раждебной
черно-синей земли.
     Из поля он выбрался на четвереньках разбитым и  обессиленным,  словно
во время шторма волна на берег выкинула.
     Выбрался, прилег на траву и тотчас заснул.
     Как раз всходила луна.
     В шесть утра по кромке поля твердой уверенной поступью шел мужчина  в
темном костюме с красной повязкой дружинника на рукаве. Шел, напевая  себе
под  нос  "Катюшу"  и  с  опаской   поглядывая   на   раскинувшееся   поле
перепаханного синезема, которое он охранял.
     Сон его  не  донимал,  мысли  тоже  не  донимали.  Самочувствие  было
отменное и аппетит нарастал с каждым шагом, хотя до смены и завтрака  было
еще долго.
     Увидев лежащего на земле мужчину, дружинник прибавил  шагу.  То,  что
лежащий был жив, подтверждало легкое покашливание сквозь сон,  наверно  от
сырой ночной земли. В принципе дружинника не интересовало - был ли он пьян
или же избит. Первым,  на  что  обратил  внимание  дружинник,  были  следы
незнакомца, оставшиеся глубокими бороздами в синеземе.
     - Дармоед! - злобно прорычал дружинник,  рассматривая  удаляющуюся  в
другой конец поля пунктирную линию следов.
     Он поддел носком ботинка плечо Турусова и попробовал  развернуть  его
на спину.
     Турусов вяло приподнял голову и с трудом привстал.
     - Ползи откуда приполз! - внятно, на чистом  русском  языке  произнес
мужчина с красной повязкой.
     - Что вы говорите? - Турусов протер опухшие глаза.
     - Еще и русский! - сплюнул дружинник. - Давай отваливай на свой  край
поля, кенгараксовец вшивый!
     -  Я  не  кенгараксовец...  -  Турусов  поднялся  на  ноги  и   сразу
почувствовал легкое головокружение.
     - А кто же ты  такой?  И  как  там  оказался?  -  мужчина  строго,  с
осуждением смотрел на незнакомца.
     - Случайно. Мой вагон туда отогнали... Вот и очутился...
     - Врешь! - раздраженно бросил дружинник. - Мы еще десять лет тому все
рельсы вокруг Кенгаракса поснимали! Сам участвовал! Так что никаких  новых
вагонов там быть не может!
     - А вы пойдите и посмотрите! - Турусов нагнулся и  стал  отдирать  от
брюк подсохшие комки земли.
     - Делать мне больше нечего! - буркнул дружинник. - Хватит  того,  что
целую  ночь  здесь  отдежурил,  а  через   два   часа   уже   на   работу,
производственные задачи решать.
     - А зачем здесь по ночам дежурить?
     - Если страна слишком гуманна, то кому, как ни  нам  наводить  в  ней
порядок. Здесь ночь не покараулишь - на утро обязательно  несколько  наших
детей в Кенгараксе окажутся!  А  если  уж  туда  попали,  то  считай,  что
обществу их не вернешь! Да и кенгараксовцев нам здесь тоже не надо.  Пусть
живут у себя на островке-лепрозории, раз милиция не хочет ими заниматься!
     - Чего это милиция должна ими заниматься? - удивился Турусов.
     - Как чего? На наших глазах происходит повальное нарушение уголовного
кодекса: сотни людей живут без прописки, а  следовательно  и  без  работы,
живут на неизвестно какие доходы, не принося обществу  никакой  пользы.  И
вообще, все это похоже на проявление национализма, что, в принципе, в этих
краях не такая уж и редкость.
     - Я с вами пройдусь немного. - Турусов выпрямился и осмотрел  помятые
и грязные брюки.
     - Валяйте, я - гуманист.
     Они медленно шли по  кромке.  Дружинник  у  самой  границы  с  полем,
Турусов  рядом.  Дружинник  зорко   всматривался   в   далекие   очертания
Кенгаракса, держа руки за спиной. Турусов тоже поглядывал туда, но  совсем
другим взглядом. Он пытался понять, почему возник этот Кенгаракс - ведь не
из одной прихоти решившей стать святой Клавдии Николаевны,  матери  Павла.
Если бы не было этих людей, то  и  места  не  возникло  бы.  Расспрашивать
дружинника не хотелось. Голос его  был  неприятен  Турусову,  да  и  сразу
чувствовалось, в каждом слове сквозило его отношение к этому месту  и  его
обитателям.
     Так они шли и молчали  довольно  долго,  пока  впереди  не  показался
идущий навстречу старик, рослый и могучий. Только седые волосы  и  крупные
морщины-рытвины выдавали его возраст.
     - Ну вот и смена, - облегченно вздохнул дружинник.
     - Доброе утро нашим  бойцам!  -  поздоровался  сменщик.  -  Как  ночь
прошла?
     - Порядок. Ни побегов, ни переползов не было. Вот только этот приполз
(он показал взглядом на Турусова), но он не кенгараксовец.
     Дружинник отдал сменщику повязку, попрощался и, не глянув  на  своего
недавнего собеседника, отправился на работу.
     Старик  поправил  повязку  на  рукаве,  расправил  плечи,   посмотрел
дружелюбно на Турусова  и  занялся  физзарядкой.  Приседал,  отжимался  от
земли, устраивал бег на месте. Турусов стоял рядом и только ловил на  себе
хитроватые взгляды этого немолодого физкультурника.
     - Давай поборемся! - предложил старик.
     - Спасибо, но я не любитель.
     - Значит, хлюпик, - выставил диагноз старик. -  С  таким  поколением,
как ваше, войну не выиграешь! Даже будущую нравственность не защитишь!
     - Чью? - ухмыльнувшись, спросил Турусов. - И от кого?
     - Вы меня на дискуссию не вызывайте. Если вас подослали с  того  края
поля, то можете сразу же возвращаться! Ничего в  наших  магазинах  вам  не
продадут! Не хотите работать - занимайтесь  голоданием!  Все  равно  жизнь
заставит к станку вернуться!
     - А разве кенгараксовцы не хотят работать? - поинтересовался Турусов.
     - А кто их возьмет!  Они  же  без  прописки,  а  некоторые  даже  без
паспортов. А это все равно, что бежавший крепостной до отмены  крепостного
права. Может, на них розыск объявлен, поэтому они там и торчат.
     Старик тяжело вздохнул и лицо его помрачнело.
     - Не для таких же, как они, я свою кровь  проливал!  -  сказал  он  с
горечью.
     - Разве кровь проливают для кого-то? - задумчиво произнес Турусов.  -
За кого-то - это еще куда ни шло.
     - Ты меня не пропагандируй! Я твердый  и  знаю,  что  говорю,  а  что
делаю.
     Они вышли к реке и остановились. Здесь начиналась как бы естественная
граница.
     - Даугава, - сказал старик и сладко вздохнул.
     Турусов посмотрел на лениво плывущие зеленые воды и как-то  внутренне
успокоился.
     - И все-таки поле шире реки, - с сожалением проконстатировал старик.
     Турусов попрощался с "пограничником" и направился к  высотным  домам.
Он вышел на какую-то улицу, увидел автобусную  остановку  и  решил  уехать
отсюда куда-нибудь в центр города, а там видно будет.
     После того, как  остался  он  без  вагона  и  без  груза,  настроение
сделалось хронически плохим. Он чувствовал  свою  ущербность,  вину  перед
каждым прохожим. Турусов так привык к своей должности, к своему грузу, что
теперь  как  бы  видел  себя  со  стороны  мизерным,  жалким   человечком,
побирушкой на улицах города,  бродягой,  для  которого  единственный  путь
назад в люди - найти свой Кенгаракс и  стать  равным  среди  его  жителей.
Может, так и появились эти кенгараксы, может, и цыгане  так  собирались  в
свои таборы? Ведь помнит же он, как собирались на  лето  в  самодеятельные
лагеря буддисты, йоги, хиппи со всего Союза, и помнит, как  гоняли  их,  и
документы требовали, и были же у них документы, и прописка в них стояла. А
у кенгараксовцев ничего нет... И исповедывают они, судя по  образу  жизни,
неискаженную коннретность и вынужденное материальное воздержание.  Только,
честно говоря, святая благодетельница у них никудышная. Самозванка,  одним
словом. Может, вернуться в Кенгаракс, рассмотреть, разузнать  все?  Может,
именно там он обретет  во  второй  раз  истинную  конкретность  восприятия
жизни? Да ведь он и пошел бы назад с  легкостью,  только  пугало  Турусова
перепаханное поле. Предчувствовал он, что второй раз ему поля не одолеть.
     Подошел автобус. Открыл двери, пригласил войти на  незнакомом  языке,
потом на русском.
     Внутри было тепло и пусто. Турусов оказался единственным пассажиром.
     - Куда же я еду? - задавался вопросом бывший сопровождающий.  -  Надо
решить для себя, чего я  хочу.  Сейчас  есть  только  два  пути:  назад  в
Кенгаракс или вперед, а куда вперед? Есть только одно место, ради которого
не стоит возвращаться в Кенгаракс.  Это  Выборг.  Выборг  густого  тумана,
Выборг загадок и непредсказуемости. Выборг,  обещающий  встречу  со  своим
составом.
     ...И Выборг снова был в тумане.
     Ночная электричка проехала лишние  метры  и  Турусов,  выходивший  из
первого вагона, уверенно ступил в темноту. Поднявшись на  ноги  и  нащупав
рядом на земле, слетевший с плеча вещмешок, бывший  сопровождающий  увидел
зеленое тело электрички. Через  пару  минут  он  наткнулся  на  платформу,
вскарабкался на ее влажную поверхность и уже по ней пошел дальше.
     Пройдя через переход, попал в маленький вокзальчик, уютный и  теплый.
На скамьях дремали приезжие. Турусов подложил вещмешок под голову  и  тоже
стал приезжим.
     Под утро туман поредел  и  легко,  словно  занавес,  поднялся  вверх.
Чистый  свет  разбудил  Турусова.  В  вокзальном  туалете  удалось  ему  и
побриться, и умыться. Приведя себя в порядок, он впервые задумался:  зачем
все-таки он сюда приехал?  Зачем  нужны  были  эти  три  дня  дороги,  три
неспокойных дня, наполненных пересадками и случайными попутчиками?
     Здесь он уже был, хотя этого никто не подтвердит. Был страшный туман,
не было видно собственной протянутой руки. А в те минуты прошлого приезда,
когда туман отодвигался, показывая старые домики города,  Турусов  смотрел
на них, как на плоскую неестественно красивую безжизненную декорацию.
     И  все-таки  здесь  же  покойный  персональный  пенсионер   огромного
значения пытался убить Радецкого ножом  для  разделки  мяса.  Здесь  же  о
своего напарника споткнулся сам Турусов, и помог ему добраться до состава.
     Все это действительно происходило здесь и с Турусовым, но живой город
он видел впервые.
     Город был приземистым и каменным.  Однажды  испугавшись  Балтики,  он
отодвинулся от берега в некоторых местах на сотню-другую метров  и  так  и
застыл, тревожно выглядывая в сторону моря небольшими оконницами.
     Ближе всего к воде стоял крытый  рынок,  потом  -  городская  ратуша,
вероятно  символизируя  единство   торговли   и   власти,   а   также   их
взаимозависимую смелость. Потом начались жилые квартальчики, меж  которыми
пролегали булыжниковые просеки для колес, копыт и ног.
     Турусов медленно брел вдоль узкой улочки. К городу он привык быстро и
теперь, спустя почти пол суток после приезда, все казалось  знакомым,  уже
много раз виденным.
     Привлекали его внимание редкие  прохожие,  но  в  основном  это  были
военные и молодежь.
     "Странно, - подумал Турусов. - Такой  старинный  город  и  ни  одного
старика".
     Из-за угла навстречу Турусову вышла маршевым шагом  колонна  моряков.
Без песни, без громких команд они  метрономно  протопали  по  булыжнику  и
свернули за следующий угол.
     А в другую сторону  проехало  несколько  крытых  военных  машин.  Так
начинался вечер.
     Турусов свернул на улицу, ведущую к центру, хотя  городок  только  из
центра и состоял. Впереди возвышалась башня ратуши.
     Белое пятно упало Турусову под ноги. Он обернулся:  включили  свет  в
окне первого этажа и старческое лицо сверху вниз с  грустным  любопытством
посмотрело на уличного прохожего.
     Старику за окном было  лет  девяносто.  Он  вяло  шевелил  землистыми
губами, не отличавшимися по цвету от пергаментной кожи его лица.
     Турусов замер, глядя на него. Некоторое время они  смотрели  в  глаза
друг другу, пока старик не отошел вглубь комнаты. Через  минуту  он  снова
появился в  окне,  но  уже  в  очках,  толстые  линзы  которых  неимоверно
увеличивали зрачки.
     Турусов жестом попросился зайти.
     Старик перестал шевелить губами. Кивнул.
     Он встретил Турусова в проеме входной двери.
     - Добрый вечер! - остановился перед ним молодой человек.
     - Я слушаю вас, - поспешно проговорил старик, не сходя с места.
     Турусов почувствовал себя неловко. Перед ним стоял физически  дряхлый
человек, но в нем ощущалась огромная внутренняя сила, несгибаемость  духа.
А Турусов кто? Здесь он  был  мальчишкой,  загоревшимся  желанием  открыть
тайну, познать неведомое и запретное. И то, что путь к  познанию  уже  был
окроплен человеческой кровью, еще больше разжигало  желание  Турусова.  Он
вдруг подумал, что стремление его продиктовано  даже  не  страстью  к  уже
исторической конкретности, а всего-навсего необходимостью  самоутвердиться
в новой для себя вере, вере в существование реальной  истории.  Ведь  если
Радецкий ездил сопровождающим, как он говорил, уже двенадцать лет, то тому
были веские основания: то ли бежал от кого-то, то ли  действительно  сломя
голову пытался пролезть в  историю.  А  Турусов  бежал  от  своих  прежних
абстрактных убеждений к новым конкретным, и если бы не случай, никогда  бы
не оказался в этом поезде бесконечного  следования.  Закономерности  могли
быть  только  для  Радецкого,  закономерности  развития  событий  и   даже
возможной смерти. Турусов жил  случайностями,  конкретными  случайностями.
Случайно он оказался и перед этой дверью, хотя и с конкретной целью.
     - Я приезжий... - начал Турусов. - Первый раз в Выборге...
     - Ну-ну, - подбодрил его старик.
     - А вы какого года рождения? - вдруг спросил гость.
     - Девятьсот третьего, - взгляд старика  смягчился  и  он  сделал  шаг
назад. - Ну, проходите!
     Комната,  из  которой  старик  выглядывал  на  улицу,  была  довольно
просторной. На стене висела парочка старых фотографий. Турусов остановился
возле них.
     - Я слушаю вас, - старик сел на диванчик.
     - Скажите, у вас здесь есть какой-нибудь совет или клуб ветеранов?  -
Турусову надоело ходить вокруг да около и он решился говорить напрямую.
     - Да, конечно, - кивнул старик.  -  При  ДОСААФе,  еще  где-то...  вы
военных ветеранов имеете в виду?
     - Ну да. А что, есть и не военные? - заинтересовался гость.
     - Всякие есть. Тыловые, к примеру.
     - А "тыловые" где собираются?
     - А кто вам нужен? Я почти всех по фамилиям знаю.
     - Может... там есть персональные пенсионеры?! - спросил Турусов.
     - А! - усмехнулся хозяин квартиры. - Почетные граждане города!
     - Да.
     - Это вам надо в клуб собаководства.
     - И часто они там собираются?
     -  Каждый  день.   Даже   сейчас   застанете.   Пойдете   в   сторону
судоремонтного завода и, не доходя до него,  увидите  маленькое  старинное
зданьице: лошадь в длину, лошадь в ширину. Там этот клуб и распологается.
     Расспросив старика  поподробнее,  Турусов  отправился  в  путь.  Путь
предстоял  близкий,  но  туманный  занавес  опускался  все  ниже  и  ниже.
Воздушное молоко колыхалось на уровне второго этажа,  укутывая  балконы  и
все то, что создано, чтобы быть видимым.
     Когда Турусов дошел до клуба, молоко уже "съело" вторые этажи  зданий
и упрямо тянулось к земле.
     Турусов поднялся на крыльцо и постучал.
     Дверь, обитая листовым железом, тяжело приоткрылась и седой невысокий
старичок с усиками щеточкой пристально глянул на посетителя.
     - Разрешите войти? - обратился Турусов.
     - У нас клуб теоретического собаководства,  -  отчеканил  старичок  и
хотел было закрыть дверь, но Турусов успел вставить в проем носок ботинка.
     - Я по другому вопросу, - как можно загадочнее произнес он.
     - По какому? - старичок недовольно поморщил нос.
     - Касательно ящиков с шифром ТПСБ... - негромко сказал Турусов, и тут
же понял, что пришел по правильному адресу.
     Старичок разволновался, на его лбу выступил пот. Он впустил Турусова.
     Внутри было тесно. Ярко горела  стоватка  без  абажура,  свисавшая  с
потолка: освещала грубо сколоченный стол на коротких ногах и четыре стула.
На каждой стене висело по портрету: Сталин, Хрущов, Брежнев и  пустая  еще
рамка под стеклом.
     Турусов поздоровался и огляделся. На  него  пристально  смотрели  три
старика, сидевших неподвижно под портретами.
     - Присаживайтесь, молодой человек! - сказал старик, открывший  двери.
- Итак, вы историк?
     - Нет. Бывший сопровождающий.
     - Значит все-таки историк. Что ж,  давайте  сначала  познакомимся,  -
старик подошел к столу. - Меня зовут товарищ Федор, а это, слева  направо,
товарищ Михаил, товарищ Алексей и товарищ Борис.
     Старики величественно кивнули, услышав свои имена.
     -  Моя  фамилия  Турусов.  Можно:  товарищ  Турусов,   -   усмехнулся
сопровождающий.
     - Нельзя, - строго произнес товарищ Федор. - Вы  не  товарищ,  у  вас
другая система отношений, и смысл у слов другой. У вас  нынче  никаких,  в
принципе, настоящих товарищей и нет, одни граждане. Ну рассказывайте!
     Все четверо внимательно смотрели Турусову в глаза.
     - Я хотел от вас узнать... - Турусов  пожал  плечами  и  недоумевающе
обвел взглядом хозяев клуба теоретического собаководства.
     - От нас?! - удивленно  переспросил  товарищ  Борис,  худой  высохший
старик с подкрашенными хной седыми волосами. - А что вы хотели узнать?
     - О содержимом ящиков...
     - Мы сами, молодой гражданин Турусов, узнаем о каждом отдельном ящике
при вскрытии, но увы, это бывает не часто, - товарищ Федор  обошел  вокруг
стола и остановился над товарищем Борисом. - Мне показалось, что вы пришли
помочь нам. Я не спрашиваю, каким образом вы нас разыскали.
     - А чем я могу помочь?! - Турусов  был  озадачен.  -  Если  я  что-то
могу...
     - Можете! - уверил молчавший до того товарищ Михаил, теребя  дрожащей
рукой значок "Ворошиловский стрелок" на выцветшем военном кителе. - Вы  же
хотите стать Товарищем.
     Акустика комнатки приглушала слова и звуки, добавляла в них  железные
нотки. Турусов даже поежился, на секунду  показалось,  что  он  в  комнате
медиума разговаривает с душами умерших. Заметил, что единственная оконница
заложена кирпичом. Значит, внешнему свету сюда не добраться.
     - Дело в том, что про вас и вашего  коллегу  мы  знаем,  -  заговорил
снова товарищ Борис, скрестив руки на груди. - Мы знаем и то, что  сегодня
в четыре утра в Выборг заедет другой состав. Его будут  переформировывать.
Там тоже есть вагон с сопровождающими. Нас  интересует  ящик  "ТПСБ-46ХХ".
Это что-то  вроде  дополнения  к  толковому  словарю,  не  вместившему  по
случайности все толкования слов и названия действий.  Вы  молоды,  вы  нам
поможете.
     - Хорошо, - согласился Турусов. - А что именно в этом дополнении?
     - Не имеет смысла говорить о том, что бы мы хотели там обнаружить,  -
покачал головой товарищ Федор. - Во всяком случае этот ящик должен кое-что
прояснить.
     - А разве вы чего-то не знаете? - искренне удивился Турусов.
     - Многие думают, что мы хотим что-то скрыть от граждан,  -  монотонно
зазвучал голос товарища Бориса. - Но скрывать можно только то, что знаешь,
а ведь некоторые моменты и для нас еще остаются  тайной.  Те,  кто  делает
историю, знают лишь собственный вклад в нее и обычно не спешат поведать  о
нем первому встречному историку. Мы объединились на  старости  лет,  чтобы
попробовать своими силами  воссоздать  хотя  бы  малейшие  эпизоды  нашего
прошлого со всеми деталями, но  без  первопричин  и  последствий.  Но  все
оказалось сложнее. Наши вклады не  составили  и  сотой  доли  исторических
свершений и  ошибок.  Но  все-таки  мы  БЫЛИ.  Нас  сделали  персональными
пенсионерами и отрезали от действительности. Ни один  журналист  не  хотел
записывать с наших слов правду о событиях, участниками  которых  мы  были.
Они говорили, что такая история и такая правда в  нынешнее  светлое  время
никому не нужны. Что все уже описано так, как  надо,  учеными  историками,
которые лучше  знают  что  и  как  описывать.  Только  один  корреспондент
признался, что он должен писать о будущем, а если о прошлом, то  только  о
сегодняшнем прошлом, пока оно не стало вчерашним. Поэтому  мы  стали  сами
восстанавливать прошлое, реконструировать его.
     - И, честно говоря, запутал