на следующее утро три эскимоса  ушли,  оставив  меня
наслаждаться великолепием августовского дня.
     Сезон  несносных  комаров  кончился.  Жарко,  ни  ветерка.  Я   решил
воспользоваться погодой - поплавать и позагорать, а то моя кожа  стала  до
неприличия бледной. Отойдя  на  несколько  сотен  метров  от  эскимосского
становища (ибо стыдливость - последний  из  пороков  цивилизации,  который
человек отбрасывает в пустыне), я разделся и искупался, потом взобрался на
ближнюю гряду, улегся и стал принимать солнечную ванну.
     Подобно волкам, я время от времени поднимал  голову  и  осматривался.
Около полудня я вдруг увидел волков -  они  пересекали  гребень  следующей
гряды, к северу от меня.
     Всего три волка - один белый, два других почти черные,  очень  редкой
окраски. Все трое - матерые звери; но один из  черных  поменьше  ростом  и
изящнее других - вероятно, волчица.
     Да, положение весьма  пикантное...  Моя  одежда  осталась  на  берегу
довольно далеко отсюда, на мне были только резиновые туфли и бинокль. Если
побежать за одеждой, то след волков будет безвозвратно потерян. А, подумал
я, кому нужна одежда в такой день? Тем временем волки скрылись за гребнем,
и, схватив бинокль, я бросился за ними вдогонку.
     Местность вокруг представляла собой настоящий лабиринт  из  невысоких
гряд, разделенных узкими, покрытыми травой низинами; на низинах,  медленно
продвигаясь на юг, паслись олени. Лучшей обстановки не придумать: с гребня
мне будет удобно следить, как волки пересекают низины, одну за  другой,  а
чуть скроются за очередной грядой, можно без опаски следовать за  ними.  И
так до следующей  гряды,  пока  я  не  окажусь  достаточно  высоко,  чтобы
спокойно наблюдать, как волки пересекают долину.
     Вспотев от волнения и затраченных усилий, я одолел первую гряду и уже
предвкушал драматическую сцену:  вот  сейчас  волки  внезапно  нападут  на
ничего не подозревающих оленей там, внизу, и я увижу борьбу не на жизнь, а
на смерть.
     Но то, что я увидел, привело меня в полнейшее  замешательство:  моему
изумленному  взору  предстала  поистине  идиллическая  картина.  В  долине
паслись небольшими группами около полусотни оленей-быков. Волки шествовали
мимо них с таким видом, словно олени интересовали их не больше, чем камни.
Карибу, в свою очередь, видимо, и не подозревали об опасности. Создавалось
впечатление, будто это не волки и их желанная добыча,  а  собаки,  пасущие
домашний скот.
     Невероятно - стая волков, окруженная оленями! При этом как один,  так
и другие ничуть не волнуются.
     Не веря собственным глазам, я  увидел,  как  волки  рысцой  пробежали
метрах в пятидесяти  от  пары  лежащих  оленят,  беспечно  жующих  жвачку.
Оленята  повернули  голову  и  лениво  следили  за  волками,  но  даже  не
удосужились встать на ноги, а  их  челюсти  не  прекратили  работу.  Какое
презрение к волкам!
     Но представьте себе мое изумление, когда в погоне за волками, которые
поднялись по склону и скрылись, я  попал  в  ту  же  долину  -  два  самых
апатичных олененка, которые только что с таким  безразличием  отнеслись  к
волкам, тотчас вскочили на ноги и уставились на меня широко раскрытыми  от
удивления глазами. Когда я пробежал мимо,  они  выставили  головы  вперед,
испуганно фыркнули, повернулись на  задних  копытах  и  умчались  галопом,
будто за ними гнался сам черт. Но это же несправедливо  -  так  испугаться
меня и спокойно относиться к волкам! Правда,  я  постарался  утешить  себя
мыслью, что их паника вызвана  непривычным  зрелищем:  белый  человек,  на
котором надеты только туфли да бинокль, сломя голову летит по тундре!
     За следующим валом я едва не наскочил  на  волков.  Они  собрались  в
кучку на противоположном  склоне  и,  видимо,  совещались,  при  этом  они
усердно обнюхивали носы друг друга и махали хвостами. Я растянулся  плашмя
за камнями и замер в ожидании. Вскоре белый волк снова двинулся в путь,  а
остальные последовали за ним. Они не спешили и, прежде  чем  спуститься  в
долину, где паслось  несколько  десятков  оленей,  немало  покрутились  по
склону. Временами то один из них, то другой останавливался, принюхивался к
кочке мха или отбегал в сторону,  ведя  разведку.  Когда  же  они  наконец
спустились, то рассыпались в цепь с интервалами в сотню шагов  и  в  таком
порядке рысью побежали вдоль низины.
     На появление волков реагировали только те  олени,  которые  оказались
непосредственно перед фронтом наступления. Стоило  волкам  приблизиться  к
ним на расстояние пятидесяти - шестидесяти метров, как олени  я  фырканьем
поднимались на дыбы и отскакивали в  сторону.  Те,  что  похрабрее,  затем
поворачивали обратно и  с  любопытством  смотрели  на  проходящих  волков,
однако большинство, не удостоив волков и взглядом,  снова  принимались  за
пастьбу.
     За час волки, а с ними и  я,  прошли  не  менее  шести  километров  в
непосредственной близости от четырехсот оленей, и во всех случаях  реакция
карибу  была  неизменной:  полнейшее  безразличие,  пока   волки   далеко,
некоторый интерес, когда они подходят совсем близко, и  отступление,  если
столкновение кажется неизбежным. Ни панического бегства, ни страха!
     До сих пор нам встречались  преимущественно  быки,  но  вскоре  стало
попадаться много важенок и однолеток, и вот тут-то поведение волков  резко
изменилось.
     Один из них выгнал  теленка  из  зарослей  ивняка,  тот  выскочил  на
открытое место в каких-нибудь двадцати шагах от волка; волк  на  мгновение
замер, а затем кинулся за олененком.  У  меня  учащенно  забилось  сердце;
сейчас я наконец увижу, как волк режет оленя.
     Не тут-то было. Волк  жал  изо  всех  сил,  но  не  смог  выиграть  в
скорости; пробежав с  полусотни  метров,  он  прекратил  погоню,  затрусил
обратно и присоединился к товарищам.
     Я не верил своим глазам: по всем законам олененок  обречен  и  должен
погибнуть, если хоть  десятая  доля  репутации  волков  ими  действительно
заслужена!
     Однако на протяжении последующего часа волки предпринимали по меньшей
мере двенадцать атак против телят-одиночек, против важенки с  теленком,  а
то и против целых групп важенок и однолеток, и  каждый  раз  преследование
прекращалось, едва успев начаться.
     Меня охватило сильнейшее раздражение - я пробежал десяток  километров
по тундре и совершенно вымотался не  для  того,  чтобы  полюбоваться,  как
свора волков валяет дурака!
     Когда (в который раз!) волки оставили долину и побрели через гряду, я
воинственно двинулся следом. Уж не знаю, что я в  тот  момент  намеревался
сделать - возможно, сам хотел добыть оленя, чтобы  показать  этим  неучам,
как это делается.
     Как бы то ни было, преисполненный отваги, я перемахнул через  гребень
и попал прямо к волкам.
     Они,  по  всей  вероятности,  остановились  перевести  дух,   и   мое
неожиданное появление было подобно разорвавшейся  бомбе.  Волки  бросились
врассыпную. Прижав уши и вытянув  хвосты  трубой,  они  мчались,  насмерть
перепуганные. Их панический бег сквозь разрозненные  стада  оленей  вызвал
ответную реакцию. Массовая паника, которую я ожидал  весь  день,  охватила
теперь по-настоящему перепуганных животных. Только (мне с горечью пришлось
констатировать этот факт) устрашили их не волки - их напугал я.
     Конечно, с меня хватит, и я решительно  повернул  к  дому.  Когда  до
становища оставалось несколько километров,  я  заметил  бегущих  навстречу
людей. Это была  эскимоска  и  три  мальчугана.  Они  были  чем-то  крайне
взволнованы. Все кричали, женщина размахивала тяжелым костяным ножом, а ее
сыновья потрясали копьями для охоты на оленей и ножами для снятия шкур.
     Я в растерянности остановился. И  тут  до  меня  впервые  дошел  весь
трагикомизм моего положения - я был не только безоружен,  но  и  абсолютно
наг. Где уж тут отразить атаку! А  атака  казалась  неотвратимой,  хотя  я
понятия не имел, что могло привести эскимосов в такое бешенство.  Но,  как
говорится, осторожность - лучшая доблесть, и я из последних сил устремился
вперед, стараясь во что бы то ни стало обойти эскимосов. Это мне  удалось,
но они продолжали преследование и не отставали от меня почти всю дорогу до
лагеря.
     Там я наскоро влез в брюки, схватил винтовку  и  приготовился  дорого
продать свою жизнь. К счастью, Утек и остальные мужчины вернулись как  раз
в тот момент, когда разъяренная  женщина  со  своей  дьявольской  командой
устремилась на меня; сражение было предотвращено.
     Когда страсти улеглись, Утек рассказал, из-за  чего  разгорелся  весь
сыр-бор. Один мальчуган, собирая ягоды, неожиданно увидел, как  я,  голый,
скачу по холмам вслед за волками.  С  круглыми  от  изумления  глазами  он
поспешил к матери и рассказал о необыкновенном явлении. Она,  эта  храбрая
душа, решила, что я не иначе как сошел с ума (эскимосы вообще считают, что
все белые весьма близки к этому) и  собираюсь  безоружный,  в  голом  виде
напасть на стаю волков. Кликнув свой выводок и  вооружившись  чем  попало,
она помчалась на выручку. До конца нашего пребывания  в  становище  добрая
женщина относилась ко мне с такой заботой,  смешанной  с  опаской,  что  я
почувствовал безмерное облегчение, когда распрощался с ней.
     Не очень-то меня позабавило и замечание Утека, когда мы поплыли  вниз
по реке и маленькое становище скрылось из виду.
     - Очень жаль, - мрачно сказал он, - что ты снял  штаны.  По0моему,  в
штанах ты бы ей больше понравился.



                                    20

     Меня крайне заинтересовало  совершенно  необьяснимое  поведение  стаи
волков на охоте за карибу возле эскимосского становища. И я по обыкновению
спросил об этом  Утека.  В  своей  терпеливой,  мягкой  манере  он  ещераз
попытался наставить меня на путь истинный.
     Прежде всего, обьяснил он, здоровый  взрослый  олень  легко  обгоняет
волка; даже трехнедельный теленок способен обскакать почти  любого  волка,
разве что за исключением самого быстрого. Карибу это  отлично  знают  и  в
нормальных условиях не боятся волков. Волки тоже все прекрасно понимают и,
будучи очень смышленными, редко пытаются догнать здорового  карибу  -  они
заранее уверены, что такое занятие окажется бессмысленной тратой сил.
     Вместо этого, рассказал  Утек,  волки  предпринимают  систематическую
проверку состояния оленей, с тем чтобы выявить  неполноценных.  В  больших
стадах такого рода испытания сводятся к тому, что волки вспугивают  оленей
и гонят их достаточно долго,  стараясь  определить  больных,  раненых  или
вообще слабых животных. Коль скоро такой инвалид  обнаружен  -  все  волки
устремляются за ним, стремясь зарезать. Если же в стаде не удалось выявить
слабых, преследование прекращается и волки пробуют счастья в другом стаде.
     В тех  случаях,  когда  олени  встречаются  довольно  редко,  хищники
используют иной прием:  несколько  волков  сообща  гонят  небольшое  стадо
карибу в засаду, где их поджидают другие волки из той  же  стаи.  Если  же
попадаются олени-одиночки, волки применяют  своеобразную  эстафету,  иными
словами,  один  волк  гонит  оленя  по  направлению   к   другому   волку,
находящемуся на некотором расстоянии, а  тот  в  свою  очередь  продолжает
преследование.  Оба  эти  приема  во  многом  сводят  на  нет   упомянутые
преимущества  в  беге,  тем  не  менее  жертвами  волков,   как   правило,
оказываются все же наименее крепкие и выносливые олени.
     Я же тебе говорил, - пояснил Утек, - карибу кормят  волков,  а  волки
делают карибу сильными.  Кабы  не  волки,  карибу  совсем  вымерли  бы  от
болезней.
     Утек утверждал, что, убив оленя,  волки  прекращают  охоту,  пока  не
кончится все мясо  и  голод  не  заставит  их  снова  приняться  за  дело.
Признаться, эти его слова были для меня совершенной новостью - ведья,  как
и все другие, привык считать, что волки не только способны  поймать  почти
любое живое сущесьво, но, движимые ненасытной кровожадностью, убивают  все
находящееся в пределах достижимого.
     Все волчьи охоты, которые мне впоследствии  довелось  наблюдать,  как
правило, проходили по тому же образцу, что и первая из увиденных.  Картина
выглядит так: волки (числом от  одного  до  восьми)  рысцой  трусят  между
рассредоточенными группами  оленей,  которые  будто  и  не  подозревают  о
присуствии своих "смертельных врагов". Время от  времени  волк  (а  иногда
два-три волка)выфходит из цепи наступающих и делает неожиданный  бросок  в
сторону ближайшего оленя, а тот выжидает, когда противник окажется в сотне
метров, и затем, презрительно вскинув голову, спокойно скачет прочь.  Волк
останавливается  и  смотрит  ему   вслед.   Если   олень   бежит   резвом,
следовательно, находится в хорошем состоянии, хищник поворачивает обратно.
     Такого рода испытания ведутся волками систематизировано.  Мне  вскоре
удалось выяснить принятую систему отбора. В самом деле. волки  чрезвичайно
редко обременяют себя "выбраковкой" стад сытых вхрослых быков,  которые  в
это время года находятся в наилучшей форме - все лето они только и делали,
что ели и спали. Волки не  трогают  их  не  потому,  что  быки  -  опасные
противники (к слову сказать,  их  раскидистые  рога  -  никуда  не  годное
оружие), просто они не в состоянии догнать оленей и  великолепно  об  этом
знают.
     Гораздо больший интерес  для  волков  представляют  смешанные  стада,
состоящие  из  важенок  с  телятами,  ибо  процент  раненых,  уродливых  и
болезненных особей, разумеется,  гораздо  выше  среди  молодняка,  еще  не
прошедшего сурового естественного отбора.
     Излюбленной мишенью для волчьей проверки являются также группы старых
быков и яловых важенок. Случается, что ослабевший перестарок замешается  в
середину стада превосходных, сильных оленей, но волков  не  обмпнешь,  они
знают карибу как самих себя и непременно его заметят, а затем  начнут,  на
мой взгляд совершенно безнадежную, проверку здорового  и  полного  энергии
стада.
     Молодняк они обычно испытывают упорнее, чем взрослых оленей, - иногда
волк преследуетоднолетка на расстоянии до трехсот метров, но если на  этой
дистанции молодой олень не обнаружит  признаков  слабости  или  усталости,
погоня прекращается.
     Я обратил внимание,  что  волки  вообще  очень  экономно  затрачивают
усилия, и по-моему, поступают  в  высшей  степени  мудро  -  ведь  процесс
отбраковки иногда длится часами,  прежде  чем  волки  встретят  достаточно
слабого оленя, которого есть надежда поймать.
     Когда многократные попытки увенчаются успехом и такой  олень  наконец
обнаружен, охота вступает в новую фазу. Атакующий  волк,  не  задумываясь,
пускает в ход  всю  энергию,  которую  приберегал  в  течение  длительного
поиска, и на неимоверной скорости бросается в погоню за добычей. В  случае
удачи он вплотную приближается к  стремительно  скачущему  оленю.  Жертва,
охваченная паникой, начинает  делать  отчаянные  зигзаги,  что,  по-моему,
просто глупо, так как позволяет волку срезать углы и быстрее достичь цели.
     Впреки еще одному догмату из широко распространенного мифа  о  волках
мне ни разу не приходилось видеть, чтобы волк подрезал оленю поджилки.  На
самом деле все происходит так. Напрягая последние  силы,  волк  постепенно
обходит карибу и прыгает ему на плечо.  Обычно  толчка  достаточно,  чтобы
олень упал; прежде чем ему удается вскочить, волк  успевает  схватить  его
сзади за шею и прижать к земле; при этом он всячески уклоняется от бешенно
машущих копыт - одного их удара достаточно, чтобы пробить  грудную  клетку
волка.
     Смерть наступает мгновенно и обычно бывает бескровной; я  сомневаюсь,
чтобы олени  страдали  больше,  чем  свиньи,  которых  забивают  люди  для
собственного потребления.
     В отличие от человека волк никогда не убивает ради забавы. Поймать  и
убить крупное животное  ему  нелегко.  Случается,  он  охотится  всю  ночь
напролет, пробежит около сотни километров по тундре, прежде  чем  добьется
успеха (если вообще сумеет добиться). Это его дело, его жизнь, и стоит ему
добыть достаточное количество мяса для себя самого и своей семьи,  как  он
предпочитает  остальное  время  посвятить  отдыху,  дружеским  встречам  с
сородичами или играм.
     О "кровожадности" волков слагают легенды. Но  я  не  знаю  ни  одного
веского доказательства в пользу того, что волки режут больше  оленей,  чем
могут сьесть. Напротив, зимой, убив оленя, они посещают свою "кладовую" до
тех пор, пока со скелета не сдерут последний кусок  мяса.  Если  в  тундре
много чаек, ворон, песцов и других  любителей  поживиться  падалью,  волки
нередко расчленяют  тушу  убитого  животного  и  прячут  в  разных  местах
подальше от места поимки. В летние месяцы, когда  все  семейство,  включая
волчат, вольно скитается по тундре, волки  становятся  лагерем  у  каждого
добытого оленя, пока не уничтожат его полностью.
     От шестидесяти семи убитых волками карибу, которых я  обследовал  уже
после того, как волки сьели все,  что  могли,  в  основном  остались  лишь
кости, связки, шерсть и отбросы. В большинстве случаев крупные  коститакже
были разгрызаны и из  них  высосан  костный  мозг.  А  иногда  даже  череп
оказывался вскрытым - грандиозная задача для волка.
     Но интересно: в подавляющем  большинстве  даже  эти  весьма  скромные
останки позволяли судить о перенесенных оленями болезнях или повреждениях.
Чаще всего  наблюдались  деформации  костей  черепа,  вызванные  некрозом.
Стертые зубы свидетельствовали о принадлежности к старым и, следовательно,
слабым животным.
     Свежеубитые оленьи  туши,  которые  можно  было  бы  исследовать  еще
целыми, встречались редко; но иногда  мне  удавалось  оказаться  на  месте
почти в самый момент умерщвления оленя волками, и я с  редким  нахальством
прогонял законных хозяев.
     Они  довольно  робко,  хотя  и  неохотно,  удалялись.  И  вот  что  я
обнаружил:  некоторые  убитые  олени   оказались   настолько   зараженными
паразитами (наружными и  внутринними),  что  так  или  иначе  должны  были
подохнуть в ближайшее время.
     По мере того как бежали недели и лето близилось к концу, я все больше
убеждался в справедливости слов Утека. Лично мне было совершенно ясно, что
в жизни  оленей  волки  играют  первостепенную  роль,  способствуя  скорее
сохранению оленьего поголовья, нежели его уничтожению, однако поверят ли в
это мои наниматели? Да, чтобы их убедить, требовались  незыблемые  доводы,
предпочтительно доказательства материального характера.
     С  этой  целью  я  начал  собирать  паразитов,  которых  находил   на
зарезанных волками карибу. Утек по обыкновению живо  заинтересовался  этой
новой стороной моей деятельности, но радовался он недолго.
     На  всем  протяжении  истории  соплеменники  Утека   питались   почти
исключительно олениной, причем преимущественно сырой или недоваренной (что
обьясняется нехваткой топлива для кострой).  Сам  Утек  был  вскормлен  на
оленьем мясе, которое предварительно прожевывала для него мать;  это  была
основная пища с тех пор, эскимос считал мясо даром провидения,  и  ему  не
приходило в голову критическим оком взглянуть на "хлеб насущный". Когда же
он увидел, что я извлекаю из тела карибу тысячи глистов и  цист  различных
видов, то несказанно удивился.
     Как-то утром Утек хмуро следил за тем, как я вскрываю старого  оленя,
особенно  сильно  зараженного  паразитами.  Я  всегда  старался   подробно
обьяснить ему, чем занимаюсь. И сейчас, как  мне  показалось,  было  самое
время ознакомить его с основами паразитологии. Я извлек из  печени  карибу
пузырь цисты размером с мяч для игры в гольф и обьяснил, что это  инертная
стадия солитера; если его яйца  будут  сьедены  плотоядным  животным,  они
постепенно превратятся в сегментированных паразитов  длиной  около  десяти
метров, которые "аккуратно" свернутся  в  клубок  где-нибудь  в  кишечнике
нового хозяина.
     Утеку сделалось не по себе.