о  мне
удалось вырваться за красные флажки. -  Я  никак  не  мог  остановиться  -
наличие слушателя впитывавшего как губка мой монолог, воодушевляло меня.
     - Учись, брат, Андрюха, на ошибках других,  на  своих  учатся  только
дураки. У нас с тобой нет ни пап, ни мам, опекавших своих  чад  до  самого
своего конца. И когда тебе что-то дают, помни, что наступит момент,  когда
нужно будет расплачиваться и вполне может быть так, что платой будет  твоя
жизнь. Вот перед тобой пока еще живой пример.
     - Мир еще более жесток чем ты, я уверен, уже  знаешь  на  собственном
опыте, - он рассеянно и горестно кивнул -  жесток  и  опасен,  а  сбить  с
дороги могут не только жажда власти, денег и женщин но даже и  неумеренное
восхищение твоими способностями.
     Я рассказал ему о талантливом графике и химике, за свои поразительные
способности  прозванный  Шаманом  (может  быть  сейчас  ты  спишь  на  его
кровати), которого более старший Юрка склонил к преступлению, попросив его
поделать чей-то больничный  лист,  продолжительность  которого  необходимо
было увеличить на три дня.
     - Как ты думаешь, можно устоять от соблазна, если  тобой  восхищаются
старшие ребята, а для тебя это  дело  такой  пустяк?  Он  грустно  покачал
головой, что должно было обозначать: нет, устоять никак не возможно.
     - Или маленький Вадик, проводивший все свободное время  с  различными
механизмами, стараясь вникнуть в их  суть,  в  их  душу.  Да-да,  в  душу!
Полностью разобранный замок или двигатель внутреннего сгорания - это набор
разрозненных  железок.  А  если  их  тщательно  собрать,   изготовив   или
отремонтировав недостающие звенья?  Механизм  начинает  функционировать  и
жить своей собственной жизнью, а если он живет, значит в нем есть душа.
     Я рассказал ему о маленьком Вадике, заставившем работать  неисправный
японский замок для гаража, от  которого  отказались  именитые  мастера,  и
вдохнувший жизнь в старенький мопед, чей неизвестно какой по счету  хозяин
не пожелавший выбрасывать его на свалку,  привел  в  детдом,  сказав,  что
десять лет тому назад, он был почти как новый и, на котором с  неописуемым
восторгом носилась вся детдомовская орда. Хмурый и  неразговорчивый  шофер
детдомовского УАЗика в дальнейшем просто не мог обходиться без его  помощи
во время частых ремонтов вверенной ему техники.
     Я  надолго  замолк,  погруженный   в   нахлынувшие   воспоминания   о
безрадостном детстве, о  Юрке.  Неисправный  револьвер  Сереге  Илюхину  с
горстью патронов принес тоже он. С револьвером пришлось изрядно повозиться
маленькому Вадику.
     Строго-настрого наказав пареньку не высовывать нос наружу как минимум
в течение часа и запереться  изнутри  на  ключ,  я  ласково  потрепал  его
стриженую голову.
     Закрыв за собой дверь и, убедившись что он закрывает  ее  на  ключ  я
метнулся к лазу.
     Моросил не переставая дождь, от боли в  голове  меня  слегка  шатало.
Выбравшись через лаз за пределы усадьбы я,  почти  не  таясь  пошел  вдоль
забора.
     Не успев пройти и десяти шагов, я наткнулся на резкий окрик "стоять",
и в лицо мне ударил сноп света электрического фонаря. Похоже, что  он  был
здесь один. Обе руки заняты. В одной пистолет, в другой фонарь.
     -  Руки!..  -  приказал  голос  повелительно-радостно   оттого,   что
томительное ожидание под нудным дождем кончается и за  поимку  причиталась
хорошая награда, наверное обещанные мне двадцать штук.  Я  начал  медленно
поднимать руки, закатил вверх под самые веки глаза выкатив  белки,  пустил
изо рта слюну, мелко затряс головой прижимая ее к левому плечу и повалился
набок, испуская немыслимый нарастающе-пронзительный фальцет. При падении я
старался максимально приблизить свои ноги к его ногам.  Наконец  я  улегся
как мне надо, подмяв под себя стебли дикой малины, осыпавшей меня  каплями
дождевой воды скопившейся на листьях.
     Он явно растерялся.  Руки  его  были  заняты  пистолетом  и  фонарем.
Наконец  встревоженным  голосом  он  заговорил,  наверное  в   передатчик,
находившийся у него во внутреннем кармане куртки.
     - Шеф, шеф, тут какой-то припадочный...
     Я сотрясался в конвульсиях стараясь приблизиться к  нему  ногами  как
можно ближе и избегая ослепительного света фонаря.
     И тут из передатчика я услышал то, чего опасался больше  всего,  чему
мне не хотелось верить до последнего, надеясь на какие-то  совпадения,  на
какую-то спасительную нелепость, на какое-то чудо. Но чуда  не  было.  БЫЛ
ГОЛОС ЮРКИ, ЗВУЧАВШИЙ ИЗ ПЕРЕДАТЧИКА:
     - Это он, он! Он прикидывается, я знаю! Оглуши его и свяжи только  не
мочи, он нужен живой...
     Но владелец фонаря и пистолета уже падал, блокированный моими ногами,
тяжело и шумно падал ломая кусты и да он  упал,  я  сидел  на  нем  верхом
вырвав пистолет уже поднятый высоко для удара, в  который  я  вложил  свою
злость на весь белый свет.
     Поднявшись на ноги я подобрал откатившийся но не  погасший  фонарь  и
осветил лежавшего. Его голова в капюшоне развернулась самым неестественным
образом: я перебил ему шейные позвонки.
     Боже, милостив буди мне грешному.
     Терять время было нельзя: сейчас сюда нагрянет вся королевская  рать.
Неизвестно, сколько их здесь находилось, но зато теперь я  мог  с  высокой
степенью точности вычислить, где Юрка  распорядился  оставить  машины,  на
которых они приехали. Скорее всего  на  поляне  у  железного  моста  через
канаву.
     Я оказался прав. Когда сквозь кусты передо мной  открылась  поляна  с
редкими высокими соснами, у двух рядом  стоявших  машин  находился  только
один человек, последняя пара, не видимая мной, прошла торопливо по  дороге
глухо и тревожно переговариваясь между собой.
     Я подполз как можно ближе к машинам. Поляна слабо освещалась  уличным
фонарем, расположенным на деревянном столбе у калитки одной из дач, метрах
в двадцати от поляны. Человек потоптался вокруг  машин  и,  поеживаясь  от
продолжавшего моросить дождя, счел для себя лучшим усесться в одну из них,
на место водителя.
     Меня это не устраивало.  Пошарив  вокруг  себя  я  нащупал  маленький
камешек и кинул его в направлении машины с сидевшим в ней человеком.  Было
видно как он вздрогнул от удара  камешка  по  кузову  и  приоткрыл  дверцу
озираясь по сторонам и бормоча ругательства. Его голова в кожаной кепке  с
коротким козырьком, слегка освещенная тусклым светом фонаря,  на  какое-то
время приподнялась над корпусом машины.
     Держа ПМ обеими руками и  опираясь  локтями  на  землю,  я  тщательно
прицелился и выстрелил. Человек опрокинулся, дверца открылась  до  отказа,
он упал навзничь. Огромными прыжками я бросился к машине и оттащил от  нее
Того, Кому На Этот Раз Не Повезло.
     Ключи зажигания были на месте. Я выстрелил еще дважды. Из шин  второй
машины выходил воздух, она неторопливо кренилась на один бок.
     Усевшись за баранку я неподвижно замер на несколько секунд,  стараясь
унять волнение. До сих пор я все делал автоматически.
     Наконец я повернул ключ зажигания, тронулся с места не включая  фары,
и развернул машину в сторону железного мостика. При въезде на него  я  был
вынужден  включить  фары:  проехать  по  нему  даже  днем  было   довольно
затруднительно. Не успев миновать поворот направо, находившийся  сразу  за
мостиком, я услышал  выстрелы  и  боковым  зрением  заметил  доски  забора
разлетающиеся в щепы, но уже через секунду  я  был  вне  зоны  обстрела  и
прибавил газ.
     Я вздохнул полной грудью: езда успокаивала.
     Это был другой поселок с зимними дачами имевшими и водопровод и  газ.
Некоторые улицы были даже асфальтированы. Гаражи, один  другого  краше,  в
подавляющем большинстве кирпичной кладки, а  некоторые  и  с  причудливыми
надстройками. Архитектура жилых домов  могла  поразить  воображение  самых
искушенных знатоков.
     Миновав  четыре   или   пять   поворотов,   я   выехал   на   широкую
асфальтированную дорогу.  Дождь  не  переставал,  в  некоторых  местах  на
проезжей части дороги скопились внушительных размеров лужи.
     Через пятнадцать минут езды, впереди показался большой бетонный  мост
через местами заболоченную, заросшую камышом  речку.  Я  хорошо  знал  эти
места, в двухстах метрах за мостом  дорога  раздваивалась  -  налево  -  к
большой  железнодорожной  станции  с  одноименным  подмосковным   городом,
направо - сквозь ряд поселков городского типа, фактически слившихся в один
жилой массив, к зеленой зоне,  месту  расположения  нескольких  санаторных
комплексов.
     Остановившись не  доезжая  моста,  я  внимательно  оглядел  дорогу  и
убедившись в отсутствии машин и запоздалых  прохожих,  быстро  въехал  под
мост и заглушил двигатель. Затем открыл все двери,  капот  и  багажник.  В
багажнике обнаружилась большая сумка с торчавшим из нее литровым китайским
термосом. Сумку я вытащил - еда была очень кстати. После недолгих  поисков
нашел подходящий булыжник, завел двигатель,  поставил  рычаг  переключения
скоростей на первую передачу и придавил педаль газа булыжником.
     С открытыми дверями, капотом и багажником похожая на химеру, решившую
совершить омовение, машина медленно поползла в воду.
     Когда я закончил  довольно  обильный  ужин,  от  машины  не  осталось
никаких следов,  лишь  изредка  на  темной  маслянистой  поверхности  воды
поднимались пузырьки.
     Выходить на дождь не хотелось и я решил заночевать под мостом.
     В сумке кроме еды находилось что-то наподобие скатерти  с  клеенчатой
основой,  специально  предназначенной  для  пикника  под  открытым  небом.
Используя сумку, ветровку и скатерть, я соорудил  себе  ложе  и  попытался
уснуть.
     Над головой изредка шуршали шины проезжающих автомобилей и еще  более
редкие торопливые шаги запоздалых прохожих.
     Завтра на меня начнется большая охота. Подключат матушку-милицию, моя
фотография будет размножена и возможно показана  по  московской  программе
телевидения.
     Юрке ничто не помешает дать знать  боссам  старой  команды,  что  эта
кровавая баня организована мной без его ведома с друзьями  афганцами.  Все
вокзалы и аэропорты будут блокированы  искушенными  в  этом  деле  людьми.
Боссы имеют возможность организовать нечто  такое,  что  мне  и  в  голову
никогда не придет.
     Возьмут на заметку всех кто когда-либо имел со мной контакт, и у кого
я мог бы укрыться не пожалев на это никаких денег, и тех, кто одновременно
со мной воспитывался в детдоме, учился в ПТУ, тех, кто был рядом со мной в
Афгане. Найдут всех, не пропустят ни одного и ни одной.
     И дело не только в огромной сумме  содержавшейся  в  кейсе,  но  и  в
престиже...
     На руку Юрке неминуемый раскол между боссами старой команды, но и его
еще неустойчивый авторитет уже опасно подорван, он из  кожи  будет  лезть,
чтобы поймать меня.



                                    6

     Я проспал не более двух часов, если только  это  можно  было  назвать
сном. Дождь кончился. Было около пяти часов, вставало солнце обещая жаркий
день. Вытряхнув пыль из скатерти служившей мне одновременно  подстилкой  и
одеялом, я аккуратно сложил ее в сумку. В полиэтиленовом пакете я  оставил
ПМ и настоящие документы и спрятал его здесь, под мостом.
     Пройдя вдоль речки около  километра  по  сырой  от  вчерашнего  дождя
траве, я выбрал подходящее место и расположился здесь, чтобы привести себя
в порядок и позавтракать остатками вчерашнего ужина.
     К десяти часам я был  на  железнодорожной  станции.  По  обе  стороны
привокзальной  площади  располагалось  множество  магазинов,   палаток   и
киосков. В одной из палаток я приобрел олимпийский  тренировочный  костюм,
пару полотенец, кроссовки, зубную пасту со щеткой, несколько маек с яркими
рисунками на  груди  и  прочую  мелочь  необходимую  молодому  бомжу,  как
например поясной кошелек, которого в Москве днем с  огнем  не  найдешь,  и
летнюю кепочку с надписью  СПОРТ.  В  большом  павильоне  с  претенциозным
названием  "АЭЛИТА"  я  выбрал  электробритву,  пробил  в  кассе  чек   и,
вернувшись к прилавку попросил продавщицу  проверить  ее.  Она  подключила
электробритву в сеть, и я не спеша побрился, не особенно заботясь  о  том,
что привлекаю внимание.
     Затем, проехав на рейсовом автобусе две остановки,  я  возвратился  к
бетонному мосту, переоделся под ним и вновь вернулся на станцию.
     Рядом  с  подземным  переходом  стояло  несколько  машин.  Я   быстро
сговорился с владельцем потрепанной Волги, лысым толстяком неопределенного
возраста в клетчатой рубашке навыпуск, крутившим  на  указательном  пальце
ключи от машины.
     Через час я окунулся в невообразимую сутолоку Курского вокзала первой
половины июня.
     Такси и частных машин было много, еще больше было нуждающихся в  них,
из огромной очереди желающих уехать на такси, садились  в  основном  в  те
машины, которые привозили пассажиров.
     Я подошел к кучке шоферов, стоявших в центре  автомобильного  оазиса,
и, напустив на себя простоватый вид, обратился к ней:
     - Мужики, а сколько например стоит доехать на такси до Ленинграда?
     Они как будто не слышали меня. Как будто  меня  с  моим  ростом  метр
восемьдесят пять вообще поблизости не было. Затем один из них, стоящий  ко
мне спиной, обернулся, смерив меня взглядом с головы до ног процедил:
     - Тебе правда в Питер или ты из любопытства спрашиваешь, чтобы  потом
в своем колхозе было что рассказать?  -  В  его  глазах  не  было  заметно
издевки или презрения -  такова  уж  природа  московских  таксистов,  и  я
подавил нахлынувшую было злость.
     - Конечно надо, я хочу узнать, сколько это стоит.
     - Ты один? - повернулся он ко мне окончательно. Остальные  продолжали
свой разговор, не обращая на нас ни малейшего внимания.
     - Какая разница, - напустил я на себя недоумевающий вид, - ну хотя бы
и один.
     - Есть разница,  командир,  -  сказал  он  менторским  тоном,  словно
объясняя элементарные истины туповатому ученику, - то ты заплатишь третью,
а то и четвертую часть от двух, двух с половиной стольников, а то один всю
сумму отстегнешь. - Он вновь осмотрел меня с головы до ног.
     Я как бы машинально дотронулся до кошелька на поясе  и  с  изумлением
воскликнул:
     - Двести пятьдесят! Да это же цена билета на  самолет  до  Хабаровска
или дальше.
     - А ты хотел за червонец  с  ветерком?  Продерни  отсюда,  не  морочь
голову. - Он повернулся к остальным.
     Выдержав паузу, я дотронулся до плеча моего ментора,  и  мужественным
голосом произнес:
     - Ладно, я согласен. Поехали.
     - Он видите ли согласен!  Это  еще  не  значит,  что  и  я  согласен.
Как-никак шестьсот шестьдесят километров. Минимум двенадцать часов туда  и
обратно.  Борис!  -  крикнул  кому-то  в  другой  кучке  шоферов  и  снова
повернувшись ко мне объяснил, что  у  этого  Бориса  есть  родственники  в
Питере  и  он  имеет  возможность  там  переночевать.  К  нам  приблизился
низкорослый вихрастый парень лет двадцати пяти с остреньким лицом, похожий
на хорька.
     - Вот, клиент желает прокатиться до Питера с ветерком. Поедешь?
     Хорек изучающе  оглядел  меня  и,  доставая  сигарету  из  нагрудного
кармана рубашки, заявил:
     - Три сотни, - он вопросительно посмотрел на меня. Я перевел глаза на
моего визави, тот приподнял левую бровь и отвел взгляд  храня  нейтральное
молчание.
     - Поехали, - вздохнул я.
     - Сначала нужно заехать в парк и отметить путевку, и деньги вперед, -
он заметно оживился.
     Закончив процедуры  с  путевым  листом,  заправкой  и  необходимостью
"заскочить на минутку домой", к двум часам мы выехали за пределы  Окружной
дороги.
     Я остался доволен, что не менее четырех-пяти человек твердо  опознают
меня, как человека стремившегося любой ценой уехать в Ленинград.
     За Окружной я задремал и  проснулся  только  в  Клину,  где  водитель
предложил мне остановиться, чтобы перекусить.
     После Клина, утолив любопытство щуплого Бориса, кто я, и к кому еду в
Питер, я вновь заснул, удобно устроившись на заднем сиденье.
     Когда мы  подъехали  к  Ленинграду  я  чувствовал  себя  основательно
отдохнувшим.
     - Ну, и куда  тебе  здесь,  в  Питере?  -  спросил  заметно  уставший
водитель.
     - На Пражский проспект, - и назвал ему номер дома.
     Пражский проспект  -  это  единственная  улица  в  Ленинграде,  кроме
Невского, которую я знал. Там жил майор  Ситников,  проходивший  службу  в
одно время со мной в  Афганистане.  Он  не  был  боевым  командиром  и  не
руководил операциями, он был ответственным за что-то и сидел за письменным
столом в штабе,  не  пропуская  ни  одной  из  молоденьких  дурочек,  этих
ура-патриоток стремившихся в Афган, как  мухи  на  мед,  которые  все  без
исключения попадали в сомнительной чистоты постели штабных офицеров. Пусть
мои преследователи потрясут эту жирную  крысу,  потрясут  основательно,  я
нарочно сказал шефу, чтобы тот остановил машину напротив дома,  в  котором
жил майор Ситников,  и  накинул  сверх  оговоренной  суммы  двадцать  пять
рублей, чтобы он как можно лучше запомнил меня.
     Было  около  восьми  часов  вечера,  когда  я  оказался  на  Пражском
проспекте с домами-коробками далеко отстоявшими друг от друга.
     В мои намерения не входило  задерживаться  надолго  в  Ленинграде,  я
собирался завтра же выехать в Москву и поэтому уже через двадцать минут  я
был на Московском вокзале, где не преминул убедиться в том, что билетов на
Москву на ближайшие десять дней не предвидится. Июнь.
     Я поставил сумку рядом с лавкой, на которой мама  лет  двадцати  пяти
безуспешно пыталась уговорить трехлетнего мужчину посидеть  хотя  бы  пять
минут спокойно.
     Попросив маму присмотреть  за  моей  сумкой,  я  отошел,  внимательно
оглядывая зал. В одном месте возле двери стоял мужик с дымящейся сигаретой
во рту облаченный в черный застиранный или  вообще  никогда  не  стиранный
халат и сандалии на босу ногу. Ему можно было дать  и  сорок  и  семьдесят
лет. На голове красовалась  фетровая  шляпа  с  обрезанными  полями,  лишь
напротив рыхлого сомнительного цвета носа на шляпе от полей  был  оставлен
небольшой прямоугольный полуостров, исполняющий обязанности козырька.
     Я уверенно направился к нему и, вежливо поздоровавшись, протянул  ему
двадцать пять рублей:
     - Слушай, отец, возьми один билет на Москву, на завтрашнее утро,  без
сдачи.
     Деньги исчезли в  его  пятерне  с  огромными  густо  поросшими  рыжей
порослью пальцами, он отделился от стены и молча скрылся за дверью.  Я  уж
грешным делом подумал "плакали мои денежки", но не прошло  и  пяти  минут,
как он появился передо мной, словно джинн из бутылки и протянул  билет.  Я
был очарован этим волшебством, горячо поблагодарил его и,  неожиданно  для
себя спросил:
     - Может бутылочку сухенького найдешь?
     - Нет проблем, давай пятерку, - сказал он и,  получив  деньги,  вновь
дематериализовался, чтобы появиться через десять минут с  бутылкой  Эрети,
завернутой в "Ленинградскую правду".
     Поболтавшись на Невском проспекте  часа  два,  я  вернулся  в  здание
Московского вокзала и  устроился  на  лавке,  две  трети  которой  занимал
безмятежно храпевший мужик лет шестидесяти, сдвинув летнюю кепку на нос  и
обняв одной рукой объемистую сумку. Я последовал его примеру,  но  заснуть
не удалось. Между сном и действительностью лежали бескрайние  непроходимые
джунгли под названием "Что делать дальше". Свет не проникал в их  заросли,
не было ни тропинки, ни ориентира.
     Везде таилась опасность. Всю ночь я провел в  мучительных  раздумьях,
но так и не сдвинулся с мертвой точки. К утру постоянное чувство тоскливой
опасности притупилось. В  вагоне,  усевшись  в  кресло,  я  закрыл  глаза,
взобрался на борт вертолета с надписью "Будь, что будет" быстро пересек на
нем зловещие джунгли, мгновенно  уснул  и  проспал  беспробудно  до  самой
Москвы.
     На станции метро Комсомольская находясь с краю  маленькой,  но  очень
плотной