ете, как животное нуждается в пище. Хью отказался от попыток
ответить  на  него. Он быстро шагал, стараясь устать физически. Он заставлял
свой   ум   сосредоточиваться   на  каких-нибудь  мелочах,  чтобы  забыть  о
расстоянии.  Как-то раз он свернул с дороги и обошел вокруг целого маисового
поля.  Он  прикинул  число  стеблей  в  каждом  ряду маиса и подсчитал число
стеблей  на  всем  поле.  "Это  поле  даст  тысячу  двести бушелей маиса", -
мысленно  сказал  он  себе, словно это имело для него какое-нибудь значение.
Выдернув  из  початка  пучок  шелковистых  волоков,  он начал играть ими. Он
попытался  представить  себе, что это его усы. "А я был бы малый хоть куда с
такими желтыми усами! - подумал он.
     Однажды  во  время лекции Хью вдруг начал с новым интересом смотреть на
своих  студентов. Его внимание привлекла молодая девушка. Она сидела рядом с
сыном  лавочника  из  Юнион-вэлли.  Молодой  человек что-то писал на обложке
книги. Она взглянула и сразу отвернулась. Молодой человек ждал ответа.
     Была  зима,  и  он  приглашал  ее  на каток. Но Хью не знал об этом. Он
вдруг  почувствовал  себя  стариком. Когда он задал девушке какой-то вопрос,
она растерялась. Голос ее дрожал,
     По  окончании  лекции  произошла  удивительная  сцена.  Хью  на  минуту
задержал  сына  лавочника,  и  когда они остались одни, его внезапно охватил
яростный гнев. Но голос его был холоден и спокоен.
     -  Молодой  человек,  -  обратился он к студенту,- вы приходите сюда не
затем,  чтобы  писать  что-то на обложках книг и тратить время. Если я увижу
это  еще  раз,  я  сделаю то, чего вы меньше всего ожидаете. Я выброшу вас в
окно, так и знайте!
     Хью  сделал  движение  рукой,  и  молодой  человек  вышел,  бледный, не
проронив   ни   слова.  Хью  почувствовал  себя  очень  скверно.  В  течение
нескольких  дней  он  думал о девушке, которая совершенно случайно привлекла
его внимание. "Я познакомлюсь с ней. Я узнаю, кто она такая", - думал он.
     Профессора  колледжа  в Юнион-вэлли нередко приглашали студентов к себе
домой.  Хью  думал  об  этом  несколько дней, и однажды под вечер заметил ее
впереди  себя,  когда  она  опускалась  с  холма,  на котором был расположен
колледж.
     Девушку  звали  Мэри  Кокрейн.  Она поступила в колледж всего несколько
месяцев  назад,  приехав сюда из Хантерсбурга, штата Иллинойс, - несомненно,
такого  же  провинциального городка, как и Юнион-вэлли. Хью ничего ее знал о
ней,  кроме  разве  того,  что отец ее умер, да, кажется, и мать. Хью быстро
спустился по склону, чтобы догнать девушку.
     -  Мисс  Кокрейн,  -  окликнул  он  ее и удивился, что голос его слегка
дрожит. "Почему это я так волнуюсь?" - невольно подумал он.
     Новая  жизнь  началась  в  доме  Хью  Уокера. Для него было хорошо, что
теперь  в доме бывал кто-то, не принадлежащий ему, а Уинифред Уокер и дети -
быстро  привыкли к девушке. Уинифред настоятельно просила ее заходить, и она
посещала семью по нескольку раз в неделю.
     Мэри  Кокрейн  очень  нравилось  бывать в семье, где есть дети. Зимой в
послеобеденные  часы  она брала с собой санки и двух сынишек Хью и уходила с
ними  кататься  на  холмик,  неподалеку от дома. Было много веселья и крику.
Мэри  Кокрейн  тащила  санки, в гору, дети карабкались следом. Затем они все
вместе шумно мчались вниз.
     Девушка,  быстро  развившаяся  физически, смотрела на Хью Уокера как на
нечто  стоявшее  совершенно  вне  ее  жизни.  Она редко разговаривала с этим
человеком,  внезапно и сильно ею заинтересовавшимся, а Уинифред, по-видимому
не  задумываясь,  приняла  ее как добавление к своему семейству. Часто днем,
когда  обе  негритянки  бывали  очень  заняты, она уходила из дому, оставляя
детей на попечение Мэри.
     День  клонился  к вечеру, и Хью пришел из колледжа домой вместе с Мэри.
Весной  он работал в запущенном огороде. Грядки были вспаханы и засажены, но
он  брал  мотыгу и грабли и копался в земле. Дети со студенткой играли возле
дома.  Хью  смотрел  не  на  детей,  а на нее, "Она принадлежит к тем людям,
среди  которых  я  живу,  и предполагается, что она здесь с нами работает, -
думал  он.  -  Она  не принадлежит мне, подобно Уинифред и детям. Я могу вот
сейчас  подойти  к  ней,  коснуться  ее руки, взглянуть на нее, потом уйти и
никогда больше ее не видеть".
     Эта  мысль  служила  утешением  для  удрученного  человека. По вечерам,
когда  он  отправлялся  на  прогулку,  чувство окружавшего его безграничного
пространства  больше не побуждало его бродить целыми часами, он уже не шел в
полубезумии  все  вперед  и  вперед,  пытаясь  проникнуть сквозь неосязаемую
стену.
     Он  думал  о Мэри Кокрейн. Это была девушка из провинциального городка.
Вероятно,   такая   же,   как  миллионы  других  американских  девушек.  Его
интересовало,  что  думала она, когда сидела на его лекциях, когда шла рядом
с ним по улицам Юнион-вэлли, когда играла с детьми во дворе дома.
     Однажды  зимой, когда в сумерках. Мэри с детьми лепила во дворе снежную
бабу,  Хью  пошел наверх и в темноте стал глядеть в окно. Высокая, стройная,
смутно видимая фигура девушки быстро двигалась по снегу.
     "Да,  в  ее  жизни  еще  ничего не было. Она может стать чем угодно или
ничем.  Она подобна юному деревцу, которое еще не приносило плодов", - думал
он.
     Он  прошел  в  свой  кабинет  и  долго сидел там во мраке. В тот вечер,
отправившись  на обычную прогулку, он отсутствовал недолго: поспешил домой и
засел  у себя в кабинете. Хью запер дверь. Хотя он этого не сознавал, ему не
хотелось,  чтобы  Уинифред  подошла  к  его  двери и нарушила его мысли. Она
иногда это делала.
     Уинифред  все  время  читала  романы.  Она читала романы Роберта Льюиса
Стивенсона*  {Роберт  Льюис  Стивенсон  (1850-1894}  -  английский писатель,
автор  исторических  и  авантюрных  романов}. Прочитав их все до последнего,
она опять начинала с первого.
     Иногда  она  приходила наверх и, стоя у двери, разговаривала с Хью. Она
что-нибудь  рассказывала  или  повторяла  неожиданно  умную фразу, сказанную
кем-нибудь  из  детей.  Случалось,  она  заходила в комнату и гасила свет. У
окна  стоял  диван. Она садилась на край дивана. Тогда что-то пробуждалось в
них  обоих.  Это  было  как в ту пору, когда они еще не были женаты. Сидящая
фигура  оживала.  Хью  тоже  садился  на  диван,  и  она  протягивала руку и
касалась его лица.
     Хью  не  хотел,  чтобы  это  случилось  теперь.  Постояв минуту посреди
комнаты, он подошел к двери, отпер ее и вышел на лестницу.
     -  Пожалуйста,  Уинифред,  не  шуми, когда придешь наверх. У меня болит
голова, и я постараюсь заснуть, - солгал он.
     Вернувшись  в  свою  комнату  и заперев дверь, он почувствовал себя вне
опасности, погасил свет и, не раздеваясь, бросился на диван.
     -  Он  думал о Мэри Кокрейн, своей ученице, но был уверен, что думает о
ней  совершенно  отвлеченно. Она была подобна той женщине, которая шла доить
корову  и  которую  он  видел,  когда  в молодые годы гулял далеко в прерии,
чтобы  излечиться от внутреннего смятения. В его жизни она занимала такое же
место, как человек, бросивший камнем в собаку.
     -  "Да,  она еще не сложилась, она подобна молодому деревцу, - повторял
он.  -  Люди  всегда  так.  Они  вдруг  перестают  быть  детьми и становятся
взрослыми.  Так  будет  и  с  моими  детьми.  Малютка  Уинифред,  только еще
начинающая  лепетать,  скоро  будет  как эта девушка. Я избрал эту Мэри не в
силу  какой-либо особенной причины. По какой-то причине я отошел от жизни, а
она   вернула  меня  назад.  Это  могло  случиться  со  мной  и  при  других
обстоятельствах:  если  бы  я увидел, как ребенок играет на улице или старик
входит  в  дом.  Она  не  принадлежит  мне.  Она уйдет из моего поля зрения.
Уинифред  и  дети останутся при мне, и я останусь при них. Мы узники, потому
что  принадлежим  друг  другу.  А вот Мэри Кокрейн свободна, или, по крайней
мере,  она  не  узница  нашей тюрьмы. Несомненно, со временем и она построит
себе  тюрьму  и  будет  жить  в  ней,  но  я  не буду иметь к этому никакого
отношения".
     Ко  времени  третьего  года  пребывания  в  колледже в Юнион-вэлли Мэри
Кокрейн  сделалась  как  бы принадлежностью семьи Уокеров. Но она все еще не
знала  Хью.  Детей  она  звала лучше, чем он, быть может лучше, чем их мать.
Осенью  она  с мальчиками ходила в лее за орехами. Зимой она каталась с ними
на коньках на небольшом пруду рядом с домом.
     Уинифред  принимала  ее,  как  принимала  все: услуги обеих негритянок,
рождение детей, обычное молчание мужа.
     -И   вдруг,   совершенно   внезапно   и   неожиданно,   молчание   Хью,
продолжавшееся   всю   его   женатую   жизнь,   прервалось.   Идя   домой  с
немцем-преподавателем  новых  языков  в  колледже,  он по дороге вел горячие
споры.  Он  останавливался  на  улице  при встрече с людьми и разговаривал с
ними. Копаясь в саду, он пел и насвистывал.
     Как-то  осенью,  придя под вечер домой, он застал всю семью в гостиной.
Дети  играли на полу, а негритянка-няня сидела в качалке с ребенком на руках
и  мурлыкала  негритянскую песенку. Мэри Кокрейн тоже была здесь. Она сидела
и читала книгу.
     Хью  подошел  прямо  к  ней  и  заглянул  ей  через плечо. В этот миг в
комнату  вошла  Уинифред.  Он  протянул руку и выхватил книгу у девушки. Она
удивленно  посмотрела  на него. С бранным словом швырнул он книгу в пылавший
камин  и  разразился  целым  потоком  слов. Он проклинал и книги, и людей, и
образование.
     -  К  черту  все  это!  -  кричал он. - Зачем вам читать о жизни? Зачем
людям  нужно  думать о жизни? Почему они просто не пользуются жизнью? Почему
они не хотят расстаться со своими книгами, мыслями и школами?
     Он  повернулся  и взглянул на жену. Та стояла бледная, устремив на него
странный,  неподвижный  и неуверенный взгляд. Старуха негритянка поднялась и
быстро  вышла  из комнаты. Двое старших детей заплакали. Хью чувствовал себя
отвратительно.  Он  глядел то на испуганную девушку, которая сидела в кресле
со  слезами  на глазах, то на жену. Пальцы его нервно теребили полу пиджака,
женщинам  он  казался  мальчиком,  который залез в чулан стащить съестного и
был пойман на месте преступления.
     -  У  меня  опять  этот  нелепый приступ раздражительности,- сказал он,
глядя  на  жену,  но на самом деле обращаясь к девушке.- Видишь ли, я говорю
серьезнее,  чем  может показаться. Меня рассердила не книга, а нечто другое.
Я вижу, что в жизни так много может быть сделано, а я делаю так мало.
     Он  ушел  наверх,  в  свою комнату, недоумевая, почему солгал женщинам,
почему постоянно лжет самому себе.
     Но  лгал  ли  он самому себе? Он попытался ответить на этот вопрос и не
мог.  Он  был  похож  на  человека,  который  бродит в темноте по коридору и
натыкается  на  глухую  стену.  Старое  желание уйти от жизни, измучить себя
физически снова нахлынуло на него, как безумие.
     Долго  стоял  он в темноте своей комнаты. Дети перестали плакать, и дом
опять  успокоился. Слышался тихий голос жены, потом хлопнула выходная дверь,
и Хью понял, что это ушла студентка.
     Жизнь  в  доме  потекла  по-прежнему.  Ничего  не случилось. Хью обедал
молча  и затем уходил на прогулку. В продолжение двух недель Мэри Кокрейн не
заходила,  к  ним,  потом он однажды столкнулся с ней во дворе колледжа. Она
больше не посещала его лекций,
     - Пожалуйста, не покидайте нас из-за моей грубости, - сказал Хью.
     Девушка  вспыхнула  и  ничего  не сказала. Придя в тот вечер домой, Хью
увидел  ее  играющей  с детьми во дворе. Он сейчас же ушел к себе в комнату.
Жесткая  улыбка  играла  у  него  на губах. "Она больше не похожа на молодое
деревцо.  Она  уже почти как Уинифред. Она уже как будто принадлежит к моему
дому, принадлежит мне и моей жизни", - думал он.


     Посещения  девушкой  дома  Уокеров  окончились  внезапно.  Раз вечером,
когда   Хью  сидел  у  себя  в  комнате,  Мэри  поднялась  наверх  с  обоими
мальчиками.  Она  в  этот  день  обедала у Уокеров и теперь укладывала детей
спать.  Эту  привилегию  она  всегда  оставляла  за  собой,  когда обедала у
Уокеров.
     Хью  поспешил  наверх,  как только кончился обед. Он знал, где была его
жена.  Она  сидела  внизу в гостиной и читала при лампе одну из книг Роберта
Льюиса Стивенсона.
     Долгое   время  Хью  слышал  голоса  детей  над  своей  головой.  Затем
случилось следующее.
     Мэри  Кокрейн  спускалась  по  лестнице, которая вела мимо комнаты Хью.
Потом  остановилась,  обернулась  и снова поднялась по лестнице. Хью встал и
вышел  за дверь. Девушка вернулась в детскую потому, что у нее вдруг явилось
страстное  желание поцеловать старшего мальчика, которому теперь было девять
лет.  Она  тихонько  вошла  в  комнату  и  долго стояла там, глядя на детей:
мальчики  и  не  подозревали,  что  она  здесь,  и  вскоре уснули. Тогда она
подкралась  к  ним  и  нежно  поцеловала  одного  из них. Когда она вышла из
детской,  Хью поджидал ее в темноте. Он взял ее за руку и повел вниз, в свою
комнату.
     Она   была   очень  испугана,  и  этот  страх  почему-то  доставил  ему
удовольствие.
     -  Вам  не  понять того, что здесь сейчас произойдет, - прошептал он, -
но  когда-нибудь  вы  поймете.  Я поцелую вас, а потом попрошу уйти из этого
дома и больше никогда не приходить.
     Он  привлек  к себе девушку и поцеловал ее в щеки и в губы. Когда затем
он  подвел  ее  к двери, она была так слаба от испуга и так вся трепетала от
новых,  странных,  неведомых ей желаний, что с трудом спустилась по лестнице
в комнату, где сидела жена Хью.
     "Сейчас  она  будет  лгать",  - подумал Хью, и вслед за этим донесся ее
голосу как отклик на эту мысль.
     -  У  меня  страшно  разболелась  голова.  Надо  поскорее идти домой, -
услышал он ее слова:
     Голос  у  нее  был  глухой,  напряженный.  Это уже не был голос молодой
девушки.
     "Она  уже  не похожа на молодое деревцо!" - подумал Хью. Он радовался и
гордился  своим  поступком.  Когда он услышал, как тихо затворилась выходная
дверь,  сердце  его  радостно  забилось.  Странный, дрожащий свет вспыхнул у
него в глазах.
     "Она  не избежит тюрьмы, но я не буду иметь к этому никакого отношения.
Она  никогда  не будет принадлежать мне. Руки мои никогда не создадут тюрьмы
для нее", - думал он с мрачным удовлетворением.



   Шервуд Андерсон
   Уроженка Новой Англии


                          Перевод Т. и В. Ровинских


--------------------------------------------------------------------------
Текст: Шервуд Андерсон. Рассказы. М: ГИХЛ, 1959. Стр. 270-287.
Электронная версия: В.Есаулов, yes22vg@yandex.ru, октябрь 2003 г.
--------------------------------------------------------------------------





     Ее  звали  Элси  Линдер,  и  юные годы она провела на отцовской ферме в
штате  Вермонт.  В течение ряда поколений все Линдеры жили на одной и той же
ферме  и  все женились на худощавых женщинах, так что и Элси была худощавая.
Ферма  была  расположена  у  подножья  горы,  и  земля  не отличалась особым
плодородием.  С  давних  времен  на  протяжении нескольких поколений в семье
бывало  очень  много  сыновей и мало дочерей. Сыновья уезжали на Запад или в
Нью-Йорк,  дочери  оставались  дома  и  думали  о  том,  о чем всегда думают
девушки  Новой  Англии,  когда  видят,  как сыновья соседей их отцов один за
другим исчезают, отправляясь на Запад.
     Дом  отца  Элси представлял собой небольшое белое бревенчатое строение;
выйдя  с  черного  хода и миновав маленький сарай и курятник, вы попадали на
тропинку,  поднимавшуюся  по  склону  холма  и приводившую во фруктовый сад.
Деревья   все  были  старые  и  искривленные.  В  дальней  части  сада  холм
обрывался, и на поверхность выступали голые камни.
     С  внутренней  стороны  ограды  из  земли  высоко  торчал большой серый
камень.  Когда  Элси  сидела,  прислонившись  к  нему спиной, над овражистым
склоном   холма,   она   могла   видеть   несколько  высоких  гор,  казалось
находившихся  совсем  близко,  а  между  ней  и горами тянулись бесчисленные
крохотные  поля,  окруженные тщательно сложенными каменными стенами, Повсюду
виднелись  камни.  Большие,  слишком  тяжелые, чтобы их можно было сдвинуть,
они  торчали  из  земли  посреди  полей.  Поля походили на чаши, наполненные
зеленой  жидкостью, которая осенью становилась серой, а зимой – белой. Горы,
далекие,  но  казавшиеся  такими  близкими,  напоминали великанов, готовых в
любое  мгновение  протянуть  руки,  взять  одну  за другой эти чаши и вылить
зеленую жидкость. Огромные камни на полях были как пальцы великанов.
     У  Элси было три брата, родившихся раньше ее, но все они покинули отчий
дом:  двое  отправились к дяде на Запад, а старший уехал в Нью-Йорк, женился
там  и  преуспевал. Всю свою юность и зрелые годы отец трудился в поте лица,
и  жилось  ему  тяжело,  но  сын стал присылать из Нью-Йорка домой деньги, и
после  этого  дела  пошли  лучше.  Отец продолжал каждый день работать около
дома  или  в  полях,  но теперь он не тревожился за будущее. Мать Элси утром
возилась  по  хозяйству, а после обеда сидела в качалке в крохотной гостиной
и,  думая  о своих сыновьях, вязала скатерти и салфеточки на спинки стульев.
Это  была  молчаливая  женщина,  очень  худая,  с  очень тонкими, костлявыми
руками.  Она  не  опускалась  в  качалку  медлительным движением, а садилась
сразу  и  так  же вставала; когда она вязала, то держалась совершенно прямо,
как вымуштрованный солдат.
     Мать  редко разговаривала с дочерью. Иногда под вечер, когда младшая из
женщин  поднималась  по склону холма к своему месту у камня, в дальней части
сада,  отец  выходил  из сарая и останавливал ее. Он клал ей руку на плечо и
спрашивал,  куда  она  идет.  "К камню", - отвечала она, и отец смеялся. Его
смех  напоминал  скрип,  издаваемый  ржавыми  петлями  дверей сарая, а рука,
которую  он  клал дочери на плечо, была такая же худая, как ее собственная и
как  рука ее матери. Отец возвращался в сарай, качая головой. "Она похожа на
мать.  Она и сама каменная!" - думал он. В начале тропинки, что вела от дома
к  фруктовому  саду,  буйно разрослись кусты вереска. Фермер вышел из сарая,
чтобы  посмотреть  на идущую по тропинке дочь, но та уже исчезла за кустами.
Он  окинул  взглядом  поля  по ту сторону дома и далекие горы. Он тоже видел
зеленые  чашеобразные  поля  и  мрачные горы. Мышцы его старого, уже заметно
одряхлевшего  тела  еле  заметно  напряглись. Он долго молча стоял, а затем,
зная  по долголетнему опыту, как опасно предаваться размышлениям, вернулся в
сарай  и  принялся  чинить  старые  земледельческие  орудия,  много  раз уже
чинившиеся раньше.
     У  сына  Линдеров,  поселившегося  в  Нью-Йорке,  был единственный сын,
худощавый,   впечатлительный   юноша,  наружностью  походивший  на  Элси.  В
возрасте  двадцати  трех  лет  сын умер, а несколько лет спустя умер и отец,
оставив  свои  деньги старикам, жившим на ферме в Новой Англии. Двое сыновей
Линдера,  уехавшие  на  Запад, жили там у брата отца, фермера, пока не стали
взрослыми.  Тогда  Уил, младший, поступил на железную дорогу. Однажды зимним
утром  он  погиб.  Был  морозный,  снежный  день, и когда товарный поезд, на
котором  Уил  работал  кондуктором, отошел от Де-Мойнса, Уил стал перебегать
по  крышам  вагонов.  Он поскользнулся и упал между вагонами. Так окончил он
свою жизнь.
     Из  молодого  поколения  в  живых  остались  только Элси и ее брат Том,
которого  она  никогда  не  видела.  Отец  и мать поговаривали о переезде на
Запад  к  Тому.  Два  года  продолжалось  обсуждение  этого  вопроса.  Затем
понадобился   еще   год,   чтобы   распорядиться   фермой  и  закончить  все
приготовления.  Все  это  время  Элси  мало  думала  о той перемене, которая
должна была произойти в ее жизни.
     Путешествие  в поезде на Запад ошеломило Элси. Несмотря на свою обычную
безучастность,  о