вать Толе о делах - здесь или в управлении милиции. Тут  приятнее:
вкусно пахнет жареным мясом, кофе, сейчас нам принесут по рюмочке,  а  кто
сказал, что сыщикам нельзя немножко выпить - будто мы не люди?
     Официантка поставила на стол графинчик  с  коньяком,  рюмки,  бутылку
минеральной воды, заливную рыбу и очень аппетитную буженину, от которой  у
меня сразу наполнился рот слюною.
     - Спасибо, Маричка, - поблагодарил Крушельницкий. - Лангеты потом.
     Девушка улыбнулась почему-то не Толе, а мне и  ушла,  чуть  покачивая
бедрами. Крушельницкий сразу заметил это и подбодряюще подмигнул.
     - Делаешь успехи, - сказал он, - такую девку и с первого взгляда.
     - В этом что-то есть... - Я придвинул тарелку, положил буженины. - На
Марий мне должно везти, если  наоборот  -  труба.  Понимаешь,  надо  найти
какую-то Марию - продавщицу с Пекарской. Есть у вас такая улица?
     - Э! - выдохнул Толя без энтузиазма, - Есть, и  довольно  длинная.  И
живут на ней Марии, Марички, Машки и Мурки. Но выпьем не за твою Марусю, а
за нашу встречу, - ко всем чертям такие встречи, хоть бы раз увидеться без
дела.
     Мы выпили по рюмке, хорошо закусили, и я рассказал  Крушельницкому  о
Пашкевиче, его преступлении, и как мы вышли  на  след  львовской  Марии  -
продавщицы. Или, может, официантки?
     Вот Маричка уже несет нам лангеты, улыбается еще  издали,  а  у  меня
мысли черные: а что, если эта Мария с Пекарской?
     Девушка поставила блюда, принялась убирать использованную  посуду,  а
Толя, словно прочитав мои мысли, спросил:
     - Где ты живешь, Маричка?
     Она игриво посмотрела на него, потом перевела взгляд на меня - все же
придется признать вам, товарищ майор, что я  обошел  вас  на  повороте,  -
чуть-чуть пожала плечами и ответила на вопрос вопросом:
     - А зачем вам?
     - Может, проводить хочу. Или далеко?
     - Для вас - далеко.
     А она молодец, девушка: не каждая даст отпор Крушельницкому.
     Толя несколько смутился и пошел на попятный.
     - А его в провожатые возьмешь? - кивнул на меня.
     - Вы что, адвокат?
     - Да он скромный, девчат боится.
     Мария посмотрела на меня с еще большим любопытством.
     - Долго ждать, - махнула рукой. - До двенадцати. Но мы работаем через
день, - все же не лишила меня надежды.
     - И где же твой дом?
     - Всего в четырех кварталах... - лукаво засмеялась она.
     Крушельницкий сразу потерял к ней интерес, честно говоря, я тоже.
     - В таком случае тебе провожатые совсем не нужны, - отшутился Толя. -
Вот и первый блин, - сказал он, когда официантка ушла.
     - Таких блинов у нас еще впереди...
     - Ничего, подпряжем участковых инспекторов, как-нибудь все устроится.
Хочешь, сейчас попьем кофе, и я провезу тебя по Пекарской?
     Конечно, я хотел.
     Толя пошел вызывать  машину,  а  я  уставился  на  лангет,  чтобы  не
встречаться глазами с Маричкой: она стояла возле буфета и время от времени
поглядывала  в  мою  сторону.  Решил  сегодня  же  позвонить  Марине.  Вот
удивится: ждет от мена весточки из Кривого Рога, а  я  уже  во  Львове,  и
неизвестно, где буду завтра или послезавтра.
     Но завтра, наверное, еще буду тут и послезавтра тоже.  Толя  говорил,
что Пекарская - улица не маленькая, а надо проверить на  ней  всех  Марий,
всех без исключения, потому что профессию криворожской знакомой  Пашкевича
сестра  назвала  как-то  неуверенно:  имеет  дело   с   продовольственными
товарами...
     А это может быть не только  продавщица  или  официантка  -  работница
кондитерской фабрики, товаровед базы,  мастер-кулинар.  Разве  мало  таких
профессий?
     Львов всегда поражает меня своей, так сказать, каменной целостностью.
Я бывал тут дважды или трижды и каждый  раз  испытывал  ощущение  какой-то
подавленности перед кирпичными великанами, которые стоят плечом  к  плечу,
опираются друг на друга и, кажется,  смотрят  на  тебя,  как  на  букашку:
неосторожное движение - и раздавят без сожаления...
     Пекарская оказалась точно такой же улицей -  населенной  каменными  и
холодными великанами.
     Дома стояли впритык, словно гордясь своей сплоченностью, нависали над
брусчаткой, над вымощенными каменными плитами тротуарами, после дождя была
мокрая, отполированный гранит брусчатки блестел,  и  казалось,  что  среди
застывшей средневековой немоты ползет такая же безмолвная, медлительная  и
неумирающая змея.
     И ни одного деревца в этом каменном мешке.
     - Ну и ну... - повертел я головой.
     Крушельницкий сразу понял меня.
     - Это тебе не каштановый Киев. Средневековье!
     Машина ехала медленно, минуя еще более узкие боковые переулки.
     Оставили позади столовую или чайную, возле которой что-то  доказывали
друг другу не совсем трезвые мужчины, дальше улица несколько  расширилась,
появились деревья. Однако дома все же стояли впритык, и я подумал, сколько
народу живет в  них,  -  вот  проклятая  Мария,  не  могла  поселиться  на
маленькой уютной улице...
     Нумерация на домах приближалась к сотне, слева появились здания  явно
служебного назначения.
     - Мединститут,  -  пояснил  Крушельницкий.  -  Дальше  -  Лычаковское
кладбище.
     На  Лычаковском  кладбище  мне  когда-то  довелось  побывать:   видел
впечатляющий памятник Ивану Франко, блуждал  по  бесконечным  аллеям,  где
всегда многолюдно.
     Улыбнулся, когда Крушельницкий вспомнил заметку в  городской  газете,
которая вполне серьезно утверждала, что Лычаковское кладбище - излюбленное
место отдыха львовян.
     - Действительно, - заметил Крушельницкий, - я вижу  в  этом  какой-то
смысл, хотя над газетой долго смеялись.
     Наконец Пекарская кончилась, шофер сделал левый поворот, мы выскочили
на улицу Ленина и помчались вниз к центру, где  в  гостинице  "Львов"  мне
забронировали номер.
     Утром Крушельницкий познакомил  меня  с  двумя  участковыми,  которые
должны были помогать мне  в  расследовании.  Один  -  высокий,  горбоносый
брюнет,  похожий  на  грузина,  однако  с  типично   украинской   фамилией
Непейвода, другой -  низенький,  светловолосый,  веснушчатый,  склонный  к
полноте - Горлов. Обоим по тридцать, и оба немного встревожены: почему это
угрозыск заинтересовался именно их участками?
     Я объяснил, какая работа ожидает нас, - старшие лейтенанты облегченно
вздохнули: в том, что какая-то Мария живет на подведомственном им участке,
не было никакого криминала, тем более что сама она стала жертвой  опытного
преступника.
     Фотографии Пашкевича, уже  утром  доставленные  во  Львов  (я  добрым
словом помянул оперативность Дробахи), инспектора положили в планшеты,  мы
разделили сферы своей деятельности и поехали на Пекарскую.
     Предстояла долгая и скучная работа в жэках с домовыми книгами. Что ж,
в  основном  наша  работа  копотная  и  нудная,  представление,  что   она
складывается  из  сплошных  захватывающих  приключений,  явно   ошибочное.
Ежедневно приходится иметь дело с будничными фактами, учитывать,  сверять,
сопоставлять разные данные, просеивать, как сквозь сито, сотни фамилий.
     Вот и сегодня: листаю домовую книгу. Стоп. Первая Мария.
     Дмитрук Мария Семеновна. 1951 года рождения. Живет вместе с матерью в
пятой квартире. Может быть знакомой Пашкевича? Вполне.  Поставим  рядом  с
фамилией галочку - проверить.
     Вторая Мария. Хомишина Мария Гнатовна. Из девятой квартиры. 1903 года
рождения. Галочку ставить незачем, вряд ли  такая  бабушка  заинтересовала
Пашкевича и разговаривала с ним по междугородному телефону.
     Коциловская Мария Всеволодовна. 1941 года  рождения.  Из  семнадцатой
квартиры. И снова надо поставить галочку.
     В следующем доме Марий не было. Но через номер их набралось  пять.  И
все требовали проверки.
     До обеда я уже твердо знал, что  Мария  -  самое  популярное  имя  во
Львове.
     Да разве только во Львове? Этот нахал Пашкевич  и  тут  подложил  нам
свинью: не мог познакомиться с какой-нибудь Роксоланой или Соломией, сукин
сын! И нам, и ему, в конце концов, было бы лучше. Все равно ведь  поймаем,
а чем меньше натешится прелестями  свободной  денежной  жизни,  тем  легче
переходить  в  не  совсем  удобное  помещение  с  его  суровым  режимом  и
отсутствием бифштексов и цыплят  табака.  Я  уж  не  говорю  о  компоте  и
предобеденной рюмке.
     Однако  мои  и  Пашкевича  убеждения  были,  очевидно,   диаметрально
противоположны. Все же он думал - беспочвенно, конечно -  выскользнуть  из
наших рук и до остатка пошиковать на награбленные денежки.
     Лишь вечером я закончил листать домовые книги  закрепленных  за  мною
домов.
     Набралось двадцать четыре Марии, и шестнадцать из них явно  требовали
проверки. Позвонил в управление. Горлов ждал меня, я сел в трамвай и через
десять  минут  шел  по  коридору  уголовного  розыска.  Не  замешкался   и
Непейвода, мы достали  свои  списки  и  начали  составлять  общий  список,
отбирая прежде всего, если можно так сказать, самых перспективных Марий.
     Прежде  всего   исключили   всех,   которым   минуло   пятьдесят,   и
несовершеннолетних. Отдельно выписали замужних, тех, что жили  с  семьями,
эти  требовали  проверки,  но  в  последнюю  очередь:  кто  знает,  может,
какой-нибудь и  надоели  семейные  цепи,  решила  броситься  в  заманчивые
объятия Пашкевича.
     Список возглавляли Марии-одиночки в возрасте от  двадцати  до  сорока
лет, жившие в отдельных квартирах или комнатах.
     Завтра у нас снова предстояла тягомотная и  копотная  работа:  должны
сами установить алиби Марий. Те, кто в январе не выезжал из Львова, нас не
интересовали: должны найти Марию, которая побывала в начале года в  Кривом
Роге.
     Кстати, открывали список  -  Мария  Пугачева  и  Мария  Труфинова,  -
инспекторам уже было известно, что первая работает официанткой в ресторане
"Интурист", вторая - в гастрономе у Галицкого рынка.
     Два дня мы висели на телефонах, бегали по учреждениям, вели разговоры
в отделах кадров, говорили в жэках, с дворниками, соседями  Марий,  и  наш
список, состоявший сначала из пятидесяти семи фамилий, худел и худел, пока
наконец в нем не осталось только четыре фамилии.
     Труфинова  Мария   Васильевна.   1952   года   рождения,   продавщица
гастронома. Живет в отдельной однокомнатной квартире. Не замужем. В январе
ездила в отпуск. Сотрудникам говорила, что  гостила  у  подруги  где-то  в
Винницкой области.
     Сатаневич Мария Сидоровна. 1947 года рождения, работница  кулинарного
цеха ресторана. Живет в  отдельной  двухкомнатной  квартире  с  семилетним
сыном. Разведена. Сына отвезла к матери в село под Львовом,  сама  была  в
отъезде, где именно - установить не удалось.
     Товкач   Мария   Константиновна.   1950   года   рождения.   Технолог
кондитерской фабрики. Занимает комнату в коммунальной  квартире.  С  мужем
разошлась в позапрошлом году. В январе ездила в Немировский дом отдыха  на
двенадцать дней, где находилась еще две недели - неизвестно.
     Луговая  Мария  Петровна.  1943  года  рождения.   Работница   отдела
снабжения  автобусного  завода.Занимает   вместе   с   матерью   отдельную
двухкомнатную квартиру. Не замужем.  В  январе  ездила  в  командировку  в
Днепропетровск.
     Мария Труфинова жила в трехэтажном доме на углу Пекарской и Чкалова.
     По длинному коридору мы с Горловым вышли в маленький, со всех  сторон
замкнутый двор. Отсюда по высокой каменной лестнице поднялись еще  в  одно
парадное. Позвонили в квартиру на третьем  этаже.  Знали,  что  Труфинова,
хотя сегодня и  суббота,  все  же  работает  во  вторую  смену,  и  решили
побеспокоить ее первой.
     У входа в парадное остался  Непейвода  -  подстраховывать  нас,  если
Пашкевич находится именно  тут  и  ему  как-нибудь  удастся  вырваться  из
квартиры.
     Нам открыла довольно  симпатичная  блондинка  в  коротком  нейлоновом
халатике. Была по-утреннему растрепана; заволновалась и, переступая с ноги
на ногу, поправляла прическу.
     А вдруг она нервничает потому, что в доме посторонний человек, а  тут
- милиция! Ведь  Горлов  представился  совершение  официально:  участковый
инспектор, и визит его связан с проверкой паспортного режима.
     Лейтенант извинился и попросил разрешения зайти в квартиру: мол, если
Мария Васильевна не возражает, хотели бы несколько минут поговорить с  ней
наедине.
     Труфинова  не  возражала.  Она  пропустила  нас  в  переднюю,  как-то
тревожно оглянувшись на  дверь,  ведущую  в  комнату,  и  эта  тревога  не
понравилась мне; я решительно прошел вперед по коридору и открыл дверь.
     Может, это выглядело не очень  тактично,  но  Мария  Васильевна  сама
пригласила нас в квартиру, а такта, если тут находился  бандит  и  убийца,
придерживаться совсем не обязательно.
     Однако в комнате, хорошей, большой, солнечной, с открытыми окнами, не
было никого.
     Я подумал, что вряд ли Пашкевич прыгал бы с третьего этажа, но все же
подошел к окну и выглянул на улицу. Окна выходили не на  Пекарскую,  а  на
Чкалова, улица пуста, две женщины  о  чем-то  болтают  на  противоположной
стороне тротуара. Все спокойно.
     Я отошел от окна и спросил у Труфиновой:
     - У вас никто не гостит?
     - Нет. - Она успокоилась и смотрела открыто. - Вы  кого-то  ищете?  У
меня никого нет,
     - Никого мы не ищем, - успокоил ее Горлов.  -  Товарищ  из  городской
милиции, нам поручено разъяснить людям правила паспортного режима.
     - Садитесь, - показала она на стулья  у  стола,  покрытого  несколько
старомодной плющевой  скатертью.  Сама  села  с  другой  стороны  стола  и
прикрыла колени краем скатерти.
     Горлов рассказывал Труфиновой  что-то  о  паспортных  правилах,  а  я
внимательно осмотрел комнату и не заметил ни  одного  признака  пребывания
тут мужчины. Воспользовавшись паузой в разговоре, вставил:
     - Хорошо у вас в квартире, уютно. Одна живете?
     - Одна! - с вызовом подняла она на меня глаза: мол, какое тебе дело.
     - Чудесно загорели, - перевел я разговор на другую тему.  -  Крымский
загар?
     - Брюховичский, - улыбнулась она. - Я работаю через день, так езжу на
Брюховичское озеро.
     То, что Брюховичи - пригородный поселок, я уже знал. Сделал еще  одну
попытку получить от Труфиновой нужную информацию.
     - В отпуске уже были?
     - В январе.
     - Ездили куда-нибудь?
     - К подруге в Винницкую  область.  Большое  село  под  Козатином,  но
скучно. После рождества купили путевки - и в Яремчу.  Никогда  не  были  в
Яремче?
     Я покачал головой, слышал, что зимой, особенно если много снега,  там
чудесно, собирались когда-нибудь с Мариной поехать,  однако,  как  всегда,
что-нибудь мешало.
     - Мы с Надией на лыжах  научились  ходить.  -  Труфинова  улыбнулась:
видно, воспоминания и правда были приятными.
     - В пансионате жили?
     - Там такие красивые домики. Деревянные, в комнатах смолистый запах.
     Мы с Горловым переглянулись: в  искренности  Труфиновой  трудно  было
сомневаться, и нам, наверное, пора закругляться.  Тем  более  что  сегодня
вечером или, самое позднее, завтра  утром  сможем  получить  сообщение  из
Яремчи - действительно  ли  Мария  Васильевна  находилась  там  во  второй
половине января,  именно  тогда,  когда  Пашкевич  познакомился  со  своей
"львовяночкой".
     Я встал.
     - Если можно, стакан воды, - попросил Труфинову.
     Она взяла из серванта стакан - дешевую  подделку  под  хрусталь  -  и
направилась в кухню.
     Я пошел за Марией Васильевной: пить, собственно, совсем не  хотелось,
с отвращением думал о тепловатой хлорированной воде из-под крана. Но  ведь
должен осмотреть всю квартиру.
     Пока Труфинова спускала воду, чтобы стала холоднее, я успел заглянуть
в  ванную.  Мне  хватило  буквально  секунды  -  все  же   глаз   у   меня
тренированный, - чтобы установить: мужчиной тут и не  пахнет.  Нет  второй
зубной щетки, бритвы, помазка или тюбика с кремом для бритья.
     Я совсем успокоился и поспешил  в  кухню,  где  уже  с  удовольствием
опорожнил стакан, потому что Мария Васильевна догадалась  бросить  в  него
кубик льда.
     Труфинова мне понравилась, и я искренне порадовался, что это  не  она
сошлась с Пашкевичем - искалечил бы жизнь такой хорошей девушке.  Спросил,
будто ничего не знал о ней:
     - Работаете или учитесь?
     - Сразу и то и другое.
     - Заочно?
     - В торгово-экономическом. А работаю продавщицей.
     Я поблагодарил за воду, и мы с Горловым  распрощались  с  симпатичной
продавщицей, которая  в  недалеком  будущем,  почему-то  у  меня  возникла
твердая уверенность в этом, станет по крайней мере директором гастронома.
     - Запрос в Яремчу? - Это были первые слова, произнесенные Горловым на
улице.
     Мне понравилась сметливость участкового: симпатия симпатией,  а  наша
работа требует фактов, эмоции могут и подвести.
     - Да, позвоните Крушельницкому, - подтвердил я.
     Пока старший лейтенант бегал к  телефону-автомату,  мы  с  Непейводой
медленно поплелись по Пекарской.
     Дом, где жила следующая Мария - Мария Сидоровна Сатаневич, - стоял на
противоположной стороне улицы. Это тоже был участок Горлова,  и  Непейвода
опять-таки остался подстраховывать нас у ворот.
     В Киеве, да и вообще в восточной Украине нет таких домов - с длинными
сплошными балконами,  куда  выходят  двери  из  квартир.  Пять  дверей  на
железном балконе, за каждой - квартира, все как-то оголено,  должно  быть,
тут каждый знает, что делается у соседа, по крайней мере незаметно войти в
квартиру невозможно.
     Составляя график  наших  сегодняшних  "культпоходов  к  Мариям",  как
окрестил их Непейвода, мы специально решили в первой половине дня посетить
Сатаневич. Позвонив вчера в кулинарный цех ресторана,  узнали,  что  Мария
Сидоровна заболела и уже третий день не работает. Думали, что застанем  ее
дома.
     Звонка не было, и Горлов постучал в обитую желтым дерматином дверь.
     Никто не откликнулся, старший лейтенант постучал сильнее, лишь  тогда
послышалось какое-то шуршание, дверь  осторожно  приоткрылась,  и  в  щель
выглянула пожилая женщина в платке. Это была не Мария Сидоровна, той  едва
исполнилось тридцать, и Горлов спросил:
     - Можем ли повидать Марию Сидоровну Сатаневич?
     Видно, милицейская форма не встревожила старуху, наоборот,  успокоила
- она сняла с двери  цепочку,  вышла  на  балкон  и  приветливо  ответила,
приложив руку к сердцу.
     - Очень извиняюсь, но Марички нет. Побежала на базар.
     - А нам сказали, что она больна.
     - Так это же Юрко, озорник! -  всплеснула  она  ладонями.  -  Мы  все
перепугались: весь горит, дотронуться  страшно...  Слава  богу,  отпустило
уже, и Маричка побежала на базар за курицей. Супы ему варить.
     Всю эту информацию бабушка произнесла без остановки, и я подумал, что
мы,  ожидая  Марию  Сидоровну,  сможем  получить  бесчисленное  количество
интересных и полезных сведений.
     Я толкнул в бок  старшего  лейтенанта,  и  он  совершенно  официально
сказал:
     - Мы должны поговорить с гражданкой Сатаневич. Скоро вернется?
     - Да скоро уже, скоро...  -  засуетилась  старушка.  -  Очень  прошу,
заходите в комнату.
     В комнаты вел длинный и узкий коридор, дверь слева была открыта, и я,
воспользовавшись тем, что Горлов пропустил бабушку вперед, заглянул туда.
     Плита с кипящим чайником, стол и простой шкафчик с посудой, на стенах
развешаны  обычные  кухонные  причиндалы,  на  столе  миска  с  начищенной
картошкой. Очевидно, для супа этому озорнику, как сообщила бабушка.
     Первая комната была большой, длинной и темноватой. Пол  почти  сплошь
застлан полосатыми домоткаными дорожками, а на полочке старомодного дивана
гордо шествовала вереница не менее старомодных  белых  слоников,  которые,
говорят, приносят счастье.  Стол,  стулья  и  буфет  -  тоже  не  новые  -
дополняли обстановку комнаты, еще, правда, низкий комод в углу -  все  это
не свидетельствовало о достатке Марии  Сидоровны.  Но  тут  было  и  нечт