вернул к придорожным зарослям.
     Шульга поручил эксперту снять гипсовые слепки  с  двух  самых  четких
следов. Они были какие-то необычные. Майор стоял, смотрел на них  и  никак
не мог понять, чем его так поражают эти следы.
     Кажется, ничего особенного, просто бандит не спешил, шагал широко.  И
все же походка преступника чем-то отличалась от походки обычного человека.
Шульга постоял еще немного, потом сделал несколько энергичных шагов -  так
шел грабитель, чувствуя на затылке взгляд таксиста, - повернулся к машине.
Теперь рядом тянулись два следа, и майор понял, что  так  беспокоило  его.
Обычно люди ходят, ставя ноги носками чуть в стороны, следы  же  грабителя
были  параллельными.  А  это  типичная  примета  профессиональной  походки
строителя, которому приходится ходить по узким лесам. Правда, так ходят  и
цирковые эквилибристы, - что ж, эту версию тоже не следует отбрасывать.
     Шульга сбежал в кювет.  На  твердом  дерне  следы  были  уже  не  так
выразительны и скоро пропали совсем. Углубляться в кусты, да еще  в  такую
темень, не было смысла, и майор решил еще раз поговорить  с  таксистом.  В
этот момент от контрольного пункта вынырнула "Волга" автоинспекции  и,  не
выключая фар, затормозила рядом.
     Стукнули дверцы. Из машины выскочили шофер и старшина.
     - Леда довела нас до  той  развилки,  -  старшина  показал  рукой  на
кустарники. -  Чуть  не  до  центра  Вишнянки,  где  магазин  и  маленький
базарчик. Видно, в поселке преступник поймал машину или сел  на  попутную.
Но вот оставил... - он подал майору что-то завернутое в газету.
     Шульга развернул и увидел кепочку почти без козырька, как и утверждал
таксист.
     - Потерял он ее тут недалеко, - объяснил старшина, - в  кустах  перед
канавой. Видно, испугался лейтенанта, шастнул в лес и зацепился за  ветки.
И вот что, товарищ майор, мне  кажется  -  тутошний  он.  Там  мелиораторы
канаву прокопали, глубокую, и мостки через  нее.  Не  зная  местности,  не
найдешь их - вокруг густой лес, а он продирался  напрямик  через  кусты  и
молодняк к мосткам.
     На контрольном пункте  майор  дал  распоряжение  наблюдать  за  всеми
окружающими дорогами. И поспешил  в  город.  Крепко  держал  завернутую  в
газету кепочку, как драгоценное сокровище. В конце концов, так оно и  было
-  единственная  неопровержимая  улика  против   пока   еще   неизвестного
вооруженного грабителя.


     Балабан ковырялся в замке, а Климунда нетерпеливо переминался с  ноги
на ногу за его спиной. Проклятый  комбинатор  -  запирает  квартиру  двумя
такими замками,  что  и  не  подступишься.  Балабан  уже  кое-чему  научил
Климунду, и тот разбирался в конструкции самых распространенных замков. Но
замки, с  которыми  они  сейчас  возились,  были  нестандартными,  и  Л„ха
тихонько  ругался,  выбирая  отмычки.   Хозяина   этой   квартиры   Романа
Кирилловича Недбайло Климунда знал давно -  они  жили  в  соседних  домах.
Недбайло работал на мясокомбинате. Жил скромно.  Не  имел  ни  машины,  ни
дачи. Но его сосед, постоянный партнер  Климунды  в  домино,  уверял,  что
"мясокомбинатор" - человек с достатком.  Его  жена  с  ребенком  все  лето
отдыхает в Сочи. А какая у них  квартира!  Хрусталь  и  ковры!  Сосед  был
слесарем и видел,  когда  Недбайло  вызывал  его  отремонтировать  кран  в
ванной.
     Именно  квартиру  Недбайло  имел  в  виду  Климунда,  разговаривая  с
Балабаном в сквере.
     Наконец лязгнул первый замок, второй поддался сразу, и Климунда вслед
за Балабаном проскользнул в квартиру. Л„ха задержался в  коридоре,  закрыл
за Спиридоном дверь. Выглянул из-за  спины  Климунды,  остановившегося  на
пороге гостиной.
     - Чего стал столбом? - прошипел он.
     Климунда отступил, пропустил  вперед  Балабана.  Стоял  и  растерянно
смотрел, как тот быстро и  уверенно  перебирает  вещи  в  шкафу.  Довольно
усмехнувшись, Балабан снял каракулевую шубу, свернул и положил в чемодан.
     - Погляди, что там... - кивнул он на письменный стол у окна.  -  Если
заперт, попробуй... - подал отмычки.
     Стол и правда был заперт, но  Климунда  легко  справился  с  замками.
Выдвинул ящики - какие-то тетради, папки с бумагами, журналы. Его внимание
привлекла старинная бронзовая шкатулка. Попробовал отпереть, но  замок  не
поддался. Позвал Балабана. Тот неохотно  оставил  шкаф.  Увидев  шкатулку,
нетерпеливо сказал:
     - А может, там деньги! - В его глазах вспыхнула жадность.  Он  сильно
надавил  на  отмычку,  очевидно,  сломал  замок,  потому  что  в  шкатулке
хрустнуло. Открыл ее и даже свистнул от удивления. На дне лежали три пачки
аккуратно перевязанных зеленых ассигнаций.
     -  Пять...пять  и  две  тысячи...  -  прочитал  цифры  на  наклеенных
крест-накрест полосках.
     - Двенадцать тысяч! - охнул Климунда.
     - Подфартило! - выдохнул Балабан.
     -  Пересчитывать  не  будем...  -  счастливо  засмеялся  Спиридон.  -
Недбайло считал для себя.
     Балабан отдал ему  одну  пятитысячную  пачку,  но  Климунда  проворно
выхватил у него из рук и вторую - двухтысячную.
     - Ты что! - угрожающе поднял кулак Балабан. - Все пополам!
     - Возьмешь себе барахло. Там больше чем на две тысячи.
     - Но ведь его еще надо сбыть... - пробормотал Л„ха, однако отступил.
     Климунда вынул из шкатулки золотые дамские часы на  цепочке,  золотые
запонки и две сберкнижки.  Бросив  Балабану  часики,  запонки  взял  себе.
Заглянул в книжки.
     - Двести рублей... - пробормотал презрительно. - И  сто  пятьдесят...
Осторожный, денег на книжке не держит, да и эти,  -  подбросил  на  ладони
пачку, - наверно, только мелочь...
     - Прячет, свинья! - согласился Балабан.
     - Давай поживее! - поторопил его Спиридон. Знал, что Недбайло  раньше
семи не возвращается и у них еще добрых четыре часа форы. Но  у  него  все
время было такое ощущение, будто кто-то уже  стоит  у  двери.  Сейчас  она
отворится - и тогда конец...
     Закурил, глядя, как Л„ха упаковывает уже второй чемодан, найденный  у
Недбайло. Оперся на тумбочку, где стояла высокая китайская ваза,  -  вдруг
тумбочка закачалась, и ваза наклонилась. Спиридон успел дотянуться до нее,
но не удержал - ваза упала, ударилась боком об пол и разлетелась на куски.
     Балабан испуганно огляделся...
     - Ты что?..
     Климунда прислушался: казалось, что звук разбившейся вазы услышали во
всем доме. Но вокруг, как и до сих пор, царили тишина и спокойствие...
     Нервно раздавил папиросу о полированную поверхность тумбочки.
     - Ну, долго ты еще? - крикнул.
     - Готово, шеф! - Балабан поднял чемоданы. -  Ты  иди  вперед  и  бери
такси. А я - за тобой.


     - А-а, должничок пришел... - Губы у Иваницкого растянулись в  деланно
приветливой улыбке. Это напоминание о  долге  сразу  испортило  настроение
Климунде.
     Иваницкий отступил, пропуская его вперед. Климунда остановился  перед
зеркалом, поправляя прическу. А Омельян стоял сбоку и иронически кривился.
"Кривись, дружище, кривись, в  душе  все  равно  завидуешь  мне,  -  думал
Спиридон, - чем не настоящий мужчина! Какая фигура, мускулы! Девушки  сами
пристают. А ты? Жалкий, плюгавый, жаба какая-то надутая".
     Но  достаточно  было  Климунде   войти   в   комнату,   как   чувство
превосходства над Иваницким сразу  же  исчезло.  Просторная  однокомнатная
квартира, импортная мебель, холодильник, бар, заставленный бутылками, а на
стенах  -  целый  музей  старинного  и  современного  искусства.  Климунда
почувствовал себя никчемным среди этой роскоши.
     Он неудобно, с краешка, сел в кресло и уставился на  Омельяна,  будто
впервые увидел его: грушевидная голова с узким лбом, утиный  нос,  бледные
губы, усеянные веснушками щеки и большие глаза, цвет которых словно  то  и
дело менялся.
     Да, красотой  Иваницкий  не  мог  похвалиться.  Зато  хватка  -  куда
Климунде.
     Климунда хорошо знал Омельяна - как-никак  вместе  учились  в  школе,
хотя Иваницкий пришел в их десятый класс в середине учебного года. До того
жил и учился в каком-то районном городке. Сначала Иваницкого в  классе  не
замечали. Не замечал его и Климунда, хотя новичка посадили за  его  парту.
Да и нечего было замечать: слишком невзрачен,  бледен,  раз  ударишь  -  и
готов... И все же новичок скоро заставил уважать себя. Через  какой-нибудь
месяц его авторитет признал даже  первый  ученик  класса  Борис  Сойченко,
попросив посмотреть, правильно ли он решил  задачу  по  алгебре.  Домашняя
работа была действительно сложной, и только Иваницкий справился с ней...
     И Спиридону стало  немножко  легче  учиться.  Поскольку  он  сидел  с
Иваницким за одной партой, то  получил  право  первым  списывать  домашнее
задание, не говоря уж о контрольных.
     Как-то,  возвращаясь  вместе  с  Иваницким  домой,   Климунда   начал
расспрашивать Омельяна о его районном городке, но тот отвечал  неохотно  и
перевел разговор на другое. Иваницкий не любил открываться посторонним.
     Омельян и теперь, через много лет, даже в мыслях неохотно возвращался
к своему детству. Родители его жили незаметно, немилосердно  экономили  на
всем, держали в черном теле и своего единственного сына.
     Потом Омельян понял почему: как-то ночью он подслушал их разговор. Из
соседней комнаты доносился возбужденный шепот:
     - Думаешь, все забыто? А дудки! Крота когда взяли?  Через  пять  лет.
Фраер был, фраером и остался. Пошиковать захотелось, два камушка  спустил,
а на третьем и погорел.
     - А если умненько? Уехать куда-нибудь, найти перекупщика...
     - И не думай... Пять лет еще сиди тихо. Они дело в архив спишут, а мы
и развернемся.
     Мать вдруг всхлипнула:
     -  Надоело  прибедняться,  считать  копейки,  делать  вид,  что  едва
дотягиваем от получки до получки. Иметь камешки, золото - а как нищие...
     - Замолчи!  -  В  голосе  отца  послышалась  неприкрытая   угроза.  -
Забудь... Только разочек взять, оно  и  потянется...  А  от  людских  глаз
ничего не спрячешь, новые туфли - и те заметят...
     Мать зашлась сухим кашлем. Отдышавшись, тоскливо сказала:
     - Помру я скоро, так хоть напоследок хотелось пошиковать.
     - Сдурела! - разозлился отец. - И не думай!..
     - Где прячешь золото? - вдруг спросила мать.
     - А тебе зачем? Где прячу, там и лежит.
     - Хотела бы знать, надежно ли?
     - Не волнуйся! Сам черт средь бела дня не найдет.
     - Эх, - вздохнула мать, - обидно. Кто вас тогда с Кротом на  ювелирку
навел? Я навела. Ты мне мою долю отдай...
     - У-у, сука!.. - прошипел отец. - Завалить хочешь? Тебе что  -  вышку
не дадут, а меня шлепнут. Крота шлепнули, и меня... За мной  мокрое  дело,
понимаешь, мокрое, они нам сторожа ни в жисть не простят.
     - Не простят, - согласилась мать.
     - Так сиди и не рыпайся.
     Подслушанный разговор поразил Омельяна. Ему уже шел тогда пятнадцатый
год, и не понять того, о чем разговаривали родители, он не мог. Значит, он
сын бандита... Вот почему они живут как бы в стороне от всех, вот почему у
них нет ни друзей, ни хороших знакомых.
     Омельян не сомкнул глаз до  утра.  Лежал  неподвижно,  уставившись  в
потолок, который наискось пересекала широкая щель. Отец уже несколько  раз
говорил, что надо отремонтировать дом, однако все время отговаривался тем,
что нет денег. И обещанного пальто так и не купил ему,  Омельян  бегает  в
школу в старом, потрепанном. А от отца только и слышал - много ешь, быстро
ботинки изнашиваешь, даже на тетрадки и учебники приходится выклянчивать.
     Да и сам отец три года ходит в одних сапогах -  мол,  ему,  скромному
счетоводу "Межколхозстроя", только  и  хватает  получки,  чтоб  прокормить
семью... Правда,  есть  у  них  одна  действительно  ценная  вещь:  лучший
приемник из тех, что когда-то завезли в район.  Отец  по  вечерам  слушает
передачи из-за границы, ловит всякие  "голоса"  и  очень  радуется,  когда
передают что-нибудь обидное про советскую власть.
     Омельян с детства привык не любить эту власть. И мать, и отец не  раз
говорили, как хорошо им жилось бы, если б не революция.  У  деда  Омельяна
было имение где-то под  Могилевом,  и  отец  радостно  встретил  фашистов,
надеясь, что ему вернут усадьбу, в которой до войны был открыт дом отдыха.
Но немцы устроили там госпиталь.
     Омельян как-то пробовал расспросить отца, чем тот занимался во  время
войны и сразу после нее, но убедительного ответа так и не  получил  А  оно
вон что значит - бандит: с каким-то Кротом ограбили  ювелирный  магазин  и
убили сторожа.
     Омельян вспомнил, как отец учил его быть скрытным, не болтать лишнего
посторонним. И главное - не выражать своих мыслей. А потом, когда  Омельян
пошел в школу, наставлял, как и что следует говорить учителям и товарищам,
как выслуживаться перед классным руководителем,  донося  на  учеников,  не
брезгуя ничем ради собственной выгоды.
     "Так, сынок, - любил он повторять, - лучше дурачком  прикинься,  а  с
дурака что возьмешь, ты же в подходящий момент всяким там умникам ножку  и
подставишь..."
     Учился Омельян легко и в классе пользовался авторитетом. Страдал лишь
оттого, что не мог носить такие же костюмы и ботинки, как у товарищей.
     Подслушанный ночной разговор, с одной стороны,  встревожил  Омельяна,
но, с другой, придал некое душевное равновесие.
     Встревожил, потому что Омельян хорошо сознавал, что  бы  случилось  с
ними, если бы кто-нибудь узнал о прошлом отца.  Сын  бандита,  у  которого
руки в крови! В конце концов, он не отвечает за отцовские преступления, но
пятно все же останется... Несколько  успокаивало  то,  что  родители,  как
оказалось, были весьма находчивыми людьми и переменили  фамилию.  Наверно,
сразу  после  ограбления  магазина  купили   чужие   документы   и   ловко
воспользовались ими. И совсем уж придало уверенности то, что  у  них  было
золото, драгоценности. Теперь он равнодушно проходил мимо пижонов в модных
куртках, знал, что когда-нибудь он сможет  приобрести  все,  что  захочет,
когда у него будет много-много денег - ведь отец  непременно  поделится  с
ним...
     Летом умерла мать. Она месяц  пролежала  в  больнице.  Когда  Омельян
приходил, мать смотрела на него грустно,  словно  хотела  что-то  сказать.
Омельян знал, что именно, но и вида не подавал, что узнал ее тайну. А мать
так и не решилась открыться сыну, умерла тихо и незаметно. Так же  тихо  и
незаметно отец и  похоронил  ее  -  на  похоронах  были  только  соседи  и
несколько сотрудников конторы, где мать работала уборщицей.
     Через месяц после смерти матери  отец  предложил  Омельяну  пойти  на
заработки. "Межколхозстрою", где он работал, нужны были подсобные рабочие,
и платили там неплохо.
     Омельян долго смотрел прямо в глаза отцу, взвешивал, сказать или  нет
и что может из этого выйти, наконец все же произнес  тихо,  так,  что  сам
едва слышал сказанное:
     - А для чего мне подрабатывать? Денег у тебя столько, что и  мне  еще
останется...
     Они разговаривали вечером при тусклом свете  маленькой  электрической
лампочки, и все же Омельян заметил, как побледнел  отец,  потом  щеки  его
покрылись красными пятнами, он сжал кулаки и угрожающе спросил:
     - Это ты о чем? О каких деньгах?
     Омельян знал, что теперь не имеет права отступать.
     Если отступит, проиграет: будет, как и мать, клянчить у  отца  каждый
рубль. И он решительно сказал, будто речь шла о предмете давно обсужденном
и выясненном:
     - А о золоте. О том, что в тайнике.
     Отец даже передернулся. Нагнулся к Омельяну  близко-близко  и  поднял
руки, будто хотел схватить за горло. Спросил хриплым чужим голосом:
     - Что ты мелешь? Спятил, что ли? "Золото, деньги"...
     Омельян на всякий случай чуть отодвинулся.
     - Папа, - сухо заговорил он, - я знаю все о тебе. О том, как ограбили
с Кротом ювелирный магазин и убили сторожа. И про золото, спрятанное  вами
с мамой.
     - У-у, сука! - рубанул отец ладонью перед  самым  носом  Омельяна.  -
разболтала...
     Омельян не защищал мать: пусть отец думает что хочет...
     - Залежались у тебя деньги, папа... - сделал он попытку  пошутить.  -
Заплесневели.
     - Не твое дело, - насупился отец. - Нет у меня ничего.
     - Есть,  папа,  есть!  -  Омельяну  почему-то  стало  весело.  То  ли
почувствовал, что выиграл дуэль с отцом, то ли просто избавился от  груза,
лежавшего в последнее время на его плечах. - И вот что скажу  тебе:  давай
все пополам!
     Он не успел уклониться и получил звонкую оплеуху. Схватился за  щеку,
хотел заплакать, но все же преодолел боль и обиду, веско сказал:
     - Я бы не советовал тебе, папа... А то если кто-нибудь узнает...
     - Ты мне угрожаешь - родному отцу! - Он даже захлебнулся от ярости. -
Да я тебя собственными руками...
     Отец потянулся к горлу сына. Омельян знал,  что  действительно  может
задушить, но у него был беспроигрышный козырь, и он швырнул  его  прямо  в
отцовское лицо:
     - Попробуй только тронуть! Я оставил у товарища письмо, и  если  что,
он распечатает его. А там обо всем написано.
     Отец опустил руки.
     - Вот воспитал на свою голову... - сокрушенно покачал головой.
     - На свою, на мою! - глумился Омельян.  Знал,  что  победил  отца,  и
захотелось немного поиздеваться над ним. - Отдай мне мою часть.  Золото  и
камешки.
     - Ишь какой шустрый! Подождешь. После моей смерти получишь.
     - Долго ждать! - нагло возразил Омельян. - Я  хочу  сегодня  и  чтобы
по-честному.
     Отец задумался, руки у него мелко дрожали.
     - Мальчишка ты еще... Начнешь роскошествовать, люди заметят...
     - Не бойся, папа. Не такой уж я мальчишка. Поеду к тетке в город, там
и школу окончу. Чтобы тебе тут не мешать.
     - Испугался? - Ироническая усмешка скривила отцовские губы. - Что  ж,
я не возражаю. Только вот что, золота тебе дам, а о камнях и не думай.  На
учете они все у милиции, засыпешься сам и меня потянешь...
     - Где ты спрятал золото? - только и спросил Омельян. Он уже  осмотрел
обе комнаты, чердак и погреб, обстучал стены и пол, но тайника не нашел.
     Отец взял в сенях лопату, и они вышли  в  сад.  Все  оказалось  очень
просто: под забором отец  выкопал  из  земли  обвязанную  тряпкой  крынку,
отряхнул с нее землю и понес в дом.
     Омельян сдержал свое слово: через неделю он отправился к тетке  Вере.
Как и где продавал он в городе золотые вещи, отец не знал, да и делал  это
Омельян ловко. По крайней мере, ни тетка Вера, которой  он  ежемесячно  от
имени отца платил по сорок рублей,  ни  товарищи  по  школе,  а  потом  по
институту никогда не видели, чтобы Омельян Иваницкий транжирил деньги.
     Единственный одноклассник, с которым  по  окончании  школы  Иваницкий
поддерживал знакомство, был  Спиридон  Климунда.  Хотя  на  первый  взгляд
ничего общего у них не было и не  могло  быть.  Спиридон  вообще  вряд  ли
кончил бы школу, если б не был  чемпионом  по  настольному  теннису  и  не
выступал за школу на разных соревнованиях. Чемпиону  прощалось  многое,  и
учителя натягивали ему тройки.
     Иваницкий окончил  художественный  институт  и  стал  искусствоведом.
Климунда так и не поднялся выше тренера пинг-понга.  Омельян  относился  к
Спиридону  снисходительно,  но  все  же  несколько  раз  покупал  у   него
иностранную валюту. Климунда иногда  приводил  к  нему  знакомых  девушек,
время от времени занимал у Омельяна деньги.
     Как-то Иваницкий организовал прогулку на своем "Москвиче". Они попали
в район красивых коттеджей на окраине, и Омельян, ткнув пальцем в один  из
них, сказал, что тут живет профессор Стах и у него очень ценная  коллекция
икон.
     Ради этой коллекции Климунда и посетил сегодня Иваницкого.
     - Кофе хочешь? - спросил Омельян, глотнув из чашки.
     Климунда покачал головой.
     - Дело есть, не до кофе.
     В глазах Омельяна мелькнула искра  интереса.  Потянулся  к  сигарете.
Взяв себе, подвинул пачку Климунде.
     - А впрочем, - махнул рукой, - ты любишь эту гадость.
     Сп