Павлу,
профессиональному деньгодобытчику.
     Турусов оторопело уставился  на  икону,  а  перед  глазами  пробегали
воспоминания о том, как они втроем: Турусов, старушка и  Радецкий,  кушали
свежесваренную кашу в своем родном вагоне, а рядом, в  противоположном  от
служебного купе углу, стоял сопровождаемый груз, которого теперь  лишились
и Турусов, и Радецкий.
     - ...она приедет скоро, - договорил спутник.
     - Кто? - снова вернулся в действительность Турусов.
     - Клавдия, - взволнованно произнес лысоватый.
     - И что будет?
     - Крестный ход вдоль улиц Кенгаракса во главе с живой Клавдией. Потом
она посетит каждый дом-вагончик и выслушает просьбы  и  трудности  каждого
нашего жителя, чтобы потом выполнить все пожелания и  сделать  нашу  жизнь
еще краше...
     - Так вы тоже здесь живете! - кивнул, задумавшись, Турусов.
     - Конечно. Я Клавдию знал еще тогда, когда ни  одного  Кенгаракса  не
было. Я здесь вроде  мэра-любителя.  Пока  нет  Клавдии,  я  тоже  собираю
просьбы  и  пожелания,  записываю  их  аккуратно  и  потом   отдаю   нашей
заступнице. А она-то уж...
     - У вас есть история? - внезапно перебил его Турусов.
     - А зачем она нам. Мы сегодняшний хлеб сегодня едим. А  история,  она
для тех, кто вчерашним живет...
     Со  стороны  поля  подул  ветер  и   сразу   почувствовался   немного
горьковатый запах земли. Ветер освежил Турусова.  Он  отошел  от  каплицы,
стал на краю поля и увидел далеко-далеко на горизонте дома и деревья.
     - Что там? - спросил он у спутника.
     - Рига, - холодно ответил тот.
     - Спасибо, - механически  произнес  Турусов  и,  утопая  в  синеземе,
проваливаясь по колено в похотливо-болотное месиво, пошел  через  поле,  к
домам и деревьям.
     - Стойте! Куда вы! - кричал в спину случайный спутник. - Не приносите
себя в жертву! Вы не перейдете этого поля!
     - Ну это мы еще посмотрим! - упрямо подумал Турусов. - Мы еще не одно
поле перейдем!
     Каждый шаг  давался  с  трудом.  Казалось,  что  стоит  остановиться,
присесть или прилечь на синезем - и уже никогда не встанет Турусов,  чтобы
идти дальше: отберет его земля от других досрочно и прорастет сквозь  него
семя, и сам он пустит корни, самые длинные из  которых  достигнут  неба  и
нефти. И  объединит  он  корнями  своими  всю  землю,  себя  же  при  этом
потеряв...
     Жирная земля, отливавшая синевой, громко чавкала, все глубже и глубже
заглатывая ноги Турусова и вовсю стараясь "укоренить"  его,  не  дать  ему
сделать следующий шаг.
     Приближалась Рига. А сил уже не было,  и  Турусов  то  и  дело  падал
вперед, выставляя ладони, которые  уже  сделались  черными  от  в