тот
еще дышал и даже издал в ответ какой-то звук, до тех пор не числившийся  в
моем каталоге волчьих криков. Это  был  высокий,  полный  ярости  и  боли,
пронзительный  рев  (мне  пришлось  как-то  слышать   нечто   подобное   в
переполненном вагоне метро - так вопила разъяренная дама,  которую  кто-то
ущипнул).
     Георг тотчас умчался прочь. Альберт, с  трудом  поднявшись  на  ноги,
бросился за ним. Началась погоня не на жизнь, а на смерть.  Георг  взлетел
вверх по склону, словно его преследовал цербер. Альберт гнался за  ним  со
зловещей и яростной решимостью.
     Оба, напрягая последние силы, то мчались вперед,  то  кидались  назад
или в сторону.
     Когда они пронеслись мимо летнего логова, Ангелина привстала, бросила
быстрый взгляд на бегущих и с азартом включилась в  погоню.  Теперь  шансы
свелись к двум против одного, не в пользу Георга; ему пришлось  положиться
на скорость в беге по прямой  -  он  потерял  возможность  увертываться  и
поскакал вниз по морене через болото и вдоль берега залива. Там,  у  самой
воды, стояла огромная расколотая надвое  скала;  Георг  с  ходу  проскочил
узкую щель между камнями и свернул так круто, что песок и щебень  полетели
из под ног; волк обогнул скалу в обратном  направлении  как  раз  вовремя,
чтобы ударить в бок Ангелине. Не колеблясь ни минуты, он с силой  врезался
в нее и буквально сбил с ног, заставив метров пять проехаться по земле.
     Итак, один из преследователей временно вышел из строя, но и сам Георг
потерял скорость. Прежде чем ему удалось  вырваться  вперед,  Альберт  уже
оседлал его, и оба  покатились  наземь,  сцепившись  в  яростной  схватке.
Подоспевшая Ангелина не замедлила ввязаться в драку.
     Свалка закончилась так же внезапно, как и началась, волки  разошлись,
отряхнулись,  ткнулись  носами,  дружно   помахали   хвостами   и   рысцой
направились к логову, всем  своим  видом  показывая,  что  славно  провели
время.
     Шутки вроде  только  что  описанной  редки  среди  волков,  хотя  мне
несколько раз приходилось видеть, как Ангелина устраивала  засаду  Георгу,
когда издали замечала, что тот возвращается с охоты. В  этих  случаях  она
пряталась, но стоило ему поравняться с ней,  выпрыгивала  прямо  на  него.
Георг всегда делал вид, что напуган внезапным нападением, но, конечно, это
было притворство, ибо он должен был  почуять  ее  присуствие.  Как  только
проходило первое изумление, Ангелина начинала обнюхивать супруга, обнимала
его передними лапами, валилась перед ним на землю, подняв задние лапы, или
нежно подталкивала плечом. Вся эта картина являла  собой  интимный  ритуал
встречи.
     В  июле   же   произошло   событие,   заставившее   меня   задуматься
по-настоящему. Ангелина часто уходила с  самцами  на  охоту,  но  выпадали
ночи, когда она оставалась дома, и вот однажды к ней пожаловали гости.
     Было далеко за полночь,  я  дремал  в  своей  палатке,  когда  где-то
неподалеку, чуть южнее, завыл волк.  Это  был  незнакомый  призыв,  слегка
приглушенный и без  вибраций.  Полусонный,  я  взял  бинокль  и  попытался
разглядеть двух незнакомых волков - они сидели на мысочке, на моей стороне
залива, напротив волчьего логова.
     При виде их я окончательно проснулся - мне казалось,  что  территория
любой волчьей семьи  священна  для  других  волков.  Ангелина  была  дома,
незадолго перед этим я видел, как она  вошла  в  ущелье,  и  я  сгорал  от
любопытства, как же она отнесется к вторжению.
     Я навел  бинокль  на  ложбину  (летними  ночами,  когда  здесь  царят
сумерки,  стереотруба  хуже  бинокля).  Ангелина  уже  стояла   у   входа,
повернувшись в сторону пришельцев. Она  была  сильно  встревожена:  голову
вытянула вперед, уши насторожила: хвост оттянула назад как сеттер.
     Несколько минут волки стояли молча, выжидая, затем  один  из  чужаков
нерешительно завыл, как и в первый раз. Ангелина немедленно  отреагировала
на его призыв. Она начала  плавно  помахивать  хвостом,  ее  напряженность
исчезла, затем волчица выбежала из ущелья и громко залаяла.
     Если верить книгам, то  волкам  (как  и  ездовым  собакам)  лаять  не
полагается; но лай волчицы ничем иным не назовешь.  Как  только  пришельцы
его услышали, они побежали по берегу, вокруг залива.
     Ангелина  встретила  их  метрах  в  четырехстах   от   логова.   Стоя
неподвижно, она ждала их приближения; в пяти - десяти шагах от  нее  волки
остановились. Разумеется, слышать я ничего не мог, но увидел, как все  три
хвоста плавно задвигались, и после минутной демонстрации обоюдных симпатий
Ангелина осторожно ступила вперед и обнюхала носы чужих волков.
     Кем бы ни были пришельцы, встретили их гостеприимно.  Едва  церемония
приветствий закончилась, как все трое побежали к летнему логову. У входа в
ущелье один из визитеров начал заигрывать  с  хозяйкой,  и  они  резвились
несколько минут, но были  гораздо  сдержаннее,  чем  Ангелина,  когда  она
играла с Гергом, или Георг с Альбертом.
     В это время второй волк спокойно спустился в ущелье к волчатам.
     К сожалению, я не мог видеть,  что  там  происходило,  но,  очевидно,
ничего такого, что могло бы обеспокоить мать. Во  всяком  случае,  окончив
возню, она подошла к входу в ущелье и стала смотреть вниз,  пуще  прежнего
размахивая хвостом.
     Чужие волки долго не задержались. Тот, что спустился в ущелье,  минут
через двадцать вылез обратно; после взаимного обнюхивания носов посетители
удалились той же дорогой, по которой пришли.
     Ангелина провожала их некоторое время, заигрывая то  с  одним,  то  с
другим.
     И только когда они направились на запад и  окончательно  скрылись  из
глаз, она повернула к логову.
     Когда я рассказал Утеку о неожиданном визите, он ничуть не  удивился,
напротив, его поразило мое удивление.
     - В конце концов, - ходят же люди  друг  к  другу  в  гости;  что  же
необыкновенного, если волки тоже навещают друг друга?
     Крыть было нечем!
     Дискуссию прервал Майк, он попросил  меня  описать  внешность  ночных
посетителей.
     Когда я это сделал, он кивнул головой.
     Кажется, эти волки из стаи  у  Скрытой  Долины,  -  сказал  он,  -  в
пяти-шести километрах к югу. Я видел  их  не  раз.  Две  волчицы,  волк  и
несколько волчат.  По-моему,  одна  из  волчиц  приходится  матерью  твоей
Ангелине, а вторая сестрой. Во всяком случае,  осенью  они  соединяются  с
твоей стаей и вместе уходят на юг.
     Я помолчал несколько минут, взвешивая сказанное, а затем спросил:
     - Если только у одной из волчиц есть  пара,  то  другая  должна  быть
старой девой; которая же из них, как по-вашему?
     Майк устремил на меня долгий задумчивый взгляд.
     - Послушай, - сказал он, - ты собираешься убраться из этой  страны  и
уехать домой, а? По-моему, ты и так слишком долго здесь пробыл.



                                    18

     В середине июля я твердо решил: довольно пассивных  наблюдений,  пора
приступать к изучению охотничьей деятельности волков по-настоящему.
     Столь благое  намерение  отчасти  объяснялось  тем,  что  под  грудой
грязных  носков,  скопившихся  за  неделю,  я  наткнулся  на  давным-давно
затерянный оперативный приказ.
     Откровенно говоря, я почти совсем забыл не только о приказе, но  и  о
самой Оттаве, а когда вновь перелистал строгие и детальные инструкции,  то
понял, что повинен в невыполнении служебного долга.
     Приказ  ясно  гласил:  первейшая  моя  задача  -  провести   перепись
поголовья  и  изучить  размещение  волков,  что  в  свою  очередь   должно
сопровождаться подробными исследованиями взаимоотношений  между  волком  и
карибу, то есть между хищником и добычей. Это означало, что наблюдения  за
поведением и общественными инстинктами волков решительно выходили за рамки
порученной мне работы. Поэтому в одно прекрасное утро я  свернул  палатку,
упаковал стереотрубу и закрыл наблюдательный пункт. На другой  день  мы  с
Утеком погрузили лагерное снаряжение в каноэ и поплыли на север длительный
рейс по водным просторам тундры.
     В течение нескольких недель мы  прошли  сотни  километров  и  собрали
множество данных относительно численности  и  размещения  волков;  попутно
накопился и другой обширный материал, хотя и не предусмотренный  заданиями
министерства, но тем не менее представляющий немалый интерес.
     Согласно полуофициальным данным, полученным от трапперов и торговцев,
поголовье волков Киватина составляет примерно  тридцати  тысяч.  Даже  при
моих весьма скромных математических познаниях нетрудно подсчитать,  что  в
среднем на каждые пятнадцать квадратных километров приходится один волк.
     Если учесть, что одна треть тундры  покрыта  водой,  а  другую  треть
занимают бесплодные скалистые холмы и хребты, на которых не могут жить  ни
карибу, ни волки, ни большинство других животных, то плотность  возрастает
примерно до одного волка на каждые пять квадратных километров.
     Пожалуй, многовато. Будь это в действительности  так,  нам  с  Утеком
пришлось бы туго.
     К огорчению теоретиков, мы обнаружили, что волки широко  рассеяны  по
тундре.  Обычно  они  селятся  семьями,  причем  каждая   семья   занимает
территорию двести пятьдесят - восемьсот  квадратных  километров.  Следует,
однако,   заметить,   что   подобное   рассредоточение    не    отличается
единообразием. Так, например, в одном месте мы встретили две семьи волков,
логова которых отстояли друг от  друга  всего  на  каких-нибудь  восемьсот
метров.
     А однажды на моренной гряде близ реки Казан Утек наткнулся  сразу  на
три семьи, причем у всех  были  волчата;  их  логова  разделяли  несколько
шагов. С другой стороны, мы три дня плыли по реке Тлевиаза, по  местности,
которая казалась настоящим волчьим царством, и ни разу не видели ни следа,
ни помета, ни клочка волчьей шерсти.
     Крайне  неохотно,  понимая,  что  этим   не   завоюю   авторитета   у
нанимателей, я был вынужден скостить поголовье волков до трех тысяч, но  и
эта цифра, вероятно, сильно завышена.
     Мы встречали волчьи семейства самых различных размеров: от одной пары
взрослых и десяти детенышей. Поскольку  во  всех  случаях,  кроме  одного,
налицо оказались "лишние" волки, а сам я был бессилен выяснить их статус в
семье (и мог лишь пристрелить их), то  не  оставалось  ничего  иного,  как
вновь обратиться к Утеку.
     Как сообщил Утек, самки волков становятся половозрелыми в  двухлетнем
возрасте, а самцы  с  трех  лет.  До  получения  способности  размножаться
большинство молодняка остается при родителях, но, даже достигнув  брачного
возраста, многие не могут обзавестись семьей  из-за  недостатка  свободных
участков.  Это  значит  -  не  хватает  охотничьих   угодий,   позволяющих
обеспечить каждую волчицу всем необходимым для выращивания потомства.
     При избытке волков "производительная способность" тундры  оказывается
недостаточной, то есть численность животных, служащих обьектом  их  охоты,
быстро сокращается, а это означает  голод  и  для  самих  волков.  Поэтому
подходящего участка тундры многие взрослые волки на долгие  годы  обрекают
себя на безбрачие. К счастью,  период  обостренного  полового  влечения  у
волков  весьма  недолго  (всего  около  трех  недель  в   году),   поэтому
"холостяки"  и  "старые  девы"  не  особенно   страдают   от   сексуальной
неудовлетворенности.
     Кроме того, их потребность  в  домашнем  уюте,  компании  взрослых  и
волчат  отчасти  получает  удовлетворение  благодаря  общинному  характеру
семейных групп. Утек даже предлагает,  что  некоторые  особи  предпочитают
положение "дядюшки" или "тетушки" -  оно  дает  им  радости,  связанные  с
семейной жизнью, и в то же время  не  возлагает  ответственности,  которая
падает на родителей.
     Старые волки, особенно те, кто потерял свою  пару,  обычно  сохраняют
вдовство.
     Утек  припомнил  волка,  с  которым  ему  пришлось   встречаться   на
протяжении шестнадцати лет.
     Первые шесть лет волк ежегодно был отцом приплода.  На  седьмую  зиму
его подруга исчезла (возможно, была отравлена охотниками, которые в погоне
за премиями пришли с юга). Весной волк вернулся в свое старое  логово.  Но
хотя в нем и в этом сезоне ос выводок волчат, они принадлежали другой паре
- вероятно, полагал Утек, сыну вдовца и его  подруге.  Во  всяком  случае,
весь остаток своей жизни старый волк провел в логове  "третьим"  "лишним",
но продолжал участвовать в заботах по воспитанию волчат.
     Численность волков зависит не только от ограниченности пригодных  для
жизни участков, но и  от  особого  природного  механизма,  контролирующего
рождаемость. Поэтому,  когда  виды  животных,  которые  служат  им  пищей,
встречаются в изобилии (или самих волков мало), волчицы рождают помногу, в
некоторых случаях по восьми волчат. Но если наблюдается  "избыток"  волков
или не хватает корма, количество волчат помете сокращается до  одного  или
двух. Это справедливо и  в  отношении  других  представителей  арктической
фауны, таких, например, как мохноногие  канюки.  В  годы,  "урожайные"  на
мелких грызунов, несут по пять или шесть яиц; когда же полевок и леммингов
мало, они кладут лишь одно яйцо, а то и вовсе не несутся.
     Но если даже перечисленные  контролирующие  факторы  не  срабатывают,
эпизоотии служат гарантией того, которое сможет прокормиться. В тех редких
случаях,  когда  общее   равновесие   нарушается   (часто   в   результате
вмешательства человека) или животных становится  чересчур  много,  а  пища
скудная  и  недоедание  переходит  в  настоящий  голод,   волки   начинают
вырождаться  физически.  Среди  них  то  и  дело  вспыхивают  опустошающие
поветрия,  такие,  как  бешенство,  собачья  чума,  чесотка,  и  тогда  их
поголовье   быстро   сокращается   до   минимума,   едва   обеспечивающего
воспроизводство.
     На севере Канады лемминги представлены  разновидностью,  отличающейся
цикличностью размножения, причем наиболее "урожайным"  оказывается  каждый
четвертый год, за которым следует падение численности  зверьков  почти  до
полного их исчезновения. На 1946 год пришлась самая низкая точка цикла.  К
тому же по случайному совпадению, и без того резко изменило вековым  путям
миграции, и основная масса оленей обошла стороной юг и  центральную  часть
района. Наступило время бедствий для эскимосов, песцов и волков. В  тундру
пришел  страшный  голод.  Латентный  вирус  бешенства  дал  вспышку  среди
голодающих песцов, заболевание перекинулось и на волков.
     Нужно  сказать,  что  взбесившиеся  животные  не  "сходят  с  ума"  в
буквальном смысле слова. Поражается нервная система,  поступки  становятся
сумасбродными, возникает постоянное стремление  куда-то  бежать,  исчезает
спасательное чувство страха. Бешеные волки слепо  натыкаются  на  мчащиеся
поезда и автомобили; они могут случайно затесаться в гущу ездовых собак, и
в результате их разрывают на куски; нередко бешеный волк забегает на улицу
поселка
     Как-то волк, больной и умирающий (дело происходило во время эпизоотии
1946 года), забежал в Черчилл. Первым на него наткнулся  капрал  канадской
армии, возвращавшийся из пивного бара в казарму. Согласно рапорту храброго
вояки, на него набросился гигантский волк, и  ему  едва  удалось  спастись
бегством. Пробежав добрых два километра, он скрылся под кровом караульного
помещения.   Правда,   капрал   не   мог   продемонстрировать   физических
доказательств  выдержанного  испытания,  но   психическая   травма   была,
несомненно, глубокой. Поднятая тревога вызвала в лагере панику, близкую  к
истерике. На  борьбу  с  волком  были  двинуты  американские  и  канадские
воинские   подразделения.   Отряды   людей,   вооруженных   винтовками   и
электрическими  фонариками,   с   выражением   непреклонности   на   лицах
прочесывали окрестности; они  были  готовы  отразить  угрозу,  которая  за
несколько часов успела разрастись до нескольких стай голодных волков.
     Во время переполоха было убито и ранено  одиннадцать  ездовых  собак;
пострадали также  американский  капрал  и  индеец  из  племени  чиппевеев,
которые поздно возвращались домой. Все они понесли урон не от волка, а  от
самих стражей порядка.
     Двое суток дети и женщины не выходили из дому. Военный лагерь как  бы
вымер; ординарцы - которых посылали  с  поручениями,  отправлялись  хорошо
вооруженные, на джипах или вовсе отказывались выходить из помещения.
     Волка удалось обнаружить с небольшого военного  самолета,  приданного
частям, которые проводили облаву. В указанное место  был  послан  эскадрон
конной полиции.
     Но  волк  оказался...  кокер-спаниелем,  принадлежащим   управляющему
отделением Компании Гудзонова залива.
     Паника прекратилась только на третий день.  Уже  под  вечер  водитель
шеститонного армейского грузовика, возвращающийся в лагерь  из  аэропорта,
заметил впереди на дороге что-то мохнатое. Он нажал на тормоза, но слишком
поздно: волк, который совсем ослабел и не мог даже ползти, был раздавлен.
     Интересны последствия. И поныне можно встретить жителей  Черчилла  (а
также изрядное  количество  солдат,  разбросанных  по  всему  континенту),
которые охотно, со всеми подробностями опишут вам нашествие волков  на  их
город в 1946 году.
     Они поведают об  ужасах,  которые  им  пришлось  лично  пережить,  об
искусанных женщинах и детях, о собачьих упряжках, изорванных в клочья, и о
целом городке, выдержавшем ужасную осаду.



                                    19

     Несколько недель, проведенных в плавании по рекам равнины, показались
нам сущим  раем.  Почти  все  время  стояла  чудесная  погода;  бескрайние
просторы, полная свобода и дикая, беспорядочная жизнь, которую мы вели,  -
се наполняло нас бодростью.
     Попадая в новые места, на территорию,  занятую  какой-нибудь  волчьей
семьей, ы всякий  раз  останавливались  лагерем  и  не  ограничивали  себя
временем - вели самые подробные исследования, необходимые  для  достаточно
близкого знакомства со всей группой волков.  Несмотря  на  необъятность  и
безлюдье, мы совершенно не чувствовали одиночества - рядом с  нами  всегда
были карибу.  Олени,  сопровождаемые  стаями  серебристых  чаек  и  ворон,
оживляли пейзаж.
     Эта страна принадлежала оленям, волкам, птицам и мелким зверькам.  Мы
двое - всего лишь случайные, незваные и маловажные гости. Человек  никогда
не  занимал  в  тундре  господствующего  положения.  Даже  эскимосы,  чьей
территорией  когда-то  являлись  Бесплодные  земли,  жили  в  согласии   с
природой. Теперь в центральной  части  тундры  эскимосы  исчезли.  Горстка
людей, едва насчитывающая сорок душ - к ним принадлежал и Утек, - вот все,
что осталось от народа, некогда заселявшего внутреннюю часть страны.  Ныне
эта крохотная группка совсем затерялась в бескрайней суровой пустыне.
     За все время человеческие существа встретились нам один  единственный
раз. Как-то утром, в самом начале путешествия, мы огибали  излучину  реки.
Вдруг Утек поднял весло и закричал. Впереди, на береговой косе,  показался
приземистый чум из оленьих шкур. На зов  Утека  из  него  вывалились  двое
мужчин, женщина и трое мальчиков-подростков; все  они  подбежали  к  самой
воде, нам навстречу.
     Мы причалили, и Утек представил меня одной из семей  своего  племени.
Всю вторую половину дня мы распивали чаи, сплетничали, смеялись и пели,  а
также съели гору вареной оленины. Когда мы ложились спать, Утек  объяснил,
что мужчины, мои новые знакомцы, разбили здесь лагерь в надежде подстеречь
карибу, которые обычно переплывают реку в узком месте, километрах в восьми
отсюда, ниже по течению. На одноместных гребных каяках, вооруженные только
короткими острыми копьями, эскимосы надеялись добыть  на  переправе  такое
количество нагульных оленей, чтобы мяса хватило на всю зиму. Утек  страшно
хотелось участвовать в охоте, и он  начал  уговаривать  меня  остаться  на
несколько дней, с тем чтобы помочь друзьям.
     Я не возражал, и