уберг был  уже  далеко
внизу. Гунвальд Ларссон побежал по лестнице, слыша за своей  спиной  злобные
проклятия и тяжелые неуверенные шаги.
   А в вестибюле разыгралась совершенно нелепая сцена.  Сахриссон,  конечно,
вошел в  подъезд  и  стоял  у  входной  двери,  широко  расставив  ноги.  Он
расстегнул куртку и вытащил пистолет.
   - Стой! - заорал он. - Полиция!
   Бруберг резко остановился, не выпуская чемодана, который держал в  правой
руке. Левой рукой он вынул  из  кармана  пальто  что-то  вроде  пистолета  и
выстрелил вверх. Не услышав рикошета, Гунвальд Ларссон был почти уверен, что
это скорее всего стартовый пистолет, а может быть, игрушечный или учебный.
   Сахриссон упал ничком на мраморный пол и выстрелил, но промазал.  Ларссон
крепко прижался к стене. Бруберг бросился  в  сторону  от  двери  вестибюля,
около которой находился  полицейский.  Очевидно,  в  доме  был  черный  ход.
Сахриссон выстрелил снова и снова промахнулся. Человек с чемоданом был всего
в трех метрах от Гунвальда Ларссона.
   Сахриссон выстрелил три раза подряд и промазал. "Чему,  черт  возьми,  их
только учат в школе полицейских?" - в отчаянии думал Ларссон. Пули свистели,
отскакивая от каменных стен. Одна из них попала в каблук ботинка Ларссона  и
навсегда испортила первоклассную итальянскую работу.
   - Прекратить огонь, - зарычал он.
   Сахриссон нажал на курок еще раз, но пистолет дал  осечку.  Очевидно,  он
забыл вставить обойму.
   Гунвальд Ларссон сделал три быстрых шага вперед и  изо  всех  сил  ударил
Хампуса Бруберга в челюсть. Что-то хрустнуло под  кулаком,  и  Бруберг  сел,
вытянув ноги.
   По ступенькам спускался привратник, ругаясь и тяжело пыхтя.
   - Что тут такое? - ошарашенно прохрипел он.
   Над вестибюлем висел голубой туман. Резко пахло порохом.
   Сахриссон поднялся со смущенным видом.
   - Куда ты целился? - злорадно спросил Гунвальд Ларссон.
   - В ноги.
   - В мои?
   Гунвальд Ларссон поднял  оружие,  выпавшее  из  руки  Бруберга.  Это  был
действительно стартовый пистолет.
   На улице возле дома собралась шумная толпа.
   - Вы с ума сошли, - сказал привратник. - Это же директор Бруберг.
   - Заткни глотку, - сказал Ларссон и заставил сидящего человека  подняться
на ноги.
   - Возьми чемодан, - сказал он Сахриссону. - Если  сумеешь.  Крепко  держа
Бруберга за правую руку, он вывел его из подъезда. Левую руку Бруберг держал
у  подбородка.  Между  пальцами  сочилась  кровь.  Не  оглядываясь,  Ларссон
прокладывал дорогу к своей машине среди шумящей толпы. Сахриссон с чемоданом
тащился сзади.
   Гунвальд Ларссоп толкнул Бруберга на заднее сиденье и сел рядом.
   - Доберешься до полицейского управления? - спросил он Сахриссона.
   Тот кивнул с пришибленным видом и уселся за руль.
   - Что тут происходит? - спросил почтенного вида господин в сером  костюме
и в берете.
   - Кино снимаем, - ответил Гунвальд Ларссон и захлопнул дверцу.
 
   XVII
   Хампус Бруберг не произнес до сих пор ни слова и потому, что не хотел,  и
потому, что не мог. У него было выбито два зуба и сломана нижняя челюсть.
   В  половине  десятого  вечера  Ларссон  и  Кольберг   все   еще   стояли,
наклонившись над ним, и задавали бессмысленные вопросы:
   - Кто застрелил Виктора Пальмгрена?
   - Почему вы пытались бежать?
   - Вы наняли убийцу?
   - Расскажите, что вы знаете.
   - Кто стрелял?
   - Почему вы не отвечаете?
   - Ваша игра проиграна, так что говорите.
   Время от времени Бруберг качал головой, а когда речь заходила об убийстве
Пальмгрена, его искривленное лицо искажалось еще более и на  нем  появлялось
что-то, долженствующее изображать сардоническую усмешку.
   В начале допроса они из чистой формальности спросили его, не хочет ли  он
позвонить своему адвокату, но и тогда арестованный только покачал головой.
   - Вы хотели убрать Пальмгрена, чтобы сбежать с деньгами, да?
   - Где находится человек, стрелявший в Пальмгрена?
   - Кто еще участвовал в заговоре?
   - Отвечайте же, черт вас дери!
   - Если вы скажете, кто совершил убийство,  возможно,  это  облегчит  вашу
участь.
   - С вашей стороны было бы умнее помочь нам.
   Кольберг иногда пытался задавать более нейтральные вопросы.
   - Когда вы родились? Где?
   А Гунвальд Ларссон по давней привычке действовал по принципу,  что  нужно
начинать сначала.
   - Начнем сначала. Когда вы решили убрать Виктора Пальмгрена с дороги?
   Гримаса. Покачивание головой.
   Кольбергу казалось, что губы Бруберга складываются в  слово  "идиот".  На
мгновение он подумал, что это недалеко от истины.
   - Если вы не хотите говорить, пишите.
   - Вот ручка.
   - Нас интересует только убийство. Остальным занимаются другие.
   - Понимаете ли вы, что вас подозревают в заговоре?
   - В участии в преднамеренном убийстве?
   - Призна„тесь вы или нет?
   - Было бы лучше для всех, если бы вы признались теперь. Немедленно.
   - Начнем сначала: когда вы решили убить Пальмгрена?
   - Говорите же!
   - Вы знаете, у нас достаточно доказательств для  вашего  ареста.  Вы  уже
задержаны.
   В этом можно было не сомневаться. В чемодане лежали акции и другие ценные
бумаги на сумму около полумиллиона крон, насколько  можно  было  оценить  на
первый взгляд. Делом обоих было расследовать убийства,  а  не  экономические
преступления, но все же они кое-что знали о контрабанде валюты и акций.
   Во внутреннем кармане пиджака Бруберга они нашли билет  до  Женевы  через
Копенгаген и Франкфурт. Билет на имя мистера Роджера Франка, инженера.
   - Ну так как?
   - Самое лучшее для вас  облегчить  свою  совесть.  Наконец  Бруберг  взял
шариковую ручку и написал на блокноте:
   "Приведите сюда врача".
   Кольберг отвел Ларссона в сторону и тихо сказал:
   - Это самое лучшее, что мы можем сделать. Нельзя же  продолжать  вот  так
час за часом.
   Гунвальд Ларссон нахмурился:
   - Возможно, ты прав. И есть ли какие-либо  доказательства  того,  что  он
подстроил это убийство? Я думаю, скорее наоборот.
   - Вот именно, - задумчиво проговорил Кольберг. - Вот именно.
   Оба они устали, и им очень хотелось  уйти  домой.  Но  в  заключение  они
задали еще несколько вопросов:
   - Кто стрелял в Пальмгрена?
   - Мы знаем, что стреляли но вы, но вы знаете имя стрелявшего. Кто он?
   - Где он?
   - Когда и где вы родились? - спросил Гунвальд Ларссон, уже не понимая,  о
чем говорит.
   Наконец, потеряв всякую надежду, они вызвали дежурного полицейского врача
и, передав Бруберга на попечение дежурным, сели в свои машины и  отправились
-  Кольберг  к  жену,  которая  уже  уснула,  а  Ларссон  сожалеть  о  своей
испорченной одежде. Прежде чем лечь, Кольберг  попытался  позвонить  Мартину
Беку, но безуспешно. Гунвальд Ларссон не собирался звонить ни Мартину  Беку,
ни кому-либо еще.
 
   В тот день Кольберг, правда, принимал участие и в более удачном допросе.
   Как  только  он  и  Оса  Турелль  привели  Хелену  Ханссон   в   холодную
негостеприимную комнату в полиции нравов,  она  совершенно  упала  духом,  и
показания полились из нее столь же обильно, сколь  и  проливаемые  при  этом
слезы.  Им  пришлось  включить  магнитофон,  чтобы  записать  все,  что  она
говорила.
   Да, она была "девушкой по вызову".  Да,  к  ней  часто  обращался  Хампус
Бруберг. Он передал ей чемодан и билет на самолет. Она должна была лететь  в
Цюрих и оставить в гостинице чемодан на хранение. Он должен был  прибыть  на
следующий день из Женевы и взять чемодан. Ей было обещано  за  труды  десять
тысяч крон, если все пройдет удачно. Что в чемодане - она не  знает.  Хампус
Бруберг сказал, что им нельзя рисковать и лететь одним  самолетом.  Да,  при
появлении полицейских она попыталась связаться с Брубергом,  который  жил  в
отеле Карлтон под именем Франка, но не застала его.
   Гонорар за выполнение поручения в Мальм„ составил не  тысячу,  а  полторы
тысячи крон.
   Она сообщила номера телефонов девушек, к сообществу которых принадлежала.
Да, она живет проституцией, но, во-первых, она не одна такая, а,  во-вторых,
никогда ничем другим не занималась.
   В связи с убийством она решительно ничего не знает. Во всяком случае,  не
больше того, о чем уже рассказывала.
   Кольберг был склонен поверить ей в этом, как и во всем остальном.
 
   XVIII
   В Мальм„ Паульссон старался вовсю.
   В первые дни - в субботу и воскресенье - он сосредоточил свое внимание на
служащих отеля, он хотел, так сказать, взять в кольцо того, кого  искал.  По
опыту он знал, что поручение выполняется легче, если знаешь, кого ищешь.
   Он завтракал, обедал и ужинал в ресторане  отеля,  а  в  остальное  время
пребывал в холле. Вскоре он убедился, что бессмысленно сидеть  в  ресторане,
навострив уши и спрятавшись за газету. Большинство посетителей  говорили  на
непонятных ему иностранных языках, а если  официанты  и  обсуждали  события,
происшедшие в среду, то делали это отнюдь не поблизости от его стола.
   Паульссон решил играть роль любопытного посетителя, узнавшего об убийстве
из газет. Он подозвал кельнера  -  вялого  молодого  человека  с  баками,  в
белоснежной куртке, и попытался завести разговор о  драме  с  выстрелом,  но
кельнер отвечал односложно и равнодушно, поглядывая все время в окно.  Видел
ли он убийцу? Да. Это был длинноволосый тип? Неет. Он действительно  не  был
длинноволос и кое-как одет? Может быть, не подстрижен. Точно  не  видел.  Во
всяком случае, он был в пиджаке.
   Кельнер притворился, что ему нужно идти на кухню, и удалился.
   Паульссон размышлял. Человеку, обычно носящему длинные волосы  и  бороду,
одевающемуся в джинсы и мешковатую  куртку,  ничего  не  стоит  переодеться.
Стоит только постричься, побриться, надеть костюм - и никто его  не  узнает.
Загвоздка в таком переодеваний заключалась в том, что  человеку  понадобится
время, чтобы принять свой прежний вид. Поэтому  его  легко  было  бы  найти.
Паульссон был доволен этим выводом.  Но,  с  другой  стороны,  многие  левые
социалисты  выглядели  как  обычные  люди.  Наблюдая  за  демонстрациями   в
Стокгольме, од не  раз  в  этом  убеждался,  и  это  его  раздражало.  Легко
распознать молодых людей, одетых в синие комбинезоны  с  портретами  Мао  на
груди, даже когда  те  ходят  группами.  Но  работа  затруднялась  тем,  что
некоторые из них  брились,  стриглись,  одевались  в  приличные  костюмы,  а
листовки и брошюры носили в  красивых  портфелях.  Конечно,  ради  этого  не
стоило самому прибегать к антигигиеническим крайностям в одежде, но  все  же
это раздражало.
   К его столу подошел метрдотель.
   - Нравится? - спросил он.
   Он был невысокого роста,  с  коротко  остриженными  волосами  и  веселыми
глазами. С ним, наверное, легче завести разговор, чем с кельнером.
   - Спасибо. Очень  вкусно,  -  ответил  Паульссон.  И  быстро  перешел  на
интересовавшую его тему: - Я как раз думаю о том, что произошло в среду. Где
вы были в тот вечер?
   - Работал. Неприятная история. И до сих пор стрелявшего не поймали.
   - Вы его видели?
   - Все произошло очень быстро. Когда он  появился,  меня  в  ресторане  не
было. Я вошел, когда он уже выстрелил.  Так  что  я,  можно  сказать,  видел
только его тень.
   В голове Паульссона мелькнула гениальная догадка:
   - Может быть, он был цветной?
   - Простите?
   - То есть негр, проще говоря. Он не негр?
   - А почему он должен быть негром? - с изумлением сказал метрдотель.
   - Как вы, может быть, знаете, бывают и светлые негры. Они совсем непохожи
на негров, даже если к ним внимательно присматриваться.
   - Нет, я об этом ничего не слышал. Есть люди, которые видели его  гораздо
лучше меня, и кто-нибудь из них обратил бы внимание, если бы это был негр.
   Субботний вечер Паульссон провел в баре, где  выпил  огромное  количество
различных безалкогольных напитков. Когда он заказал шестой стакан,  то  даже
бармен, редко чему-либо удивлявшийся, несколько опешил.
   Вечером в воскресенье бар был закрыт, и Паульссон перебрался в  холл.  Он
описывал круги вокруг конторки портье, но портье был очень занят, говорил по
телефону, листал книгу регистрации, помогал посетителям и время  от  времени
исчезал по спешным делам. В конце концов Паульссону удалось переброситься  с
ним несколькими словами, но он не получил подтверждения своей теории. Портье
решительно отвергал, что убийцей был негр.
   Паульссон закончил день жаренным на углях шницелем в  маленьком  кабачке.
Публики там  было  значительно  больше,  чем  в  отеле,  причем  в  основном
молодежь, и он  расслышал  несколько  интересных  разговоров  за  ближайшими
столиками. Рядом с ним беседовали двое мужчин и девушка, причем он, к своему
огорчению, ничего не понимал из их разговора,  пока  они  не  заговорили  об
убийстве Виктора Пальмгрена. Самый молодой из них, рыжий длинноволосый юноша
с пышной бородой, презрительно  отозвался  об  убитом  и  с  восхищением  об
убийце. Паульссон внимательно осмотрел  его  внешность  и  запечатлел  ее  в
памяти.
   На  следующий  день,  в  понедельник,  Паульссон  решил  расширить   поле
деятельности и поехать в Лунд. В Лунде студенты, а там, где студенты, там  и
летвоэкстремистские элементы. При себе он имел большой список лиц  в  Лунде,
которых можно было подозревать в опасных мыслях. К вечеру он  сел  в  поезд,
отправился в этот университетский город, где раньше не бывал,  и  бродил  по
улицам в поисках студентов. Было жарче, чем  обычно,  и  Паульссон  потел  в
своем клетчатом костюме.
   Он дошел до университета, освещенное солнцем здание  казалось  мертвым  н
забытым. Никакой подрывной деятельности в  нем  явно  не  велось.  Паульссон
вспомнил фотографию Мао, плывущего  по  реке  Янцзы.  Может  быть,  лундские
маоисты купаются в реке Хэйе, следуя примеру председателя?
   Паульссон снял пиджак и направился к собору. Он удивился, что  знаменитый
гигант Финн4 выглядит таким маленьким, и купил открытку, чтобы послать жене.
По дороге от собора он  увидел  афишу,  сообщавшую,  что  студенческий  союз
организует вечером танцы. Паульссон решил пойти туда, но пока было еще рано.
   Он бродил по  пустому  в  летнее  время  городу,  проходил  под  высокими
деревьями городского парка, прогуливался  по  посыпанным  гравием  тропинкам
ботанического сада и вдруг почувствовал, что очень голоден.  Он  пообедал  в
погребке, а потом, сидя за чашкой кофе, наблюдал  за  отнюдь  не  оживленным
движением на площади.
   Он не очень-то понимал, как нужно вести  расследование  и  поиски  убийцы
Виктора Пальмгрена. Политические покушения  случались  в  Швеции  редко.  Он
мечтал о том, чтобы факты не были  такими  расплывчатыми  и  чтобы  немножко
лучше знать, где ему искать.
   Когда над городом сгустилась тьма и зажглись  фонари,  он  расплатился  и
пошел на танцы. Это тоже  не  дало  никаких  результатов.  Человек  двадцать
молодых людей пили пиво и  танцевали  под  оглушающую  попмузыку.  Паульссон
поговорил с некоторыми из них, но оказалось, что они не студенты.  Он  выпил
кружку пива и вернулся в Мальм„.
   В лифте он встретил Мартина Бека. Несмотря на  то,  что  они  были  одни,
Мартин Бек упорно смотрел в одну  точку  над  головой  Паульссона,  тихонько
посвистывая. Когда лифт остановился, он  подмигнул  Паульссону  и,  приложив
указательный палец к губам, вышел в коридор.
 
   XIX
   Вечером в понедельник Монссон позвонил своему датскому коллеге.
   - Черт возьми, - сказал Могенсен. - Что с тобой случилось  -  ты  звонишь
днем? Или, думаешь, я и тут сплю? А, понимаю, дело такое спешное, что ты  не
можешь дождаться ночи. Ну, выкладывай, я ведь сижу тут, сложив руки на пузе.
   - Оле Хофф-Енсен - он директор какой-то фирмы, входящей  в  международный
концерн, принадлежащий Виктору Пальмгрену. Я бы хотел  узнать,  что  это  за
фирма и где помещается ее контора. Как можно скорее.
   - Понял, - сказал Могенсен. - Я позвоню. Прошло полчаса.
   - Это было  нетрудно,  -  сказал  Могенсен.  -  Слушаешь?  Директору  Оле
Хофф-Енсену сорок восемь лет, он женат, у него две дочери.  Его  жену  зовут
Бирте, ей сорок три года. Они живут на Аллее Ришелье в  Хеллерупе.  Фирма  -
акционерное общество  по  воздушным  перевозкам,  называется  Аэрофрахт,  ее
главная контора находится на  Угольной  площади,  а  другие  помещения  -  в
аэропорту Каструп. Общество имеет пять самолетов типа ДС-6. Нужно  тебе  еще
что-то?
   - Нет, спасибо, пока хватит. Как ты поживаешь?
   - Дьявольски плохо. Жарко. И город кишит чудаками. В частности,  шведами.
Прощай.
   Монссон положил трубку и в ту же минуту вспомнил, что забыл узнать  номер
телефона этой самой фирмы. Он попросил телефонистку найти номер, на что ушло
время. Когда он наконец позвонил в Аэрофрахт, ему сообщили,  что  Хофф-Енсен
будет только на следующий день, и попросили звонить после одиннадцати.
   Во  вторник  утром  Монссон  встретил  Мартина  Бека  у   гостиницы.   Он
рассчитывал, что оба поедут в Копенгаген на катере на подводных крыльях,  но
Бек заявил, что  предпочитает  поехать  на  настоящем  пароходе  и  что  они
прекрасно могут соединить  приятное  с  полезным  и  позавтракать  во  время
поездки. Он знал, что паром отходит через двадцать минут.
   Пассажиров было немного, и в столовой было занято всего два столика.  Они
съели по бутерброду с селедкой, по венскому шницелю и  перебрались  в  салон
пить кофе.
   За кофе Мартин Бек рассказал, чего добились Кольберг  и  Ларссон  в  деле
Бруберга и Хелены Ханссон, что само по себе было сенсационно, но ни на  йоту
не двинуло вперед расследование самого убийства.
   Они доехали на поезде до Главного вокзала  и  прошли  пешком  по  площади
Ратуши, по узким улочкам к Угольной площади. Контора Аэрофрахта находилась в
верхнем этаже старого дома, лифта не было, пришлось  подниматься  по  крутым
узким ступенькам.
   Если дом был стар, то тем более современным было внутреннее  оборудование
конторы. Они вошли в длинный узкий коридор с множеством дверей  по  обе  его
стороны, стены были обиты зеленым материалом под кожу.  В  простенках  между
дверьми висели большие фотографии, изображавшие самолеты старых  марок,  под
каждым стояло кожаное кресло и металлическая пепельница  на  длинной  ножке.
Коридор заканчивался большой комнатой, два высоких окна которой выходили  на
площадь.
   Секретарша, спиной  к  окнам  сидевшая  у  стального  письменного  стола,
покрытого белым лаком,  была  немолода  и  некрасива.  Зато  обладала  очень
приятным голосом. Монссон заметил это еще  вчера,  когда  ей  звонил.  Кроме
того, у нее были великолепные светло-рыжие волосы. Она говорила по  телефону
и сделала жест рукой, приглашая посетителей сесть. Монссон опустился в  одно
из кресел и вынул зубочистку. Он пополнил свой запас в ресторане на  пароме.
Мартин Бек стоял, рассматривая старую изразцовую  печку  в  одном  из  углов
комнаты. Телефонный разговор велся на испанском языке,  которого  ни  Мартин
Бек, ни Монссон не знали, и поэтому очень  скоро  устали  от  него.  Наконец
рыжеволосая закончила разговор и, улыбаясь, поднялась.
   - Насколько  я  понимаю,  вы  из  шведской  полиции,  -  сказала  она.  -
Минуточку, я сейчас доложу директору Хофф-Енсену.
   Она исчезла за двойными дверьми,  которые  тоже  были  обиты  заменителем
кожи, но табачно-коричневого цвета, и украшены блестящими  медными  бляхами.
Дверь за ней закрылась  бесшумно,  и,  как  Мартин  Бек  ни  напрягал  слух,
услышать ничего не удалось. Не прошло  и  минуты,  как  дверь  открылась,  и
появился Хофф-Енсен.
   Это  был  стройный  загорелый  человек,  широкая  улыбка   обнажала   ряд
безукоризненных белых зубов под светлыми  холеными  усами.  Он  был  одет  с
изысканной простотой в оливково-зеленую рубашку тонкого шелка, темно-зеленый
пиджак мягкого  ирландского  твида,  коричневые  брюки  и  бежевые  ботинки.
Видневшиеся из выреза рубашки волосы блестели серебром на  загорелой  груди.
Он был широкоплечий, с резкими  чертами  лица  и  большой  головой,  густыми
короткими волосами цвета п