Грозный  арсенал  завершался  ящиком,  в
котором  находился  "истребитель  волков"   -   дьявольское   изобретение,
посылающее  заряд  цианистого  калия  прямо  в  пасть  хищника,  если  тот
попытается отведать приманку.
     Затем последовало научное снаряжение, включающее два двадцатилитровых
бидона, при виде которых брови пилота вовсе ушли под козырек  фуражки.  На
бидонах значилось: абсолютный спирт для консервирования желудков.
     Наконец вереницей потянулись палатки, примусы, спальные мешки, связка
из семи топоров (до сих пор не понимаю, почему именно семь? Ведь я ехал  в
совершенно безлесную страну, где и одного топора более  чем  достаточно!),
лыжи, снегоступы, собачья упряжь, радио (приемо-передатчик) и бесчисленное
количество  ящиков  и  тюков,  содержимое  которых  даже  для  меня   было
совершенной загадкой.
     Когда все было уложено и надежно закреплено веревками, пилот,  второй
пилот и я кое-как перелезли через гору груза и втиснулись в кабину.
     Летчик, привыкший по службе к военным тайнам, сумел  подавить  жгучее
любопытство, вызванное непонятным назначением столь странного  снаряжения,
и ограничился мрачным замечанием:
     - Вряд ли эта старая корзина взлетит с такой уймой всякой всячины  на
борту.
     По правде говоря, я тоже сильно сомневался, но самолет с  невероятным
грохотам скрипом все же оторвался от земли.
     Полет на север продолжался долго и не был богат  событиями,  если  не
считать того, что над заливом Джеймса заглох один мотор и  остальной  путь
мы летели на небольшой высоте  в  довольно  густом  тумане.  Эти  "мелкие"
неприятности временно отвлекли пилота от раздумий о том, кто же я такой  и
для чего послан. Но едва мы приземлились в Черчилле, как его прорвало.
     - Конечно, это не мое собачье дело, - начал  он  извиняющимся  тоном,
пока мы шагали к ангару, - но, бога ради, дружище, в чем дело?
     - Ничего особенного, -  бодро  ответил  я,  -  просто  мне  предстоит
провести годик-другой в компании волков, вот и все!
     Пилот  состроил  гримасу  -  точь-в-точь  как   мальчишка,   которого
выбранили за назойливость.
     - Виноват, - пробормотал он покаянно, - ведь  знаю,  что  никогда  не
надо спрашивать.


     Но не только экипаж  самолета  проявлял  повышенный  интерес  к  моей
персоне. В Черчилле все мои попытки  договориться  о  случайном  самолете,
который забросил бы меня в глубь тундры, ни к чему не привели. Не  помогли
ни правдивые объяснения целей экспедиции, ни честное признание того, что я
и сам не ведаю места высадки. Ответом было либ
     После того как эта сногсшибательная версия  облетела  город,  я  стал
местной знаметитостью. Но все  это  случилось  гораздо  позже,  а  сейчас,
впервые прилетев в Черчилль, я  уныло  шагал  на  пронизывающем  ветру  по
улицам города, доверху  засыпанного  снегом.  Тщетно  обивал  я  пороги  в
поисках летчика, который согласился бы доставить пассажира  в  неизвестном
направлении. Я еще не стал героем, и никто  не  хотел  помочь  незнакомому
чудаку.
     После долгих поисков мне наконец удалось найти пилота,  летавшего  на
древнем как мир "Фэйрчайлде", поставленном  на  лыжи.  Он  зарабатывал  на
жизнь первозкой  трапперов  в  дальнюю  тундру  в  уединенные  промысловые
избушки. Когда я выложил перед ним, что от него требуется, он рассвирепел:
     - Послушай, малый, - заорал  он,  -  только  психи  нанимают  самолет
неизвестно куда и только психу может взбрести в голову, что  парень  вроде
меня всерьез поверит, будто ты хочешь пожить бок о бок  со  стаей  волков!
Поищи-ка себе другого воздушного  извозчика,  понял?  Мне  некогда  валять
дурака!
     Нужно же было такому случиться, что в Черчилле, этом унылом городишке
лачуг, в  тот  момент  не  оказалось  других  воздушных  извозчиков,  хотя
незадолго до моего приеэда их было трое. Один из них немного не рассчитал,
когда садился  на  лед  Гудзонова  залива  в  надежде  подстрелить  белого
медведя.  В  итоге  медведь  оказался  единственным  оставшимся  в   живых
участником охоты.  Второй  летчик  находился  в  Виннипеге,  где  надеялся
подсобрать денег на покупку  нового  самолета  -  у  прежнего  при  взлете
отвалилось крыло. Ну, а третьим был,  разумеется  тот,  которому  "некогда
валять дурака".
     Поскольку я оказался бессильным выполнить приказ, мне  не  оставалось
ничего иного, как запросить по радио из Оттавы новые  распоряжения.  Ответ
пришел быстро - через каких-нибудь шесть дней.

     НЕ МОЖЕМ ПОНЯТЬ ВАШИХ ЗАТРУДНЕНИЙ ТЧК ИНСТРУКЦИИ СОВЕРШЕННО ЯСНЫ  ТЧК
ПРИ  ТОЧНОМ  ВЫПОЛНЕНИИ  ТРУДНОСТИ  ИСКЛЮЧЕНЫ   ТЧК   ПОСЫЛАТЬ   СЛУЖЕБНЫЕ
РАДИОГРАММЫ В МИНИСТЕРСТВО ПО ИНСТРУКЦИИ  СЛЕДУЕТ  ЛИШЬ  В  ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ
СЛУЧАЯХ  И  НИ  ПРИ  КАКИХ  ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ   ПОВТОРЯЕМ   НИ   ПРИ   КАКИХ
ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ОНИ НЕ ДОЛЖНЫ ПРЕВЫШАТЬ ДЕСЯТИ СЛОВ ТЧК ЧЕРЕЗ  ДВЕ  НЕДЕЛИ
ОЖИДАЕМ ОТЧЕТ О ПРОДЕЛАННОЙ РАБОТЕ И РАССЧИТЫВАЕМ  ЧТО  ЗА  ЭТОТ  СРОК  ВЫ
УСТАНОВИТЕ  ТЕСНЫЙ  КОНТАКТ  С  КАНИС  ЛУПУС  ТЧК  РАДИОГРАММЫ   ЗА   СЧЕТ
МИНИСТЕРСТВА НЕ ДОЛЖНЫ ПРЕВЫШАТЬ ДЕСЯТИ СЛОВ  ЗПТ  СЛЕДУЕТ  ОГРАНИЧИВАТЬСЯ
ТОЛЬКО ВАЖНЕЙШИМИ СООБЩЕНИЯМИ ИЗЛОЖЕННЫМИ ПРЕДЕЛЬНО СЖАТО ТЧК КАК ПОНИМАТЬ
ЧТО У ВАС ТОЛЬКО ПОЛОВИНА КАНОЭ  ТЧК  СТОИМОСТЬ  ВАШЕЙ  РАДИОГРАММЫ  БУДЕТ
УДЕРЖАНА ИЗ ЖАЛОВАНЬЯ
                                  Начальник отдела по растратам и хищениям

     Ясно. Делать нечего - оставалось ждать возвращения пилота,  уехавшего
в Виннипег. Жил я в местном отеле - скрипучем сарае,  сквозь  его  щели  в
ветреные дни наметало немало снега. Впрочем, других  дней  в  Черчилле  не
бывает.
     И  все  же  я  не  бездельничал.  В  то  время  город  был   наводнен
миссионерами, проститутками, полицейскими, торговцами спиртными напитками,
трапперами,  контрабандистами,   скупщиками   мехов   и   прочими   весьма
занимательными личностями. Все  они  оказались  величайшими  знатоками  по
волчьей части. Я беседовал то с одним, то с другим и старательно записывал
все, что мне говорили. Таким путем я узнал совершенно изумительные  факты,
которые никогда еще не отмечались в  научной  литературе.  Так,  например,
выяснилось, что, хотя, по  единодушному  мнению,  в  арктической  зоне  от
волков ежегодно гибнет несколько сотен людей, волки никогда не нападают на
беременных эскимосок. (Миссионер, сообщивший мне  столь  ценные  сведения,
был твердо убежден, что именно отвращением волков к мясу беременных женщин
объясняется высокий коэффициент  рождаемости  у  эскимосов.  Впрочем,  это
обстоятельство является также результатом прискорбной склонности последних
скорее заботиться о продлении рода, чем о спасении души.) Мне рассказывали
также, что каждый четвертый год волки подвержены странной  болезни,  из-за
которой напрочь сбрасывают шкуру. Пока им приходится бегать "голышом", они
настолько беспомощны, что немедленно свертываются в клубок, если подойти к
ним  вплотную.  По  утверждению  охотников,  волки   вскоре   окончательно
уничтожат оленьи стада - ведь каждый волк ежегодно режет  несколько  тысяч
карибу, просто так, из кровожадности, тогда как ни один траппер и подумать
не смеет о том, чтобы застрелить карибу, разве что в порядке самозащиты. А
одна женщина обогатила  мои  знания  весьма  странным  сообщением:  по  ее
словам, с  тех  пор  как  здесь  создана  американская  авиационная  база,
количество волков перешло всякие границы, и теперь остается один  выход  -
если тебя укусят, отвечать тем же.
     Как-то один из  моих  собеседников,  старый  охотник,  предложил  мне
отведать "волчьего коктейля", если уж я такой  энтузиаст  волковедения.  Я
ответил, что выпивка как таковая меня не  прельщает,  но  меня  интересует
все, что  относится  к  волкам,  поэтому  я,  как  ученый,  просто  обязан
попробовать, что это такое. Тогда старик  привел  меня  в  единственный  в
Чкерчилле пивной бар (который в обычных условиях я обходил бы стороной)  и
налил стаканчик. Напиток оказался адской  смесью  из  бурды,  известной  в
здешних местах по названием пива "Лось", и антифриза, добытого у солдат  с
авиационнной базы.
     Тотчас после крещения "волчьим коктейлем" я отправил простым  письмом
свой первый отчет о работе, который (к счастью для моей дальнейшей  службы
в министерстве) оказался совершенно не поддающимся  расшифровке.  Никто  в
Оттаве не смог в нем разобраться, поэтому отчет был признан верхом научной
мысли. Я уверен, что это бредовое сочинение и посейчас хранится  в  архиве
министерства и к  нему  обращаются  правительственные  специалисты,  когда
появляется необходимость проконсультироваться у эрудированного эксперта по
волкам. Кстати, всего месяц назад  я  встретил  одного  биолога,  которому
довелось видеть отчет; по его уверениям, многие крупные ученые до сих  пор
считают, что это - последнее слово науки о Canis lupus.
     За время вынужденного пребывания в Черчилле  мне  удалось  не  только
собрать  массу   интереснейших   сведений   о   волках,   но   и   сделать
самостоятельное открытие, которое,  с  моей  точки  зрения,  имело  весьма
большое практическое значение:  я  обнаружил,  если  смешать  лабораторный
спирт с пивом упомянутой марки "Лось" (в  равных  частях),  то  получается
напиток, который  не  уступит  божественному  нектару!  Поэтому  я  спешно
добавил к своим продовольственным запасам пятнадцать  ящиков  пива.  Кроме
того, я запасся достаточным количеством формалина - в нем, как  подтвердит
любой препаратор, ткани мертвых животных сохраняются ничуть не хуже, чем в
чистом спирте. А отпущенный мне спирт, право, жаль на это тратить!



                                    3

     В  последних  числах   мая   мне   наконец   удалось   выбраться   из
осточертевшего Черчилля. Перед эти в течение трех суток бушевала пурга; на
третий день, когда слепящие снежные шквалы свели  видимость  к  нулю,  над
самой крышей отеля проревели моторы. Самолет  плюхнулся  на  лед  ближнего
озерка. Ветер едва не понес его дальше, но несколько человек,  сидевших  в
пивном баре, в том числе и я, успели вовремя  выскочить  и  ухватиться  за
крылья.
     Это была донельзя изношенная двухмоторная учебная машина образца 1938
года, отработавшая все мыслимые сроки и в конце концов  списанная  военным
ведомством на слом. Теперь эта развалина ожила в руках бывшего английского
военного летчика, долговязого малого с  ввалившимися  глазами,  одержимого
манией открыть собственную авиалинию на  севере  Канады.  Пилот  вылез  из
своей скрипучей колымаги, которую мы  с  трудом  удерживали  на  месте,  и
разматывая длиннющий светло-вишневый шарф, представился. По его словам, он
летел из Йеллоунайфа,  что  находится  в  тысяче  с  лишним  километров  к
северо-западу отсюда, в Пас.
     - Ведь это Пас? - с надеждой спросил он.
     Мы деликатно намекнули ему, что Пас лежит приблизительно в  шестистах
километрах к юго-западу. Однако такая неожиданность ничуть не обескуражила
летчика.
     - А, ладно - любой добрый старый порт хорош в шторм, - весело  сказал
он и в сопровождении своего медлительного бортмеханика направился вместе с
нами в пивной зал.
     За кружкой пива я горько пожаловался ему на свои невзгоды.
     - Пустяки, - заявил летчик, внимательно выслушав меня,  -  завтра  же
поддадим газу и на старой колымаге доставим вас  куда  душе  угодно.  Что,
если направиться на северо-запад? Это лучший курс для нас. Видите ли, я не
доверяю своему компасу на других румбах. Полетим быстро  и  низко.  Найдем
массу волков, тогда - на посадку, и счастливо оставаться!
     Он оказался хозяином  своего  слова.  Правда,  в  ближайшие  три  дня
улететь не удалось - во-первых, из-за очень низкой облачности,  во-вторых,
самолет, поставленный на лыжи, сильно "хромал" - протекал  правый  цилиндр
гидравлического амортизатора шасси. С погодой мы,  разумеется,  ничего  не
могли поделать, но цилиндр-то можно заставить работать. Бортмеханик  решил
накачать его тюленьим жиром. Честно говоря, тек он по-прежнему, но все  же
самолет стоял прямо в течение двадцати минут, а затем валился на бок,  как
подстреленная утка.
     На  четвертый  день  собрались  в  путь.  Самолет  мог  поднять  лишь
небольшой груз, и мне пришлось пожертвовать частью поклажи,  в  том  числе
никому не нужной ванной-каноэ.  Вместо  нее  удалось  выменять  за  галлон
спирта  брезентовую  лодку,  находившуюся  в  приличном  состоянии.  Пилот
уверял, что сможет ее увезти, привязав под брюхо самолета.
     Тогда  я  решился  на  дерзкий  трюк.  Естественно,   что   ящики   с
полюбившимся мне пивом "Лось" попали в кучу багажа,  который  был  отложен
как несущественный. Но мне пришло в голову обмануть этого славного  парня.
Ночью,  посвятив  себе  электрическим  фонариком,  я  убедился,  что   все
пятнадцать ящиков отлично умещаются в брезентовой  лодке.  Когда  я  снова
крепко притянул ее веревками к фюзеляжу, абсолютно никто не мог  заметить,
что в ней спрятан жизненно важный груз.
     День нашего отлета выдался  чудесный.  Скорость  ветра  не  превышала
шестидесяти километров в  час,  снегопад  прекратился.  Взлетев  в  черном
морском тумане, мы сразу потеряли из вида Черчилль и, развернувшись, пошли
на северо-запад.
     Правда, все произошло не так гладко. Во время недавней оттепели  лыжи
самолета сантиметров на пять ушли в  снежную  слякоть,  а  затем  накрепко
примерзли ко льду. Первые попытки взять разгон не увенчались успехом;  оба
мотора надсадно ревели на предельных оборотах, но самолет  не  трогался  с
места. Такое  упрямство  в  одинаковой  степени  озадачило  и  летчика,  и
механика.  И  только  после  того,  как   из   бара   выбежало   несколько
завсегдатаев,  которые,  стараясь  перекричать  адский   грохот   моторов,
показывали на наши лыжи, мы поняли, в чем заключалась загадка.  С  помощью
добровольцев из пивной нам удалось  раскачать  и  освободить  самолет.  Но
произошла  очередная  задержка  -  неисправный  цилиндр  успел  осесть,  и
потребовалось зарядить его новой порцией тюленьего жира.
     Освобожденный для разбега самолет вновь поразил своего хозяина  -  на
этот раз он решительно  отказывался  подняться  в  воздух.  Мы  катили  по
маленькому озерку  на  полном  газу,  но  никак  не  могли  оторваться.  В
последний момент летчик резко рванул руль, самолет описал на лыжах  крутую
дугу, подняв тучу  снега,  которая  чуть  было  не  погребла  нас,  и  мы,
несколько озадаченные, оказались на месте старта.
     - Чертовски странно, -  пробормотал  летчик,  -  самолет  должен  был
взлететь, понимаете, должен! А, ладно! Снимем запасное горючее и  облегчим
вес.
     Резервные бочки  с  бензином  были  взяты  на  борт  для  обеспечения
обратного рейса до Черчилля, и  по-моему  выбрасывать  их  было  несколько
опрометчиво. Но так как командовал он, то мне оставалось только молчать.
     После того как мы выгрузили запасное  горючее,  летчик  с  первой  же
попытки  поднял  машину  в  воздух,  разумеется,  предварительно   накачав
злополучный цилиндр. Но даже родная стихия не доставила  самолету  особого
удовольствия. Скорее наооборот, он упорно отказывался подняться  выше  ста
метров, а указатели оборотов обоих моторов неуклонно  показывали  примерно
три четверти законной нормы.
     - Нет никакой нужды забираться выше, - весело прокричал летчик  прямо
мне в ухо, - тогда не увидим волков! А ну-ка, откройте глаза пошире...
     Вытянув шею, я тщетно пытался что-нибудь  разглядеть  сквозь  мутный,
исцарапанный  плексигласовый  иллюминатор.  Самолет  шел  в  густом  сером
облаке, порой даже скрывался конец  крыла.  Волков  я  не  видел,  никаких
признаков волков.
     Мы жужжали уже около трех  часов.  С  таким  же  успехом  можно  было
провести их  на  дне  бочки  с  черной  патокой  -  впечатление  от  мира,
расстилавшегося под нами, осталось бы таким же. Но вот  летчик  перешел  в
крутое пике и прокричал:
     - Иду на посадку!  Бензина  осталось  в  обрез  на  обратную  дорогу.
Впрочем, под нами чудесная волчья страна. Волки что надо!
     Мы вынырнули из-под облака в десяти метрах от земли и обнаружили, что
летим над замерзшим озером в долине  шириной  около  полутора  километров,
окруженной высокими скалистыми холмами. Ни секунды  не  колеблясь,  летчик
приземлился. И если раньше я сомневался  в  его  летных  способностях,  то
теперь мог только восхищаться его искусством - ведь он умудрился сесть  на
одну исправную лыжу!  Только  когда  самолет  почти  окончательно  потерял
скорость, пилот осторожно поставил его на больную правую "ногу" и не  стал
глушить моторы.
     -  приехали,  приятель,  -  весело  сказал  он,  -  вам  выходить.  И
побыстрее. А то стемнеет, прежде чем мы доберемся до Черчилля.
     Тут сонный на вид механик воспрянул духом,  и  мгновенно  (во  всяком
случае,  мне  так  показалось)  все  мое  снаряжение  очутилось  на  льду.
Брезентовое каноэ отвязали от фюзеляжа и вновь до отказа накачали  цилиндр
амортизатора.
     Увидев содержимое каноэ, летчик бросил на меня укоризненный взгляд.
     - Не совсем честно, а? - спросил он. - Ну ладно, предположим, что вам
без этого не обойтись. Хорошенький подвесок, ничего не скажешь! Как-нибудь
осенью вернусь за  вами,  если  эта  старая  колымага  не  развалится.  Не
унывайте! Вокруг полно эскимосов -  они  в  любое  время  доставят  вас  в
Черчилль.
     - Большое спасибо, - смиренно пролепетал я. -  Но  не  можете  ли  вы
сказать, где я все-таки нахожусь - мне это понадобится для отчета.
     - Весьма сожалею. Сам не очень-то уверен. Скажем, примерно в пятистах
километрах к северо-западу от Черчилля. Достаточная точность? Но как бы то
ни было, карты этих мест не существует... Счастливо!
     Дверца кабины захлопнулась. Моторы взревели во всю  мощь,  как  им  и
положено, самолет запрыгал по заслугам, нехотя поднялся и исчез  в  хмуром
небе.



                                    4

     Я огляделся и увидел  вокруг  промерзшие  холмы  -  их  вершины  были
закрыты тучами, увидел широкую полосу торосистого льда и раскинувшуюся  за
долиной волнистую тундру, пустынную, без единого деревца. Да, кажется, я и
впрямь попал в  самую  настоящую  страну  волков.  Мне  даже  померещилось
множество волчьих глаз, которые настороженно следят за мной. Я  зарылся  в
гору багажа, отыскал револьвер и постарался критически оценить создавшееся
положение.
     Оно было не из блестящих. Правда,  мне  -  это  бесспорно  -  удалось
проникнуть в самое сердце Киватинской тундры.  Кроме  того,  создано  даже
некоторое подобие базы, хотя ее местоположение - на льду озера,  вдали  от
берега - оставляет желать лучшего. Как бы то ни было, до сих пор я  строго
придерживался инструкции. Однако следующий пункт оперативного приказа явно
противоречил реальным возможностям: 3, разд. С, п. iv.
     Немедленно по организации постоянной  базы  вам  надлежит,  используя
водные пути, отправиться на каноэ в широкий объезд окружающей территории с
целью общего ознакомления и сбора достаточных  статистических  сведений  о
численности  Canis  lupus  и  области  их  распространения,  а  также  для
установления непосредственного контакта с изучаемым объектом...
     Я и рад бы действовать согласно инструкции, но толстый лед под ногами
вынуждал отложить плавание на каноэ по крайней мере на  несколько  недель,
а, возможно, и навсегда. К тому же, лишенный других средств транспорта,  я
просто не знал, как начать перевозку целой  груды  снаряжения  на  твердую
землю. Что же касается "установления контакта  с  объектом  изучения",  то
сейчас я вообще не ставил перед собой этой задачи, если только сами  волки
не проявят инициативы.
     Как быть? Ведь инструкция  составлялась  специально  для  меня  после
консультации с  Метеорологической  службой.  Там  клятвенно  заверили  мое
начальство, что к намеченному сроку моего прибытия  в  центральную  тундру
озера и реки "обычно" очищаются ото льда.
     Еще в Оттаве я твердо усвоил правило: никогда не оспаривать сведений,
исходя