которые нас  позорят,
обратно же, перед капиталистами...
     Спустившись вниз, Себекин быстро оглядел публику и коротко приказал:
     - Гони всех к чертовой бабушке!
     - Есть!  -  четко ответил Ромашин.  -  А ну живо все отсюдова, очищай
лавки!
     Начальник нетерпеливо смотрел на часы,  размеренно тикавшие на стене.
Гущин почему-то молчит... Куда он запропастился?
     Когда все задержанные с  саквояжами и  чемоданами высыпали на  улицу,
навстречу Себекину из темного угла вышел высокий юноша. Это был Виталий.
     - А ты чего не идешь домой?  - уже взявшись за перила лестницы, чтобы
подняться в свой кабинет, спросил Себекин.
     - Он это...  того... Не хочет. Как я его по недоразумению привел сюда
утром,  так он с  тех пор и сидит здесь,  вас дожидается,  -  робко сказал
Ромашин. - Уж я и так и сяк его гоню - ни в какую. Уперся как бык.
     - Что у тебя?
     - Свечи, которые, значит... - начал, запинаясь, Виталий.
     - Какие свечи? Чего ты мямлишь?
     - Вот  и  я  удивляюсь,  -  вставил Ромашин.  -  Одних сюда силком не
затянешь,  да сам же еще недавно упирался,  а  теперь не вытолкнешь.  Тебе
что,  медом здесь намазано?  А  ну  шагай,  коли говорят.  Не  то опять за
решетку посажу.
     - Подсвечники то есть, из церкви, - пытался объяснить парень. - Цыган
у моего дяди купил.
     - Купил,  ну  и  что?  -  Это уже спрашивал Гряднов,  спускавшийся по
лестнице вниз.  -  Иди,  Григорий Петрович,  там опять тебя к телефону. Мы
здесь разберемся... Так какие такие подсвечники?..
     Узнав о краже церковных драгоценностей,  Гряднов оживился.  Он усадил
Виталия на скамью у  окна и,  стараясь успокоить его,  попросил рассказать
все по порядку, не торопясь. Тот выложил что знал.
     - А Генку милиция забрала... Выходит, ни за что ни про что. Нужно его
выручить... - закончил Виталий.
     - Когда это было?
     - Дней пять назад.
     - Странно. Почему-то нигде в документах этот случай не фигурирует. Мы
вот что с  тобой сейчас сделаем.  Я  попрошу лошадь,  и  поедем искать эти
самые подсвечники. История сомнительная, но проверить надо...
     - А как же Генка?
     - Успеет твой Генка, никуда не денется, подождет.
     Гряднов зашел  к  Себекину и  вскоре  вернулся,  на  ходу  застегивая
китель.
     - Сейчас подвода придет. Если цыган тебе не наврал - быть интересному
делу.  Жаль, его уже в губернский суд отправили. Но мы и вдвоем справимся.
А? Как считаешь?
     Парень  неопределенно пожал  плечами.  А  вдруг  цыган  действительно
обманул?  Да нет, не мог он все это выдумать, откуда бы он про подсвечники
догадался... Ведь Виталик видел их в чемодане Евгения Николаевича.
     Через  мост,   низко  провисавший  над   самой  водой  между  частыми
деревянными понтонами,  лошадь вывезла их  на  дорогу,  которая шла  вдоль
главных причалов Нижнего -  сюда  пришвартовывались крупные пассажирские и
грузовые суда. Здесь возвышалось здание речного вокзала, по бокам которого
слегка покачивались на воде дебаркадеры.  Пароходы попыхивали паром.  Одни
медленно отходили,  вспенивая волжскую рябоватую гладь,  другие в ожидании
места стопорили ход и,  медленно загребая упругими лопастями,  подходили к
причалам.  Стоянок  на  всех  не  хватало,  поэтому  пароходы  грудились у
некоторых дебаркадеров, состыкованные боками по два, а то и по три в ряд.
     С Волги дул свежий ветер,  пахнущий рыбой и мокрыми канатами. Возница
- мужичок неопределенных лет,  низкорослый, с бельмом на левом глазу, весь
какой-то серый,  начиная от затасканной, застиранной немудреной одежонки и
кончая  мучнистого  цвета   морщинистым  лицом  и   реденькими  пепельными
волосами,  -  оказался бойким на язык. Как и все волжане, он сильно упирал
на  "о",  но  у  него это "оканье" получалось уж  очень сочным.  Дорога на
Котово, по его собственному выражению, была для него известней известного,
лощина Зеленая Щель - тоже.
     - Часа два  прокондыбаем,  -  сказал он.  -  Сейчас по  Похвалинскому
съезду наверх подымемся, деревню Печоры проедем, справа Лапшиха останется,
а там уж и недалеко. Но, мосластая, поспешай! Сколько времени-то?
     - Девятый час,  -  ответил Гряднов,  посмотрев на часы.  -  Темно уже
будет, когда доберемся.
     - А вы по какой надобности туда прокатиться вздумали?
     - Клад ищем.
     - Ну-ну.  Слыхал я,  что среди людей есть немало таких искателей.  До
сих пор ищут.  Все штаны пообтрепаны.  Умные мужики говорят, что это вроде
болезни.  Как человек себе чего втемяшит в голову, так пиши пропало. Каких
только чудес не  бывает на  свете!  То  тебе революция,  то бандитизм,  то
пожар,  то голод, то ярмарка, то клад... А мне, честно скажу, все нипочем:
погоняю свою кобылу уж и не знаю сколько лет, счет потерял, и все вроде на
моих глазах проходит, а на деле все мимо, как вода за бортом. Чудно...
     Он тряхнул вожжами и покосился на Гряднова, сидевшего к нему боком.
     - Чего это у тебя из-под кителя выпирает?  - и ткнул кнутовищем в его
поясницу.  -  Пушка,  что ли?  Из милиции,  значит. Без пушки вашему брату
нельзя.  Сейчас,  правда,  потише стало.  А то,  бывалыча, одни бандитские
сюрпризы.  В  прошлом годе  двоих  судили.  Их  так  и  звали  в  народе -
братья-разбойники.  Как раз в  мае один наш мужик корову себе по  деревням
разыскивал, купить хотел. И вот между деревней Волчихой и Арзамасом к нему
подошли двое неизвестных,  приставили к  голове пушки,  тот и  выложил все
деньги.  Правда,  они  его пожалели,  три рубля оставили.  А  вскорости их
поймали - и в изолятор, а они ночью - деру. Через четыре дня снова грабеж.
Недалеко от села Селибобы ехали,  как мы сейчас с  вами,  трое,  среди них
один был монах.  И вез он с собой тысячу.  Бандиты взяли лошадь под уздцы,
свернули с  дороги,  тысячу отобрали и  в  лес ушли.  После их уже поймали
окончательно.  Народу на суде было -  тьма.  Требовали расстрела. А губсуд
решил - десять лет строгой изоляции. Но, бедолага, пошевеливайся! Может, и
правильно, а может, и нет, кто знает...
     Виталий  слушал  рассказ  возницы,  время  от  времени  поеживаясь от
наступающей вечерней прохлады.  Он  сидел рядом с  Грядновым и  смотрел на
пыльный тракт.  Колеса,  обитые железными обручами,  издавали нескончаемый
скрип,  подпрыгивая на больших и малых ухабах и сотрясая старую и такую же
серую, как и ее хозяин, телегу.
     Дорога шла  по берегу,  по самой его крутизне,  но реки не было видно
из-за плотной стены деревьев,  лишь нетерпеливые гудки пароходов,  изредка
доносившиеся снизу, да порывы влажного ветра убеждали в ее близости.
     Далеко,  к самому горизонту, где багровым пламенем алела узкая полоса
заката, уходили иссиня-зеленые заливные луга.
     - Видно,  мать-то  тебя  совсем заждалась,  -  услышал Виталлий голос
Гряднова.  -  Да ты озяб вконец. А ну пробегись. Давай вместе, что-то ноги
затекли. - И Гряднов легким толчком спихнул попутчика.
     Лошадь сразу пошла веселее,  а  они  вдвоем какое-то  время стояли на
месте, разминая затекшие ноги и спину.
     - Как  твоего  дядюшки  фамилия-то?  -  спросил московский розыскник,
срывая высокий стебель ковыля.
     - Сухов Евгений Николаевич. Как и у отца.
     - Может быть,  -  задумчиво проговорил Гряднов и тут же добавил:  - А
может,  и нет.  Одно скажу,  дело здесь пахнет керосином, и сильно пахнет.
Если даже мы с тобой напрасно прокатимся, все равно родича твоего будем по
всей ярмарке искать. Завтра, послезавтра, пока не найдем.
     - А  как же  Генка?  -  проронил Виталий.  Он испытывал сейчас прилив
энергии,  желание  действовать.  Сбросив тяжкий  груз  тайны,  которая так
мучила  его,  парень  почувствовал облегчение.  Он  неосознанно  радовался
случившемуся, всем существом ощущая волнующую справедливость и силу своего
поступка. В нем словно что-то перевернулось, поставив на места все детали,
которые до этого стояли наперекосяк.
     - Генка твой  подождет,  -  словно издалека услышал он  голос шедшего
рядом Гряднова. - Но и его вызволим, только время для этого надо...
     Скрипит,  покачиваясь, телега. Возчик свернул с наезженного тракта на
узкую  изрытую  дождями  дорогу,  которая,  извиваясь по  косогору,  круто
спускалась через  ивняк  к  берегу Волги.  Путники чутко  прислушивались к
каждому  звуку,  напряженно вглядывались в  сумерки.  Здесь  и  начиналась
лощина,  именуемая Зеленой Щелью. Через минуту спуск кончился, и открылась
большая поляна,  окаймленная с трех сторон громадными ветлами.  Из зеленых
прибрежных зарослей выбегала небольшая безымянная речка,  сплошь  заросшая
камышами.  Справа  почти  над  самой  головой лошади  неожиданно откуда-то
вынырнула и, прочертив извилистый полукруг, скрылась в кустарнике какая-то
птица. Лошадь остановилась. Виталий и Гряднов спрыгнули на землю.
     - Жди нас здесь, - сказал розыскник вознице.
     Они медленно пересекли поляну, выбрав ориентиром самую высокую ветлу,
черневшую громадой развесистых ветвей на противоположной стороне.  В  том,
что  здесь совсем недавно были люди,  сомневаться не  приходилось:  кругом
валялись осколки  бутылок,  рваная  бумага,  выжженная солнцем трава  была
примята,   а  на  краю  большого  кострища,   повалившись  на  бок,  лежал
закопченный чугунный котел.  Из-за  него-то они и  не сразу заметили,  что
пепелище костра разрыто. В яме, зияющей темным овалом, - пустота.


     Еще издали Гущин услышал громкие голоса,  доносившиеся из распахнутых
настежь окон.  Прикурив папиросу,  он  подошел к  дому и  прильнул к  окну
сбоку.  Сквозь  пышную зелень на  подоконнике в  свете  большой лампы  под
оранжевым абажуром,  низко свисающей с  потолка,  видно было людей,  тесно
облепивших  круглый  стол.  Они  беспрестанно  двигали  челюстями,  тыкали
вилками в тарелки и ловко отправляли содержимое тарелок в рот.
     - Разве такой была наша ярмарка каких-нибудь десять -  пятнадцать лет
назад?  - вопрошал лысенький старичок с пегой бородкой. - Гордость России,
она  украшала Нижний,  ставила его в  центр торговли Европы и  Азии.  Сюда
съезжалась вся купеческая знать. А сейчас? Тьфу!..
     - Напрасно вы с такой нервозностью судите, дорогой Кирилл Мефодьевич,
- возражал старику моложавый человек.  -  Это у  вас старческое.  Старикам
всегда кажется,  что  все прежнее было хорошим,  а  нынешнее -  плохое.  И
знаете  почему?  В  прошлом  вы  -  молодой,  энергичный,  с  несокрушимым
здоровьем -  находились в  самой гуще событий.  Ведь так?  А нынче кто вы?
Созерцатель. Вы видите только внешнюю сторону.
     - Ах,  не  говорите!  Разве так мы проводили время на ярмарке?  Вчера
заглянул в  ресторан "Аркадия" -  дым  коромыслом,  вся  публика пьяная до
безобразия. Кошмар!
     - Лукавите,  Кирилл Мефодьевич! - отвечал ему сосед. - Вспомните свои
кутежи...
     - Правильно,  было,  загуливали,  в  Волгу  по  сто  бутылок   из-под
шампанского выбрасывали за ночь.  Так и делалось это с размахом,  с душой,
если хотите - по-русски. А потом, это было не главное. Дело сперва делали,
весь день в заботах,  хлопотах.  А уж к вечеру,  к ночи...  Отдушина ведь,
сами понимаете,  нужна.  А нынче с утра за бутылку и на весь день.  Как  с
пристани  или  с  поезда  попадают мужики на ярмарку,  так первая забота -
выпить...
     - Ой,  правда,  пьют нынче!.. - вставила одна из женщин, хлопнув себя
по щеке.  -  Как будто никаких обязанностей нет.  Я бы этих пьяниц всех на
дно отправила.
     - Прошу внимания!  - поднял рюмку высокий блондин,  сидящий спиной  к
окну,  за  которым  нетерпеливо попыхивал папиросой Гущин - ему жалко было
бросить большой окурок.  Он прикидывал,  как лучше войти  и  справиться  о
саквояже. Если официально, не признаются. Хотя вот этот лысенький - он уже
выяснил - и есть  бухгалтер,  о  котором  рассказывали  грузчики.  Значит,
саквояж должен быть здесь...
     - Прошу внимания! - голос блондина, резковато-жесткий, задребезжал. -
Я   имею  сказать  тост,   навеянный  грустными  размышлениями  по  поводу
затронутой за этим столом темы.  Ярмарки -  нет!  Это жалкое подобие того,
что было,  о  чем сожалеет уважаемый хозяин дома Кирилл Мефодьевич.  После
октябрьских событий семнадцатого года она  вообще замерла и,  как  мы  тут
знаем,  не функционировала три сезона.  За это время ее разграбили,  почти
уничтожили.  И  кто?  Мы  же,  те,  кто сейчас уповает на  старые времена.
Поэтому  надо   отдать  должное  новой   власти:   с   каким  рвением  она
восстанавливает былую славу нижегородского торжища! Но попытки эти тщетны.
Сейчас наша ярмарка -  олицетворение нэпмановской России. Только благодаря
тому,  что большевики пустили развитие страны в  русло новой экономической
политики,  стало возможным реальное существование нижегородской ярмарки на
советской, так сказать, почве.
     - Вы  прямо  как  ликбез  проводите  по  политической части,  Николай
Васильевич!  - перебила выступавшего вторая женщина. - Можно подумать, эти
мысли родились у вас за прилавком вашего парфюмерного магазина.
     - Газеты читаем и к тому же думаем!  -  ответил тот.  -  Что касается
моей парфюмерии,  то она здесь ни при чем.  Это больше по вашей линии, для
вас стараемся. - И он галантно поцеловал женщине руку.
     - Ну,  только не для меня.  Извините,  от ваших мазей отдает коровьим
пометом.
     Все засмеялись. А громче всех сам Николай Васильевич.
     Только сейчас Гущин  узнал Зернова -  владельца частного парфюмерного
магазина.  Этот "алхимик",  как называл его Гущин,  давно привлекал к себе
внимание   милиции.   Ловко   используя   рекламные  возможности,   Зернов
популяризировал свой  товар  и  успешно сбывал  его.  Одним  он  предлагал
элексир  долгожительства,   другим  средство  от  поносов,  третьим  -  от
бесплодия.  Все эти снадобья,  как утверждала реклама,  изготавливались на
основе  древнего  афинского  рецепта  и  разводились "греческой придворной
водой".
     "Вот  кем  заняться  надо,   да  все  руки  не  доходят",  -  подумал
милиционер, вновь прислушиваясь к разговору за окном.
     - Ты человек широкий,  -  сказал бухгалтер. - Не зря на ремонт своего
дома потратил пять тысяч.
     - Да,  я  закончил  наконец  благоустройство своего  гнездышка.  И  в
пятницу прошу ко мне.  А думать, что же, в любом деле необходимо. Мы здесь
свои  люди,  и  я  вам  скажу:  без  этого не  проживешь.  Кстати,  Кирилл
Мефодьевич, ты в следующий раз не забудь мне еще пачку этикеток.
     - Но,  голубчик,  неделю назад  я  тебе  достал почти 12  фунтов этой
дряни.
     - Разошлись.  Особенно  охотно  берут  с  маркой  ТЭЖЭ,  Остроумова и
Ремлера.  Но сейчас я  работаю над новой мазью -  незаменимое средство для
выращивания волос.
     - А  как,  как  вы  это  делаете,  Николай Васильевич?  -  заверещали
женщины.
     - Все очень просто,  - ответил Зернов. - Боюсь, что разочарую вас, но
одно могу сказать честно: ни о каком помете и речи быть не может.
     - Так вы мази не покупаете готовыми?
     - Разумеется,  нет.  У меня есть собственная лаборатория.  Достаточно
немного коровьего молока, три капли духов - и готово.
     - Ловко!
     - Чудеса в решете!
     - Итак, дорогой Кирилл Мефодьевич, прошу ко мне в дом, где вы увидите
такое,  чего и в былые времена не видели. А при условии доставки этикеток,
желательно французских, и того больше...
     "Вот  прохвост,  -  злился  Гущин.  -  Завтра ты  у  меня  по-другому
запоешь". Он бросил окурок под ноги и с силой вдавил его каблуком в мягкую
землю.
     - Но мы отвлеклись,  -  продолжал Зернов. - Давайте, как модно сейчас
говорить,  товарищи, выпьем и закусим за то... Как бы вам сказать? Помните
у Пушкина:  "и на обломках самовластья напишут наши имена"?  Так вот, и на
обломках,  в  условиях неразберихи и  хаоса,  можно делать хорошие деньги.
Пусть пьют.  Лишь бы мы с вами не теряли человеческий облик.  За него,  за
наш человеческий облик, и предлагаю я выпить...
     Вновь забрякали о тарелки вилки и ложки, усиленно задвигали челюстями
сидящие за столом.
     - А  я  сегодня  любопытную покупочку на  ярмарке сделал,  -  сообщил
бухгалтер,  -  купил по случаю у одного бродяги.  Американский...  -  И он
вытащил из шкафа желтый саквояж.
     - А все ругаете ярмарку,  Кирилл Мефодьевич!  -  укоризненно заметила
одна из женщин, восхищенно разглядывая покупку.
     - С паршивой овцы хоть шерсти клок, - ответил тот. - А вы посмотрите,
что за прелесть этот нож! - И он стал доставать из ножа его многочисленные
предметы.
     - Да!  - Зернов широко раскрыл глаза. - Одно слово - заграница. Умеют
там делать вещи,  ничего не скажешь.  Чувствуется марка. А качество, какое
качество! Замечательно! Во сколько же вам все это обошлось?
     Гущин рывком поднялся на руках и,  отстранив цветочный горшок, сел на
подоконник.  В руке у него был пистолет. Женщины вскрикнули, одна, потеряв
сознание,  стала  медленно сползать со  стула.  Бухгалтер ошалело  таращил
глаза.
     - Прошу  не  двигаться!  -  приказал сотрудник милиции,  увидев,  как
парфюмер попятился к двери. Он спрыгнул на пол и прошел к столу. - Вот мой
мандат, там все написано.
     Хозяин дома трясущимися руками раскрыл протянутую ему книжицу и начал
беззвучно шевелить губами, беспрерывно облизывая их языком.
     - Вслух!
     - Слушаюсь.   "Предъявитель  сего,   Гущин  Степан  Борисович,   есть
действительно сотрудник уголовного розыска  Нижегородской уездно-городской
советской рабоче-крестьянской милиции, который имеет право ношения всякого
рода холодного и  огнестрельного оружия,  хождения во  всякое время дня  и
ночи,  а также право арестовывать подозрительных ему личностей,  проверять
посты, в случае надобности производить разного рода обыски, что подписью и
приложением печати удостоверяется".
     - Так что в отношении дамочек прошу прощения.  - Гущин подошел к той,
которая потеряла сознание, и дотронулся до нее. Она тут же пришла в себя и
снова, слегка вскрикнув и закатив глаза, обмякла.
     - Помогите ей!  -  обратился Степан к Зернову.  -  А вы,  -  он ткнул
револьвером в  грудь  бухгалтера,  у  которого на  коленях лежал раскрытый
саквояж, - соберите все, что здесь было, и передайте мне. Быстро!
     До отхода поезда оставалось чуть больше двадцати минут.


     Ромашин потянулся на стуле, напрягая мускулистое тело. Ну и дежурство
выдалось  сегодня!  Себекин  злой  как черт,  совсем голову потерял с этим
саквояжем. Теперь уж все бесполезно. Только что он так ни с чем и уехал на
станцию.  Да, не сладко ему придется там, среди начальников, которые будут
провожать иностранцев. Он строго приказал Ромашину сразу же, если появятся
какие-нибудь сведения о пропаже,  сообщить ему через дежурного.  Ромашин и
рад бы это сделать, да молчит телефон, в комендатуре тихо, как-то необычно
тихо.  Все,  считанные  минуты  остались,  скоро  станционный колокол даст
сигнал к отправлению.
     Он  зевнул  и  стал  озабоченно разглядывать правый  сапог,  подметка
которого отскочила еще вчера.  Надо бы ее подшить, да разве здесь выкроишь
минуту свободную? Придется дома заняться. Вдруг раздался звонок.
     - Дежурный  по  ярмарочной комендатуре старший  милиционер Ромашин  у
телефона.
     - Гряднов это.
     - Слушаю вас.
     - Где Себекин?
     - Отбыл на вокзал по случаю торжественных проводов чужой делегации.
     - Нашли саквояж?
     - Никак нет.
     - Жалко.
     - А чего их жалеть?
     - Ладно. Сплошные проколы. Как вообще обстановка?
     - Нормальная.
     - Из личного состава кто еще с тобой?
     - Трое, рядом на крыльце прохлаждаются.
     - Дежурите, значит.
     - Ага.
     - Надо вот что сделать.  -  Гряднов говорил не спеша,  как бы по ходу
разговора обдумывая, что предпринять.
     - Слушаю.
     - Второго парня, которого сегодня задержал, помнишь?
     - Конечно.
     - Оставь кого-нибудь за себя и сходите вдвоем, что ли, в театр.
     - В театр? А чего там? Я спектакли не люблю.
     - Напрасно.
     - У меня каждый день спектакли,  товарищ Гряднов. Прямо из жизни. Как