блей в месяц.
     - Поехали, - встал Крушельницкий, - покажете нам квартиру Щепанской.
     - Для чего она вам?
     - Говорят, красивая женщина. Познакомите?
     Оля смерила Крушельницкого оценивающим взглядом.
     - Вы серьезно?
     - Куда серьезнее.
     - Опоздали, у Марички уже есть...
     - Это тот, лысый?
     - Откуда знаете?
     - Мы, дорогуша, все знаем.
     - Он вас с лестницы спустит. Ревнивый и злой.
     - Ревнивый - это хорошо. И давно он у Марии?
     - С неделю.
     - Хорошо лысым: девушки их любят.
     Оля хохотнула.
     - Скажете...
     - Неправда?
     - У вас такие красивые волосы...
     Это был прямой намек, и Крушельницкий  тут  же  перефутболил  девушку
мне:
     - Вот у кого шевелюра - на десятерых хватит.
     Оля посмотрела на меня, но я, видно, не произвел на нее  впечатления,
снова повернулась к Толе и поправила прическу.
     - Зачем вам Маричка? Милиция - и вдруг Маричка!
     - Поехали... - Крушельницкий осторожно взял ее за локоть и повернул к
дверям. - Поехали, дорогуша, потому что мне  иногда  бывает  очень  трудно
ответить на такие вот прямо поставленные вопросы.
     Мы  приехали  на  Пекарскую,  и  Оля  указала  на  ворота  в  старом,
почерневшем доме. Объяснила, что квартира старушки  -  первая  в  коридоре
справа.
     Девушка осталась в  машине  с  шофером,  а  мы  втроем  поднялись  по
лестнице. Коридор - длинный  и  темный,  двери  высокие,  тяжелые,  обитые
железными полосами,  будто  их  обитатели  собирались  отражать  вражеское
нападение.
     Мы с Толей стали по обеим сторонам двери, а Проц  позвонил,  резко  и
требовательно. Никто не отозвался, и лейтенант позвонил еще  раз,  наконец
за дверью послышалось шарканье, и тонкий голос спросил:
     - Кто?
     - Из домоуправления.
     Лязгнул замок, потом еще один, дверь открылась удивительно  плавно  и
тихо, и маленькая высохшая старушка в  платочке  выглянула  в  коридор.  Я
легонько отстранил ее и проскользнул в прихожую. Знал, что вход в  комнату
Щепанской справа, неслышно сделал несколько шагов и остановился на пороге.
     Комната была пуста.
     Крушельницкий уже исчез за дверью старухиной комнаты, а Проц заглянул
в кухню. Старушка, как остановилась на  пороге  прихожей,  так  и  стояла,
испуганно глядя на странных гостей.
     Я вошел в комнату, открыл дверцы  гардероба,  заглянул  под  кровать,
хотя уже знал, что ни Щепанской, ни Пашкевича нет, что мы опять  опоздали:
ни в гардеробе, ни в старомодном комоде не было  ни  одной  вещи,  которая
могла бы принадлежать красавице Марусе или ее лысому любовнику.
     Вышел в прихожую и столкнулся нос к носу с Крушельницким. Он  покачал
головой,  я  зло  выругался  сквозь  зубы,  но  Толя  не  воспринял  моего
возмущения, улыбнулся и сказал:
     - Теперь  они  уже  никуда  не  денутся.  -  Повернулся  к  старушке,
объяснил: - Мы из милиции, бабушка, извините, что так вот  ворвались.  Где
ваши квартиранты?
     - А съехали.
     - Когда?
     - В субботу.
     Это было любопытно: съехали за день до аферы с коврами.  Ночь  где-то
провели, а потом, собрав деньги возле универмага, сразу скрылись.
     Крушельницкий вынул из кармана бумажку.
     - Вы, бабушка, читать умеете?
     - Почему же не умею, только вижу...
     - Вот постановление на обыск в вашей квартире. - Проставил  данные  и
расписался на бумажке. - Согласно закону в экстренных случаях можем и  без
разрешения прокурора. Сейчас лейтенант позовет понятых, - кивнул в сторону
Проца. - Кстати, Игорь, скажи Оле, пусть зайдет сюда.
     - За какие это грехи? Живу мирно и  ничего  не  украла,  -  обиделась
старуха.
     - Вы - ничего, а ваши квартиранты...
     - Почему я должна за них отвечать?
     - Ваши жильцы - опасные преступники, и мы ищем их.
     - Марийка - преступница? - не поверила та. -  Тихая  и  смирная,  год
жила, и ничего.
     - В тихом омуте черти водятся. Не говорила вам, что в колонии была?
     - Это как же понимать - в тюрьме?
     - Точно, бабушка, по-вашему - в тюрьме.
     - А что сейчас украла? -  Тусклые  старческие  глаза  вдруг  блеснули
любопытством.
     - А это, бабушка, пока что секрет. - Крушельницкий разложил на столе,
покрытом льняной  скатертью,  фотографии.  Дождался,  пока  Проц  приведет
понятых, и предложил старухе: - Взгляните, кто из них ваш квартирант?
     Бабка приладила  очки,  долго  и  с  интересом  разглядывала  снимки,
наконец уверенно ткнула пальцем в фото Пашкевича. Опознала его и Оля.
     Приехала  оперативная  группа,  и,  пока  ребята  производили  обыск,
Крушельницкий начал допрос старухи. Выяснилось,  что  зовут  ее  Катериной
Спиридоновной. Приехала во  Львов  сразу  после  войны  с  мужем,  который
работал на заводе "Львовсельмаш". Пять лет назад он умер, и старуха решила
сдавать комнату. Во-первых, прибавка к пенсии; во-вторых, не так тоскливо,
есть с кем словом перемолвиться.
     - Почему не прописали Щепанскую? - строго спросил Крушельницкий.
     - Да неужели надо прописывать? - всплеснула руками старуха, однако  в
ее водянистых глазах мелькнула искорка. - Я так думаю:  деньги  платят,  и
все.
     -  По  вашей  вине,  бабушка,  -  сказал  Крушельницкий,  -   милиция
своевременно не задержала опасных преступников.
     - А я тут при чем! - огрызнулась  вдруг:  она  вовсе  не  была  такой
простой и забитой, как казалось. - Это ваше дело - преступников ловить!
     - Конечно, наше, - легко согласился Крушельницкий. -  Но  ведь  и  за
укрывательство...
     - Не знала, ей-богу, не знала! Я бы им, проклятым!..
     - Ладно, - смягчился Толя. - Когда приехал к вам этот  лысый?  И  как
назвался?
     - Неделя прошла. А назвался  Борисом  Борисовичем.  И  фамилия  такая
чудная: Крутигора.
     - Документы смотрели?
     - Так ведь муж же Марийкин - зачем?
     - Так и запишем, что документов не видели.
     - Нет.
     - Какие у него были вещи?
     - Чемодан. Большой чемодан, желтый, с ремнями.
     - Откуда приехали?
     - А с шахт... Шахтер он, заработал денег и сейчас отдыхает.  Богатый.
Когда съезжали, он мне пятьдесят рублей дал.
     - А куда поехали?
     - Я Марийку спросила: вроде бы на  Черное  море,  а  потом  к  Борису
Борисовичу на шахту. Снова деньги зарабатывать.
     - Может, слышали какие-нибудь разговоры между ними: куда и как  едут,
поездом или самолетом?
     Старуха покачала головой.
     - Не подслушиваю.
     - А случайно?
     - И случайно.
     - Много было вещей у Щепанской?
     - Три чемодана упаковали.
     - Не много ли? Четыре чемодана - и на курорт?
     - Я предлагала: оставьте, ничего не пропадет, но Марийка не захотела.
Говорит: "Как-нибудь управимся, а возвращаться не хочется".
     - На такси поехали?
     - Нет, у них такая машина - маленький автобус.
     - "Рафик"?
     - Не разбираюсь в этом. Машина, и все.
     - Номер? Может, запомнили номер?
     - Так я же в окно смотрела. Машину видела и как вещи выносили, а  вот
номер... Глаза у меня...
     - Шофер был?
     - А как же без шофера? - спросила та. - Без шоферов машины не ездят.
     - Может, сам Борис Борисович сел за руль?
     - Может быть, - согласилась она, - не видела.
     Со старушкой все было ясно,  Крушельницкий  отправил  ее  в  кухню  и
пригласил в комнату Олю.
     Девушка выглядела растерянной. Она уже поняла,  что  к  чему,  и  это
поразило ее.
     -  Ваша  подруга  Щепанская  и  ее  любовник  обвиняются   в   тяжком
преступлении, - начал Крушельницкий, пристально глядя на нее.  -  Я  хочу,
чтобы вы осознали это и помогли нам.
     Девушка облизала пересохшие губы.
     - Как?
     - Вот мы сейчас и решим это. В последний раз вы виделись со Щепанской
в пятницу, когда она брала расчет. Мария сказала  вам,  что  переходит  на
работу в какой-то гастроном, бабке - что едет на  курорт.  Вы  -  подруги,
должны же были договориться о встрече...
     - Да, договорились...  -  запнулась  она,  бросив  на  Крушельницкого
тревожный взгляд, - но ведь...
     - Смелее, Оля!
     - Но ведь теперь вы...
     - Хотите сказать: арестуем ее?
     Девушка кивнула.
     - Маричка - преступница? Не верю!
     - И все же факт остается фактом: Мария Щепанская обвиняется в  тяжком
преступлении. И ваш долг - помочь следствию.
     - Конечно, - согласилась она, но не очень уверенно. - Мы договорились
встретиться в четверг у кинотеатра "Орбита" перед последним сеансом.
     - В девять?
     - Да.
     Крушельницкий немного подумал.
     - Сегодня уже конец рабочего дня, - продолжал он, - и вы  в  столовую
не пойдете. Завтра или послезавтра будете работать, как обычно.  Ничего  и
никому не говорите. О том, что случилось тут. Согласны?
     Девушка кивнула:
     - Да, никому.
     - Я вынужден предупредить: это очень важно - никому. И еще: вам может
позвонить по телефону Щепанская. Разговаривайте с  ней,  будто  ничего  не
случилось. Сможете?
     - Постараюсь.
     - Соглашайтесь на все ее предложения. После  этого  сообщите  нам.  -
Крушельницкий записал номер. - Вот по этому телефону.
     - Кстати, - вмешался я, - возможно, позвонит не  Щепанская,  а  Борис
Борисович. Не дай бог, чтобы он в чем-нибудь вас заподозрил.
     - У него такие глаза! - Девушка даже съежилась. - Злые. Страшные.
     - Чего вам бояться?
     - А если он придет в вареничную?
     - Исключено! - возразил я, но  сразу  подумал,  что,  может,  слишком
категорично.  -  Почти  исключено,  -  поправился  я.   -   Если   придет,
постарайтесь выбрать момент и позвонить нам. Говорите что  хотите,  только
сообщите, что из вареничной. Вас сразу поймут.
     - Поймут... - повторила она и вздохнула:  кажется,  все  же  не  была
окончательно уверена в этом.
     В старухину комнату, где мы сидели, заглянул один  из  оперативников.
Мы отпустили Олю.
     - Что-нибудь есть, Микола? - спросил Крушельницкий.
     - Мало. Они не спешили и упаковывали  вещи  очень  старательно.  Есть
мелочи.
     - Какие?
     - Чулок, зубная щетка, мусор в корзине  для  бумаг.  Разные  бумажки,
газета, окурки.
     - Что за бумажки? - заинтересовался я.
     - Посмотрите.
     Мы перешли в соседнюю комнату, и оперативник разложил на  столе  свои
находки. Действительно, мелочи. Однако, просмотрев их, мы с  Крушельницким
установили, что Пашкевич курил  болгарские  сигареты  "Стюардесса",  читал
"Советский спорт" и чистил зубы пастой "Мери". Правда,  пастой,  наверное,
пользовалась Щепанская.
     Перебирая окурки, я натолкнулся на  скомканную  бумажку  и  осторожно
разгладил ее.
     Сразу екнуло сердце. Екнуло едва-едва, потому что  бумажка,  в  конце
концов, могла ничего и не  означать:  обыкновенный  железнодорожный  билет
пригородной зоны. Куплен он был в пятницу, за день до того, как  Щепанская
с Пашкевичем съехали с квартиры.
     Я попросил позвать старушку.
     - Припомните, пожалуйста, что делали ваши квартиранты  в  пятницу?  -
спросил я.
     - В пятницу? - задумалась она.
     - Накануне отъезда.
     - Так не ночевали ведь. Марийка вернулась с работы раньше  и  куда-то
отправилась.
     - А на следующий день приехали на машине?
     - Да, на маленьком автобусе.
     - Куда ездили, не сказали?
     - Предупредили, что не будут ночевать. Едут на  именины  к  знакомым,
там и останутся.
     - Тут, во Львове?
     - А где же еще ?
     Крушельницкий, сидевший по ту  сторону  стола,  вдруг  быстро  встал,
внимательно осмотрел стену над кроватью.
     - У Щепанской был ковер? - спросил он.
     - А то как же. Один висел тут, а другой так и не развернула.  В  углу
стоял, за шкафом.
     - Висел красный с цветами?
     - Точно. Красивый ковер, дорогой.
     - Триста пятьдесят шесть рублей, - улыбнулся Крушельницкий.
     - Я же и говорю: дорогой.
     Старушку почему-то не удивила  странная  Толина  осведомленность,  не
удивила она и  меня.  Немного  подосадовал,  что  сам  раньше  не  обратил
внимания на следы от гвоздей, которыми был прибит ковер. Завернул в газету
весь мусор, найденный в квартире. Собственно, тут уже нечего было  делать.
Предупредили старушку, чтобы немедленно сообщила в  милицию,  если  узнает
что-нибудь новое о квартирантах, и поехали в управление. Здесь  нас  ждала
уже справка о Щепанской.
     Мария Панасовна родилась в 1948 году в Кривом Роге. Отец  работал  на
руднике, мать торговала пивом в ларьке. В 1957 году отец умер, мать  через
год  вышла  замуж  и  вместе  с  новым  мужем  куда-то   уехала,   оставив
десятилетнюю дочь своей сестре. В Кривом Роге Щепанская окончила  школу  и
отправилась во Львов. Тут  училась  в  торговом  училище,  потом  работала
продавщицей в гастрономе. За недостачу была осуждена на три года, отбывала
наказание  в  колонии  общего  режима.  Характеристики  из  колонии  имела
хорошие, Щепанскую выпустили на год раньше срока. Устроилась официанткой в
вареничной, где и работала до прошлой пятницы.
     -  Ничего  утешительного,  -  констатировал  Крушельницкий,  прочитав
справку.
     Я не мог с ним согласиться.
     - Кривой Рог... - возразил. - К кому ездила Щепанская в январе?
     - Ну, к тетке.
     - Надо установить точно.
     - Неужели считаешь, что Пашкевич со Щепанской отправились  туда?  Они
теперь Кривой Рог за тысячу километров будут обходить.
     - Конечно.
     - Так зачем тебе криворожская тетка?
     - При чем тут тетка? Мать!
     Крушельницкий похлопал глазами и вдруг оживился:
     - Вот ты о чем! Глубоко копаешь...
     - Вызывай Кривой Рог.
     Через несколько минут я услышал в трубке бодрый голос Саши Кольцова.
     - Поймали Пашкевича? - сразу же спросил он.
     - Черта лысого!
     - Это точно: черта и лысого... - захохотал Саша.
     - Брось... - Мне было не до каламбуров. Рассказал, что нам  нужно  от
него, и Сашко обещал завтра же позвонить во Львов.
     Кольцов сдержал свое слово и уже в середине следующего дня мы  знали,
что тетка Щепанской умерла три года  назад,  а  мать  ее,  как  утверждают
соседи, выехала еще двадцать лет назад куда-то в Западную Украину. Фамилию
отчима Щепанской установить не удалось.
     - Мало, очень мало, - пожаловался я.
     - Что мог, - отрезал Кольцов, - сделал все, что мог.
     - И на том спасибо.
     В информации Кольцова была одна деталь,  подтверждавшая  мою  версию:
мать Щепанской уехала куда-то в Западную Украину.
     Не к ней ли ездила Мария с Пашкевичем в пятницу? А  если  к  ней,  то
живет она где-то в пригородной зоне: билет давал право проезда  в  радиусе
тридцати километров вокруг города.
     Но  попробуй  прочесать  всю  пригородную  зону!  Десятки  населенных
пунктов, больших и маленьких, одни райцентры чего стоят!..
     А если ездили просто за машиной к знакомому шоферу? Автоинспекция уже
занимается "рафиками" зеленого цвета, надо,  чтобы  обратили  внимание  на
пригородную зону.
     Я был уверен: если Пашкевич со Щепанской осели под Львовом, мы найдем
их быстро. Мы найдем их, даже если забились в глубокую нору  где-нибудь  в
Туркмении, все равно не гулять преступникам на свободе, но время... Мы  не
имеем права дать им ни одного лишнего дня, часа...
     А они проходили - часы, и ничего утешительного нам не приносили.
     Еще с воскресенья мы блокировали вокзалы,  мобилизовали  дружинников,
весь наш многочисленный актив. Во всех поездах были  наши  люди,  во  всех
селах и городках пригородной зоны присматривались к каждому новому лицу.
     В четверг вечером мы с Олей Верещакой пошли к кинотеатру "Орбита".
     В июле в девять еще светло. Оля остановилась в  нескольких  шагах  от
входа, чтобы Щепанская увидела ее издали, я занял удобный пост в  кассовом
помещении, откуда просматривались все подступы к кинотеатру.
     Сеанс должен был начаться через девять минут. Люди толпились у  касс,
шел популярный фильм, и продавались последние билеты.
     Оля  стояла,  небрежно  помахивая  сумочкой.  Я  знал,  что   девушка
нервничает, но внешне  она  ничем  не  выдавала  этого.  Делала  вид,  что
проявляет нетерпение, и время от времени поглядывала на часы.
     Вот  повернула  направо,  перестала  размахивать  сумочкой.  Я   тоже
посмотрел в эту сторону: по противоположному тротуару приближалась девушка
в ярком шелковом платье, брюнетка, красивая, какая-то вызывающая.
     Неужели Щепанская?
     Но Оля отвела взгляд, и девушка свернула за угол.
     До  начала  сеанса  осталось  четыре  минуты,  и  последние   зрители
торопились занять места.
     Из-за угла, где только что исчезла  девушка  в  ярком  платье,  вышла
женщина  в  белой  кофточке,  -  я  почему-то  мысленно  представлял  себе
Щепанскую именно в белой кофточке, наверное, потому, что все обманутые  ею
покупательницы говорили  об  этом,  -  с  высокой  прической  и  брюнетка.
Направляется через улицу к кинотеатру, но Оля почему-то повернулась к  ней
спиной.
     Оглянись, посмотри!
     Девушка,  будто  услышав  меня,  оглянулась,  скользнула  равнодушным
взглядом по женщине...
     Опять не Щепанская.
     А до начала сеанса остается только минута.
     Мы условились с Олей, что она подождет еще пять-шесть минут и  войдет
в зал после журнала  вместе  с  другими  опоздавшими  зрителями.  Планируя
операцию, мы предвидели, что Щепанская может прийти  и  после  сеанса:  на
всякий случай за углом стояла машина, а в зале сидел Проц.
     Но все наши надежды оказались напрасными.
     На следующий день в Львов прилетел Дробаха. Он вызвал Верещаку, и  мы
быстро договорились, что Оля немедленно известит  нас,  если  ей  позвонит
Щепанская. Не теряя ни одной минуты. И, как оказалось, не  зря.  Щепанская
позвонила Верещаке на следующий день.
     Оля связалась со мной сразу после окончания разговора,  рассказывала,
торопясь и волнуясь. Я слушал ее, изредка переспрашивая.
     Итак, у Верещаки со Щепанской состоялся примерно такой разговор:
     Щ е п а н с к а я. Это ты, Олюня? Привет, красавица, это - Мария.
     В е р е щ  а  к  а.  Здравствуй,  Маричка.  А  я  тебя  вчера  ждала,
заждалась. Хотела после кино зайти, но ведь твой кадр...
     Щ е п а н с к а я. Съехали мы...
     В е р е щ а к а. Ого, с вами не соскучишься! Куда?
     Щ е п а н с к а я. Борису там не понравилось. На дачу.
     В е р е щ а к а. В Брюховичах?
     Щ е п а н с к а я. Когда-нибудь побываешь... Ну, как там на работе?
     В е р е щ а к а. Нормально: работаем, вареники делаем.
     Щ е п а н с к а я. И никто вас не тревожил?
     В е р е щ а к а. А кто должен был?
     Щ е п а н с к а я. Обэхаэсовцы, ревизоры...
     Я улыбнулся: это больше всего интересовало Щепанскую.
     В е р е щ а к а. Стоячее болото! Что нам ревизия! Пускай обэхаэсовцев
Варвара Всеволодовна боится, на то она и заведующая.
     Щ е п а н с к а я. Ну, хорошо, красавица. Значит, порядок?
     В е р е щ а к а. Ты откуда?
     Щ е п а н с к а я. У оперного.
     В е р е щ а к а. Может, встретимся? Я скоро кончаю.
     Щ е п а н с к а я. Не могу, красавица. У меня  поезд  через  тридцать
пять минут.
     В е р е щ а к а. Куда ты?
     Щ е п а н с к а я. Домой.
     В е р е щ а к а. Хорошая дача?
     Щ е п а н с к а я. Жить можно. Ну, бывай, я тебе позвоню.
     В е р е щ а к а. Подожди, я завтра выходная,  на  Брюховичское  озеро
хочу. Может, к вам забегу.
     Щ е п а н с к а я. А мы не в Брюховичах.
     В е р е щ а к а. Так где же?
     Щ е п а н с к а я. Я на той неделе позвоню тебе, приедешь -  увидишь.
Чао.
     И положила трубку.
     Крушельницкий, слушавший разговор по параллельному телефону, взглянул
на часы. Встал.
     - Скорее на вокзал! Через двадцать минут поезд.
     - Могла и соврать.
     - А если нет?
     Перепрыгивая через ступеньки, мы  сбежали  к  машине.  Правда,  через
двадцать минут отходила электричка до Мостиски, и мы успели сесть на нее.
     Прошли  последний  вагон,  внимательно  разглядывая  всех  молодых  и
красивых женщин. Даже похожей на Щепанскую тут не было:  несколько  совсем
молодых