ре очень тревожился. Как-то, еще в шестом или пятом классе, препо-
даватель естествознания схематично изложил  им  проблему  генов  и  нас-
ледственности. Примерно тогда же, по воле случая, он  прочитал  в  одном
журнале статью о наследственности алкоголизма.
   - Мама, дедушка был алкоголиком?
   - Да, он много пил.
   - Но ведь папа не пьет. И даже в вино добавляет воду.
   Видимо, у Андре появилось отвращение к спиртному. Он боялся.
   - У дедушки были неприятности, и он запил.
   - Какие неприятности?
   - Дело весьма запутанное, а подробностей я не знаю. Чтобы спасти  од-
ного клиента, он, кажется, применил методы, которые не одобряли ни стар-
шина сословия адвокатов, ни совет корпорации. Что  за  методы?  Наверно,
ошибочные, если его на два года отстранили от практики.
   - Что это значит? - Ему запретили выступать в суде и заниматься адво-
катурой вообще.
   - А как же он зарабатывал на жизнь?
   - Готовил разные справки для коллег, которые жалели его.
   - Отец тогда еще жил с родителями?
   - Если не ошибаюсь, ему было лет пятнадцать и он учился в лицее.
   Андре снова и снова расспрашивал мать, поскольку невозмутимость отца,
которую он принимал за холодность или безразличие, обескураживала его.
   - А что потом?
   - Ничего. Он стал засиживаться в кафе. А когда снова получил разреше-
ние выступать в суде, сумел найти лишь случайных  клиентов  да  незначи-
тельные дела, те, что никто не берег. Следить за собой и вовсе перестал.
   - А жена?
   - И полсловом не упрекнула его. Возможно, здесь-то и заключалась оши-
бка. Она из той эпохи, когда мужчина был в семье богом. Твой отец утвер-
ждает, что когда по утрам она будила мужа, ей приходилось  долго  трясти
его, но она все равно улыбалась.
   - Эй, Эмиль, вставай! Пора на работу!
   Зная, что он не придет в нормальное состояние, пока  не  выпьет,  она
сама подносила ему стаканчик белого вина.
   Так он и завтракал каждое утро. Пил только белое, но за день  опусто-
шал три бутылки.
   В полдень он уже еле ворочал языком, глаза у него слезились.  Тем  не
менее он, кажется, ни разу не запутался в делах, которые вел в админист-
ративных инстанциях или - гораздо реже - в уголовном суде.
   Когда бабушка жила у них в ту беспокойную неделю, мать еще  не  пила.
Бабушка раздобрела, но дородность не лишила ее ни подвижности, ни насме-
шливой агрессивности. И частенько в глубине души Андре соглашался с ней.
   - Неужели стоило ради скороспелой женитьбы, не  осмотревшись  толком,
отказываться от карьеры врача и пожизненно обрекать себя  на  копание  в
больных зубах?
   Вы что, не могли спать вместе, раз уж вам так хотелось, и  подождать,
пока не начнете зарабатывать на жизнь? Думаешь, мы с отцом церемонились?
Я знала его только три дня, когда мы с ним легли в  постель.  Меня  чуть
было не уволили: ведь это случилось в гостинице, где я работала, а  офи-
цианткам и горничным категорически запрещалось спать с постояльцами.
   Утром, долго плавая среди волн, - поднялся восточный ветер,  и  вдоль
пляжа катились высокие, больше метра, валы-Андре смыл с себя все заботы.
В классе он сидел с безразличным видом и, казалось, не слушал.
   - О чем я говорю, господин Бар?
   К удивлению преподавателя, он повторял последнюю фразу слово в слово.
   Он не пытался стать лучшим учеником, первым или вторым в классе, хотя
и мог бы им сделаться при минимальных усилиях.
   И не из-за лени. Просто ему претило забивать себе голову тем, что его
не интересует и, как он считал, никогда в жизни ему не пригодится.
   На историю, к примеру, он тратил ровно столько усилий, сколько требо-
валось, чтобы получить средний балл, и почти точно мог предсказать  свои
отметки.
   Возможно, когда-нибудь он и займется историей, но сам,  по-своему,  и
не так смехотворно, как учат в лицее. Главное,  оставаться  независимым,
свободным, идти на компромисс лишь по необходимости, как он делал  дома:
в семье - минимальные уступки.
   Оба молчали, думая о чем-то своем. Быть может, отец вспоминал  сейчас
какой-нибудь эпизод из жизни на улице Фоссе-Сен-Бернар?
   Одинаковые слова воскрешали в каждом разные образы. Для Андре это бы-
ла бабушка, для отца - мать. И, разумеется, он видел ее  по-другому,  не
такой, как сегодня, а какой знал в детстве.
   - Моему отцу повезло.
   Он, казалось, бессознательно убеждал сам  себя,  поскольку  внутренне
смущался и считал необходимым объяснять себе свою мысль.
   - Любая другая женщина наверняка сердилась бы на него, была бы с  ним
груба или язвительна. Однако я ни разу не слышал, чтобы моя мать хоть  в
чем-то упрекнула его.
   А жизнь далеко не баловала ее. Я помню тяжелую швейную машинку, кото-
рую она взяла на месяц и шила брюки, помогая портному, живущему в том же
квартале.
   У нее никогда не было ни служанки, ни горничной.
   Я много лет упрашиваю ее нанять  кого-нибудь  за  мой  счет,  но  она
только посмеивается, уверяя, что не сможет целый день терпеть за  спиной
шпионку. В последний раз она не осталась с нами лишь потому,  что  вилла
показалась ей слишком большой, слишком роскошной для нее. А  присутствие
Ноэми, которую она посчитала заносчивой, стало последней каплей.
   - И ради этого ты изводишь себя работой! Да еще для того, чтобы  твоя
жена до десяти валялась в постели!
   Труднее всего убедить ее лечь не в больницу, а в частную клинику. Пе-
легрен намекнул на это, но она отрезала:
   - Сыну деньги нужнее, чем мне.
   Люсьен Бар снова вздохнул.
   - Странная она женщина...
   Возможно, Андре тоже когда-нибудь скажет о своей матери:
   - Странная она женщина...
   Все удивительно переплеталось, и у  Андре  складывалось  впечатление,
что он несвободен и, хочет того или нет, некие  нити  связывают  его  не
только с родителями, но и с бабушкой, с дедом, с другими  менее  важными
персонажами, чья роль в его жизни была тем не менее значительной.
   Семейство Буадье, например, о которых он думал чаще, чем хотел.
   Оба одновременно встали из-за стола. Через несколько минут отец  раз-
меренным шагом направится на Круазетт, где ровно в два часа в белом  ха-
лате будет стоять посреди своего кабинета.
   - Приглашайте первого, Алиса.
   Алиса, ассистент-секретарь, симпатичная брюнетка, заменила  после  их
переезда в новый дом пожилую м-ль Беген, которая покрикивала  на  клиен-
тов.
   Довольно часто имя Алисы произносила в доме и мать, но  почти  всегда
со скрытым намеком.
   Неужели отец спит со своей ассистенткой, а мать ревнует? Андре жил  с
ними с самого рождения, но почти ничего не знал о них.  Да  и  не  хотел
знать, и когда они сами пытались что-то рассказать ему о себе или о сво-
ей жизни, весь ощетинивался.
   - Все-таки, - глядя на него, добавил отец, пока  они  еще  стояли  на
разных концах стола, - у вас с бабушкой есть что-то общее.
   - Что же?
   - Вспыльчивость. Тебе не доводилось видеть ее в ярости? - Но я никог-
да не сержусь.
   - В детстве ты не сдерживался, тебя буквально прорывало.  Как  только
ты не обзывал нас с мамой!
   - Со мной такого уже три года не случалось.
   - Верно. Но ты взрываешься внутренне. Иногда ты вдруг бледнеешь, лицо
у тебя застывает, и ты пришел бы в ужас, если бы мог видеть в такой  мо-
мент свои глаза, сверкающие как молния.
   - Я держу себя в руках.
   - Верно. Но хорошо видно, чего тебе это стоит, и порой я даже предпо-
чел бы, чтобы ты, как раньше, спускал пары.
   Они подошли к двери. Такие обеды, когда они оставались вдвоем и  мно-
го, гораздо больше, чем за целую неделю, разговаривали, случались нечас-
то.
   А вот получил ли каждый удовлетворение? В их глазах читалась  не  ра-
дость, а, напротив, известная серьезность.
   - Счастливо, сын.
   Пропуская Андре вперед, отец на мгновение,  словно  невзначай,  почти
как Франсина, положил ему руку на плечо.
   - Кстати, я сейчас увижу Франсину.
   - Ты едешь в Ниццу?
   - Она приезжает в Канн к подружке, отца которой, доктора Пуатра,  ты,
должно быть, знаешь.
   - К Эмилии?
   - Ты и ее знаешь?
   - Пуатра лучший кардиолог на побережье.
   - В понедельник утром Эмилии делают операцию аппендицита.
   Андре не очень-то хотел вдаваться в подробности, но  ему  показалось,
что отец в обмен на проявленное доверие имеет право на несколько фраз.
   - Франсина - замечательная девушка.
   Любезность за любезность. В общем, они остались довольны друг другом:
такой близости между ними еще не возникало.
   - К ужину вернешься?
   - Наверняка. Она уезжает шестичасовым.
   - Передай привет ее родителям.
   Отец помедлил, не зная, пойти ли попрощаться с женой; в конце  концов
взял с вешалки шляпу и вышел за дверь на крыльцо и залитую  солнцем  ал-
лею. - Ты часто ходишь сюда?
   - Довольно часто, в основном по утрам, если есть свободное время.
   На улицах города он тоже предпочитал первые утренние часы, когда  на-
водят чистоту в магазинах и кафе, и нередко перед лицеем заходил на  ры-
нок Гамбетты.
   Раньше, когда они жили на Эльзасском бульваре, рынок находился напро-
тив их дома, сразу через мостик, и стоило раскрыть  окна,  как  квартиру
наполнял запах овощей и рыбы.
   Не спеша, словно на воскресной прогулке, они шли вдоль мола, не  сго-
вариваясь, останавливались перед каждым судном, долго смотрели на него.
   Ему вдруг захотелось подшутить над собой.
   - Когда я один, мне случается забывать о  времени  и,  словно  передо
мной разыгрывается необычный спектакль, я, застыв, смотрю на  матроса  в
шлюпке, который драит белую яхту щеткой и мылом.
   - Ты любишь корабли?
   - Я без ума от них и знаю их все до одного. Я с первого взгляда вижу,
какой ушел, а какой прибыл.
   Большинство из них редко выходят в море. Черный  кеч  [7],  вон  там,
дальше, принадлежит американскому писателю; его можно увидеть за пишущей
машинкой. Он, кажется, знаменит у себя на родине.
   Несколько дольше они задержались у огромной,  размерами  с  теплоход,
яхты, экипаж которой, без метрдотелей  и  горничных,  насчитывал  больше
тридцати человек. Каждый год яхта пересекала Атлантику и  бросала  якорь
на Бермудах.
   - Завидуешь? Андре задумался.
   - Нет! В сущности, я не хочу быть богатым: деньги внушают мне  страх.
Но не хочу быть и бедным, хотя...
   - Продолжай.
   - Трудно объяснить. Временами меня охватывает  тоска:  отказаться  от
всего, не иметь никаких обязательств, ничем не быть связанным, ни за что
не Держаться...
   - Тебе не кажется, что в этом есть что-то от литературщины?
   - Разумеется. А твои родители богаты?
   - Я сказала бы, что отец зарабатывает достаточно, чтобы мы жили  без-
бедно.
   - Вот-вот, это и есть предел моих желаний, при условии, что я не ста-
ну рабом комфорта и смогу заниматься любимым делом.
   - Отец увлечен своей работой. Если бы еще не куча бумаг, которые при-
ходится заполнять!
   - Главное, на мой взгляд, свобода.  Как  сейчас:  можно  остановиться
здесь или чуть дальше и ни перед кем не отчитываться. А вот и мой  рыба-
чок.
   - Ты его знаешь?
   - Мы никогда не разговаривали. Сколько лет ты ему дашь?
   - Сорок-пятьдесят.
   - Пожалуй. Во всяком случае, еще не пенсионер. Он не инвалид, не  ка-
лека. И на вид вполне здоров.
   - Почему ты о нем говоришь?
   - Потому что, когда бы я ни пришел сюда, утром или вечером,  я  почти
уверен, что найду его на этом самом месте, между  Кормораном  и  смешным
маленьким суденышком с двумя шверцами [8] под нидерландским флагом.
   Не знаю, почему он облюбовал именно это место, а не какое-нибудь дру-
гое. Ведь здесь столько якорей, что забросить удочку не так-то просто.
   Андре поискал глазами поплавок.
   - Видишь маленькую красную пробку? Представь себе, что ты часами смо-
тришь на нее в надежде, что она дрогнет и разом уйдет под воду.
   - И он что-нибудь ловит?
   - Никогда не видел, чтобы он хоть что-то поймал.
   Но странно: его увлечение заразительно. Бывает,  я  минут  пятнадцать
стою рядом с ним и тоже волнуюсь, когда пробка начинает подрагивать.
   И не я один. Иной раз нас собирается трое или четверо. На  краю  мола
есть еще один рыбак, но тот человек серьезный: он ловит  на  спиннинг  и
вытаскивает довольно крупную рыбу.
   - Ты и за ним наблюдаешь?
   Неужели она мило подсмеивается над ним? Он не пытался скрыть  от  нее
свои недостатки, причуды, ребячество. Действительно, порой он  вел  себя
по-детски, несмотря на атлетическое сложение и серьезность  в  учебе.  С
ней он чувствовал себя счастливым, но ему в голову не  приходило  ухажи-
вать - он не видел в ней женщину.
   - Странный ты парень, Андре!
   - В чем?
   - Во всем. Иногда тебе можно дать все двадцать, а порой ты ведешь се-
бя, как один из моих братьев. Хотелось бы мне, чтобы братья были  похожи
на тебя!
   - Потому что они забавляли бы тебя?
   - Да нет же, не придирайся. Просто я чувствовала бы себя уверенней.
   - Ты и так чувствуешь себя уверенно - с родителями.
   Он вспомнил о телефонном звонке накануне вечером, о  Буадье  в  своем
кабинете, о матери, вернувшейся из кухни в гостиную и усаживающейся  ря-
дом с Франсиной.
   - Кому звонишь?
   - Андре, мама.
   Он вдруг помрачнел, и, как сказал отец, в его глазах  сверкнула  мол-
ния.
   - Ты им рассказала?
   - Что?
   - Сама знаешь что. О встрече в четверг.
   - Ты хочешь услышать правду?
   - А для чего же я тогда спрашивал?
   - Ты не рассердишься на меня?
   - Нет, обещаю.
   - Да, рассказала.
   - Когда?
   - Вчера, сразу после нашего разговора по телефону.
   - Зачем?
   - Я тебя предупреждала: я рассказываю им все.
   - Даже если тебя это не касается?
   - Но это меня тоже касается.
   Он становился все агрессивнее и, продолжая смотреть на корабли,  вряд
ли действительно видел их.
   - Как это?
   - Во-первых, ты мой друг. По крайней мере так мне кажется.
   - Что же теперь, рассказывать все твоим родителям?
   - А во-вторых, здесь и моя вина. Если бы я,  заметив  твою  мать,  не
вскрикнула, ты и не увидел бы ее.
   - Думаешь, так было бы лучше?
   - Возможно. Для тебя.
   - Но разве это не наша тайна?
   - Об этом я как-то не подумала.
   - И что сказали твои родители?
   - Отец закрыл дверь - мы мешали ему работать.
   - Тебе не кажется, что он закрыл ее из скромности?
   - Возможно.
   - Когда-то они дружили с моим отцом, и, если не ошибаюсь, отец до сих
пор высоко ценит его. Я почувствовал это, особенно у вас, глядя, как они
сидят друг против друга. А что думает твоя мать?
   Франсина молчала, и он продолжал:
   - Боишься обидеть меня? Поверь, что бы ты сейчас ни  сказала,  ничего
не изменится. Она знала, да?
   - Кажется, да.
   - Ты лишь убедила ее?
   - Она знала.
   - И другие тоже? Многие, да?
   - В отличие от того, что ты можешь подумать, мама стала ее защищать.
   - То есть?
   - Она заметила, что люди почти всегда с удовольствием говорят о  дру-
гих, особенно-плохое.
   - А остальное? Дом на улице Вольтера?
   - Я сказала маме, что после того, как мы с тобой расстались, ты  туда
возвращался. Верно?
   - Да. И еще раз на следующий день.
   Она испугалась.
   - Чтобы расспросить?
   - Нет. Чтобы посмотреть.
   Его вдруг охватило жгучее желание бросить ей вызов. А ведь он поклял-
ся себе никому, и уж тем более ей, не говорить об увиденном.
   Он ухмыльнулся:
   - Она пригласила меня.
   - Кто?
   - Мадам Жанна, та, что сдает меблированные комнаты. Она чем-то похожа
на мою бабушку, разве что ростом поменьше и помоложе. Так вот, она приг-
ласила меня прийти к ней с хорошенькой девушкой и даже дала адреса  нес-
кольких баров, где их можно найти столько, сколько душе угодно.
   На ходу, словно невзначай, она слегка коснулась его руки,  и  он  уже
более возбужденно продолжал:
   - Там довольно мило, чисто, полно вышивок и безделушек, как у  бабуш-
ки, с одной лишь разницей: из конспирации ставни весь день  закрыты.  Он
не хотел плакать и сжал кулаки.
   - Частенько, - сказала она, - мужчины выходят раньше своих  подружек,
опасаясь, что на улице их увидят вместе. По другой причине, которая  мне
ив голову не пришла бы, женщины одеваются дольше мужчин.
   - Прекрати, Андре.
   - Ты же сама спросила, возвращался ли я туда. Выйди мы  из  бара  по-
раньше, возможно, нам повезло бы увидеть и мужчину.
   - Как ты можешь!
   - А что? Что я такого сказал? Почему я должен делать из этого  траге-
дию? Ты уверена, что у твоего отца никогда не было похождений?  Я  лично
очень хотел бы, чтобы мой оказался любовником своей ассистентки. Она ми-
лая, веселая, без комплексов. По крайней мере развлекся бы.
   - Ты ужасен, Андре.
   - А ты говоришь не то, что думаешь. Признайся,  твоя  мать  презирает
мою.
   - Она не осуждает ее.
   - Понтий Пилат! Тем не менее на ужин она нас больше не позовет.  А  к
нам пришла лишь потому, что наши отцы случайно встретились  через  двад-
цать лет и решили увидеться еще раз. Потом же, побывав у нас,  следовало
из вежливости пригласить к себе. Теперь, когда твоя мать выполнила  свой
долг, мы - квиты.
   - Ошибаешься.
   - В чем?
   - В том, что моя мама чувствует себя неловко в присутствии твоей. Она
не скрывала, что твоя мать слишком беспокойная, нервная, говорит  всегда
возбужденно, и мама...
   - Думаешь, я не понял?
   - Почему ты разговариваешь со мной таким тоном, Андре?
   Он опустил голову, пальцы его побелели - так крепко он их стиснул. Но
снова взглянув на нее, опять был уже спокоен и задумчив.
   - Прости. Я дал себе слово никогда больше не говорить с тобой о  слу-
чившемся и даже не думать об этом. Не знаю, почему я вдруг вспылил.
   - Потому что непроизвольно думаешь об этом?
   - Потому что не такой, каким мне хочется быть.
   - Надеешься стать лучше? Он улыбнулся ей сквозь свою печаль.
   - Не знаю. Это прошло.
   - Ты на меня больше не сердишься?
   - Прости, пожалуйста. Да, я ведь обещал тебе шоколадный коктейль.
   - С двумя шариками мороженого.
   - Конечно.
   В горле у него все еще что-то сжималось, голое был хриплый.
   - Идем.
   Он взял ее за руку, повернул, и они быстро пошли к морскому вокзалу и
скверу Мериме.
   - Есть хочешь?
   - Не очень.
   - Здесь лучшие в Канне рогалики, свежие целый день. Непонятно, как их
удается сохранить.
   - Шоколадный коктейль, господин Андре?
   - Два, Бернар. И оба с двумя шариками.
   Франсина наблюдала за ним, сбитая с толку быстрой сменой его настрое-
ния. Он чем-то напоминал ей младшего брата, который через пять минут по-
сле бурных рыданий мог громко смеяться.
   - О чем ты думаешь?
   - Учусь понимать тебя и каждый раз открываю что-то новое.
   - Что, например?
   - Трудно объяснить. Попытаюсь, когда узнаю тебя получше.
   - Мы будем встречаться? Несмотря на родителей? Несмотря  на  матерей?
Не забудь, ты сама сказала, что я твой друг.
   - А я и не забываю.
   - Меня настораживает только одно, - сказал он  полушутя-полусерьезно,
протягивая ей запотевший стакан, - что всякий  раз,  возвращаясь  домой,
тебе придется все повторять.
   - В этом нет необходимости.
   - Ты же ничего не скрываешь от родителей!
   - Если они спросят, я отвечу. А так как они почти никогда не  спраши-
вают...
   - Ты свободна в четверг около пяти?
   - Занятия у меня заканчиваются как позавчера.
   - Я буду ждать тебя на улице.
   И, помолчав, добавил:
   - Без мопеда.
   Он отвел взгляд, но не потому, что в его глазах была гроза, нет,  они
светились радостью. Он решился. Он назначил ей настоящее свидание.
   Все произошло так неожиданно, что до самой последней минуты на вокза-
ле он почти не разговаривал с ней. Слова могли выдать его. К тому же  он
был слишком счастлив, чтобы еще что-то говорить.
   Ему хотелось смеяться, петь, прыгать.
   - До четверга.
   - До четверга, Андре.
   Он посмотрел ей вслед, и она вернулась.
   - Обещай мне оставаться до четверга таким, как сейчас, - шепнула она.
   Он покраснел: она наклонилась к нему и, казалось, вот-вот поцелует.
   - Обещаю.
   - До четверга!
   - До четверга!
   Когда он шел к скверу Мериме за мопедом, оставленным у