неделю? - взмолился Чик. - У нас страшно много работы по понедельникам.
     - Вы пойдете туда в понедельник, - настаивала Гвенда. - И не будем больше спорить об этом!
     Неделя прошла быстро, но чем ближе подходил роковой день, тем покорнее становился Чик.
     В субботу вечером он пил чай вместе с Гвендой и миссис Фиббс. Сэмюэль уже спал, и было тихо и уютно. Он подумал о том, что Гвенда была самой прекрасной женщиной на свете. Ее большие грустные глаза были полны какой-то тайны, неразрешимой для Чика.
     - Гвенда, - сказал он. - Я о многом раздумывал в последнее время...
     Она подняла голову от чашки.
     - Я думал о том месте в жизни, которое имеют все, кроме меня, - продолжал он.
     Она откинула волосы со лба:
     - Чик, вы еще обретете себя.
     Он покачал головой.
     - Возможно, но только мне кажется смешным, что такой простой парень, как я, должен идти в Парламент.
     Она рассмеялась и взяла его за руку.
     - И все-таки, вы будете великим человеком, мой дорогой! Вы будете создавать и ломать правительства вот так! - Она щелкнула пальцами.
     - Бог мой! - воскликнул в ужасе Чик. - Надеюсь, что нет!

***

     Чик встретил свой судный день без особой радости. Он даже решительно отказался от завтрака, заявив, что у него нет аппетита.
     Корона и мантия были надежно упакованы. Чик настоял на том, чтобы отправиться к палате лордов на омнибусе. Он сказал, что так будет меньше бросаться в глаза. Гвенда раздобыла входной билет в галерею, и они отправились.
     Ему припомнился какой-то большой собор, который он однажды посетил. Он не мог вспомнить, когда это было и где, но то место, куда привела его Гвенда, вызвало в нем такое же впеча1ленис. Он чувствовал, что здесь было бы неприличным разговаривать иначе как шепотом. Высокие сводчатые коридоры были обширны и бесконечны. Каменные стены были украшены картинами исторических событий, и на каждом шагу попадались мраморные пьедесталы с бюстами парламентских деятелей, отошедших в лучший мир. Здесь и там стояли во весь рост статуи государственных мужей, строивших или ломавших историю человечества. Казалось, они шли по какой-то громадной и великолепной гробнице.
     Шаги куда-то спешащих людей глухо отдавались под сводами, когда они пересекли мраморные полы обширных кулуаров Парламента. Певучий голос служителя выкликал какие-то непонятные имена. Слышался сдержанный гул многих голосов: это члены палаты общин беседовали со своими избирателями.
     Путь к палате лордов вел от этих кулуаров к широкому вестибюлю, стены которого были также сплошь увешаны портретами бессмертных.
     Сердце Чика упало, когда он приблизился к первому из стоявших полицейских. Всего, по подсчетам Чика, там их было не менее двухсот.
     - Лорд Пальборо? Да, милорд, я покажу вашей светлости дорогу.
     Чик крепче ухватился за свои пакеты и вместе с Гвендой последовал за полисменом, который привел их к другому полисмену рангом выше, который, в свою очередь, взял их под свое покровительство и доставил туда, где поджидали Чика.
     Чик посмотрел на них с ужасом и благоговением. Один был высок ростом и слегка сутуловат, лет сорока пяти, с тонким и умным лицом. Он был одет чрезвычайно изысканно (Чик горько раскаивался, что не последовал совету мистера Лейзера и не облачился во что-нибудь подобающее этому событию). Второй был моложе, полноват, розовощек и имел маленькие холеные усы.
     - Вот маркиз Пальборо, - сообщила Гвенда.
     Старший из них протянул ему руку.
     - Рад познакомиться с вами, лорд Пальборо, - произнес он с чуть заметной улыбкой. - Я много читал о вас.
     - Да, сэр... то есть, я хотел сказать, милорд, - растерялся Чик.
     - А вот это граф Мансар, - представил он розовощекого крепыша, дружески улыбавшегося Чику.
     - Не правда ли, это ужасно глупо - выступать здесь разодетым как какая-нибудь кукла? - осведомился граф Мансар. - Но, уверяю вас, эти старые черти так слепы, что они ничего не заметят, даже если вы придете сюда в ночном белье!
     - Проводите лорда Пальборо в комнату для переодевания, Мансар. Лорд-канцлер займет свое место ровно в три. У вас всего около десяти минут.
     Под благотворным влиянием Мансара, который без умолку болтал о погоде, о дурном состоянии дорог и о превратностях парламентской карьеры, Чик осмелел и стал проявлять некоторый интерес к окружающему.

***

     Все, что последовало за этим, было похоже на сон. Он смутно сознавал, как на него надели его долгополую пурпурную мантию и как лорд Мансар укреплял на его голове корону.
     - Держите ее прямо, старина! - посоветовал этот добрый лорд. - Она что-то уж очень съезжает на ваш правый глаз. Вот так!
     Чика повели в кулуары. Гвенда исчезла.
     Лорд Фельсингтон осмотрел нового пэра с одобрением.
     - По правилам, лорд Пальборо, вы должны быть представлены двумя маркизами. Но в настоящее время в палате нет ни одного маркиза, и вам придется довольствоваться эскортом низших по рангу.
     Какое-то новое должностное лицо появилось в дверях. Это был пожилой джентльмен с массивной цепью на шее, в коротких бархатных штанах и камзоле. Он подошел к лорду Фельсингтону и что-то шепнул ему. Фельсингтон кивнул.
     - Идемте, Пальборо! Очнитесь же! Вы захватили текст присяги?
     Дрожащей рукой Чик вытащил текст из кармана брюк.
     - С Богом! - весело провозгласил Мансар.
     Это шествие по бесконечному красному ковру было худшей частью его сна. Он стоял перед столом, трясущейся рукой выводил свое имя и повторял, что обязуется "соблюдать верность присяге... как и все наследники и преемники..." Потом его подвели к фигуре в парике, восседавшей на широком диване, и эта фигура торжественно поднялась и обменялась с ним рукопожатием.

***

     Чик не помнил, как опять очутился в комнате для переодевания вместе с лордом Мансаром, лицо которого неудержимо расплывалось в улыбке.
     - Старина, вы были великолепны! Вы были феноменально забавны!
     - Да, - ответил Чик. - Я забавлялся и сам до такой степени, что теперь не знаю, жив ли я или умер.
     - Вы живы и в добром здравии, дружище! Снимайте ваш шутовской наряд и спрячьте земляничные листья! Идем слушать прения.
     - Нет, я больше не хочу туда возвращаться! - возразил Чик с беспокойством.
     - Вы пойдете, - настаивал Мансар. - Ваша юная леди пошла на галерею, и я пообещал, что притащу вас обратно послушать наших болтунов.
     Чик вытер свой вспотевший лоб.
     - У меня сегодня страшно много дел...
     - Идем, идем! - Мансар схватил его за руку, увлекая за собой.
     Мансар подвел его к кожаной скамейке по правую руку от лорда-канцлера, и Чик (совершенно не подозревая этого) оказался в числе поддерживающих правительство.
     Теперь, немного успокоившись, он имел возможность рассмотреть палату. Они находились в прекрасном зале с малинового цвета стенами и обильной позолотой. Люди, нанимавшие скамьи по обе стороны, в большинстве были пожилые и даже старцы. Внимание всех было сосредоточено на одном очень полном и высоком джентльмене, который стоял у стола, излагая точку зрения правительства на билль, бывший сегодня предметом обсуждения палаты.
     Наконец он сел на место, и тогда встал другой. Чик обратил внимание на то, что, как бы сильно ни спорили эти люди между собой, они неизменно обращались друг к другу со словами "благородный лорд". Один или два раза фигура в парике, восседавшая на диване, - этот диван называется по традиции "мешком шерсти", - вмешивалась в прения, и тогда происходил особенно горячий обмен любезностями. Обращаясь к человеку, сидевшему на диване, все называли его "лорд-канцлер".
     Чик взглянул наверх, на галерею, и поймал на себе взгляд Гвенды. Она улыбнулась ему .
     Затем постепенно, сквозь словесный туман и вспышки изысканного красноречия, Чик начал понимать сам предмет обсуждения. Вопрос касался поправки к биллю о труде малолетних, повышавшему предел возраста, начиная с которого дети допускались к работе на фабриках. Вскоре Чик забыл свои собственные тревоги и неприятности и с напряженным вниманием прислушивался к дебатам, кивая головой в знак одобрения того или иного оратора или, наоборот, гневно тряся ею, когда какой-то весьма величественный джентльмен настаивал на том, что дети рабочих с гораздо большей пользой для себя и для государства могут работать на фабриках, чем тратить попусту свое время в школе, тщетно пытаясь приобрести бесполезные знания.
     Затем наступила пауза. Последний оратор сел на место, и лорд-канцлер окинул взглядом правую и левую стороны палаты. Как раз в этот момент Чик решил выйти и поискать Гвенду. Он встал и тотчас почувствовал, что на него обращены глаза всех присутствующих.
     - Лорд Пальборо... - произнес лорд-канцлер монотонно.
     Чик быстро повернулся в его сторону.
     - Да, сэр... то есть, милорд, - отозвался он.
     - ...имеет слово.
     Чик в полном недоумении оглядел лордов и фигуру на диване.
     - Вам нужно говорить! - прошептал Мансар.

***

     Итак, каждый новый член палаты обязан произнести речь! Чик не знал, что, встав с места и дружески кивая головой лорду-канцлеру, он сам искал этой возможности.
     - Собственно говоря, - начал Чик, - я собирался выйти...
     - "К порядку!" - послышались голоса при этом вопиющем нарушении парламентских правил.
     - Но, - продолжал Чик, нервно потирая свой подбородок, - я, в общем, вполне согласен с толстым джентльменом, сидящим там. - Он указал на представителя правительства, который докладывал по поводу билля.
     - Благородный лорд имеет в виду помощника государственного секретаря, - поправил его лорд-канцлер.
     - Очень вам благодарен, сэр... то есть, лорд-канцлер, - сказал Чик. - Я не знаю его имени, но я совершенно согласен с большей частью из того, что он говорил. Я уверен, что он джентльмен, имеющий собственных детей.
     - Благородному лорду будет небезынтересно узнать, что я холост, - заявил улыбающийся статс-секретарь, поднимаясь с места.
     - Вы меня удивляете, - ответил Чик серьезно, - но я уверяю вас, что все вами сказанное, - совершеннейшая правда!
     Члены палаты лордов не смеялись, они уставились на него в молчании, а Чик, в блаженном неведении относительно множества нарушенных им условностей, заложив руки в карманы и повернувшись в сторону безмолвного лорда-канцлера, продолжал свою речь.
     Он никогда раньше не выступал публично. Вначале речь его была сдержанной, выражения неуклюжи, но постепенно он забывал, что находится в высшей законодательной палате страны, - забыл все, кроме того, что какие-то самого заурядного вида джентльмены желают знать его мнение. Чик близко знал мрачных, полуголодных мальчиков, рано освоивших язык и манеры взрослых мужчин. Он играл и дрался с ними в детские годы. Он знал, что значит образование, и почему школьники говорят другим языком, чем эти дети, преждевременно брошенные в водоворот жизни, чтобы самим отстаивать себя и пополнять свои знания на улице. У него были свои твердые убеждения на этот счет...
     "Разница между безграмотным чернорабочим и каким-нибудь искусным квалифицированным мастером заключается именно в тех двух годах, которые вы вычеркиваете из его школьного возраста". Эта сказанная им фраза стала впоследствии лозунгом сторонников обязательного образования.
     - Вот и все, - закончил он смущенно и сел на место.
     В то время как в зале все еще продолжался сдержанный рокот, частью одобрительный, частью враждебный, послышался звонок. Члены палаты встали и двинулись из зала. Толпа отделила Чика от Мансара, и он направился, как и все, в кулуары.
     - Да или нет, мой лорд? - спросил сто служитель у барьера.
     - Нет, благодарю вас, - поспешно ответил Чик. - Я вообще не пью.
     Затем он прошел в комнату, указанную ему служителем. В этой комнате все громко разговаривали. Двое или трое из них, как будто удивленные его присутствием, подошли и заговорили с ним. Разговор касался, главным образом, того, потерпит ли правительство поражение или нет. Большинство считало этот вопрос спорным. Вдруг все направились обратно в палату. Чик вынужден был следовать за ними.
     Там он опять встретился с Мансаром, который взял его под руку.
     - Дело идет на лад, старина, - потирая руки, заметил он, - и ваша речь очень помогла этому!
     - Какое дело?
     - Внимание! - предупредил Мансар.
     Двое людей подошли к столу, последовал обмен короткими фразами, и затем внезапно раздались аплодисменты.
     Мансар опустился на место, раздосадованный.
     - Правительство потерпело поражение из-за одного голоса, - объяснил он.
     И вдруг неясное подозрение мелькнуло в его сознании.
     - Вы не голосовали за то, чтобы предельный возраст был понижен?
     - Нет, - возразил удивленный Чик. - Я вовсе не голосовал.
     Лорд Мансар начал догадываться.
     - Куда вы прошли? В комнату "Да" или в комнату "Нет"?
     - Я не знаю, в какую. Какой-то человек спросил меня: "да или нет?" - и я сказал "нет". Я думал, что он предлагал мне выпить...
     - И вы прошли в комнату "Нет"! - вскричал лорд Мансар. - Вы болтали в пользу правительственного предложения, и сами же голосовали за эту проклятую поправку! Поздравляю, Пальборо! Ваш голос принес поражение правительству!

***

     "Лорд Пальборо заявляет о своем несогласии с благородным лордом Кинсоллом, когда последний говорил, что детям полезнее работать на фабрике, чем учиться в школе.
     - Это нелепость! (К порядку! К порядку!)
     Лорд-канцлер: Благородный лорд употребил непарламентское выражение.
     Лорд Пальборо извиняется перед высокой палатой. Он бы не хотел видеть своего сына работающим на фабрике. Если высокая палата согласится на эту поправку, это будет постыдно. (К порядку! К порядку!)"
     Утром Чик просматривал колонки "Таймс" о дебатах в Парламенте.
     - Неужели я все это говорил? - спросил он глухо.
     Гвенда кивнула.
     - Все это и еще больше! - Она стала цитировать его слова. - Чик, вы были бесподобны! Я пришла в такое волнение, там, на галерее, что чуть не упала в обморок!
     - Я сам тоже едва не упал в обморок, - признался Чик. - Вообразите, если бы они стали мне отвечать! И это... это все правда!
     Газеты на все лады пересказывали романтическую историю молодого клерка страхового агентства, наследовавшего громкий титул и оставшегося в действительности простым человеком.
     Чик, придя вовремя на службу, был встречен старшим клерком-социалистом с явным энтузиазмом.
     - Великолепно, милорд, великолепно! - восхищенно прошептал он, делая многозначительную гримасу в сторону кабинета мистера Лейзера и как бы желая этим намекнуть, что следующий удар должен быть направлен на весь эксплуататорский класс.
     Мистер Лейзер, видимо, не подозревавший этой угрозы, пребывал в самом бодром настроении.
     - Это была превосходная речь, Пальборо! Я и не подозревал, что мой будущий компаньон такой оратор! Вы их расшевелили, мой мальчик, вы их славно расшевелили!
     - Я не видел, чтобы кто-нибудь из них шевелился, сэр, - возразил Чик.

Глава 4. ЧИК ОТВЕРГАЕТ ДОЧЬ МИЛЛИОНЕРА

     На следующий день Лейзеру позвонил мистер Беском Джарвис - "хорошая жизнь", даже "прекрасная жизнь" - к которому Лейзер питал всяческое уважение, ибо заработал на нем кругленькую сумму. Джарвис продавал британскому правительству одеяла и простыни, сапоги, масло и свиное сало. Он устремлялся на помощь и американскому правительству с походными кроватями, поясами, ящиками и мешками...
     Мистер Джарвис любил повторять, что с практической точки зрения никто, кроме него, не выигрывал войны. И в награду за это он получил так мало от государства...
     Правда, мистер Беском Джарвис приобрел за время войны великолепный старинный замок Гаттеруэй-холл, стоящий посреди восхитительного парка, и объезжал свои владения в роскошном собственном автомобиле. Не приходилось сомневаться, что деньги он получил большие, как говорят, баснословные. Несмотря на то, что его состояние перевалило за миллион фунтов, он встретил большие препятствия на пути получения титула, отвечающего его заслугам, так как не имел друзей там, где их нужно иметь в подобных случаях.
     У мистера Джарвиса была супруга, которая тоже путешествовала по окрестностям усадьбы в своем лимузине, отделанном розовым шелком, что, по мнению миссис Джарвис, было признаком утонченности. Третьим членом семейства была Минни Джарвис, его дочь и наследница.
     Минни была сильно подкрашенной молодой леди с большой склонностью к ярким и пышным одеяниям. Она не блистала красотой, у нее было широкоскулое плоское лицо и жидкие мышиного цвета волосы. Но поскольку установлено, что ни одна женщина не считает себя лишенной привлекательности, постольку Минни гордилась тем, что обладала некоторым таинственным качеством, именуемым "обаянием". Это не имело отношения ни к ее золотому поросенку с рубиновыми глазами, ни к изумрудному трилистнику, ни даже к бриллианту "13", который красовался на ее браслете. Она слышала, как люди говорили о девушках, не обладавших счастливой наружностью: "О, да... но у нее есть свое обаяние!" И она пришла к заключению, что "обаяние" является естественной компенсацией за невзрачность.
     Отец питал на ее счет некоторые честолюбивые надежды, и купил свой замок у последнего представителя знатной фамилии с намерением предоставить ей возможность блестяще устроить свою жизнь. Он дал большой бал в ее честь и пригласил на него всю местную аристократию. Но по несчастному стечению обстоятельств все представители местной аристократии оказались или уже приглашенными в другое место, или больными, или путешествующими за границей.
     Мистер Джарвис уже оплакивал понесенные им расходы, когда случайность и многосильный автомобиль занесли его в деревню Пальборо, находившуюся в пятидесяти милях от его усадьбы. Хозяин постоялого двора в Пальборо рассказал ему забавную историю чудака-доктора и его племянника.
     - Маркиз Пальборо, - задумчиво проговорил мистер Джарвис, - и без гроша в кармане! Гм!
     Он помчался домой кратчайшим путем, прошел в библиотеку и стал рыться в газетах.
     "Служит в конторе мистера Лейзера, известного агента страхового дела", - он присвистнул.
     Во время войны не раз случалось, что ему почему-либо было неудобным заключать контракты на свое имя. Лейзер за полпроцента комиссионных не раз выступал подставным лицом в сделках Джарвиса и был ему многим обязан.
     Мистер Джарвис тотчас позвонил в Лондон.
     - Да, он здесь, - сообщил Лейзер, понижая голос, - он в соседней комнате, мистер Джарвис.
     - Что он из себя представляет?
     - О, он - ничего! Он - как следует быть...
     - Молодой?
     - О, да!
     - Женат?
     - Нет, ей-Богу, нет!
     Мистер Джарвис глубоко задумался.
     - Не смогли бы вы прислать его сюда на несколько дней, Лейзер?
     - Конечно, - ответил тот, прикидывая. - Я пошлю его по делам страхования.
     - Отлично, пришлите его сегодня же! И слушайте, Лейзер, вы можете рассказать ему целую историю обо мне, о моих капиталах и о том, сколько я стою... Понимаете?
     - Конечно, - ответил Лейзер, недоумевая.
     - Двести тысяч фунтов для моего зятя.
     - О! - воскликнул Лейзер. - Я понимаю!
     - И пять процентов комиссионных тому, кто провернет это дело, э?..
     - Я вас понял, мистер Джарвис... Да, да, я понимаю! Я отправлю его, если не сегодня, то завтра наверное!
     Мистер Джарвис повесил трубку. Он заложил фундамент - миллионы, а завершить остальное должно "обаяние". Особенно большая ответственность возлагалась на "обаяние".
     Он просмотрел утреннюю прессу.
     - Он даже оратор, вдобавок ко всему, - удовлетворенно хмыкнул он, потирая руки.

***

     В это время Чика беспокоило здоровье Сэмюэля.
     Вчера вечером Чик никак не смог его успокоить.
     Гвенда и миссис Фиббс долго совещались между собой, обнаружив маленькие красные пятнышки на грудке Сэма, после чего был приглашен доктор. Он явился и изрек коротко и ясно: "Корь!".
     Гвенда узнала эту новость, вернувшись из театра.
     - Не нанять ли сиделку? - спросил Чик