роений,  оставив  только  своего  рода
заповедники культуры, которые, потеряв окружение, отдавали  теперь  излишней
патетикой и резали глаз. Характер города, его настроение  и  стиль  исчезли,
или, точнее говоря, бесповоротно стали другими.
   А механизм стокгольмской полиции от излишней  перегрузки  работал  все  с
большим скрипом, и нехваткой людей это объяснялось  лишь  отчасти,  главными
здесь были другие причины. Все упиралось не в то,  чтобы  полицейских  стало
больше, а в то, чтобы они работали лучше, но об этом никто не заботился.
   Так думал Леннарт Кольберг.
   Добраться до жилого  района,  которым  ведал  Хампус  Бруберг,  оказалось
непросто. Он находился в южной части города, в местах,  которые  во  времена
детства Кольберга были дачными.
   Школьником он ездил туда вместе с классом на экскурсии.  Теперь  это  был
район, в точности напоминавший многие другие, застроенные доходными  домами.
Изолированная группа быстро и небрежно  приткнутых  друг  к  другу  высотных
зданий, единственное назначение которых-дать  владельцу  как  можно  большую
прибыль и одновременно заразить своей унылостью  и  неуютом  тех  несчастных
людей, коим придется здесь жить. Поскольку жилищный кризис в течение  многих
лет поддерживался искусственным путем, даже эти квартиры были  желанными,  а
квартплата - почти астрономической.
   Контора Бруберга  размещалась,  вероятно,  в  самом  лучшем  и  тщательно
отделанном помещении, но даже здесь пятна сырости проступали  по  фасаду,  а
дверные косяки отошли от стен.
   Однако главным ее недостатком, с точки зрения  Кольберга,  было  то,  что
самого Бруберга не оказалось на месте.
   Помимо его личного кабинета, просторного и довольно хорошо обставленного,
здесь был зал заседаний и две маленькие комнаты. В них  жили  техник  и  две
консьержки, одна  лет  пятидесяти,  другая  совсем  молоденькая,  не  старше
девятнадцати.
   Старшая казалась сущей  крокодилицей,  и  Кольберг  предположил,  что  ее
главная задача - грозить жильцам выселением и отказывать в ремонте  квартир.
Девушка была дурнушкой, неуклюжей, прыщавой и, как  видно,  совсем  забитой.
Мужчина производил впечатление человека, смирившегося со своей  судьбой.  По
всей вероятности, его неблагодарная миссия заключалась в том, чтобы  следить
за исправностью сантехники. Кольберг  решил,  что  говорить  ему  следует  с
крокодилицей.
   Нет, господина Бруберга на месте нет. Он не появлялся  здесь  с  пятницы.
Тогда он зашел в контору минут на десять, взял портфель и уехал.
   Нет, директор Бруберг не сказал, когда он вернется.
   Нет, ее зовут не Хелена Хансен, и она  никогда  не  слышала  здесь  такой
фамилии.
   Нет, директор Пальмгрен обычно не занимался этими домами;
   С тех пор как их построили четыре года назад, он был тут только два раза,
причем вместе с директором Брубергом.
   Что она делает в конторе? Конечно, собирает квартирную плату и следит  за
тем, чтобы жильцы не нарушали порядок.
   - А это не самое легкое дело, - злобно сказала крокодилица.
   - Охотно вам верю, - быстро согласился Кольберг.
   И ушел. Он сел в машину и поехал в северную часть города.
   Поставил машину на Кунгсгатан и подошел к подъезду проверить, по тому  ли
адресу приехал.
   Судя по перечню названий, в доме помещались главным образом  кинофирмы  и
юридические бюро, но было и то,  что  он  искал.  На  четвертом  этаже  было
указано не только "Акционерное общество Хампус Бруберг",  но  и  "Банковская
фирма Виктор Пальмгрен".
   На старом, скрипучем лифте Кольбэрг поднялся на четвертый и  увидел,  что
оба этих названия украшают одну и ту же дверь. Он дернул за ручку, но  дверь
оказалась заперта. Конечно, был и звонок, но он предпочел свой старый верный
способ и забарабанил в нее кулаком.
   Открыла женщина. Удивленно взглянула на него большими карими глазами:
   - Что случилось?
   - Я ищу директора Бруберга.
   - Его здесь нет
   - Вас зовут Хелена Ханссон?
   - Нет... А вы кто такой?
   Кольберг вытащил из заднего кармана визитную карточку. Комната, в которой
он очутился, была похожа на самую обычную контору:  стол,  пишущая  машинка,
шкаф. бумаги и прочее. Через полуоткрытую дверь он видел еще  одну  комнату,
вероятно, личный кабинет Бруберга. Она была меньше секретарской, но  уютнее.
Казалось, что большую ее часть занимают письменный стол и большой сейф.
   Пока  Кольберг  осматривался,  женщина   захлопнула   дверь   на   замок.
Вопросительно глядя на него, спросила:
   - Почему вы решили, что меня зовут Ханссон?
   Ей было лет тридцать пять. Стройная, темноволосая, с широкими  бровями  и
короткой стрижкой.
   - Я думал, что  вы  секретарь  директора  Бруберга,  -  рассеянно  сказал
Кольберг.
   - Я и есть его секретарь.
   - А как же вас зовут?
   - Сара Муберг.
   - И вы не были в Мальм„ в среду, когда был убит Пальмгрен?
   - Не была.
   - У нас есть сведения, что Бруберг был в это Время  в  Мальм„  вместе  со
своим секретарем.
   - В таком случае не со мной. Я не езжу ни в какие поездки.
   - И секретаря звали фрекен Хелена Ханссон, - упрямо продолжал Кольберг.
   - Мне неизвестна эта фамилия. Кроме того, я замужем. У меня двое детей. И
я, как уже сказано, не сопровождаю Бруберга в его поездках.
   - Кто же тогда такая фрекен Ханссон?
   - Не имею понятия.
   - Может быть, она работает где-нибудь у вас в концерне?
   - Я, во всяком случае, никогда о ней не  слышала.  -  Женщина  пристально
посмотрела на него. - До сих пор. - Потом тихо добавила: - Хотя ведь есть же
так называемые разъездные секретари.
   Кольберг не стал касаться этой темы.
   - Когда вы видели Бруберга в последний раз?
   - Сегодня утром. Он  пришел  в  десять,  с  четверть  часа  был  в  своем
кабинете. Потом ушел. Я думаю, в банк.
   - А где он может быть сейчас? Она взглянула на часы.
   - Вероятно, дома.
   Кольберг заглянул в свою бумажку.
   - Он живет на Лидинге, да?
   - Да, улица Чедервеген.
   - У него есть семья?
   - Есть. Жена и дочь семнадцати лет. Но их дома  нет.  Уехали  отдыхать  в
Швейцарию.
   - Вы это точно знаете?
   - Да, я сама заказывала нм билеты на самолет. В пятницу.  Они  улетели  в
тот же день.
   - После этого случая в среду, в Мальм„, Бруберг работал как обычно?
   - Пожалуй, нет. Едва ли так можно сказать. Он очень нервничал в  четверг.
Тогда ведь мы еще ничего определенно не знали. О том, что директор Пальмгрен
умер, нам стало известно только в пятницу. И в пятницу Бруберг пробыл  здесь
около часа. А сегодня, как я сказала, всего минут пятнадцать.
   - А обычно он у себя в конторе бывает больше или нет?
   - О да, он почти все  время  здесь.  Сидит  в  своем  кабинете.  Кольберг
подошел к двери, ведущей в кабинет, и заглянул в нее. На  столе  три  черных
телефона, возле сейфа  элегантный  чемодан.  Небольшой,  кожаный,  затянутый
ремнями. Как видно, совсем новенький.
   - Вы не знаете, был здесь Бруберг в субботу и в воскресенье?
   - Кто-то, во всяком случае, здесь был. По субботам контора  закрыта,  так
что я два дня  была  выходная.  А  когда  сегодня  утром  пришла,  то  сразу
заметила, что кто-то рылся в бумагах.
   - А этот "кто-то" может быть кем-то иным, кроме Бруберга?
   - Едва ли. Ключи есть только у меня и у него.
   - Как вы думаете, он еще придет сюда сегодня?
   - Не знаю. Может быть, он из банка поедет прямо домой. Это скорее всего.
   - Лидинге, - пробормотал Кольберг. - Чедервеген.  До  свидания,  -  вдруг
оборвал он беседу.
   Проезжая по мосту через Вэртан и глядя на корабли в гавани и сотни  лодок
с полуголыми загорелыми отпускниками, он думал, какую глупость  делает,  что
болтается по городу. Конечно, можно было сидеть в  своем  кабинете,  а  этих
людей вызвать к себе по телефону. Но тогда он бы их не нашел, а это уже ни к
черту не годилось. Кроме того, Мартин Бек сказал, что дело срочное.
   На Чедервеген стояли дома, может статься, и не сверхроскошные, но выгодно
отличающиеся от серой унылости, с которой он только  что  столкнулся.  Здесь
уже .жили не бедняги, которые, не имея иного выбора,  позволяют  людям  типа
Пальмгрена и Бруберга выжимать из себя  деньги.  По  обеим  сторонам  дороги
красовались дорогостоящие виллы в стиле  бунгало  с  великолепно  ухоженными
садами.
   Дом Хампуса Бруберга казался вымершим. Следы автомашины  вели  к  гаражу,
но, когда Кольберг заглянул в него через одно из маленьких окошек  в  стене,
он оказался пустым. На звонки и стук в двери никто не  отвечал,  гардины  на
огромных окнах  были  опущены,  и  разглядеть  виллу  изнутри  Кольбергу  не
удалось.
   Он вздохнул и пошел к соседнему дому. Эта вилла была больше  и  шикарнее,
чем у Бруберга.  Кольберг  позвонил,  дверь  открыла  высокая  светловолосая
женщина,  на  редкость  тощая,  с  аристократическими  манерами.  Когда   он
представился, она надменно и с  легким  презрением  взглянула  на  него,  не
проявляя никакого намерения пригласить в дом. Он изложил свое  дело,  и  она
холодно сказала:
   - У нас здесь нет  привычки  шпионить  за  своими  соседями.  Я  не  знаю
директора Бруберга и ничем не могу вам помочь.
   - Печально.
   - Может быть, для вас, но не для меня. Скажите, а кто вас сюда прислал?
   Судя по голосу и выражению голубых глаз, она его в чем-то подозревала. Ей
было лет тридцать пять - сорок. Холеная. Кого-то она ему  очень  напоминала,
но кого именно, он вспомнить не мог.
   - Что ж, прощайте, - уныло  сказал  он,  пожав  плечами.  Сев  в  машину,
Кольберг заглянул в свою бумажку.  Хелена  Ханссон  называла  свой  адрес  -
Вестеросгатан в Васастадене п помер телефона. Он поехал в отделение  полиции
па Лидинге. Его коллеги в штатском сидели над карточками футбольной лотереи,
попивая лимонад из бумажных стаканчиков.
   - Я сюда пришел только позвонить, - устало произнес Кольберг.
   - Звони по любому.
   Кольберг ехал в Васастаден и по дороге думал о том, что и Лидинге  с  его
лощеным видом тоже кладет свою гирю на весы  растущей  преступности.  Только
живут здесь люди богатые, и они могут  скрыть  свои  делишки  за  чистеньким
фасадом.
   В доме на Вестеросгатан лифта не было, и Кольбергу  пришлось  карабкаться
на пятый  этаж  в  пяти  разных  подъездах.  Дом  был  ветхий  и  запущенный
хозяевами, в заасфальтированном  дворе  между  бочками  для  мусора  сновали
большие жирные крысы.
   Он звонил в разные квартиры, иногда  двери  открывались,  и  разные  люди
испуганно смотрели на него. Здесь полиции боялись, и, как видно, причины для
этого были.
   Никакой Хелены Ханссон он не нашел.
   Никто не мог сказать, живет ли здесь женщина с такой фамилией и  жила  ли
вообще. В таких домах не любили давать сведения полиции, да и мало что знали
друг о друге.
   Кольберг  стоял  на  улице,  вытирая  лицо   носовым   платком,   который
давным-давно был насквозь мокрым от пота. Несколько минут  размышлял.  Потом
сдался и поехал домой. Через	час его	жена сказала:
   - Почему ты так плохо выглядишь?
   Он уже принял душ и сидел, завернувшись в мохнатое  полотенце,  с  банкой
холодного пива в руках.
   - Потому что я себя так чувствую, - ответил он. - Эта проклятая работа...
   - Бросать ее пора.
   - Это не так-то легко.
   Кольберг был полицейским и ничего не  мог  поделать  с  тем,  что  всегда
старался быть как можно более хорошим полицейским. Это стремление  было  как
будто встроено в механизм его психики, стало бременем, которое он  почему-то
обязан нести.
   Задание Мартина Бека казалось простым заурядным делом, а  оно  не  давало
ему покоя. Нахмурившись, он спросил:
   - Слушай, Гун, а что такое разъездной секретарь?
   - Обычно своего рода "девушка по вызову", у  которой  в  портфеле  всегда
наготове ночная рубашка, зубная щетка и противозачаточные таблетки.
   - Значит, обычная проститутка?
   - Вот именно. Обслуживав бизнесменов и прочих, когда они куда-нибудь едут
и не хотят искать себе потаскуху на месте.
   Он поразмыслил и решил, что ему нужна помощь. У себя в отделе он  на  нее
рассчитывать не мог, потому что народ был  в  отпусках.  Вздохнув,  Кольберг
пошел к телефону и позвонил в уголовную полицию на Кунгсхольмсгатан.
   Ему ответил человек, с которым  он  меньше  всего  хотел  иметь  дело,  -
Гунвальд Ларссон.
   - Как у меня дела?  -  недовольно  ответил  тот.  -  А  как  ты  думаешь?
Поножовщина, драки, грабежи, сумасшедшие иностранцы,  готовые  отдать  любые
деньги за наркотики. А людей почти нет. Меландер сидит  на  Вармде,  Ренн  в
пятницу уехал в свой Арьеплуг, Стрэмгрен на Майорке. Кроме того, похоже, что
в такую жару люди становятся агрессивнее. А тебе чего?
   Кольбергу Гунвальд Ларссон был неприятен. "Он  сообразительность  потерял
еще в колыбели", - думал Кольберг. А, вслух сказал:
   - Я насчет этого дела Пальмгрена.
   - Ничего общего с ним иметь не хочу, - быстро сказал Ларссон. - И так уже
имел с ним достаточно неприятностей.
   Кольберг тем не  менее  изложил  ему  историю  своих  мытарств.  Гунвальд
Ларссон слушал, изредка вставляя злые  реплики,  а  один  раз  оборвал  его,
сказав:
   - Чего ты зря стараешься мне все объяснить? Не мое это дело. Тем не менее
что-то его все-таки заинтересовало, потому что под конец он спросил:
   - Так ты говоришь, Чедервеген? А какой номер?
   Кольберг повторил номер дома.
   - Хм, - сказал Ларссон. - Может быть, тут я сумею что-то сделать.
   - Спасибо, - выдавил из себя Кольберг.
   - А я не для тебя стараюсь, - сказал Ларссон, будто и	в самом деле имел в
виду какие-то свои цели.
   А он их и имел.
   Кольберг удивился этой заинтересованности. Желание помочь другому никогда
не было характерной чертой Гунвальда Ларссона.
   - Что касается этой потаскухи Ханссон, - мрачно сказал Ларссон, - то тебе
лучше всего поговорить с полицией нравов. Конечно  ж,  в  Мальм„  на  первом
допросе ей пришлось показать свое удостоверение личности. Так что  зовут  ее
скорее всего Хеленой Ханссон. А вот адрес она могла соврать какой угодно.
   Кольберг повесил трубку, потом тут же набрал еще один номер. На этот  раз
он звонил Осе Турелль, в полицию нравов.
 
   XIII
   Закончив разговор по телефону, Гунвальд Ларссон тут  же  спустился  вниз,
сел в машину и поехал прямым путем на Лидинге.
   Он рассматривал свои тяжелые ладони, лежавшие на баранке,  и  посмеивался
про себя. Юмор висельника.
   Приехав на Чедервеген, он бросил беглый взгляд на по-прежнему мертвый дом
Бруберга и направился к соседней вилле. Позвонил. Дверь открыла та же  тощая
блондинка, которая двумя часами ранее выпроводила Кольберга.
   - Гунвальд, - ошеломленно сказала она теперь. -  Какого...  Как  ты  смел
сюда явиться?
   - О, - насмешливо ответил он. - Старая любовь не ржавеет.
   - Я не видела тебя больше десяти лет, и за  это  благодарна.  -  Нахмурив
светлые брови, она подозрительно спросила: - Это не ты подослал ко мне  того
толстяка, что приходил сегодня утром?
   - Нет, не я. Хотя я пришел по тому же делу.
   - Могу повторить только то же, что сказала ему. Я  не  шпионю  за  своими
соседями.
   - Нет? А впустить меня в дом ты собираешься? Или мне  разнести  эти  твои
дурацкие палисандровые двери?
   - Я на твоем месте умерла бы от стыда. Хотя у тебя не хватит тонкости для
этого.
   - Потихоньку исправляюсь.
   - Уж лучше входи, чем стоять здесь и позорить меня. Она распахнула дверь.
Гунвальд Ларссон перешагнул порог.
   - А где эта вонючка, муж твой?
   - Хюгольд в штабе. У него сейчас много работы, очень ответственной.
   - И ему не удалось тебя обрюхатить за тринадцать или за сколько там лет?
   - Одиннадцать, - сказала она. - И не хами. Впрочем, я дома не одна.
   - Вот как? И любовника завела? Небось какой-нибудь курсантик?
   - Оставь при себе эти вульгарные шуточки. Ко мне на чашку  чая  заглянула
подруга детства. Соня. Может быть, ты ее помнишь?
   - Слава богу, нет.
   - Ей не очень повезло, - сказала женщина, поправляя свои светлые  волосы.
- Но у нее очень респектабельная работа. Она зубной врач.
   Гунвальд Ларссон промолчал. Он вошел следом за ней в просторную гостиную.
На низком столике стоял чайный сервиз, а на диване сидела высокая  худощавая
женщина с каштановыми волосами и грызла печенье.
   - Это мой старший брат, - сказала блондинка. -  К  сожалению.  Его  зовут
Гунвальд. Он... полицейский. А раньше был просто бродяга. В последний раз  я
видела его больше десяти лет назад, да и  до  этого  встречалась  с  ним  не
часто.
   - Ну, веди себя хоть теперь приличнее, - сказал Гунвальд Ларссон.
   - И это говоришь мне ты? А где ты был в последние шесть лет жизни отца?
   - В море. Я работал. И больше, чем кто-нибудь другой в этой семье.
   - Ты свалил на нас всю ответственность, - горько сказала она.
   - А кто наложил лапу на все деньги? И на остальное?
   - Ты промотал свою часть наследства еще до  того,  как  тебя  выгнали  из
флота, - холодно ответила она. - А как теперь ты называешься? Констебль?
   - Первый помощник комиссара.
   - Папа перевернулся бы в гробу, услышав об этом. Значит, ты даже не сумел
дослужиться до комиссара, или как это называется. А сколько ты получаешь?
   - Это тебя не касается.
   - А что ты здесь делаешь? Может быть, пришел взять в долг? Это бы меня не
удивило. - Она взглянула на подругу, молча следившую  за  их  разговором,  и
деловито добавила: - Он всегда отличался наглостью.
   - Вот именно, - сказал Гунвальд Ларссон и сел. - Принеси-ка еще чашку.
   Она вышла из комнаты. Гунвальд Ларссон с  проблеском  интереса  в  глазах
взглянул на подругу детства. Та не ответила на его взгляд. Вернулась сестра,
неся на украшенном резьбой серебряном подносике чайный стакан  в  серебряном
же подстаканнике.
   Зачем ты сюда пришел? - спросила она.
   - Я уже сказал. Ты  должна  выложить  все,  что  тебе  известно  об  этом
Бруберге и его шефе, Пальмгрене, который умер в среду.
   - Умер?
   - Да. Ты что газет не читаешь?
   - Может, и читаю. Только тебя это не касается.
   - Его убили. Застрелили.
   - Застрелили? Господи, какими пакостями ты занимаешься!
   Гунвальд Ларссон невозмутимо помешивал чай.
   Впрочем, я тебе уже ответила. Я не шпионю за соседями.
   Ларссон отпил из стакана. Потом резко поставил его на стол.
   - Перестань кривляться, Малышка. Ты любопытна, как омар, и была  такой  с
тех пор, как научилась ходить.  Я  знаю,  что  тебе  известно  много  всякой
всячины и о Бруберге и о Пальмгрене. Ты и твоя эта крыса, то есть  муж,  оба
все отлично знаете. Я же представляю себе, как это делается в ваших  высоких
кругах.
   - Твои грубости ничему не помогут. Во всяком случае, я ничего  не  скажу.
Тем более тебе.
   - Нет, скажешь. Иначе я приведу с  собой  полицейского  в  форме  и  буду
заходить в каждый дом в радиусе километра. Представлюсь и скажу, что ты  моя
сестра, но теперь стала важной и не хочешь мне  помочь,  приходится  просить
других.
   Она уставилась на него неподвижным взглядом. Наконец глухо сказала:
   - Неужели у тебя хватит нахальства...
   - А ты не задумывайся над этим. Давай-ка, запускай свою мельницу.
   Подруга детства следила за  этим  диалогом  со  скрываемым,  но  все-таки
очевидным интересом.
   После долгого, напряженного молчания сестра покорно сказала:
   - Да, ты, как видно, и впрямь способен на это. Так что ты хочешь знать?
   - Чем Бруберг занимался в последние дни?
   - Это меня как раз не касается.
   - Совершенно верно. Но именно поэтому я готов побиться об заклад, что  ты
стояла и глазела каждый вечер на этот дом. Ну?
   - Его семья в пятницу уехала.
   - Знаю. Еще что?
   - В тот же день он продал автомашину жены, белый "феррари".
   - Откуда тебе это известно?
   - Приходил покупатель. Они стояли во дворе и договаривались.
   - Вот оно как. Дальше.
   - Я думаю, что Бруберг в последние дни не ночевал дома.
   - Откуда ты знаешь? Ты что, проверяла?
   - С тобой просто невозможно говорить. Ну, трудно не  заметить  того,  что
происходит в соседнем доме.
   - Ты считаешь, его здесь не бы