о Альбер Форлакруа  стоит  за  нею  с
угрожающим видом.
   - Ты, надо думать,  пережил  несколько  неприятных  моментов.  Приперлась
Тереза и начала угрожать. Ты никак не мог  понять,  почему  не  возвращаются
Альбер и Жанен... Так и быть, расскажу тебе. Осмотрев девушку, Жанен  пришел
к Альберу в кладовку для фруктов.  Что  он  ему  сказал,  нетрудно  угадать.
Первым делом он заметил: "Но ведь  ваша  сестра  ждет  ребенка..."  Потом...
Глянь-ка на него! Да не на инспектора! Обернись к двери! Ты посмотри на  его
физиономию!
   Мертвенно-бледный,  с  исказившимся  лицом,   Альбер   Форлакруа   стоял,
уцепившись за дверную ручку, и губы его были какими-то странно влажными.
   - Входите, Форлакруа. Вам будет лучше слышно. Я хочу рассказать, что  вам
сообщил доктор. Он сказал, что ваша сестра неизлечима, что бесчестно толкать
ее в объятия порядочного человека, что ее место в психиатрической  лечебнице
и что его долг как врача...
   - Это не правда! - произнес он тусклым голосом.
   - Что не правда?
   - Я не убивал его.  Это  сестра,  -  и  Альбер  наклонил  голову,  словно
намереваясь броситься на них.
   - Эту историю вы рассказали Марселю, когда вернулись один.  К  несчастью,
если бы Лиз убила доктора молотком, лежавшим в кладовке, ей не пришло  бы  в
голову протереть рукоятку. Где она могла слышать про отпечатки пальцев? Нет,
голубчик! Это вы ударили его  в  приступе  бешенства,  и,  кстати,  если  не
возьмете себя в руки, он и теперь у вас может начаться. Доктор  заявил,  что
собирается сообщить всю правду Марселю. Вы настаивали. Вы хотели, чтобы брак
был заключен любой ценой. И тут вас охватил ваш обычный приступ бешенства. И
знаете... Да, голову даю на отсечение!.. Знаете, что подумал  доктор  Жанен,
увидев, как вы бросаетесь, словно одержимый? Он подумал, что у вас  в  семье
безумна не только ваша сестра  и  что...  Альбер  Форлакруа  с  исказившимся
лицом, с горящими глазами ринулся на комиссара. Он хрипло дышал,  но  прежде
чем дотянулся до Мегрэ, его схватил за плечи Марсель, и они  оба  покатились
по полу. Ничуть не обеспокоенный происходящим,  комиссар  подошел  к  столу,
налил себе выпить, закурил трубку и, наморщив лоб, глянул на дерущихся.
   - Межа, надень ему наручники, если сможешь. Так будет спокойней.
   Задание оказалось не простое: оба соперника  не  уступали  друг  другу  в
силе. Форлакруа неистово вцепился зубами в большой  палец  Эро.  Марсель  не
удержался и  вскрикнул.  Щелкнул  один  браслет.  Межа  никак  не  удавалось
овладеть второй рукой, и тогда, разъярясь, он  неловко,  но  изо  всей  силы
начал молотить кулаком по физиономии Альбера.
   Дидина прилипла к стеклу, нос у нее сплющился, глаза блестели,  а  тонкие
губы кривились в довольной улыбке.
   - Ну как?
   - Готово, шеф!
   Второй стальной браслет сомкнулся наконец на запястье.
   Марсель Эро, пошатываясь, сжимая правой рукой кровоточащий большой  палец
левой, с трудом поднялся. Он тоже схватил со стола бутылку водки. Но не  для
того, чтобы выпить.  Ему  нужно  было  продезинфицировать  рану.  Палец  был
прокушен до кости.
   В распахнувшихся дверях появился жандарм.
   - Я нужен вам?
   А Мегрэ неподвижно стоял и  оглядывал  всех  по  очереди:  удовлетворенно
покачивавшую головой Дидину, Межа, у  которого  все  руки  были  в  крови  и
который  не  скрывал  своего  отвращения,  остолбеневшего   жандарма,   Эро,
завязывающего палец клетчатым носовым платком.
   Альбер Форлакруа, покачиваясь, поднялся, верней, сел с отупелым видом  на
пол; тело его все еще сотрясали судороги.
   Тишина стояла такая, что слышно было торопливое тиканье лежащих на  столе
часов. Мегрэ поднял  их  за  конец  цепочки.  Они  показывали  десять  минут
третьего.
   - Он убедил меня, что это она, - пробормотал Эро, тупо глядя на палец.  -
И тогда, чтобы отвести подозрения...
   Мегрэ чувствовал такую усталость, словно только что тащил  на  себе  весь
земной шар.
   - Межа, займешься ими?
   Комиссар вышел, попыхивая трубкой, и медленно побрел к причалу. За спиной
у себя он слышал семенящие шаги. Море поднималось. В небе  скрестились  лучи
маяков. Только что взошла луна, и из темноты выплыл белый дом судьи; белизна
его была резкой, мертвенной, нереальной.
   Шаги замерли. На углу улицы сошлись два силуэта. Это  Дидина  встретилась
со своим кривым таможенником, который поджидал ее,  и  принялась  вполголоса
что-то рассказывать.
   - Интересно, отрубят ли ему голову? - произнесла она чуть  громче,  зябко
кутаясь в шаль.
   Через несколько секунд скрипнула дверь.  Они  вошли  в  дом.  Сейчас  они
залезут на высоченную кровать под перину и, должно  быть,  еще  долго  будут
шептаться в темноте.
   Оставшись один, Мегрэ вдруг поймал себя на том, что задумчиво произнес:
   - Ну вот и все!
   Да, это был конец. Наверное, он никогда больше не вернется в Эгюийон. Для
него поселок останется лишь серией отдаленных пейзажей, крохотных и в то  же
время поразительно четких, словно  смотришь  в  хрустальный  шар:  маленький
мирок, самые разные люди... Судья у  камина.  Константинеску  в  версальской
квартире и его дочка, обучавшаяся в  консерватории.  Престарелый  Хорас  Ван
Ушен, его слишком светлые брюки и кепи  из  белого  сукна.  Тереза,  которая
будет стараться любой ценой выскочить замуж. Вдова Эро, думавшая, что теперь
до конца дней она обречена на одиночество в своем доме, но внезапно обретшая
верзилу-сына...
   В темноте раздался звук мотора, и Мегрэ вздрогнул. Но тут же  понял,  что
старик Барито поплыл ставить верши на угрей.
   Кстати! Какой сегодня прилив?

   Ньель, 31 января 1940г.