али
портфель.
     Слегка стукнув его спиной о гулко загудевший ящик, я прошипел  ему  в
самое ухо:
     - А ну, давай выкладывай, деловая колбаса, кто тебя послал и где Юрий
Михайлович, а то душу вытрясу в мусоросборник, - я еще раз встряхнул его и
чуть приподнял, так, что теперь он едва стоял на цыпочках.
     - Пусти... - сдавленно хрипел он, - пусти говорю...
     Я немного ослабил хватку и он торопливо заговорил:
     - Ничего я не знаю, мне велено передать тебе  посылку  и  кое-что  на
словах... Никого и ничего не знаю, - продолжал он, - со мной  говорили  по
телефону и сказали, чтобы я назначил тебе встречу  на  завтра,  на  десять
утра, на Даниловке, в скверике, напротив аптеки.
     - Давай посылку и убирайся отсюда, - я еще раз  тряхнул  его,  тироль
свалился на цементный пол и, сделав круг почета, вернулся к ногам хозяина.
     - Нет у меня ее с собой, сказали передать завтра на Даниловке.
     Я отпустил его, поднял шляпу, нахлобучил ее ему  до  ушей,  развернул
лицом к выходу и слегка  подтолкнул  в  спину.  Он  засеменил  торопливыми
шажками к двери, по пути поправляя шляпу и охорашиваясь, как  благополучно
сбежавший любовник при неожиданном появлении грозного рогоносца-мужа.


     Задуматься было  о  чем.  Все  происшедшее  за  день  было  настолько
необычно и нереально, как будто происходило не со мной, а с кем-то другим.
Как будто я все это наблюдал со стороны.
     Откуда бежал Юрка и кто за ним гнался было непонятно. В зале магазина
его не было. Может его задержали именно там, но безо всякого  шума.  Может
он где-то вырвался от них и бежал в тот двор где я его ждал.  Может  быть.
Может ему удалось оторваться на машине, но  понял,  что  скрыться  от  них
невозможно,  и  приехал  туда,  где  был  единственный   вид   транспорта,
управляемый верным Санчо Пансой,  на  котором  можно  оторваться  от  кого
угодно. Но и там его ждали, Санчо не сумел его выручить.
     Роль милиции была небольшой: перекрыть дорогу, лишив меня возможности
преследовать Победу.
     Хорошо разыгранный спектакль  с  актерами,  отлично  сыгравшими  свои
роли.
     Для кого спектакль? Для меня? Можно и так  предположить,  если  иметь
ввиду появление этого странного типа с портфелем, который ничего не знает.
     Посылка, за которой нужно придти завтра на  Даниловку.  Почему  сразу
нельзя было отдать?
     С посылкой нужно что-то передать на словах, о чем ему сообщат  только
сегодня, убедившись, что наша с ним встреча состоялась.
     В том дворе могло все произойти и  не  так,  как  они  запланировали.
Могло быть и так, что мы с Юркой благополучно  бы  удрали.  ЕСЛИ  БЫ  ЮРКА
ОЧЕНЬ СИЛЬНО ЭТОГО ЗАХОТЕЛ. Если бы он сопротивлялся по-настоящему. Он мог
бы закричать. Он должен был закричать. Но почему-то не  закричал.  Почему?
Ввод напрашивается только один.
     Он не был жертвой похищения.
     Он был участником спектакля.
     С одним-единственным зрителем. Значит самое интересное впереди.
     А пока занавес.
     В этом коротком антракте я могу кое-что предпринять.
     Например повидать Толика. Ехать к нему домой летом  бесполезно:  если
он не на смене, то наверняка возится на участке  со  строительством  дома.
Если он на смене, то тем более его не найдешь  -  он  работает  таксистом.
Значит нужно звонить диспетчеру  в  автопарк  и  заказать  его  машину  не
завтрашнее раннее утро, или позвонить Гальке Карабаевой.
     Я выбрал второе.
     Галька Карабаева  была  невеста  Толика.  Вообще-то  им  давным-давно
полагалось пожениться. Сказать, что  они  любили  друг-друга,  это  значит
ничего  не  сказать.  Они  не  расставались  с   четвертого   класса,   их
взаимоотношения включали в себя все, что они волею судьбы были  лишены:  и
тепло домашнего очага, и родительскую любовь, и  все  то,  остальное,  что
дает людям семья.
     Но Толик твердо решил жениться только тогда, когда он  построит  свой
дом, своими собственными руками. В таксопарке,  куда  он  попал  сразу  же
после ПТУ, он  пользовался  большим  и  заслуженным  авторитетом  за  свою
честность и фантастическое трудолюбие.
     Галька работала в другом месте, но как-то так вышло, что их отношения
стали у всех на виду.
     Директор  таксопарка,  человек  взыскательный  и   педантичный,   сам
вышедший  из  шоферов,  видя   не   свойственные   большинству   таксистов
порядочность и работоспособность Толика, предложил ему сыграть уже ставшую
забываться   комсомольскую   свадьбу   с    предоставлением    молодоженам
двухкомнатной квартиры, но, обычно безотказный Толик,  наотрез  отказался,
заявив, что целью его жизни является дом, собственный дом, каких бы трудов
ему это ни стоило, а он его построит.
     Директор развел руками, но не  оставил  его  без  внимания,  и  через
некоторое время Толик стал владельцем небольшого участка в  районе  одного
из жилых кооперативов в ближнем Подмосковье.
     Этот кооператив существовал уже лет тридцать и получить  там  участок
простому смертному было  невозможно,  но  в  одном  месте,  примыкавшем  к
небольшой речке, когда-то, давным-давно свалили  несколько  машин  мусора,
потом  еще  добавили,  пока  не  получилась  пирамида  Хеопса  высотой   в
трехэтажный   дом.   Затем   установили   устрашающих   размеров   щит   с
предупреждением об ответственности  за  свалку  мусора  и,  на  этом  дело
кончилось. Расчищать Авгиевы конюшни охотников не находилось.
     Директору таксопарка этот козырь в рукаве  по-видимому  был  известен
давно. Договориться с местной властью ничего не стоило - они были безмерно
счастливы, что нашелся  чудак,  который  избавит  их  от  этого  позорного
бельма.
     Небольших усилий ему стоило и заказать технику для  уборки  мусора  и
расчистки участка.
     Мне очень жаль, что я не видел выражения лиц Толика и  Гальки,  когда
директор отвез их на своей персональной машине  к  их  новым  владениям  и
здесь, на месте, вручил им соответствующие документы.
     У Гальки и так глаза всегда были на мокром месте,  а  Толик  так  был
потрясен, что не захотел уезжать обратно. Директор на  стал  настаивать  и
уехал, а Толик с Галькой неизвестно сколько просидели на хорошо вычищенном
и уже отмеченном колышками участке, неизвестно о чем  разговаривая.  Можно
предположить, что именно в тот момент у  них  родилась  идея  кроме  своих
будущих детей взять одного детдомовского. Или двух.
     Толику нужно будет рассказать все. Вранье он  сразу  почувствует.  Но
если рассказать честно, он обязательно поможет.
     Толик настоящий друг.
     В десять утра я сидел в  сквере  у  Даниловского  рынка.  Это  скорее
длинная аллея, тянувшаяся две трамвайные  остановки,  обнесенная  чугунной
оградой, маленький оазис в раскаленных июньским зноем каменных джунглях.
     Здесь царила ленивая умиротворенность позднего утра. Редкие прохожие,
пенсионеры, читающие газеты в тени раскидистых лип,  бабушки  или  молодые
мамы с колясками и я, одиноко сидящий на садовой лавке.
     Он появился в том же костюме и шляпе тироль, очевидно  июньская  жара
не имела для него никакого значения.
     На этот раз он имел крайне озабоченный вид делового  человека,  время
которого ограничено и, что еще более важно, чрезвычайно дорого.
     Он кивком поздоровался, сел рядом со мной на  скамейку,  поставил  на
нее свой портфель, и старательно подтянул брюки.
     - Значит такое дело,  -  начал  он  монотонным  голосом,  как  хорошо
заученный урок, - в определенный день и час во внутренний двор к одному из
подъездов жилого дома подъезжает автомобиль. В нем водитель и пассажир  (Я
бы сильно удивился, если бы пассажир был, а водителя не было), который  не
выпускает из рук большой кейс.  Пассажир  с  кейсом  покидает  автомобиль,
направляется в подъезд и получает пулю  в  руку,  держащую  кейс.  (Или  в
голову, уточняю я про себя).
     Шофер выскакивает из машины, осматриваясь кто и откуда стреляет...
     - Я должен захватить кейс и смыться, - перебил я его.
     - Да, - он косо посмотрел на меня, видимо подумав, что я  уж  слишком
шустрый малый, - здесь аванс пять тысяч, - он похлопал по  портфелю,  -  а
еще пятнадцать, когда отдашь кейс кому следует. Всего -  двадцать.  -  Мне
показалось, что он подавил вздох.
     Помешкав, он щелкнул застежкой портфеля и достал  небольшой  сверток,
перехваченный резинкой, положил его на сиденье  лавки  между  нами  и,  не
спуская с него глаз, закрыл  портфель,  поставил  его  справа  от  себя  и
потерял к нему всякий интерес.
     - Ну теперь-то, я надеюсь, вы мне расскажете кого вы представляете?
     Он заерзал и хмуро и опасливо покосившись на меня ответил:
     - Не могу сказать ничего конкретного, я знаю столько же сколько и ты.
     Мне стало ясно, что я ничего от него не добьюсь, но тем не менее  мне
хотелось вытянуть из него все, что можно.
     - Ну вы постарайтесь все-таки поставить себя на мое место.
     У вас крупные неприятности, избежать которых вам  своими  силами  нет
никакой возможности. Вы  даже  не  знаете  ни  причину  ни  источник  этих
неприятностей.  Подходите  к  своему  дому  и  видите,  что   неприятности
продолжаются в лице человека, который тоже ничего не знает, но  что-то  от
вас хочет, что-то  наверняка  связанное  с  предыдущими  неприятностям  и,
нагнетает обстановку.
     И в то же время изо всех сил демонстрирует, что  он  в  эти  игры  не
играет.
     - Если вы в эти игры не играете и ничего не  знаете,  то  почему  для
этой миссии выбрали именно  вас?  Каким-то  образом  вы  с  ними  все-таки
связаны.
     Он явно стремился как можно быстрее  уйти  отсюда  и  очень  неохотно
выдавил из себя:
     - Они шантажировали меня...
     - Чем? - Недолго думая спросил я.
     Несмотря на очевидный страх передо мной, он заметно разозлился.
     - Чем, чем!... У каждого человека есть в жизни  что-нибудь  такое,  о
чем он старается не вспоминать. У каждого.
     Он вызывающе посмотрел на меня, словно я возмущенно отрицал это.
     - Скажешь нет?
     - Да нет, почему же, случается. Не со всеми, правда, но случается.
     Кто-то же предлагает молоденьким мальчикам или  девочкам  поиграть  в
дочки-матери изощряясь в своей изобретательности для достижения  известной
цели. Не все же лезут напролом, не думая о возможный последствиях.
     Он с отвращением плюнул в сторону, но меня это отнюдь не смутило.
     - Все бывает. Приглашают гостей  и  тайком,  в  коридоре,  обшаривают
карманы их пальто, или крадут  общие  деньги,  сваливая  это  на  другого,
поджигают дачи ненавистного соседа, пишут доносы на неугодных. Да мало  ли
что... Что они от вас потребовали?
     - Сначала  они  взяли...  Да  нет,  это  не  имеет  к  тебе  никакого
отношения...
     - Имеет, - настойчиво перебил я его, - все имеет значение.
     - Я работаю техником-смотрителем. Они потребовали ключ от шахты лифта
и через два дня... - он запнулся, - лифт сломался. Ну, потом еще кое-какие
мелочи...
     - Какие? - Я был неумолим.
     Он ненадолго замолк, снял шляпу  и  протер  носовым  платком  бледную
лысину, засмущавшуюся от моего нескромного взгляда.
     - Видишь ли, в одном из  домов,  который  я  курирую,  живет  крупный
начальник, большой человек, занимает самую просторную квартиру  на  шестом
этаже. Серьезный товарищ. Он мне платит ежемесячно пятьдесят рублей за то,
что я докладываю ему обо всем, что происходит в доме по моей части. Где  и
какие работы производятся, какой ремонт и кто конкретно  этим  занимается.
Кто въезжает и кто выезжает. Дом большой, пятиподъездный, старой постройки
и конечно случается, что кто-то получает квартиру в новом доме,  а  кто-то
вселяется в освободившуюся. Обо всем я должен ему  докладывать.  Пятьдесят
рублей к моей зарплате в девяносто - серьезное подспорье.
     Он посмотрел на меня, словно вновь спрашивая: "скажешь нет?"
     Я ничего не сказал.
     - Так вот, ЭТИ почему-то знали обо всем и предупредили меня, что если
я ему что-нибудь скажу о НИХ, они меня разложат на элементарные частицы. -
Как он вам выдавал эти пятьдесят рублей?
     - Пересылал почтовым переводом.
     - Вы ему докладывали по телефону?
     Он кивнул.
     - Дайте мне этот телефон.
     Он с явной неохотой назвал телефон.
     Я задумался. То, что он мне рассказал было и много и ничего.
     Потом вдруг до меня дошло, что вся сумма составляет  двадцать  тысяч.
Для меня эта сумма была настолько ошеломляющей, что  я  просто  не  мог  в
данный момент зафиксировать такую ситуацию:  Я,  Вадим  Быстров,  двадцати
двух лет, холостой, сторож на стройке, имею двадцать, нет, даже без малого
двадцать  пять  тысяч  рублей.  Так  можно  подумать  о   ком-то   другом,
постороннем, например вон о том мужике, который не спеша, лениво  вылезает
из новенькой Волги 24 модели, что остановилась напротив магазина "ЗОРЬКА".
     - Что с Юрием Михайловичем? -  Я  звонил  Берте  сегодня  утром,  она
удивленным голосом (Разве ты не знаешь?)  сообщила,  что  Юрий  Михайлович
вчера вечером улетел в долгожданную командировку в Лондон, и  она,  Берта,
вместе с Зиночкой провожала его в Шереметьеве. Она так рада, так  рада  за
него, он так давно мечтал попасть в Англию.
     Я заверил ее, что знал, и тоже собирался покрасоваться в  Шереметьеве
в толпе провожающих, но, к сожалению, не получилось и я тоже вместе с  ней
разделяю и т.д. и т.п.
     - Так что с Юрием Михайловичем?
     - Если ты согласишься, с ним все будет в  порядке.  Это  все,  что  я
знаю. - Он положил ногу на ногу и сосредоточенно уставился на носок своего
знававшего лучшие времена ботинка.
     Задерживать его больше не имело смысла.
     - Ну что ж, Василий Андреевич, как мне ни жаль с  вами  расставаться,
но увы...
     - Кстати, молодой человек, - он почему-то перешел на "вы",  -  откуда
вы узнали мое имя-отчество? Мы ведь с вами вчера встретились впервые.
     - Из высших источников, - сказал я почти не прегрешив против истины.
     Он  посмотрел  на  меня  своими  глазками-буравчиками  поджал   губы,
медленно поднялся, взял портфель и нечего больше не говоря пошел в сторону
Донских бань, походкой человека, выполнившего тяжелую работу.
     Теперь им займется Толик, и сегодня вечером или завтра утром  я  буду
кое-что знать об этом человеке.



                                    3

     В пакете с деньгами оказалось еще и небольшое переговорное устройство
величиной не больше пачки сигарет и инструкция  к  нему,  отпечатанная  на
компьютерном  принтере.  Кроме  сведений  о  том  как   им   пользоваться,
инструкция содержала указание, чтобы я не расставался с  ним  ни  днем  ни
ночью.
     Это  могло  означать  только   одно:   отныне   все   мои   разговоры
контролируются,  кроме   основной   функции   прибор   содержал   в   себе
подслушивающее устройство.
     Мой код на который я должен немедленно отзываться  состоял  из  слова
"Кент", а обратный адрес - "Марс".
     Кент... Кентом меня звал в детском доме,  уже  кажется  давным-давно,
только один человек - Серега Илюхин, Серега Геббельс - прозванный  так  за
непомерную вспыльчивость,  жестокость  и  очень  худое  телосложение.  Но,
несмотря на худобу, он был очень силен и в драке  с  ним  невозможно  было
справиться и троим. Еще он  обладал  уникальной  способностью  освобождать
связанные веревкой руки, но как он  ни  старался  обучить  этому  меня,  я
выпутывался только в двух попытках из пяти.
     Он был старше меня года на два и почему-то опекал, а если  кто-нибудь
пытался называть меня Кентом, он тихо и зловеще обрывал: "Это мой Кент..."
     О нем я не слышал много лет, с тех пор, как он с четверкой  таких  же
двенадцати-тринадцатилетних  юнцов,  вооружившись  стареньким  кольтом  38
калибра пытался ограбить маленькую  сберкассу,  находившуюся  в  помещении
почтового отделения.
     Кассирша попалась старая и опытная. Несмотря на направленное  на  нее
дуло револьвера, она сразу же оценила обстановку и  слишком  юный  возраст
грабителей, сделала испуганное лицо и запричитала, протянув  Сереге  пачку
разномастных мелких купюр: "Да что ты,  сынок,  что  ты  у  меня  всего-то
двести рублей..." "Давай сколько есть", - милостиво согласился Серега.
     Они сели на трамвай и  на  третьей  остановке  их  всех  благополучно
взяли. С тех пор о нем не было ни слуху, ни духу.
     На другое утро я собрался в продовольственный  магазин  и,  выйдя  из
дома, носом к носу столкнулся с Толиком. Я  прижал  указательный  палец  к
губам и показал на нагрудный карман рубашки. Он  заглянул  туда  и  увидел
светящиеся зеленым светом цифры таймера, которым, ко  всему  прочему,  был
оснащен этот прибор. Я жестами показал ему, чтобы он написал все,  что  он
хочет сказать.
     Две  старухи  сидевшие  на  лавке  у  соседнего  подъезда  прекратили
разговор и уставились на нас.
     Мы прошли в соседний двор, где за кирпичным, когда-то  оштукатуренным
забором, сплошь заросшим канадским кленом, ютилась крошечная галантерейная
фабрика, цеха  которой,  похожие  на  клетушки,  находились  в  подвальном
помещении.
     В  центре  дворика,  покрытом  потрескавшимся  асфальтом,  с  криками
носилась мелкая ребятня, мы присели на одну из свободных  лавок  и  Толик,
достав толстую  записную  книжку,  с  которой  никогда  не  расставался  и
маленькую шариковую ручку, положив ногу на ногу, лихорадочно начал писать.
     "Вчера этот мужик был сбит на Шаболовке машиной. Когда  он  переходил
улицу, рядом с ним суетился  какой-то  парень.  Могу  поклясться,  что  он
брызнул на мужика газом  из  баллончика  и  быстро  скрылся.  Мужик  резко
остановился и в  эту  же  секунду  на  него  наехала  бежевая  Волга.  Его
отбросило на трамвайные  рельсы,  он  ударился  головой,  с  оглушительным
звуком лопнул череп, Вадик, если бы ты видел..."
     Я не стал читать дальше, отобрал у него ручку  и  записную  книжку  и
написал ему, чтобы он срочно посетил Шамана и попросил его кое  о  чем  от
моего имени.
     Поднявшись с лавки, я еще раз выразительно прижал указательный  палец
к губам и, попрощавшись сжатым кулаком правой  руки,  поднятой  до  плеча,
направился в магазин.
     Следующий на очереди я. Когда  я  сделаю  свое  дело,  со  мной  тоже
произойдет несчастный случай. Рано  или  поздно.  Скорее  всего  в  момент
передачи кейса. Может чуть позже.
     Вернувшись из магазина  и  бросив  сумку  с  продуктами  на  стол,  я
завалился на кровать. Как  всегда  в  момент  предстоящей  опасности  мной
овладела сонливость. Я не стал ей противиться и задремал.
     Меня разбудили сигналы переговорного устройства  похожие  на  сигналы
точного времени передаваемые по радио. Резкий и хриплый голос произнес:
     - Кент, ответь на вызов. Кент, ответь на вызов...
     Мне было неприятно, что кто-то неизвестный мне называет меня  Кентом.
Голос был явно не Геббельса, хоть я его не видел и не слышал много лет.
     - Кент, ответь на вызов... Кент,  ответь  на  вызов,  -  журчало  как
сверчок переговорное устройство.
     - Кент на связи, - проворчал я сквозь зубы.
     - Добрый день, - воодушевилось устройство, - добрый день, Кент, давай
уточним все детали, наверное у тебя масса вопросов,  впрочем  чем  меньше,
тем лучше для тебя. (Уж очень все озабочены тем,  чтобы  мне  было  лучше.
Наверное и тому, в тирольской шляпе, говорили то же самое).
     - Изо всей массы вопросов я выделяю один  и  основной:  что  с  Юрием
Михайловичем.  -  Я  вынужден  был  накрыться  одеялом:  не  было  никакой
уверенности, что Женька Баранов не подслушивает.
     - Его благополучие полностью зависит от того, как чисто  ты  сделаешь
свою часть работы, - голос был другой, свистящий как у разъяренной кобры.
     - Я хочу услышать его голос, - настаивал я.
     - Не забывай, что условия диктуем мы, - оборвала меня Кобра,  -  а  с
Юрием Михайловичем все в порядке, чего и вам желает, - слегка  подсластила
она пилюлю. - Ближе к делу. Сейчас, после  нашего  разговора,  поедешь  на
Павелецкий вокзал и в ав