увство опасности не подводило его никогда. Вот и сейчас
противным холодком цепенело все тело, в которое будто бы
целились невидимые штыки, и как ни убеждал себя: чушь,
нервы, - убедить не мог. Слежки он не заметил, да и как
заметишь: занимаются им, Матерым, гвардейцы, а у них и
техническая база, и гибкая, без пошлых "хвостов" тактика с
секретами и вывертами неведомыми...
   Интуиции он верил слепо. Начал вычислять: если
прицепились, то когда? Много он успел проколоть адресов? С
ужасом понял: невероятно много... И вдруг решил для себя:
все, надо резать концы. Одним махом.
   Притормозил у дома Прогонова. Подхватив кейс, прошел в
подъезд, гадая - "засветил" ли он адрес Виктора
Вольдемаровича, или покуда нет? Как бы там ни было - лишь
бы не взяли тут, сейчас...
   Он расстегнул пиджак, сдвинув легким движением пальца
предохранитель "парабеллума", засунутого за пояс. Будут
играть милицейские оркестры на похоронах, если затеяли в
данную минуту что-либо граждане сыщики...
   Нет, осадил себя, давай без излишней уверенности...
Вспомни одного большого мастера каратэ, коего на уголовщину
потянуло... Предчувствовал мастер арест, но хвастался,
кичась силой: мол, поглядим, как они меня брать будут... Я
их... в кисель... в компот... А они защемили пустозвона
дверью в метро и повязали, как бобика, - тявкнуть не успел.
Так что скромнее, Матерый, утихомирься, ты не ухарь-пижон.
   Позвонил в дверь. Желто-горящий "глазок" на секунду
потемнел. Затем звонко щелкнул замок и показалось
настороженное лицо Прогонова.
   - Один? - спросил Матерый, холодно впиваясь в лживые
глаза Виктора Вольдемаровича.
   - Пока... один.
   Матерый прошел в комнату, положив на обеденный стол кейс,
раскрыл его, вытащил несколько пухлых пачек денег,
перетянутых резинками.
   - Документы, - потребовал кратко.
   Прогонов, вкрадчиво улыбаясь, провел ладонью над
деньгами, и те исчезли, словно растворились.
   - Минуточку! - попросил учтиво и скрылся в смежной
комнате. Вернулся с небольшим свертком. - Прошу, -
протянув сверток, сообщил сокрушенно: - Как понимаю, твой
последний заказ. Выполнен он на совесть, сомнениями не
обижай. М-да. Что-то мы все о делах... Может, чаю?
Или... хорошее бренди? Отдохнем..:
   Матерый, не слушая его, сунул сверток в карман пиджака,
подошел к окну, вгляделся в темноту. Покачал головой
глубокомысленно, прикидывая...
   - Слышь, Вольдемарыч, - сказал, не оборачиваясь. -
Надеюсь, хвост я за собой не привел, но рисковать не стану.
Чую: паленым несет... Гаси свет, открывай окно - тут
пожарная лестница вроде рядом...
   - У меня же там гортензия! - озабоченно всплеснул руками
хозяин. - На подоконнике... Ради всего святого -
осторожнее... Да, учти - здесь пятый этаж...
   - К черту гортензию, - на выдохе процедил Матерый. -
Свет гаси, сказал же! Отрываться надо. И портфель... а,
себе оставь!
   Под завывающие причитания Прогонова он стал на
подоконник. Стараясь не смотреть вниз, легко прыгнул в
темную пустоту, тут же ухватившись руками за перекладину из
ржавой арматуры. Повис, нащупывая занывшей от удара о
железо ногой опору...
   Улица освещалась слабо, стена дома терялась в темноте, и
это его порадовало.
   Стараясь не шуметь, спустился вниз. Отер ладонь о
ладонь, стряхнув ржавчину и прах старой, облезлой краски.
   Затем, скрываясь в кустах шиповника и жасмина, буйно
разросшихся на широком газоне, двинулся параллельно улице
прочь.
   Ну и все. "Волгу" пришлось бросить - плевать! "Волга"
ворованная, техпаспорт фальшивый; три года, к тому же,
машине - пусть пойдет на запчасти нуждающимся. Через
месяц-два от нее остов останется - народ наблюдателен, точно
угадывает бесхозное... А может, и выплывет эта "Волга", как
довесок к деяниям Анатолия... Но да от него теперь не
убудет, как бы ни прибывало...
   Он перевел дыхание, глубоко и радостно ощутив внезапное
чувство свободы. В воздухе были разлиты запахи молодой
травы, первых цветов мая; росистая, бодрящая свежесть...
   И вспомнилось: когда-то, точно так же, кустами, таясь,
он пробирался закоулками портового города к сладостной
неизвестности романтического будущего...
   Бедный, нескладный волчонок... Обнять бы тебя,
утешить... да только кому?
   Это сейчас бросаю всякие "волги", как рухлядь, а тогда
мечтал о велосипеде как о чем-то недостижимо-волшебном.
   Он зажмурил глаза, с силой тряхнув головой, - как бы
отгонял наваждение.
   Не расслабляйся, рано. Думай. Ясно, целенаправленно,
исключительно по существу. Итак. Куда теперь? Ваню
навестить? А если засада там? Тогда... хотя бы возле
подъезда пройти - вдруг, да есть на двери знак какой?
Допрыгался! Зачем вертелся, зачем петлял, следы путая?
Чего добивался? Указание Хозяина выполнял? Ну, кое-кого
напугал, приструнил, но толку? Отринуть налаженное дело
никто не захотел - даже те, кто клятвенно обещал с испугом в
глазах. И понятно - вольготный стиль жизни у людей
выработался, достаток и... иллюзорное ощущение
безнаказанности. Каждый полагает, будто тайное у него
надежно скрыто... А производство лишь до поры упрячешь...
Жадность, лень, инертность сгубит всех этих
предпринимателей. Ведь дай им даже официальную инициативу,
дескать, плати налоги и выпускай продукцию, вряд ли устроит
их такое предложение. Кто они ныне? Государственные люди,
начальники. План у них, фонды, бумажная привычная волокита
и возможность бумажный план выдавать. Отсюда - неучтенные
ресурсы, дающие чистоган... Вот и выходит: и общественный
статус есть, и зарплата, и льготы за так, за бумажные
выкрутасы, и - гонорары "из воздуха", за счет бесплатного
сырья и госстанков. А законная инициатива - шалишь! - тут
ты в воздухе подвешен, с нуля начинаешь, сам за себя и
вообще кто такой? Тут большая смелость нужна, энтузиазм,
ум, ответственность...
   О чем ты? - вновь остановил он себя. Тебе-то какое дело
до всего? Ты свое отыграл... на конкретном отрезке
времени. Какие возможности отрезок тебе предоставил, такие
и реализованы. Половил в мутной водице рыбешку и вместе с
осевшим илом - на дно золотое. Сиди там и пузыри не пускай.
Отгородись от мира, спешащего по новым путям к своему
будущему, стеной из денег и наблюдай из-за нее осторожненько
за дальнейшей свистопляской, обмениваясь репликами с Машей
на огороде... Сочинения философов приобрети, позволь такую
роскошь, дабы и духовно вырасти... Только бы смыться,
только бы!.. В Харькове остановиться недельки на три у
Хирурга, преобразовать морду лица до неузнаваемости,
наклеить фотографии в документы и - прости-прощай Прогонов,
Хозяин, прошлая жизнь и набравший опасные обороты подпольный
механизм, остановить который предоставь попытку уже
органам...
   Он перебрался через железнодорожную насыпь, поблуждал
переулками какого-то незнакомого района, поймав, наконец,
"левака".
   - В центр, - сказал коротко.
   - Центр большой, - ответили справедливо.
   - Москва, Кремль, - сказал Матерый. - Двигай. У Манежа
действительно стояли "дежурные" "Жигули" - одна из самых
первых халтур Толи; машинка старенькая, но надежная. Вот на
ней он и уедет на дачу. А дачу он не провалил: очень
правильно себя вел, не терял головы. И снова мелькнуло:
заехать к Ивану? Нанести последний визит? Вещички
кое-какие добрать, но вещички ладно, чепуха, основное - то,
что так безвинно, так на виду стоит на подоконнике...

                   СЛЕДСТВИЕ

   Под вечер, одолжив у коллеги Алмазова электрический
чайник, заварку и кружки, мы с Лузгиным засели у
экспертов-криминалистов, просматривая видеоинформацию,
изъятую у Лямзина, и неспешно обсуждая сложившуюся
обстановку.
   Участковый инспектор, служака дисциплинированный и
дотошный, повторно обследовав местность в районе подъезда,
ничего не обнаружил, кроме разве некоей отрывистой короткой
меловой черты-росчерка на входной двери...
   Мелок мы нашли в оперативной машине, на полу. Ваня,
упрятавший его поначалу в рукав, согласно отработанной
методике, затем бросил мелок под ноги. Таким образом, фокус
не удался. Однако ни предъявленный мелок, ни следы его на
обшлаге рукава, ни разговоры вокруг Монина и Ярославцева
ничего по-прежнему не изменили - Лямзин замкнулся наглухо.
   - Молчит, - говорил Лузгин, поглядывая на экран одного из
конфискованных телевизоров и дуя на горячий чай. - Пусть
молчит! Его право избрать такой метод защиты. А мне лично
все ясно без пояснений. Подселил Ярославцев подручного
своего к нему с прицелом: мол, когда придут люди в серых
шинелях к Матерому, естественно, тут-то Ваня - стук-стук:
люди, будьте бдительны. Или мелком по двери - азы
конспирации... Аппаратура для подслушивания - тому
подтверждение. Матерый, конечно же, не марионетка, к
самодеятельности тяготел, как такого помощничка не
контролировать? Ну, а Ванюша получал свой агентурный
гонорарчик и попивал самогончик, хорошо очищенный, - чем не
жизнь?
   - Ваню, конечно, есть за что подержать в угрюмых стенах,
- сказал я. - И подержим. Соседи насчет каких-либо
расспросов о нем проинструктированы, но, боюсь, провалили мы
квартиру...
   - Едва не провалили, - уточнил Лузгин. - Но Матерый,
помяни мое слово, там объявится. И там, думаю, будем его
брать. Выносящего коробки. Жаль, основного его лежбища не
знаем, за городом оно у него где-то, а отрывается он туда
грамотно... Хотел я пустить хвостик - не вышло:
по-особенному он туда уходит, к логову, - через объезды
лесные, со сменой номеров...
   - И техпаспортов, значит, - заметил я. - В чем вижу
приложение высокохудожественного таланта маэстро Прогонова.
   - Не без того. - Лузгин посмотрел на часы. - У него он,
кстати, сейчас... Второй час пошел, как беседу ведут,
засиделись. Так вот, - вернулся он к теме, - а узрел бы
Матерый знак меловой и - как пуганный пескарь - ф-фить в
темную заводь... Объявляй тогда розыск. Почему и не хотел
я Ваню тревожить.
   - Начальство, - поплакался я, - давит. Народа по делу
полк работает, а кто в камере? Воронов? Коржиков?
Указание в письменном виде пришло. Сам Сорокин подписал!
   - Ха... - отозвался Лузгин. - Ты еще скажи - начальник
Сорокина.
   - А что... начальник?
   - А ничего. Им подписать - как за ухом почесать, а там -
сами разбирайтесь. Начальник же... тот еще, когда у нас
командовал, лепил подпись, не глядя. Он себе постановление
об аресте однажды завизировал. Ребята схохмили. Так что,
подписал или нет, у тебя у самого башка на плечах. Не
согласен - иди к руководству, объясняй лично, В частности
про необходимость крайне деликатной следственной тактики в
данном вопросе. Мелок сегодняшний - тому пример наглядный.
Это дело сперва как бы в общем раскрутить надо, а не от
одного к другому брести. Глянь на Матерого: вон как
заметался и сколько точек указал, и каких! На каждую -
следственную бригаду высылать надо. Дачи, отделка квартир,
производства всякие: алкоголя, пакетов, часов "под
фирму"... да это еще мелочь! А благодаря чему все
выявлено? Терпеливость и... тактичные мероприятия, безо
всяких "руки вверх". А свинти мы объект с горизонта,
сколько бы за кадром осталось?
   - То есть будем искать себе работы? - подытожил я,
наливая себе очередную кружку.
   - А у меня, кроме нее... и нет ничего, - отрезал Лузгин.
- Да выключи ты ящик! - Он махнул рукой в сторону
телевизора. - Вкусы Лямзина не выяснил? Секс и полицейские
похождения.
   - Ну, насчет похождений - интересно, - возразил я. - И
познавательно с профессиональной точки зрения.
   - Все, как у нас, - сказал Лузгин. - В основном
уголовные сказочки. А методы... чего познавательного?
Агентурная работа, вербовка "на горячем", шантаж...
Нагрузки у них, судя по всему, больше, отсюда приемы жестче.
   - Юриспруденция у них потоньше, - вставил я, выключая
магнитофон.
   - Зато сроки больше, - сказал Лузгин. - Юриспруденция!
   - Кстати... А как вам... Ярославцев? - спросил я.
   - Как... Жулик.
   - И всего-то? А я, между прочим, с людьми встречался,
беседовал и... не давал бы столь категоричных
характеристик. Он ведь тоже... горел работой. И ничего
никогда за ним такого...
   - Ты, Сашка, давай... без мистики, - оборвал меня Лузгин
неожиданно резко. - Горел-то горел, да прогорел. Почему?
Шел против установленного. И точка. Ну... хорошо.
Прогорел. А ты бы, к примеру, прогорел, ему бы уподобился?
Той же стежкой пошел? Молчишь? Вот! А когда на пепелище
он свои замки стал возводить, кого в подручные взял? Воров.
Или, может, он среди них просветительно- воспитательную
работу вел?
   - К авантюрам: железнодорожным, рыбным; к убийствам -
нет, наверняка непричастен он! - сказал я. - Не верю!
   - Все равно, - заявил Лузгин. - Все равно он всех
опаснее. Он зло насадил и взрастил. И в белые рясы ты его
не ряди! Для таких, как он, и статьи соответственные, и
сроки до упора. Подонок что? Нахулиганил, набузил, все на
виду, и пошел в зону тихо-мирно на годик-два. Отсидел,
затем погулял месячишко, снова или кому-то тарелку с супом в
ресторане на голову одел, или три рубля в троллейбусе спер и
после отпуска обратно в зону. А такие... Он один страшнее
всей шпаны. Он государственные принципы искажает, понял? И
что же выходит по этим его принципам? Ты вот вкалываешь, с
бандюгами каждый день, сон для тебя - высшее благо.
Сплошные допросы, решетки, бумаги, а в месяц столько
зарабатываешь, сколько он - за день.
   - Да и пусть. Не жалею, не плачу, - сказал я. - Мне
хватает. Зависть не гложет. Пусть зарабатывает, лишь бы с
пользой для других и законно. Все равно деньги в какое-то
дело пустит; социально активные миллионы в чулках не хранят.
   - Ты, Сашка, переутомился, - рек Иван Семенович сурово.
- Чушь несешь. Мой тебе совет: делай дело, а анализ другим
оставь. Идет человек против правил - бери его и применяй
меры... Изменятся правила - значит, такова общественная
закономерность, признанная законодателями. А покуда не
признана - никакого ты права на люфты не имеешь. Иначе...
до Ярославцева скатишься.
   - Но правила меняет именно частота нарушений...
   - Опять глупость сказал! Она их ужесточать обязана.
Слушай меня: я всю жизнь прожил слугой закона. Слушай. Не
нужна тебе вся эта беллетристика, а только кодекс,
комментарии к нему и прочая сопутствующая литература.
Потому как ты себе сам такое дело выбрал - жесткое. И еще
добавлю... В плане теории. Не надстройка базис меняет, а
наоборот. Закончили! Теперь о Ярославцеве. Трогать его
сейчас никак нельзя. В ОБХСС на полную мощь заработали,
факты потоком прут, а он их нам добровольно, можно сказать,
подбрасывает. Только бы в бега не подался! Ни он, ни
Матерый. А подадутся - припомнит нам начальство всю
деликатность и выдержку... Вот о чем думать следует!
Привет! - Лузгин встал. - По домам. Завтра опять...
попытки объять необъятное. Где людей брать? А насчет
принципиального жука Лямзина не переживай. Пусть посидит,
поскучает на топчане. Многого он не выложит, разве детали
какие... В общем, у нас он, никуда не денется. В жерновах.
   Когда я заглянул в свой кабинет - проверить, заперт ли
сейф, у меня невроз по данному поводу! - звонил телефон.
Сообщение оперативной группы обескуражило - Матерый скрылся.
Ушел красиво, оставив приманкой "Волгу"; по пожарной,
очевидно, лестнице...

                   ЯРОСЛАВЦЕВ

   В комнате за номером шесть, куда, руководствуясь
повесткой из отделения, Ярославцев зашел, сидел молодой
человек в спортивной куртке и джинсах и оживленно
разговаривал по телефону. Узрев посетителя, человек столь
же оживленно и спешно разговор завершил и представился
оперативным уполномоченным Курылевым.
   - Тэк-с, - начал он, скорбно изучив протянутую повестку.
- Ярославцев... Неприятности у вас, товарищ... - И
устремил скучающий взгляд куда-то в окно. Продолжил: -
Навещали ли вы три дня назад известного вам гражданина
Докукина?
   - То есть? - не понял Ярославцев.
   - Заходили ли вы три дня назад к гражданину Докукину
домой? - внятно и медленно, будто диктант диктовал,
произнес Курылев.
   Ярославцев вспомнил... Действительно существовал среди
его окружения работник мясокомбината Докукин, с ним
связывали деловые отношения по мелочам, в основном быта. И
три дня назад действительно заехал он к этому Докукину за
своим компьютерным дисководом, одолженным тем на время.
Дверь в квартире оказалась незапертой, Ярославцев вошел
кликнул хозяина, но тот не отозвался. Дисковод между тем
стоял на виду, в нише "стенки". Поскучав минут пять,
Ярославцев написал записку хозяину: мол, все в порядке,
технику я забрал, а дверь зря открытой держишь, и -
отправился восвояси.
   - Ваша записочка? - Курылев вытащил из папки, лежавшей
на столе, клочок бумаги.
   - Моя.
   - Когда, при каких обстоятельствах...
   Ярославцев рассказал.
   - Значит, об ограблении вам ничего неизвестно? -
выслушав, спросил Курылев. - Квартирку-то потрясли, -
сообщил он грустно. - Вот так вот. Потому и дверь открыта
была. А украли ценную картину. Целенаправленно, значит...
   - Но при чем здесь... - начал Ярославцев.
   - А при том, - с нажимом перебил Курылев. - Странно вы
как-то все объясняете, товарищ. Чудно... Я, конечно, не
следователь - тот болен, я по его поручению тут с вами...
беседую; но чудно... Входите в чужую квартиру, не удивляясь
отсутствию хозяина, тому, что дверь настежь... Берете
аппаратуру.
   - Так свою же аппаратуру!
   - Правильно. Насчет нее состава нет...
   - Спешил я, поймите!
   - И доспешились. - Курылев насупился. Помолчал, крутя в
пальцах авторучку. - А гражданин Докукин, между прочим,
утверждает, будто на картину вы неоднократно и напряженно
заглядывались и купить картину предлагали так же
неоднократно... Есть свидетели...
   - Ну... крепостной художник, помню... Портрет девушки;
милое лицо, живые глаза... Да, предлагал... и что же?
   - А то, что гражданин Докукин на вас очень серьезную
бочку катит, - сообщил Курылев. - Полную... резко
негативных о вас высказываний.
   И тут Ярославцев вспомнил: Докукин был должен ему три
тысячи. С долгом тянул уже год... Может, посчитал
экспроприацию картины как акт погашения долга и оскорбился,
накляузничал?
   - Но я же не брал, клянусь! - воскликнул Ярославцев с
горячностью и замолк, потрясенный нелепостью всего
происходящего, унизительностью обстоятельств и неимоверной
их глупостью. - Ерунда какая-то, - произнес, озлобляясь.
   - Хорошенькая ерунда... - усмехнулся Курылев беззлобно.
- Сейчас задержим вас за нее на трое суток, а после
посмотрим, о какой такой ерунде вы речь поведете... На
работу сообщим...
   - Доводы! - признал Ярославцев. - Потому давайте
думать. Итак. Картину похитили. Полагаю, и в самом деле с
прицелом и с умыслом. Значит, возвратить ее силами вашего
отделения будет нелегко, так?
   - Интересно излагаете, - произнес Курылев. - С
удовольствием послушаю дальше.
   - Докукина я знаю весьма поверхностно, - продолжил
Ярославцев и замолчал: в памяти всплыла забавная сцена: он
и Докукин едут по какому-то пустяковому делу на машине
Докукина; заворачивают на заправку гостранспорта, и Докукин,
прихватив батон ворованной с мясокомбината колбасы, идет на
переговоры с заправщицей, повергая Ярославцева в
беспросветную удрученность от своей сопричастности к
какому-то жалкому проходимцу...
   - ...знаете поверхностно, - напомнил Курылев.
   - Да. Но кое-что в характере его для меня очевидно:
жаден, расчетлив и, видимо, используя ситуацию, желает из
меня что-нибудь да выжать. Так?
   - Ну, на такие вопросы мы ответов не даем, - важно
отозвался Курылев, выпятив нижнюю губу. - Но бочка катится,
учтите.
   - А если так я ему компенсирую и с концом дело! -
взвинчиваясь, предложил Ярославцев. - Не до того мне, чтобы
еще в склоку со всякой мразью лезть... Пусть назначает
цену.
   - Героический вы! - одобрил Курылев с удивлением. -
Только... дело-то не с концом! В начале дело, в периоде
расследования. И закрыть его могут лишь в следственном
отделе района при отсутствии, дополню, состава преступления
или его события... Что решает исключительно прокурор.
Дошло? - Он прист