ик. Он паникует.
   - Поэтому ты и думаешь, что он попытается уйти из города?
   -  И  поэтому  тоже.  Он  входит  в  ресторан  и  стреляет,  не  думая  о
последствиях. Но потом  его,  как  и  большинство  преступников,  охватывает
паника. Он просто-напросто боится и хочет только одного:  как  можно  скорее
оказаться подальше от этого места.
   "Теория, - подумал Скакке. - К тому же слабо обоснованная". Но ничего  не
сказал.
   - Конечно, это всего лишь так называемая теория, - продолжал  Монссон.  -
Хороший криминалист не станет заниматься теориями. Но в данный момент  я  не
вижу никакого другого подхода.
   Ночь была трудной, поскольку ничего не случилось. На вокзале  и  дорогах,
ведущих из города, остановили нескольких человек,  по  приметам  похожих  на
преступника. Никто из них, по-видимому, отношения к этому делу не  имел,  но
их имена на всякий случай записали.
   Без двадцати час с вокзала ушел последний  поезд.  Без  четверти  два  из
Лунда сообщили, что Пальмгрен жив. В три часа оттуда пришло новое  известие.
Фру Пальмгрен чуть не  в  шоковом  состоянии,  и  вести  допрос  практически
нельзя. Тем не менее она сказала, что рассмотрела стрелявшего и уверена, что
не знает его.
   - А он, похоже, шустрый парень, этот лундский констебль, - зевая,  сказал
Монссон.
   Сразу после четырех опять позвонили из Лунда: врачи решили  пока  что  не
оперировать Пальмгрена. Пуля вошла в голову за левым ухом, и трудно сказать,
какие причинила нарушения. Общее состояние пациента для данных обстоятельств
хорошее.
   Общее состояние Монссона хорошим не было. Он устал, у  него  пересохло  в
горле, и он без конца ходил пить воду в туалет.
   - А можно жить с пулей в голове? - спросил Скакке.
   - Да. Такие случаи бывают. Иногда ткань образует оболочку вокруг пули,  и
человек поправляется. А если бы врачи  попытались  ее  достать,  то  мог  бы
умереть.
   Баклюнд, как видно, намертво вцепился в "Савой", потому  что  позвонил  в
половине пятого и сказал, что  он  отгородил  и  опечатал  часть  ресторана,
ожидая, когда из технического отдела придут обследовать место  преступления,
а придут они не раньше, чем через несколько часов.
   - Спрашивает, не нужен ли он здесь, -  сказал  Скакке,  прикрывая  трубку
ладонью.
   - Единственное место, где он, будем  надеяться,  нужен,  -  это  дома,  в
постели своей жены, - сказал Моиссои.
   Скакке передал это Баклюнду, слегка смягчив выражения. Потом сказал:
   - Думаю, мы можем вычеркнуть из списка Бультофту1. Последний самолет ушел
оттуда пять минут двенадцатого. Никого по приметам схожего с преступником на
нем не было. Следующий рейс в половине седьмого, на него билеты проданы  еще
позавчера, в никто места не спрашивал.
   - Хм, - пробормотал Монссон, -  позвоню-ка  я  сейчас  человеку,  который
страшно не любит, когда его будят.
   - Кому? Начальнику полиции?
   - Нет, тот наверняка спал не больше нас с тобой. Кстати, в  девять  часов
из  Мальм„  в  Копенгаген  пошел  маршрутный  катер  на  подводных  крыльях.
Постарайся выяснить, какой именно.
   Задача оказалась неожиданно трудной, и прошло полчаса, прежде чем  Скакке
смог доложить:
   - Он называется "Бегун" и сейчас стоит  в  Копенгагене.  Удивительно,  до
чего люди злятся, когда их будит телефон.
   - Можешь утешать себя тем, что мне сейчас  достанется  куда  больше,  чем
тебе, - сказал Монссон.
   Он пошел в ивой кабинет, снял трубку, набрал код Копенгагена, потом номер
домашнего  телефона  Могенсена,  инспектора  уголовной   полиции.   Насчитал
семнадцать гудков, пока в трубке послышался невнятный голос:
   - Могенсен.
   - Привет. Это Пер Монссон из Мальм„.
   - Чтоб тебя перекосило, - сказал Могенсен. - Ты  знаешь,  который  теперь
час?
   - Знаю, - ответил Монссон. - Но это важное дело, срочное.
   - Провалились бы вы к дьяволу с вашими срочными делами,  -  с  ненавистью
сказал датчанин.
   - Вчера у нас в Мальм„ было покушение на убийство. Стрелявший мог улететь
в Копенгаген. У нас есть его приметы.
   Потом он изложил всю историю, и Могенсен недовольно сказал:
   - Черт побери, ты думаешь, я волшебник?
   - Вот именно, - ответил Монссон. - Позвони, если что найдешь.
   - Пошел ты к лешему, - сказал Могенсен неожиданно на  чистом  шведском  и
бросил трубку. Монссон потянулся и зевнул.  Позвонил  Баклюнд.  Сказал,  что
место преступления оцеплено.
   Было восемь утра.
   - До чего же он настырный, - сказал Монссон.
   - Что дальше будем делать? - спросил Скакке.
   - Ничего. Ждать.
   Без двадцати девять позвонили  по  личному  телефону  Монссона.  Он  взял
трубку, с минуту или около того слушал, прекратил  разговор,  не  сказав  ни
"спасибо", ни "до свидания", и крикнул Скакке:
   - Звони в Стокгольм. Прямо сейчас.
   - А что сказать? Монссон взглянул на часы.
   -  Звонил  Могенсен.  Он  говорит,  что  швед,  назвавший  себя   Бенгтом
Стенссоном,  этой  ночью  купил  билет  Копенгаген-Стокгольм  и  торчал   на
аэродроме несколько часов. Наконец он сел в самолет САС, который  вылетел  в
семь двадцать пять. Самолет должен приземлиться в Стокгольме максимум десять
минут назад. У этого парня все  приметы,  кажется,  совпадают.  Надо,  чтобы
автобус, который повезет пассажиров в  город,  остановили  у  аэровокзала  и
этого человека взяли.
   Скакке набросился на телефон.
   - Все, - через минуту сказал он,  еле  переводя  дух.  -  Стокгольм  этим
займется.
   - С кем ты говорил?
   - С Гунвальдом Ларссоном.
   Через полчаса зазвонил телефон Скакке. Он рванул трубку, выслушал то, что
ему сказали, и остался сидеть с трубкой в руках.
   - Лопнуло, - сказал он.
   - Вот как? - лаконично заметил Монссон. - А ведь у них там было  двадцать
минут в запасе.
 
   III
   Эти  же  слова  прозвучали  в  Стокгольме,   в   отделении   полиции   на
Кунгсхольмсгатан.
   - Лопнуло! - Красная, потная физиономия Эйнара Р„нна показалась в  дверях
кабинета Гунвальда Ларссона.
   - Что лопнуло? - отсутствующим тоном спросил Ларссон.
   Он думал совсем о другом: о трех необычно  дерзких  ограблениях  в  метро
прошлой ночью. И двух изнасилованиях. И шестнадцати драках. Что вы хотите  -
это Стокгольм. Хоть ни одного убийства за ночь, и  то  слава  богу.  Сколько
совершено  краж  и  взломов  -   он   не   знал.   И   сколько   наркоманов,
контрабандистов, хулиганов и пьяниц  взяла  полиция  -  не  знал  тоже.  Или
сколько в чем-то виновных (кто больше, кто меньше) людей избито полицейскими
в машинах и участках. Вероятно, бесчисленнее множество. Его это не касалось,
он занимался своим делом. Гунвальд Ларссон был первым  помощником  комиссара
по уголовным делам.
   - С этим автобусом с аэровокзала.
   - Ну и что с ним? Что у него лопнуло?
   - Патруль, который должен был проверить пассажиров, опоздал  -  когда  он
прибыл на место, пассажиры уже разошлись, а автобус ушел.
   Ларссон сумел наконец  отключиться  от  своих  размышлений  и  пристально
посмотрел на Р„нна:
   - Что? Да ведь этого не может быть!
   - К сожалению, может, - сказал Р„нн. - Они туда просто не успели.
   Гунвальд Ларссон принял просьбу Скакке по  чистой  случайности  и  считал
проверку автобуса простейшим из повседневных дел. Сердито  нахмурившись,  он
сказал:
   - Но ведь я, черт возьми, тут же позвонил в Сольну,  и  дежурный  сказал,
что у них есть радиопатруль на Каролинской  дороге.  Оттуда  до  аэровокзала
максимум три минуты езды. А у них было не  меньше  двадцати  в  запасе.  Что
случилось?
   - По дороге к ним кто-то пристал, и им пришлось разбираться. А когда  они
после этого приехали на место, автобус уже ушел.
   - Значит, им пришлось разбираться?
   Р„нн надел очки и заглянул в записку, которую держал в руках.
   - Да, именно так. А автобус назывался "Беата".
   - "Беата"? Какой же это кретин стал давать имена автобусам?
   - Ну не я же, - спокойно ответил Р„нн.
   - А этих болванов из патруля как-нибудь звали?
   - Вероятно. Но я не знаю.
   - Выясни. Коли уж у автобусов есть имена, то должны же они, черт  возьми,
быть и у полицейских. Хотя им, собственно, хватило бы одних номеров.
   - Или символов.
   - Символов?
   - Ну да. Как у ребятишек в детском саду, знаешь.  Птичка,  грибок,  муха,
собачка или еще что-нибудь.
   - Я никогда не  бывал  в  детском  саду,  -  холодно  бросил  Ларссон.  -
Займись-ка патрульными. Этот Монссон из Мальм„ помрет со смеху, если  мы  не
найдем пристойного объяснения.
   - Выяснил, - сказал Р„нн, вернувшись минут  через  десять.  -  Автомашина
номер три из полицейского участка в Сольне. Экипаж  -  Кирл  Кристианссон  и
Курт Квант.
   Гунвальд Ларссон вздрогнул:
   - Что? Я так и знал. Эти два идиота просто преследуют меня.
   Вдобавок, оба они из Сконе2. Скажи, чтоб их немедленно доставили сюда.  С
этим надо разобраться.
   Кристианссону и Кванту было  что  объяснять.  Запутанная  история.  Кроме
того, они до смерти боялись Гунвальда Ларссона и сумели  оттянуть  визит  на
Кунгсхольмсгатан почти на два  часа.  Это  было  ошибкой,  ибо  Ларссон  тем
временем успел провести, и весьма успешно, свое собственное дознание.
   Во всяком случае, они наконец стояли в его  кабинете,  оба  в  аккуратных
мундирах, держа  фуражки  в  руках.  Широкоплечие,  светловолосые,  по  метр
восемьдесят шесть каждый,  они  оцепенело  смотрели  на  Гунвальда  Ларссона
блекло-голубыми глазами. Про себя они дивились тому, что  именно  Ларссон  -
исключение из неписаного, но действующего правила, по  которому  полицейский
не критикует действия коллеги и не свидетельствует против него.
   - Здравствуйте, - любезно сказал Гунвальд Ларссон. - Очень хорошо, что вы
сумели прийти.
   - Здравствуйте, - нерешительно ответил Кристианссон.
   - Привет! - нахально сказал Квант.
   Гунвальд Ларссон взглянул на него, вздохнул и сказал:
   - Это вы, кажется, должны были проверить пассажиров  автобуса  аэропорта,
не так ли?
   - Да, -  сказал  Кристианссон.  И  задумался.  Потом  добавил:  -  Но  мы
опоздали.
   - Не успели, - поправил дело Квант.
   - Догадываюсь, - сказал Гунвальд Ларссон. - Я  понимаю  и  то,  что  ваша
машина стояла на Каролинской дороге, когда вы  получили  приказ.  Оттуда  до
аэровокзала две, максимум три минуты езды. Какая у вас машина?
   - "Плимут", - поежился Кристианссон.
   - Карась проходит два километра в час, - сказал Гунвальд Ларссон.  -  Это
самая медлительная рыба в мире. Тем не менее он преодолел бы это  расстояние
быстрее вас. - Он сделал паузу, потом взревел: - Почему, черт вас побери, вы
опоздали?
   - Нам пришлось разбираться с одним делом, - еле выговорил Квант.
   - Карась, наверное, и то сумел бы придумать  что-нибудь  получше,  -  уже
спокойно сказал Ларссон. - Ну так что там у вас вышло?
   - Нас... нас обругали, - тихо произнес Кристианссон.
   - Оскорбление при  исполнении  служебных  обязанностей,  -  категорически
заявил Квант.
   - И как это случилось?
   - Велосипедист, проезжавший мимо, крикнул нам ругательные слова. -  Квант
по-прежнему не сдавался, в то время как Кристианссон стоял молча  и  казался
все более испуганным.
   - И это помешало вам выполнить только что полученное задание?
   - Сам начальник управления полиции в официальном выступлении сказал,  что
за любое оскорбление  служащего,  особенно  служащего  в  форменной  одежде,
следует привлекать к ответственности. Полицейский - это не какой-нибудь  там
попка.
   -  Разве?  -  удивился  Гунвальд  Ларссон.  Оба  патрульных   непонимающе
уставились на него. Он пожал плечами и  продолжал:  -  Разумеется,  деятель,
которого  вы  упомянули,  весьма  известен  своими   выступлениями,   но   я
сомневаюсь, что даже он мог спороть  такую  глупость.  Ну  так  как  же  вас
обругали?
   - Полиция, полиция, картофельное рыло, - сказал Квант.
   - И вы считаете это оскорблением?
   - Безусловно, - сказал Квант.
   Гунвальд Ларссон взглядом инквизитора посмотрел на Кристианссона, и  тот,
переступив с ноги на ногу, пробормотал:
   - Ну да, и я так думаю.
   - Да, - сказал Квант, - даже если о Сив кто-нибудь...
   - Кто это Сив? Тоже автобус?
   - Моя жена, - сказал Квант.
   Гунвальд Ларссон растопырил пальцы и опустил свои громадные кисти рук  на
крышку стола.
   - Значит, дело было так. Ваша машина стояла  на  Каролинской  дороге.  Вы
только что получили задание. В это время мимо проехал велосипедист и крикнул
вам: "Полиция, полиция, картофельное рыло!" Вам пришлось разбираться с  ним,
и поэтому вы упустили автобус.
   - Именно так, - сказал Квант.
   - Да, - вздохнул Кристианссон.
   Ларссон долго смотрел на них, потом тихо спросил:
   - А это правда?
   Оба патрульных молчали. Квант начал что-то подозревать, и вид у него  был
настороженный. Кристианссон одной рукой  нервно  теребил  кобуру  пистолета,
другой вытирал фуражкой пот со лба.
   Гунвальд Ларссон выжидал, и глубокая тишина медленно вкралась в  комнату.
Потом он вдруг сжал кулаки и грохнул ими по столу так, что все задрожало.
   - Ложь! - загремел он. - Каждое слово ложь, и вы это прекрасно знаете. Вы
остановились у киоска с сосисками. Один из  вас  стоял  возле  машины  и  ел
сосиску. Мимо вас - это верно - проехал велосипедист, и  кто-то  вам  что-то
крикнул. Но крикнул не велосипедист, а его сынишка, который сидел  сзади  на
багажнике.  И  крикнул  он  не  "полиция,  полиция,  картофельное  рыло",  а
"полиция, полиция, картофельно пюре", поскольку ему всего три года и он  еще
не научился говорить как следует.
   Гунвальд Ларссон оборвал свою речь. У Кристианссона и Кванта  лица  стали
багровыми. Наконец Кристианссон пробормотал:
   - И откуда вы все это знаете?
   Ларссон переводил уничтожающий взгляд с одного на другого.
   - Ну так кто из вас жрал сосиски?
   - Не я, - отозвался Кристианссон.
   - Скотина трусливая, - сквозь зубы прошипел Квант.
   - А теперь я, скажу,  откуда  я  это  знаю,  -  сухо  сказал  Ларссон.  -
Велосипедист был возмущен тем,  что  два  хама  в  полицейской  форме  целых
четверть часа орали на него за то, что  трехлетний  несмышленыш  что-то  там
сказал. Он позвонил и пожаловался, и правильно сделал. Тем более что у  него
есть свидетели. Кстати, а пюре к сосискам было?
   Кристианссон с мрачным видом кивнул головой.
   Квант попытался занять последнюю оборонительную позицию:
   - Легко ослышаться и ошибиться, когда у тебя набит  рот  и  ты...  Подняв
руку, Гунвальд Ларссон остановил его излияния. Потом вынул записную  книжку,
достал из внутреннего кармана ручку и написал крупными буквами:
   УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТУ
   Вырвал листок и  протянул  его  через  стол.  Кристианссон  взял  бумагу,
посмотрел на нее, побагровел еще сильнее и передал Кванту.
   - Я не в силах выговорить это, - произнес Гунвальд Ларссон.
   Кристианссон и Квант, взяв письменное указанно с собой, удалились.
 
   IV
   Обо всем этом Мартин Бек  ничего  не  знал.  Он  сидел  в  своем  рабочем
кабинете в полиции на  аллее  Вестерберга,  и  занимали  его  совсем  другие
проблемы.  Отставив  стул  подальше,  он  вытянул  ноги  и  водрузил  их  на
выдвинутый нижний ящик письменного  стола;  покусывая  мундштук  только  что
прикуренной "Флориды" и засунув руки глубоко в карманы брюк, смотрел в окно.
Он думал.
   Поскольку Мартин Бек руководил государственной комиссией по особо опасным
преступлениям, можно было предположить, что он размышляет  над  убийством  в
Сэдере, случившемся неделю назад и до сих пор не  раскрытым.  Или  думает  о
неопознанном женском трупе, выловленном вчера  в  Риддарфьорде.  Однако  это
было не так.
   Он не мог придумать, чем кормить гостей, которых пригласил к себе домой.
   В конце мая Мартин Бек получил двухкомнатную квартиру на  Ч„пмансгатан  и
уехал от семьи. Они  с  Ингой  прожили  вместе  восемнадцать  лет,  но  брак
распался давным-давно, и уже в январе, когда его дочь Ингрид собрала вещички
и перебралась к своему приятелю, они с женой договорились о разводе. Сначала
она была против, но, когда вопрос о квартире был решен, ей оставалось только
согласиться. Рольфу было всего четырнадцать лет, и  Мартин  Бек  чувствовал,
что она рада. остаться вдвоем с сыном. Квартира была  удобная  и  уютная,  и
когда он наконец расставил те немногие вещи, которые  перевез  из  своего  с
Ингой дома в мрачноватом пригородном районе Багармоссен, и купил то, чего не
хватало, он в припадке лихости пригласил трех своих лучшие друзей  на  ужин.
Поскольку его высшим достижением в кулинарное искусстве были вареные яйца  и
чай, приходилось признать, что он  поступил  по  меньшей  мере  опрометчиво,
теперь он понимал это. Он попытался вспомнить, чем угощала гостей Инга, но в
памяти доплыли  только  нечеткие  картины  вкусных  и  сытных  блюд,  способ
приготовления которых, как и составные части, были ему совершенно неведомы.
   Мартин Бек закурил новую сигарету и с  тоской  подумал  о  камбале  а  ля
Валевска и телячьем филе Оскар. А что и говорить о  К„р-де-филе  Провансаль!
Кроме того, было еще  одно  обстоятельство:  он  не  учел,  каким  аппетитом
обладают его будущие гости.
   Леннарт Кольберг, его ближайший помощник, не только любил  поесть,  но  и
был знатоком кулинарных тонкостей, в чем Мартин  Бек  имел  не  один  случай
убедиться, когда решался пойти вместе в столовую. Да  и  само  бренное  тело
Кольберга свидетельствовало об  усиленном  интересе  к  прелестям  накрытого
стола, и даже ножевое ранение в живот, полученное год назад, не  лишило  его
этой особенности. У Гун Кольберг не было габаритов ее мужа, но  по  аппетиту
она ему не уступала. И  Оса  Турелль,  которая  теперь  стала  их  коллегой,
поскольку ее после окончания училища определили в полицию нравов, была истым
Гаргантюа.
   Он хорошо помнил, какой маленькой  и  тщедушной  была  она  полтора  года
назад, когда ее мужа, младшего помощника Мартина Бека, в автобусе  застрелил
закоренелый убийца. Теперь все самое страшное позади, аппетит к ней вернулся
и даже усилился. По-видимому, у нее великолепный обмен веществ.
   Мартин Бек сначала хотел попросить Осу прийти пораньше, чтобы помочь ему,
но потом отбросил эту идею.
   Чей-то увесистый кулак стукнул в дверь, она отворилась, и в кабинет вошел
Кольберг.
   - Над чем задумался? - спросил он, усаживаясь в кресло  для  посетителей,
которое задумчиво крякнуло под тяжестью его тела.
   Никто не мог подумать, что Кольберг знал воровских приемов больше и  умел
отделать человека по всем правилам науки  лучше,  чем,  может  статься,  кто
другой во всей полиции.
   Мартин Бек снял ноги с ящика и вместе со стулом подвинулся ближе к столу.
Прежде чем ответить, тщательно затушил недокуренную сигарету.
   - Об этом убийстве топором в Юртхагене, - соврал он. - Нового ничего нет?
   - Ты видел протокол вскрытия? Там сказано, что парень умер уже от первого
удара. У него на редкость тонкие кости черепа.
   - Да, я видел.
   - Посмотрим, что скажет его жена. В больнице вчера сообщили что она  пока
в невменяемом состоянии. Может быть, она его и убила, кто знает.
   Он встал, подошел к окну и открыл его.
   - Закрой, - попросил Мартин Бек.
   Кольберг закрыл окно.
   - И как ты это выносишь, - жалобно сказал он. - Здесь ведь жарко,  как  в
печке.
   - Уж пусть меня лучше зажарят, чем задушат, - философски  заметил  Мартин
Бек.
   Здание  полиции  примыкало  к  Эссингеледен,  и,  когда  машин  на  улице
становилось больше, как,  например,  теперь,  во  время  отпусков,  особенно
сильно чувствовалось, насколько воздух насыщен выхлопными газами.
   - Пеняй на себя, - сказал Кольберг и побрел к  двери.  -  Постарайся,  во
всяком случае, дожить до вечера. Ты ведь сказал - в семь часов, да?
   - В семь, - ответил Мартин Бек.
   - Я уже голоден, - сказал Кольберг.
   - Вечером накормлю, - улыбнулся Мартин Бек, но дверь  за  Кольбергом  уже
закрылась.
   Через минуту начали звонить телефоны,  по  которым  надо  было  отвечать,
пошли люди с бумагами,  которые  нужно  было  подписывать,  и  с  вопросами,
которые