подержи.
   Он недоверчиво берет их в руки.
   - Я вот тут разбирался и наткнулся на них. Они кое-что
значат для меня... Возьми их себе. Ты даришь бриллианты.
Я дарю, что могу. Ладно, не будем об этом говорить.
   Он благоговейно ставит краги у спинки кровати и
раскуривает свою жуткую сигару. Я, как всегда, трубку.
Потом продолжаю:
   - Ты заметил, он не бросил письма в корзинку. Положил в
карман.
   - Ну и что?
   - А вот что. По-моему, он собирается сдать их на
экспертизу. Уверен, что обнаружит отпечатки пальцев. Он
только притворился, что смеется над нами, на самом деле, он
дотошный, этот тип. Может, я ошибаюсь, но почти уверен, что
он не воспринял эти угрозы легкомысленно. Только чего ты
добиваешься? Чтобы он прослушивал твои телефонные
разговоры? У него нет на это права. Не так-то просто
установить подслушивающее устройство. Он предпочел нас
грубо одернуть, чтобы вернее успокоить.
   - Пожалуй, - бормочет Шамбон. - Но в результате твоя
сестра уже не принимает меня всерьез.
   - Отнюдь. Конечно, если мы будем сидеть сложа руки, Иза
решит, что наши страхи были преувеличенными.
   - И отшатнется от меня, - заключает он.
   - Ты дашь мне закончить?.. Нужно, чтобы она испытывала
по отношению к тебе нечто вроде признательности, понимаешь?
А пока что она разрывается между своими угрызениями совести
и любовью, в которой не признается. Я-то ее знаю. Она уже
разволновалась, когда подумала, что тебе угрожает опасность.
Оценила твою преданность. Потянулась к тебе. Но пока она
чувствует только пробуждение любви. Чтобы любовь расцвела,
тебе действительно должна угрожать опасность. Если она
по-настоящему испугается за тебя, - твоя победа.
   Он слушает меня с таким вниманием и добродушием, что мне
стыдно. Будто я собираюсь убить безумное, страшное,
непредсказуемое, но в то же время преданное животное.
   - Что вы предлагаете? - спрашивает он. - Чтобы я
подстроил нечто вроде покушения на самого себя?
   - Вот именно.
   Сработало.
   - Я не очень понимаю, - продолжает он. - Что за
покушение? Кто будет на меня покушаться?
   - Не спеши. Начнем с того, согласен ли ты со мной? Я
ведь не собираюсь подталкивать тебя. Ты сам решаешь.
   - Я люблю Изу, - говорит он.
   Дурак. Это он меня толкает. Я умолкаю, чтобы не спеша
раскурить трубку. Преимущество трубки в том, что она то и
дело гаснет, и если вы умеете раскуривать ее не спеша, можно
дать себе время все обдумать, разобраться, принять наилучшее
решение.
   - Оставим Изу, - предлагаю я. - Как думаешь, ты можешь
поработать в кабинете дяди?
   - Почему бы нет?
   - Будет ли выглядеть естественным, что ты притащишь с
собой досье, какие-нибудь незаконченные дела?
   - Я ни перед кем не обязан отчитываться. А потому...
   - Но все вокруг должно быть в ажуре. У тебя есть
секретарша?
   - Конечно.
   - Ты ей сможешь сказать, например: "Оставьте эти бумаги,
я посмотрю их дома"? Что-нибудь в таком духе?
   - Разумеется. А что вы задумали?
   - Подожди. Скажи, есть ли в заводском управлении
секретные материалы?.. Например, какие-нибудь досье с
грифом "Совершенно секретно"?
   Он смотрит на меня, как собака, завороженная мячом,
который ей вот-вот бросят.
   - "Строго секретно" - такого, может, и нет. Но есть
текущая корреспонденция с голландской группой, которую мы
уже давно интересуем.
   - О, прекрасно! Ты принесешь сюда корреспонденцию.
   Он, того гляди, подпрыгнет от возбуждения.
   - Говорите яснее.
   - Иди в гардероб. На самой верхней полке найдешь синий
чемоданчик.
   Он повинуется. Стоит мне напустить туману, как он уже в
моих руках.
   - Нашел?
   - Да.
   - Давай сюда... Или, пожалуй, положи-ка его на стол и
сам открой.
   - Зачем?
   - Давай, открывай. Найдешь предмет, завернутый в слегка
засаленную замшу. Довольно тяжелый. Догадываешься? Он
суетится и внезапно замирает.
   - Можешь взять его в руки. Он не кусается.
   Он неловко берет мой револьвер довоенного образца,
рассматривает его с завистью и изумлением. Я продолжаю:
   - 38. S.W. Специальный. Пять выстрелов. Целиком из
стали. Вес: пятьсот тридцать восемь граммов. Не заряжен,
но, поверь, когда он выстрелит, будет не до шуток.
   Он осторожно заворачивает оружие.
   - Вот из этой штуки я и буду в тебя стрелять. Не бойся!
Я притворюсь. Слушай меня внимательно. Сейчас - главное.
Детали обсудим потом. Скажем, в один прекрасный день, около
десяти вечера, ты будешь работать в кабинете. И вдруг
услышишь шум за балконной дверью. Каким-то предметом начнут
взламывать ставень. Ты не вооружен. Бежать? Об этом не
может быть и речи. Ты не трус. Ты бросаешься к телефону,
вызываешь Дрё: конечно, он дома. Тем временем воры фомкой
открывают замок. Ты зовешь комиссара на помощь. Некто
из-за балконной двери замечает это, теряет хладнокровие,
всаживает две-три пули, не задев тебя, и спешит скрыться.
   - Неплохо, - восхищенно замечает Шамбон.
   - Затем на всех парах примчится Дрё. Ты покажешь им
взломанный ставень, и Дрё обнаружит пару пуль в панели. На
этот раз сомневаться не приходится. Дело Фромана вспыхнет с
новой силой. Общественное мнение сразу же на вашей стороне.
Будь уверен, бедный мой Марсель, отбою не будет от людей,
прессы, телевидения...
   - Выпутаюсь, - утверждает он решительно.
   - А Иза!.. Ей нравятся мужественные мужчины... Она жила
среди них. Человек, встречающий опасность лицом к лицу,
вызывающий полицию с риском для жизни... словом, это
человек ее породы. Главное, - и ты уж не забудь сказать, -
ты зовешь на помощь не ради себя, а ради матери, ради Изы,
ради меня.
   - Потрясающе, - шепчет он. - Потрясающе... А вы?
   - Я... со мной нет проблем. Мне вполне хватит времени,
чтобы успеть добраться до своей комнаты. Придется меня
будить, чтобы сообщить о случившемся.
   - Да, да, - соглашается он. - Дайте мне немного
подумать. А револьвер?
   - Он снова будет в чемоданчике, а чемоданчик - на полке.
   - А почему воры убегут, не взяв ничего?
   - Да потому, что они увидят, как ты звонишь, и поймут,
что ты зовешь на помощь. В конце концов выводы - дело
полиции.
   - Согласен. Пожалуй. Но не кажется ли вам, что будет
более естественно, если они смоются, не стреляя.
   - Разумеется. Вот это-то и будет непонятно Дрё. Это
остервенение... Подумай- ка... Таким образом возникнет
связь между самоубийством Фромана и попыткой покушения.
Знаешь, о чем он подумает? Что речь идет о промышленном
шпионаже. Ты, конечно, помалкивай. А в присутствии Изы не
отрицай... Поверь мне... Не нужно много времени, чтобы ты
стал для нее большим человеком... Есть возражения?
   - Что я скажу комиссару?.. Ведь надо выглядеть насмерть
испуганным.
   - Верно... Ну, может, не насмерть, - но весьма
взволнованным. Это нетрудно. Вспомни, как ты облапошил
типа из Братской помощи. Ты прекрасно умеешь ломать
комедию, когда захочешь. И потом, не забывай, что я
выстрелю, пока ты будешь звонить. Дрё услышит выстрелы, и
этого будет достаточно, чтобы убедить его.
   - Короче говоря, все произойдет, как с моим дядей.
   - Ну да, почти.
   От смертельной тревоги его прошибает пот. Он вытирает
лоб и глаза платочком из верхнего кармана, представляет
сцену, слышит выстрелы. В то же время чувствует, что, быть
может, не посмеет больше... То, что он сделал уже один раз,
не осмелится сделать во второй. Прикидывает, осторожничает.
   - Это уж слишком, вы не находите? - говорит он наконец.
- Промышленный шпионаж в производстве цемента... Если бы мы
еще работали в электронике.
   Широким жестом я отметаю возражение.
   - Неважно. Пусть Дрё думает что угодно. Он собственными
ушами услышит выстрелы, это первое. Убедится, что ставень
был взломан, это второе. И третье: вытащит две пули из
стены позади письменного стола. Вывод: при покушении ты
чудом уцелел. А теперь что тебе не нравится?
   - Ничего... Ничего...
   - Страх перед скандалом, признайся.
   - Мать - такое хрупкое существо.
   - Ладно. Хватит.
   - Да нет, не в этом дело.
   Он мысленно оценивает меня. Чувствует себя несчастным,
не знает, на что решиться.
   - Тебе бы хотелось быть уверенным в отношении Изы, не так
ли?
   - Да... Вот именно! Какие гарантии, что... - он почти
кричит.
   - Если бы ты не прерывал меня на каждом шагу... Можешь
быть уверен, я все предусмотрел. Так вот... Начнем
сначала... Тебе угрожают. Ты не можешь положиться на
полицию. Рядом с тобой женщина, которая начинает дрожать от
страха. Совершенно естественно, что влюбленный по уши
мужчина, который вынужден, кстати, ожидать худшего... Как
бы он поступил?.. Какой высший жест бескорыстия, а?.. Не
понимаешь?
   - Нет, - жалко мямлит Шамбон.
   - Ну, напрягись! Если он готов отдать жизнь, может ли он
отдать что-то другое?
   - Состояние?
   - А долго же ты думал. Состояние - да, но в каком виде?
   - Завещание?
   Дружески хлопаю его по колену.
   - Разумеется, завещание. Заметь, это чистая
формальность. Зато, когда Иза узнает, что ты сделал для
нее... Щедрость всегда вызывает признательность и любовь...
Тебе останется только заключить ее в свои объятия... Нет?..
Еще что-то не нравится? Тебя пугает слово "завещание"?
   Нетерпеливый жест.
   - Это вы уладите... Хотя... не так-то просто...
   Вот мерзавец! Держится за свою кубышку. Пока надо
притворяться, он согласен. Анонимные письма - будьте
любезны. Кольцо - пустяки. Но как только дело доходит до
письменного обязательства, тут уж извините: стоит на земле
обеими ногами.
   - Вы не знакомы с мэтром Бертайоном? - продолжает
Шамбон. - Когда он...
   Я резко прерываю его:
   - Завещание - это прекрасно. Но никто тебя не неволит.
   - С чего я должен начать?
   - С документов, которые надо принести с завода. Скажем,
неделя на подготовку. Жермена надо предупредить, что в
кабинете будет допоздна гореть свет. Изу, само собой, надо
окружить всяческим вниманием, с матерью не валяй дурака.
   Он подскакивает. Мне нравится злить его грубыми
словечками - мое влияние на него вернее.
   - Действовать надо в субботу вечером, как тогда, с дядей.
Самое удобное время. Дрё, конечно, будет дома. Надо
отрепетировать. Все будет гораздо проще, чем в прошлый раз.
   Он жмет мне руку. "Чао!" - бросает этот дурень, желая
показать, что начинает играть всерьез. Честное слово,
таких, как он, ненавижу всей душой.
   Наконец я один. Звонок Изы. "У меня мигрень, но все в
порядке", - говорю ей. Что касается завещания... Нет. Не
надо перебарщивать.
   В который раз я изучаю все, что нагородил. Ни к чему не
придерешься. В истории с самоубийством комар носу не
подточит. Конечно, при желании можно утверждать, что все в
этой драме странно. Кстати, Дрё ведь не дурак, а смирился.
К анонимкам подкопаться трудно. Я бы даже сказал, анонимки
подтверждают версию самоубийства. Разного рода
предположения, домыслы, все эти психологические штучки,
которые начнутся после смерти Шамбона, - здесь я бессилен.
Однако от того факта, что ставень и застекленная дверь были
взломаны и что Шамбон убит, никуда не денешься. Снова
неумолимые факты... Одни вытекают из других.
   Поздно. Глотаю снотворное. Еще минута, и мне будет
сниться, Как я взлетаю с трамплина и рассекаю пространство.
Несчастный!
   На следующий день достаю клещи для выдергивания гвоздей.
Чего-чего, а всякого барахла в замке хватает. Затем
короткий визит к Изе. Как хороша! Чуть встревожена -
чувствует, что я от нее что-то скрываю.
   - К чему все это приведет? - спрашивает она. - Ты
выглядишь все хуже и хуже.
   Я беру ее правую руку.
   - Кольцо?.. Тебе нужно его носить. Понимаю, что
противно. Мне тоже. Но теперь ты знаешь Шамбона. Как
всегда, кидается в крайности. Или заносится, или
пресмыкается. Вечно ему надо исповедоваться. Или ради
хвастовства, или ради самоуничижения. Так ты осторожно им
управляй... Действовать предоставь мне. Согласна?
   Она прислоняется ко мне. Долго стоим, не шелохнувшись.
Когда она уходит, остается ее аромат, запах ее духов, ее
тень - пища моего воображения. Надолго погружаюсь в мечты.
Когда все кончится, мы подыщем себе другое жилье, настоящее
убежище - теплое, уютное. С Ля Колиньер будет покончено.
Тут слишком просторно. Слишком переполнено дурными
воспоминаниями. Быть может, вырвавшись из плена моего
бунта, я попытаюсь смешаться с другими, стать тем мимолетным
прохожим, которого не замечает никто. А пока я направляю
свою коляску в кабинет Фромана. Застекленная дверь открыта.
Я изучаю ставни. Вечером их закрывают на металлический
стержень поворотом ручки. Запор простой и малоэффективный.
Достаточно просунуть металлическую пластинку под шпингалет и
посильнее надавить. Дерево треснет, дальше надо повернуть
задвижку. Затем выбить стекло, и вы у цели. Работы на
несколько минут. Но шуму будет много. Поразмыслив, я
остаюсь доволен. Дрё услышит все собственными ушами. Я
пройду через парк на костылях. До своей комнаты доберусь по
коридору. Это мое второе преступление без единой улики.
Мой последний трюк каскадера. Остается подготовить Шамбона.
   Мы начинаем в кабинете Фромана в тот же вечер, после того
как все улеглись. Он внимателен и встревожен. То и дело
почесывается. Суетится.
   - Долго разговаривать нет нужды, - говорю я ему. - Я
постучу в ставни, а ты вызовешь комиссара. То и другое
одновременно. Если, к несчастью, его не окажется дома,
повесишь трубку. Я услышу и не буду продолжать. Отложим
все до завтра. А теперь посмотри на меня. Я не кричу. Я
слишком взволнован. Но говорю очень быстро, нервно...
Господин комиссар... Говорит Шамбон... Из Ля Колиньер...
Вы слышите их?.. Там несколько человек... Со стороны
парка... Взламывают застекленную дверь... Приезжайте
скорее... Мне нечем защищаться... Затем ты передохнешь...
Дрё воспользуется этим, чтобы вставить слово... Ты сделаешь
вид, что не понимаешь, так как слишком испуган. Будешь то и
дело повторять: "Что?.. Что?.." А затем умолять:
"Сделайте же что-нибудь... меня убьют..." Я разобью стекло
и дважды выстрелю в стену... Ты выпустишь телефонную
трубку, будто падаешь в обморок... Дрё к тому моменту уже
выедет. Тебе останется только ждать. Нетрудно, правда?
   Он смотрит на меня испытующе.
   - Ты не согласен?
   - Да... то есть я думаю, что получится, но...
   - Но что?
   - Я предпочел бы стрелять сам.
   Я притворяюсь, будто не понимаю.
   - Ты хочешь... Это усложнит дело. Тебе придется
выпустить телефонную трубку, подбежать к двери,
выстрелить...
   Вижу, что сцену можно прекрасно разыграть так, как он
предлагает. Если я заупрямлюсь, смутное подозрение, которое
заставляет его осторожничать, вмиг окрепнет. Какая
гарантия, что я буду целиться в стену? Но я умею обходить
неожиданные препятствия.
   - Как хочешь. Мне лично все равно. Самое главное,
действовать молниеносно.
   Проходит секунда, полная напряжения, тайных мыслей. Мы
смотрим друг другу прямо в глаза, изучаем друг друга, как
два игрока в покер. Если он мне скажет: "Зачем тебе
револьвер? Я сам его принесу, прежде чем звонить", - все
пропало. Гоню эту мысль. Он говорит первый:
   - Ладно. Я быстро.
   Я невинно улыбаюсь и добавляю:
   - Все будет в порядке, старик. Доверься мне.
   Он сияет. Любит, когда я называю его "старик".
Труднейший рубеж позади. Я продолжаю:
   - Твоя очередь... Нет, стой у письменного стола. Я буду
на пороге. Без пауз. Начинай: "Господин комиссар...
Говорит Шамбон".
   Он сразу находит верный тон. Актер от рождения, он
поразительно органичен. Когда говорит: "Они в парке...
Взламывают дверь", - даже дышит прерывисто. "Боже, я
пропал... Если бы у меня было оружие... Ничего...
ничего... Помогите, комиссар!"
   Я его останавливаю.
   - Отлично. Нет нужды заучивать текст наизусть.
Достаточно импровизации. Жаль, что ты не пошел по актерской
части.
   - Я неплохо защищаюсь, - скромно признает он. И тут же
добавляет в порыве мелочного критиканства: - Концы с
концами не сходятся. Смотрите... Шпингалет не так-то легко
оторвать. Как это вам удастся?
   - Да я его развинчу на три четверти еще днем... Это
пустяки.
   С ним всегда надо разговаривать повелительным тоном. Я
оставляю костыль, кладу ему руку на плечо и говорю
увлеченно:
   - А теперь за дело.

   Я притворился спящим, когда услышал стук в дверь.
Крикнул, подавив зевок:
   - Что надо?.. Кто там?
   - Инспектор Гарнье.
   - В такое время, инспектор! Ведь за полночь.
   - Поторопитесь.
   - Хорошо, хорошо. Сейчас.
   Нарочно натолкнулся на столик, с шумом рассыпав стопку
журналов. Выругался. Когда открывал дверь, лицо мое
выглядело злым.
   - Что случилось?
   - Умер господин Шамбон. Его только что убили.
   - Как?.. Марсель?
   - Да. В кабинете дяди. Вас ждет комиссар.
   Я изобразил потрясение, продолжая застегивать пижаму.
Инспектор выкатил мою коляску. Помог мне сесть.
   - Придется поторопиться. Вы ничего не слышали? - сказал
он.
   - Нет. Почему вы спрашиваете?
   - В него всадили две пули, а среди ночи два выстрела
трудно не услышать.
   - Я сплю со снотворным, как вы знаете. Когда это
случилось?
   - Около одиннадцати часов.
   - Сестре сказали?
   - Нет еще.
   Он был явно не в духе, отвечал резко.
   - Напрасно комиссар не принял всерьез эти угрозы, -
заметил я. - Вы в курсе?
   - Разумеется.
   - Племянник отправился вслед за дядей. Согласитесь, это
черт знает что.
   Дрё был в кабинете - руки в карманах, шляпа сдвинута на
затылок, - осматривал труп. Взглянул на меня устало.
   - Вот так работа, - прошептал он. - Две пули в упор, и
это...
   Подбородком указал на взломанную дверь и осколки стекла.
   - Я все слышал. Беднягу убили в тот момент, когда он
разбирал бумаги на письменном столе. Он позвонил мне
буквально в панике. Напрасно я кричал ему: "Бегите!.. Что
поделаешь!.."
   Сцену я знал в мельчайших подробностях, но старательно
разыгрывал изумление, смешанное с ужасом.
   - Их было несколько?
   - Да, думаю, да.
   - Они что-нибудь украли?
   - Вряд ли. Они должны были услышать шум... Совершенно
очевидно, им помешали и пришлось срочно смываться.
   - Профессионалы?
   - Сам хотел бы знать.
   - Мое мнение: они пришли убрать его, - сказал инспектор
за моей спиной.
   - Подойдите, - приказал Дрё и помог мне опереться на
костыли.
   - Видите... Он стоял лицом к убийцам... Можете ли вы
спокойно, хладнокровно смотреть на его лицо?
   - Попробую.
   Я наклонился, глядя на тело Шамбона. Во мне шевельнулось
подобие жалости и отвращение. К нему? К самому себе?
Какая разница?
   - Видите, на его лице застыло вовсе не выражение ужаса, -
продолжал Дрё. - Я не забыл, как звучал его голос в трубке.
Как у смертельно испуганного человека. И что я вижу? Лицо
умиротворенное. Я бы даже сказал: смерть с иронией на
устах. Что скажете?
   Он был прав. Бедняга Шамбон, стараясь превзойти самого
себя, хотел выглядеть мужественным, и это выражение застыло
на его обычно подвижном лице. До последнего мгновения он
путал мои карты.
   - О, если хотите, - заметил я. - Не так-то просто
сказать что-либо определенное.
   Я выстрелил в ту минуту, когда он повернулся ко мне с
обычной самодовольной улыбкой. И вот он лежал на спине,
навеки удовлетворенный и снисходительный. Я отпрянул.
   - Он был убит наповал, - продолжал Дрё. -
Судебно-медицинская экспертиза даст свое заключение, но мне
и так все ясно. Когда вы видели его в последний раз?
   - В полдень. Мы вместе позавтракали. Мне не показалось,
что он сколько-нибудь озабочен. После кофе он поднялся к
матери... Госпожа де Шамбон знает?
   - Сейчас узнает. Успеет, бедная женщина. Когда врач и
эксперты уедут, я займусь ею и вашей сестрой. Мне хотелось
бы незамедлительно знать, что он вам рассказывал со времени
нашей последней встречи. Ведь у вас были самые добрые
отношения, не правда ли?
   - И да, и нет. С какой-то точки зрения, мы были
товарищами - и даже очень. С другой стороны, как бы
настороже друг с другом. Если говорить откровенно, он
ухаживал за Изой, а мне это не очень нравилось.
   - Представьте себе, я в этом не сомневался. Весьма
инт