ыток остаться с вами и с детьми? - допытывался  Мегрэ,
когда они сидели вдвоем у камина.
   Разумеется, делала! Закатывала сцены. Валялась  у  него  в  ногах.  Потом
месяцами писала ему. Умоляла, угрожала.
   - Я ни разу не ответил. А потом узнал, что она живет на Лазурном берегу с
этим своим голландцем.
   Дом в Версале он продал. Переехал в Эгюийон. А потом...
   - Вы чувствуете  атмосферу  этого  дома?  Здесь  все  дышит  комфортом  и
благополучием, - вздохнул Мегрэ.  -  Хозяин  этого  дома  годами  следил  за
собственными детьми, гадая, его это дети или не его. А мальчик, взрослея,  в
свою очередь пытался проникнуть в окружавшую его тайну, спрашивал о  матери,
о своем рождении...
   Мегрэ как раз отворил дверь в комнату, где по-прежнему  стояли  на  своих
местах игрушки,  а  в  углу  -  школьная  парта  из  светлого  дуба.  Дальше
находилась бывшая спальня Альбера, в шкафу еще висела его одежда. Потом  они
обнаружили стенной шкаф, набитый куклами Лиз Форлакруа.
   - Лет в семнадцать-восемнадцать, - продолжал комиссар, - Альбер бог знает
почему возненавидел отца.  Он  не  понимал,  зачем  тот  держит  его  сестру
взаперти. А у Лиз уже тогда случился первый припадок. И как раз в это  время
Альбер  наткнулся  на  одно  из  писем,  написанных  вскоре   после   драмы.
Постойте... Кажется, оно в этом секретере. У меня есть ключ от него.
   Казалось, у комиссара есть ключи не только от  секретера  эпохи  Людовика
XVI, но и к людям, которые столько лет жили в этом доме.  Он  курил  трубку.
Следователь и адвокат шли за ним. Во всем, что он делал, о чем  заговаривал,
сквозил такт, которого трудно было ожидать  от  этого  толстяка  с  большими
ручищами.
   - Можете приобщить его к делу, - сказал он, не читая письма.  -  Я  знаю,
что там написано, знаю до последнего  словечка:  она  грозит  мужу  тюрьмой.
Альбер потребовал объяснений. Форлакруа не пожелал ответить. С тех  пор  они
стали  чужими  друг  другу.  После  военной   службы   Альбер   решил   жить
самостоятельно, но своеобразное любопытство удержало его в Эгюийоне;  и  вот
он  стал  сборщиком  мидий.  Вы  его   видели.   Человек   он   беспокойный,
необузданный, хотя по виду и не скажешь. Ну, а что касается дочери...
   В дверь позвонили.  Мегрэ  пошел  открывать.  Это  был  Межа,  он  принес
телеграмму. Межа не прочь  был  войти,  но  шеф  не  пригласил  его  в  дом.
Поднявшись наверх, комиссар сообщил:
   - Она ответила на мое приглашение телеграммой. Приедет.
   - Кто приедет?
   - Госпожа Форлакруа. Вчера в полдень она выехала из Ниццы на машине.
   Мегрэ представлял собой впечатляющее зрелище. В нем  и  впрямь  появилось
нечто поразительное. Расхаживая взад и вперед по этому чужому дому, вникая в
чужие жизни, тяжеловесный, невозмутимый увалень Мегрэ неуловимо  менялся:  и
манерой  держаться,  и  интонациями  он,  сам  того  не  сознавая,   начинал
напоминать Форлакруа. Трудно было  себе  представить  двух  более  различных
людей, и все же временами это сходство так бросалось в глаза,  что  адвокату
становилось не по себе.
   - Когда я впервые пришел в этот дом, Лиз была в постели. Погодите...  Эта
лампа у изголовья была зажжена. Форлакруа обожал дочь. Обожал и  страдал  от
этого, потому  что  не  мог  избавиться  от  сомнений.  Какие  у  него  были
доказательства, что отец Лиз - он, а не кто-нибудь из любовников жены, вроде
того певца с сальными волосами? Он любил ее еще и за то, что она  не  такая,
как все дети, за то, что она в нем нуждается, за то, что она словно  зверек,
пугливый и ласковый. Когда ее не терзали припадки,  она,  как  мне  кажется,
держалась, словно шестилетняя девочка - наивная, обаятельная. Отец приглашал
к ней виднейших специалистов. Могу вам сообщить, господа, что обычно девушки
с таким заболеванием едва доживают лет до шестнадцати-семнадцати,  причем  к
этому возрасту  припадки  обычно  учащаются,  а  после  припадков  наступает
подавленность, безразличие. Деревенские языки преувеличивают, но все же и до
Марселя Эро этим ее состоянием пользовались человека два, если не больше.  И
когда появился Марсель...
   - Простите, - перебил следователь, - я  еще  не  допрашивал  обвиняемого.
Утверждает ли он, что не знал о ночных визитах Марселя Эро к его дочери?
   С минуту Мегрэ смотрел в окно, потом повернулся.
   - Нет.
   Неловкая пауза.
   - Итак, этот человек... - вновь подал голос следователь.
   Адвокат уже раздумывал, как изобразить эту чудовищную  подробность  перед
судом присяжных в Ларош-сюр-Йон.
   - Этот человек все знал, - подхватил Мегрэ. - Все врачи,  с  которыми  он
консультировался, были одного мнения: "Выдайте ее  замуж.  Это  единственный
шанс".
   - Но одно дело выдать ее замуж, а другое - терпеть, чтобы такой тип,  как
Эро...
   - А вы, господин следователь, полагаете, что девушку, страдающую подобным
заболеванием, легко выдать  замуж?  Форлакруа  предпочитал  закрыть  на  все
глаза. Он навел об Эро справки. Вероятно, понимал, что этот юноша,  несмотря
на историю с Терезой, не чужд порядочности. Об  этом  я  вам  еще  расскажу.
Представьте себе, Марсель тоже сомневался, что ребенок  у  Терезы  от  него.
После рождения ребенка она его преследовала... Эро был в самом деле  влюблен
в Лиз. Настолько, что готов был взять ее в жены, несмотря ни на что.
   Мегрэ помолчал, выбил трубку о каблук и негромко сказал:
   - В ближайшее время они должны были пожениться.
   - Что вы говорите!
   - Я говорю, что через два месяца Марсель и Лиз должны были стать мужем  и
женой. Если бы вы лучше знали судью Форлакруа, вы  бы  поняли...  Недаром  у
него хватило терпения на годы и годы такой жизни. Он долго присматривался  к
Марселю. Однажды Марсель шел мимо их дома, как вдруг дверь распахнулась.  На
пороге показался Форлакруа и шепнул испуганному парню:
   - "Не зайдете ли на минутку ко мне?".
   Мегрэ машинально принялся заводить остановившиеся стенные часы.
   - Я знаю, что все произошло именно так: я ведь и сам сидел рядом с ним  у
камина.  Наверно,  он  повел  беседу  неторопливо.  Налил  портвейну  в  два
хрустальных бокала. И сказал... Сказал то, что следовало сказать. Всю правду
про Лиз. Потрясенный Эро не знал, что ответить. Попросил несколько  дней  на
раздумье. Нет никакого  сомнения,  что  ответ  оказался  положительным.  Вам
знакомы  такие,  как  он,  простые,  крепкие  люди,  господин   следователь?
Наблюдали вы их на ярмарке?  Слышали,  как  они  прицениваются,  прежде  чем
сделать покупку? Поверьте мне: Эро вспомнил о судовом враче с  "Мстителя"  -
может быть, они в свое время были приятелями. Он отправился в Нант...
   Автомобильный  гудок.  Неожиданно  долгие  звуки.  Из  окна  они  увидели
роскошную машину с шофером в ливрее - он вылез из-за  руля  и  уже  открывал
дверцу.
   Мегрэ и его собеседники находились в  комнате,  служившей  Лиз  будуаром;
здесь же стоял рояль. Все трое смотрели в окно.
   - Хорас Ван Ушен! - объявил Мегрэ,  кивнув  на  старика,  который  первым
вышел из машины, двигаясь рывками, словно автомат,  у  которого  не  смазаны
шарниры.
   Местные жители столпились на углу улицы. Ван Ушен в  костюме  из  светлой
фланели, в белых ботинках, в просторном клетчатом пальто  и  белом  суконном
кепи представлял для них воистину любопытное зрелище. На Лазурном берегу  он
никого не удивил бы своим нарядом, но в Эгюийоне, где в летние месяцы бывают
лишь туристы среднего достатка, он выглядел, пожалуй, несколько необычно. Он
немного напоминал Рокфеллера - такой же худой и морщинистый. Он  подал  руку
даме, сидевшей в машине. Она вышла - крупная, вся в  мехах,  -  смерила  дом
взглядом снизу вверх, затем сверху вниз. Потом что-то  сказала  шоферу.  Тот
позвонил.
   - Если не возражаете, господа, пусть голландец подождет на улице. Хотя бы
какое-то время.
   Мегрэ пошел открывать. С  первого  взгляда  он  убедился,  что  судья  не
солгал: Валентина Форлакруа, урожденная Константинеску, была  в  свое  время
красавицей; глаза у нее и  теперь  были  прекрасные,  а  губы,  несмотря  на
морщинки в уголках рта, такие же чувственные, как у Лиз.
   - Ну вот, я приехала, - объявила она. - Хорас, идите сюда.
   - Прошу прощения, сударыня, но мне хотелось бы,  чтобы  сперва  вы  вошли
одна. Быть может, так будет лучше и для вас, не правда ли?
   Хорас в негодовании вернулся в машину. Завернулся  в  плед  и  замер,  не
обращая ни  малейшего  внимания  на  мальчишек,  которые  приникли  к  окнам
автомобиля, глазея на приезжего.
   - Дом вы знаете. Если угодно, пойдем в библиотеку - там топится камин.
   - Я никак не возьму в толк, какое отношение ко  мне  имеет  преступление,
совершенное этим человеком! - заговорила она, войдя в комнату. -  Не  спорю,
он мой муж. Но мы уже достаточно долго живем врозь, и что бы  он  ни  делал,
меня это не интересует.
   Следователь и адвокат тоже спустились в библиотеку.
   - Речь идет не о том, что он делает в настоящее время, а как раз  о  том,
что делали вы оба пока жили вместе и господин  следователь  вам  сейчас  это
разъяснит.
   Комната  постепенно  пропиталась  резким  запахом   духов.   Пальцами   с
кроваво-красным  маникюром,  унизанными   массивными   кольцами,   Валентина
Форлакруа распечатала пачку сигарет,  лежавшую  на  столе,  и  оглянулась  в
поисках спичек.
   Мегрэ дал ей прикурить.
   Следователь счел, что ему самое время вмешаться и принять участие в  этой
сцене.
   - Надо думать, вам известно, сударыня,  что  к  судебной  ответственности
может быть привлечен в качестве сообщника не только тот, кто соучаствовал  в
преступлении, но и тот, кто присутствовал при  нем  и  не  сообщил  об  этом
властям.
   Форлакруа не солгал - это была сильная женщина. Оттягивая  разговор,  она
несколько раз затянулась  сигаретой.  В  норковом  манто,  накинутом  поверх
черного шелкового платья с бриллиантовой брошью, она прошлась взад и  вперед
по просторной комнате, остановилась у камина, наклонилась, схватила щипцы  и
поправила полено. Потом выпрямилась - теперь все уловки были отброшены.  Она
приготовилась к борьбе. Глаза у нее уже не блестели так ярко, зато взгляд их
стал острей. В очертаниях губ появилась жесткость.
   - Ну что ж, - проговорила она, усаживаясь  на  стул  и  облокачиваясь  на
столик. - Я вас слушаю. Что до вас, комиссар, то поздравляю вас с  ловушкой,
которую вы мне расставили.
   - С какой ловушкой? - удивился следователь, повернувшись к Мегрэ.
   - Да какая  там  ловушка!  -  проворчал  комиссар,  гася  трубку  большим
пальцем.  -  Я  телеграммой  попросил  госпожу  Форлакруа  приехать,   чтобы
объяснить, зачем она посетила своего  мужа  месяц  тому  назад.  И  если  не
возражаете, попрошу  вас,  господин,  следователь,  начать  именно  с  этого
вопроса.
   - Вы слышали, сударыня? Предупреждаю вас, что в отсутствие письмоводителя
наше собеседование носит неофициальный характер и что  присутствующий  здесь
мэтр Куртье является адвокатом вашего мужа.
   Она с презрительной гримаской выдохнула дым, пожала плечами и проронила:
   - Я хотела получить развод.
   - Почему сейчас, а не раньше?
   И тут  произошло  превращение,  о  котором  предупреждал  Форлакруа.  Эта
украшенная бриллиантами женщина мгновенно стала нестерпимо вульгарна.
   - Потому что Ван Ушену семьдесят восемь, - отрезала она.
   - И вы хотите выйти за него замуж?
   - Это решено еще полгода назад, когда его племянник  просадил  в  рулетку
несколько сот тысяч франков и явился клянчить у него в долг.
   - Итак, вы приезжали сюда... Ваш муж вас принял?
   - В коридоре.
   - Что он вам сказал?
   - Что он знать меня не знает и, соответственно, у него нет никаких причин
разводиться.
   Этот  ответ  был  настолько  в  духе  Форлакруа,   что   Мегрэ   мысленно
зааплодировал. Он нацарапал несколько слов карандашом  на  клочке  бумаги  и
передал следователю, перед которым ему теперь полагалось отступить на задний
план.
   - Что вы делали дальше.
   - Вернулась в Ниццу.
   - Минутку! Вы ни с кем не виделись в Эпоийоне?
   - Что вы имеете в виду?
   - Например, с сыном?
   Ненавидящий взгляд в сторону комиссара.
   - Этот господин, как я вижу, - самый  настоящий  шпик.  Действительно,  я
встретила сына...
   - Встретили?
   - Я зашла к нему домой.
   - Он узнал вас через столько лет? Она пожала плечами.
   - Какая разница! Я сказала ему, что Форлакруа ему не отец.
   - Вы в этом уверены?
   - Какая тут может быть уверенность? Я сказала сыну, что хочу  развестись,
a муж отказывает мне в этом, что он жестокий человек,  что  совесть  у  него
нечиста, и если бы ему, Альберу, удалось склонить его к разводу...
   - Словом, вы перетянули сына на свою сторону. Вы предложили ему денег?
   - Он не захотел брать. - Он обещал вам помощь?
   Утвердительный кивок.
   - Вы рассказали ему о том давнем убийстве? - Нет.  Просто  сказала,  что,
если захочу, Форлакруа надолго угодит в тюрьму.
   - После этого вы ему писали?
   - Да, чтобы узнать, добился ли он...
   - Вы слышали когда-нибудь о докторе Жанене?
   - Никогда.
   Следователь вопросительно оглянулся на Мегрэ, и комиссар пробормотал.
   -  Если  госпожа  Форлакруа  устала,  мы  можем,  пожалуй,  отпустить  ее
позавтракать? Да и господин Ван Ушен, кажется, скучает в машине.
   - Вы меня задерживаете?
   - Пока нет, - объявил  следователь.  -  Прошу  вас  только  оставаться  в
распоряжении органов правосудия. Вас не затруднит,  скажем,  дать  мне  свой
адрес в Ларош-сюр-Йон.
   - Извольте! Гостиница "Два оленя" - она, по-моему, лучшая.
   Все встали. Выходя, Г-жа Форлакруа улыбнулась следователю и  адвокату  и,
по-видимому, едва удержалась,  чтобы  не  показать  язык  или  не  состроить
гримасу Мегрэ, который удовлетворенно раскуривал трубку.

Глава 8

Едоки картофеля

   - Туз, король и дама козырей.
   - Это ничего не значит, папаша. Пятьдесят!
   - Покажи-ка! Сейчас мы их убьем, твои пятьдесят...
   Который теперь час? Рекламные  часы  на  стене  остановились.  Лампы  уже
включены. Тепло. Рюмки наполнялись уже несколько раз, и к запаху  трубочного
табака примешивается коньячный аромат.
   - Тем хуже! Хожу с козырей! - объявил Мегрэ, открывая карту.
   - Вы в невыгодном положении, комиссар. Даже с девяткой на руках вам...
   Играли уже четвертую или пятую  партию  в  тысячу.  Мегрэ  курил,  слегка
откинувшись на спинку стула. Его партнером был хозяин, а против  них  играло
двое рыбаков, в том  числе  старик  Барито,  ловец  угрей.  Инспектор  Межа,
оседлав стул, следил за игрой.
   - Я-то знал, что у вас девятка.
   - Скажи-ка, Межа, ты помнишь, как зовут судебно-медицинского эксперта?
   - У меня в блокноте записано.
   - Позвони ему. Спроси,  может  ли  он  определить,  за  сколько  примерно
времени до смерти человек ел в  последний  раз.  И  что  это  была  за  еда.
Понимаешь?
   - У кого там было пятьдесят? И тридцать шесть?..
   Хозяин  считал.  Казалось,  Мегрэ   купается   в   незатейливом,   теплом
блаженстве; если бы его сейчас неожиданно спросили, о чем он  думает,  он  и
сам бы удивился.
   Давнее воспоминание! Дело Бонно - в  те  времена  Мегрэ  был  тощ,  носил
длинные остроконечные  усы  и  бородку,  крахмальные  пристежные  воротнички
высотой в добрых десять сантиметров и цилиндр.
   - Видишь ли, старина Мегрэ, - говорил ему  в  те  времена  шеф,  комиссар
Ксавье Гишар, ставший позже директором уголовной полиции, - вся эта болтовня
о чутье (в газетах именно тогда  заговорили  о  безошибочном  чутье  Гишара)
годится только для развлечения читателей. Когда ведешь расследование,  самое
важное - иметь про запас какой-нибудь строго установленный факт, а лучше два
или три, вполне надежных, на которые потом можно будет опереться.  А  дальше
остается только продвигаться вперед, потихоньку, словно тачку везешь. В этом
и состоит наше ремесло,  а  это  их  так  называемое  чутье  на  самом  деле
просто-напросто везение.
   Как ни странно, именно  это  воспоминание  и  заставило  его  согласиться
сыграть в карты, к великому изумлению Межа.
   Вслед за автомобилем  Валентины  Форлакруа  и  голландца  укатили  машины
следователя и адвоката. На какое-то время Мегрэ оказался посреди улицы  один
и почувствовал легкую растерянность. Форлакруа в тюрьме. Дочь Лиз в клинике.
Перед отъездом следователь опечатал дом. Уезжал он довольный, словно увозя с
собой законную добычу. Отныне все в его руках! Сидя у себя в кабинете Дворца
правосудия в Ларош-сюр-Йон, он будет вести допросы, очные ставки...
   - Ну-ну, - буркнул Мегрэ и вошел в зал гостиницы. Почему на душе  у  него
тяжело? Разве так бывает не всегда? И не смешно ли с его  стороны  терзаться
чувством, - Смахивающим на ревность?
   - Чем займемся, шеф?
   - Где список, который я продиктовал?
   - Дидина с мужем... Марсель Эро... Тереза... Альбер Форлакруа...
   - С кого начнем?
   Он начал с игры в карты.
   - Скажите, у вас тут всегда так дрейфят?
   - Только когда ходят с козырей. А в Париже?
   - Смотря по обстоятельствам... Восьмерка...
   В какой-то момент,  пока  партнер  подсчитывал  очки,  Мегрэ  вытащил  из
кармана карандаш и блокнот - это он-то,  который  почти  никогда  ничего  не
записывал, - и вывел с сильным нажимом так, что даже грифель сломался:

   Доктор Жанен приехал в Эгюийон во вторник  между  четвертью  и  половиной
пятого.

   Ксавье Гишар сказал бы, что это первый  бесспорный  факт.  Ну,  а  потом?
Мегрэ чуть не добавил, что вечером этот Жанен был убит в доме судьи. Но этот
факт уже не столь бесспорен. Через три дня после смерти  судебно-медицинский
эксперт сумел установить время ее с точностью лишь до  нескольких  часов.  И
нет никаких доказательств...
   В среду утром труп Женана лежит на полу в кладовке  для  фруктов  в  доме
судьи.
   Из уважения хозяин не бросил традиционное: "Дураку, который  спрашивает".
Время от времени Мегрэ поглядывал на две короткие фразы - все,  что  было  в
деле достоверного. Межа под лестницей разговаривал по телефону;  как  обычно
при этом голос его срывался на визгливый фальцет.
   - Ну, что?
   -  Врач  перечитал  свое  заключение.  Судя   по   содержимому   желудка,
пострадавший поел нормально. Довольно значительные следы алкоголя...
   Межа не  понял  причины  внезапного  удовлетворения  Мегрэ,  который  так
откинулся со стулом назад, что потерял бы  равновесие,  не  ухватись  он  за
стол.
   - Скажите, на милость, - бросил он, посмотрев к себе в карты,  -  парень,
оказывается, даже поел!
   Ничего особенного в этом, вроде, и не было. И все же... Жанен не ел ни  в
гостинице "Порт", ни в закусочной напротив, ни в Эгюийоне.
   - Терц.
   - Какой?
   - Королевский. Кстати, у младшего Форлакруа есть грузовик?
   - Есть, но он уже две недели в ремонте. Никто не сообщал, что подбрасывал
куда-нибудь Жанена на машине. Значит, раз он поел...
   - Межа, беги к мяснику... Скажите, хозяин, мясник у вас один?
   - Да, но он забивает скот только раз в неделю.
   - Спроси, не приходили ли к нему в тот вторник, между четырьмя  и  семью,
за хорошим кусочком.
   - Кто?
   - Неважно.
   Межа  натянул  пальто  и  со  вздохом  ушел.  Дверь  открылась  и   снова
затворилась, по ногам потянуло холодом. Тереза, сидя у печки, вязала.  Дверь
опять распахнулась: Межа делал комиссару какие-то знаки.
   - Чего тебе?
   - Можно вас на одно словечко, шеф?
   - Сейчас... Козыри! Старшие трефы! И этого туза бубен вы не  убьете!  Вам
крышка, господа! - воскликнул комиссар и обратился к Межа:
   - В чем дело?
   - Там Дидина. Хочет, чтобы вы пошли с ней. Кажется, что-то очень срочное.
   Перед уходом  Мегрэ  раскурил  трубку.  Ночь  была  непроглядная.  Сильно
подмораживало. Свет горел лишь в нескольких окнах да в витрине  бакалейщика,
залепленной  прозрачными  рекламами.  Маленькая  фигурка  Дидины  вроде  как
прилепилась к силуэту комиссара.
   - Пойдемте со мной. Но не рядом - идите следом, иначе подумают, что я вас
веду.
   В одной руке она держала  полупустой  мешок,  в  другой  -