ин, как и Мама. Она  не  имеет  права
устанавливать здесь свои порядки.
   Но все равно это была ошибка. На самом деле, он бы никогда  не  осме-
лился, просто сегодня он был очень сердит на Маму.  Он  решил  поступить
наперекор ей. Это было плохо.
   Но, после того как он пригласил ее, он сделал кое-что похуже. Он вер-
нулся в дом и сказал Маме, что сегодня у него будет гостья. Он  ворвался
к ней, прямо к постели, и объявил  об  этом  -  все  равно  что  сказал:
"Ну-ка, попробуй теперь сделать что-нибудь!"
   Он совершил дурной поступок. Она и так была на  взводе,  а  когда  он
сказал ей, что сюда придет девушка, у нее началась самая настоящая исте-
рика. Да, истерический припадок, вот как называется ее поведение, с эти-
ми криками: "Если ты приведешь ее сюда, я убью ее! Убью эту шлюху!"
   ШЛЮХА. Мама не употребляла таких слов. Но тогда она именно так и ска-
зала. Она больна, очень больна. Может быть, девушка  была  права.  Может
быть, Маму и вправду надо поместить куда-нибудь. Кажется, он сам уже  не
может ничего с ней сделать. И с самим собой тоже. Что там Мама  говорила
про тех, что делают что-то там сами с собой? Это грех. Они будут  гореть
в аду за это.
   Внутри все горело от виски. Уже третий глоток, но он нуждался в  нем.
Он во многом еще нуждался. И насчет этого тоже девушка была  права.  Так
жить нельзя. Он больше не может так жить.
   Даже этот ужин превратился в пытку. Он все  время  боялся,  что  Мама
что-нибудь устроит. С тех пор как он оставил ее комнату и  закрыл  дверь
на ключ, он все время боялся, что она начнет стучать в стену и  кричать.
Но все было тихо, пожалуй, даже слишком тихо,  словно  Мама  внимательно
слушала их беседу. Наверное, так оно и было.  Можно  запереть  Маму,  но
заткнуть ей уши нельзя.
   Норман надеялся, что сейчас она уже заснула. А завтра. Бог даст,  все
забудет. Такое иногда случалось. Но бывало и по-другому: он был  уверен,
что она забыла о том или ином инциденте, а много месяцев спустя,  вдруг,
как гром среди ясного неба. Мама вспоминала о нем.
   СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА... Он хмыкнул. Придет же в голову такое. Он  теперь
и не видит этого ясного неба. Только облака и густая тьма, вот  как  се-
годня.
   Он услышал какой-то звук и быстро повернулся на стуле. Неужели  Мама?
Нет, такого не может быть, ты же запер ее, помнишь? Это,  наверное,  де-
вушка в соседней комнате. Ну конечно, теперь он  ясно  слышал;  судя  по
всему, она открыла чемодан и раскладывает вещи, готовится ко сну.
   Норман отпил еще глоток, чтобы успокоить нервы. На этот раз виски по-
могло. Рука больше не дрожала. Он не испытывал страха. Если он  думал  о
девушке, страшно не было.
   Смешно: когда он по-настоящему разглядел ее, Нормана потрясло  жуткое
ощущение, как же это называется? Что-то на им. Импозантный? Нет, не  то.
Он не чувствовал себя импозантным, когда был рядом с женщиной.  Имбецил?
Опять не то. Слово вертелось на языке, он сотни раз встречал его в  кни-
гах, в ОПРЕДЕЛЕННЫХ книгах, о существовании которых Мама и не подозрева-
ла.
   Ну, не важно. Когда он стоял рядом с  девушкой,  он  чувствовал  себя
плохо, но не сейчас. Сейчас он был сильным, и мог сделать все что  угод-
но.
   А с девушкой, вроде этой, он бы многое  хотел  сделать.  Молоденькая,
хорошенькая, к тому же неглупая. Он показал себя дураком, отвечая на  ее
слова насчет Мамы; теперь он должен, признать, что она была  права.  Она
знает, она способна понять. Если бы. только она тогда осталась, если  бы
только они продолжили разговор...
   А теперь он, наверное, больше ее не увидит. Завтра она  уйдет.  Уйдет
навсегда. Джейн Вилсон, Сан-Антонио, Техас.  Интересно,  кто  она,  куда
направляется, какая она на самом деле: в такую девушку можно  влюбиться.
Да, влюбиться, увидев ее один-единственный раз. И не над чем здесь  сме-
яться. Но она-то, наверное, будет смеяться. Таковы уж  они,  девушки,  -
они всегда смеются над тобой. Потому что все они ШЛЮХИ.
   Мама была права. Все они шлюхи. Но попробуй держи себя в руках, когда
шлюха такая красивая и ты знаешь, что больше никогда ее не  увидишь.  Ты
просто ДОЛЖЕН снова ее увидеть. Будь ты мужчиной хотя бы наполовину,  ты
так и сказал бы ей, когда был в ее комнате. И принес бы бутылку, предло-
жил бы выпить и сам выпил бы вместе с ней, а потом взял бы ее  на  руки,
отнес в постель и тогда...
   Тогда ничего бы не произошло. Потому что ты не смог  бы  ничего  сде-
лать. Потому что ты бессильный. Ты импотент.
   Ты ведь это слово не мог вспомнить, правда? ИМПОТЕНТ. Это  слово  ис-
пользовалось в книгах, это слово употребляла Мама, это слово значит, что
ты больше никогда не увидишь ее, потому что не сможешь  ничего  сделать.
Это слово знали шлюхи, наверняка знали - вот почему они всегда  смеялись
над ним.
   Норман снова отпил из  кружки,  совсем  маленький  глоточек.  Он  по-
чувствовал, как что-то потекло по подбородку... Кажется, он опьянел. Да,
он пьяный, ну и что? Лишь бы не знала Мама. Лишь бы не знала эта  девуш-
ка. Это секрет, бо-ольшой секрет. Так он импотент? Но это не значит, что
он больше никогда ее не увидит.
   Он увидит ее - прямо сейчас.
   Норман перегнулся через стол, голова почти уперлась  в  стену.  Опять
звуки. По долгому опыту он знал, что они означают. Девушка скинула  туф-
ли. Значит, теперь она идет в ванную.
   Он протянул руку. Пальцы снова дрожали, но теперь уже не  от  страха.
От нетерпеливого ожидания, от предвкушения предстоящего зрелища.  Сейчас
он сделает то, что делал много раз до этого. Отодвинет застекленную  ли-
цензию, висящую над столом; тогда можно будет подглядывать  в  маленькую
дырочку, которую он давным-давно просверлил в стене. Никто на  свете  не
знал про эту маленькую дырочку, даже Мама. Главное, Мама ничего не  зна-
ла. Это был его секрет.
   С той стороны дырочка казалась просто трещиной в пластике, но ему все
было видно. Видна ванная, если там горел свет. Иногда ему удавалось пой-
мать момент, когда они стояли прямо перед дырочкой. Иногда он мог видеть
их отражение в зеркале на двери позади них. Но главное - он мог  их  ви-
деть. Все их секреты. Пускай себе шлюхи смеются. Он знает о них  больше,
чем они думают.
   Трудно было  сосредоточиться:  все  расплывалось  перед  глазами.  Он
чувствовал головокружение и жар. Головокружение  и  жар.  Отчасти  из-за
виски, отчасти от возбуждения. Но главное - из-за нее.
   Да, она была в ванной, стояла лицом к стене. Но она  не  заметит  его
дырочку. Никто из них никогда ничего не замечал. Она улыбалась,  распус-
кая волосы. Изогнулась, спустила чулочки. А когда выпрямилась, - да, да,
она сейчас сделает это, она снимает платье через голову, ткань  скользит
все выше и выше, он видит ее лифчик, он видит ее трусики. "Только не ос-
танавливайся, только не отворачивайся!"
   Но она все-таки отвернулась, и Норман чуть  было  не  крикнул  тогда:
"Стой, шлюха, не уходи!", но вовремя опомнился; и тут  он  заметил,  что
она расстегивает лифчик, стоя перед зеркалом на двери, и  ему  все  было
видно! Только вот в зеркале были волнистые, искривленные линии и  слепя-
щие огоньки, из-за которых кружилась голова, так что трудно было что-ни-
будь разглядеть, пока она не отошла немного в сторону. Теперь  он  видел
все...
   Она хочет их снять, да, сейчас она снимет их, она снимает трусики,  и
ему все видно; она стояла прямо перед зеркалом и ПОДАВАЛА ЗНАКИ!
   НЕУЖЕЛИ ОНА ЗНАЕТ? Неужели она все знала с самого начала,  знала  про
его дырочку в стене, знала, что он подсматривает?  Неужели  она  хотела,
чтобы он на нее смотрел, нарочно смущала его, шлюха? Она  изгибалась  из
стороны в сторону, взад и вперед, а  теперь  поверхность  зеркала  снова
стала волнистой, стала расплываться, и она тоже стала  расплываться;  он
не может вынести этого, он сейчас начнет стучать кулаком  по  стене,  он
закричит, чтобы она прекратила, потому что она предается сейчас скверне,
пороку и должна прекратить это, пока он тоже не стал порочным  и  сквер-
ным, как она. Вот чем страшны шлюхи, они сделали тебя порочным, она была
шлюха, все женщины шлюхи, и Мама тоже...
   Неожиданно девушка куда-то исчезла, уши заполнил странный  рокот.  Он
звучал все громче и громче, сотрясая стену, растворяя  в  себе  слова  и
мысли. Рокот шел изнутри, из головы, и  он  оторвался  от  стены,  снова
опустился на стул. "Я пьян, - сказал он себе. - Я сейчас отключусь".
   Но дело было не только в этом. Рокот не утихал, и в нем он смог услы-
шать еще какой-то звук. Дверь конторы открывается. Но это невозможно. Он
ведь закрыл ее, верно? И ключ все еще был у него. Как только он  откроет
глаза, Норман найдет его. Но он не может открыть глаза. Он боится. Пото-
му что теперь он все понял. У Мамы тоже был ключ:
   У нее был ключ от своей комнаты. У нее был ключ от дома.  У  нее  был
ключ от конторы.
   Вот она стоит рядом, смотрит на него сверху вниз. Может быть, она по-
думает, что он просто заснул. Зачем она вообще  пришла  сюда?  Услышала,
как он пошел провожать девушку, спустилась, чтобы шпионить за ним?
   Норман откинулся на стуле, боясь пошевелиться, не желая шевелиться. С
каждой секундой притворяться становилось все труднее и труднее, даже ес-
ли бы он и захотел. Рокот немного улегся, мерный шум  убаюкивал,  словно
качая его на волнах. Приятно. Мальчика качают, пока он не уснет, над ним
стоит Мама...
   Но она ушла. Не сказав ни слова, она повернулась и вышла. Больше  бо-
яться нечего. Она пришла, чтобы защитить своего мальчика от  злых  шлюх.
Да, так и есть. Она пришла к нему на помощь. Каждый раз, когда  он  нуж-
дался в помощи, появлялась Мама.  Теперь  можешь  спокойно  уснуть.  Это
очень просто. Нужно только погрузиться в рокот и плыть. Здесь царили ти-
шина и покой. Сон, спокойный сон.
   Норман внезапно пришел в себя, резко откинувшись назад. Господи,  как
раскалывается голова! Он отключился, прямо сидя на стуле,  по-настоящему
потерял сознание. Неудивительно, что в  ушах  теперь  раздавался  мерный
гул, какой-то рокот. РОКОТ. Он ведь уже слышал этот звук. Только когда -
час, два назад?
   Теперь он понял, откуда шум. За стеной  текла  вода,  кто-то  включил
душ. Вот в чем дело. Девушка принимает душ. Но это началось очень давно.
Не может же она до сих пор быть в ванной, верно?
   Он нагнулся, отодвинул висящую на  стене  лицензию.  Прищурясь,  стал
глядеть на ярко освещенную ванную комнату. Никого нет.  Сбоку  находился
душ, но он не мог разглядеть, есть ли там кто-нибудь. Занавески задерну-
ты, ничего не видно.
   Может быть, она забыла про душ и заснула, не выключив воду.  Странно,
как она может спать при таком грохоте, но ведь ему этот грохот не  поме-
шал заснуть только что. Возможно, усталость валит с ног не хуже виски.
   Так или иначе, здесь как будто все в порядке. В ванной ничего необыч-
ного не было. Норман снова внимательно оглядел комнату,  и  тут  увидел,
что случилось с полом.
   Из-под душевой на кафель пола натекла вода. Немного, крошечный  руче-
ек, струящийся по белому кафелю. Ручеек воды.
   Воды? Но ручеек был розового цвета. И в воде не бывает крошечных про-
жилок красного, прожилок, похожих на вены.
   "ОНА, НАВЕРНОЕ, ПОСКОЛЬЗНУЛАСЬ, УПАЛА И РАСШИБЛАСЬ", - решил  Норман.
Его начала охватывать паника, но Норман знал, что надо сделать. Он схва-
тил со стола ключи и выбежал из конторы. Быстро выбрав нужный ключ, отк-
рыл дверь. В спальне никого не было, но на кровати лежал раскрытый чемо-
дан. Значит, она все еще здесь; он правильно догадался, девушка  расшиб-
лась, когда была под душем. Придется зайти в ванную.
   Только когда он ступил на кафельный пол,  Норман  вспомнил  об  этом.
Слишком поздно. Панический страх прорвался наружу, но что теперь  сдела-
ешь? Все равно он теперь вспомнил это:
   "У МАМЫ ЕСТЬ КЛЮЧИ И ОТ КОМНАТ МОТЕЛЯ".
   И когда он отдернул занавеску и увидел изрубленное,  скорчившееся  на
полу тело, превратившееся в кусок кровавого мяса, он понял, что Мама ис-
пользовала эти ключи.
 
   -5-
 
   Норман запер за собой дверь и пошел к дому.  Одежда  висела  на  нем,
словно тряпка - мокрая и, конечно, запачканная кровью. Его вырвало  так,
что он забрызгал весь кафель.
   Но одежда - не самое главное. Есть вещи  поважнее.  Сначала  надо  их
привести в порядок.
   На этот раз он разберется с проблемой раз и навсегда. Он отдаст  Маму
туда, где она давно уже должна находиться. Другого выхода нет.
   Панический страх, ужас, отвращение, тошнота  -  все  прошло,  уступив
место  опьяняющей  решимости.  Случившееся  было  трагедией,  невыразимо
страшным событием, но больше такого не произойдет.  Он  чувствовал  себя
новым человеком, словно только теперь обрел право быть самим собой.
   Норман торопливо взобрался на крыльцо дома и нажал  на  ручку  двери.
Она была не заперта. В гостиной все еще горел свет, но там никого не бы-
ло. Он быстро огляделся по сторонам, затем поспешил по лестнице на  вто-
рой этаж.
   Дверь в Мамину комнату была распахнута, свет настольной лампы освещал
холл. Он вошел, даже не подумав постучать. Все - больше нет  смысла  иг-
рать в эту игру. Теперь ей не уйти от ответа.
   Не уйти...
   Но ведь она ушла!
   Спальня была пуста.
   Он заметил примятые простыни на том месте, где  она  недавно  лежала,
откинутое одеяло, раздвинутые занавески на старинной кровати с  пологом,
ощутил едва различимый терпкий запах, еще витавший  в  воздухе.  В  углу
примостилось кресло-качалка, а на туалетном столике все в том  же  неиз-
менном порядке стояли безделушки. Все было как всегда; в Маминой комнате
никогда ничего не менялось. Но Мама исчезла.
   Он подошел к шкафу, перебрал одежду на вешалках. Здесь  острый  запах
пронизывал все, так что Норман чуть не задохнулся, но к нему примешивал-
ся еще  какой-то  другой.  Только  когда  нога  его  ступила  на  что-то
скользкое и липкое, Норман поглядел вниз и понял, откуда этот незнакомый
запах. На полу, скомканное, лежало одно из платьев Мамы и  ее  шарф.  Он
нагнулся, чтобы поднять их, и содрогнулся  от  омерзения,  заметив  тем-
но-красные пятна засохшей крови.
   Значит, она все-таки потом вернулась сюда; вернулась,  переоделась  в
чистое и снова ушла.
   Он не может вызвать полицию.
   Это важно помнить всегда. Нельзя вызывать полицию. Даже сейчас, когда
он знает, что она ушла, нельзя вызывать полицию. Потому что она не отве-
чает за свои действия. Она больна.
   Одно дело осознанное, хладнокровно задуманное убийство, но болезнь  -
совсем другое. Если у человека поврежден рассудок, то его считают насто-
ящим убийцей. Это все знают. Только вот иногда суд не верит этому.  Нор-
ман читал о таких делах. Но, даже если они поверят, что она  больна,  то
ее все равно заберут отсюда. Не в лечебницу, нет, в одно из этих  страш-
ных заведений - госпиталь штата для душевнобольных преступников .
   Норман обвел взглядом чистенькую старомодно обставленную комнату,  на
обоях которой переплетались вьющиеся розы. Он не может отнять у Мамы все
это, он не может допустить, чтобы ее заперли в убогой камере. Сейчас ему
ничто не угрожает - ведь полиция не знает о существовании Мамы.  Она  не
выходила за пределы дома, так что НИКТО не знает...  Той  девушке  можно
было сказать про Маму, потому что она уедет и никогда не  увидит  больше
их дом. Но полиция не должна ничего знать о Маме и ее наклонностях.  Они
запрут ее, и Мама сгниет там заживо. Что бы она ни сделала, ТАКОГО  Мама
не заслужила.
   И ее никогда не схватят, потому что никто не узнает, что она натвори-
ла.
   Теперь он четко сознавал, что сможет скрыть это от всех. Сейчас нужно
просто обдумать, что случилось, обдумать все события, начиная  с  сегод-
няшнего вечера, обдумать хорошенько.
   Девушка приехала сюда одна, сказала, что была  за  рулем  весь  день.
Значит, она никуда не заезжала. К тому же она, кажется,  не  знала,  где
находится Фервилл, а в разговоре ни разу не упомянула другие города поб-
лизости, так что скорее всего не собиралась никого  там  навещать.  Тот,
кто ждал ее приезда, - если ее вообще ждали, - живет,  очевидно,  где-то
дальше на севере.
   Конечно, все это просто рассуждения, но  получается  вполне  логично.
Что ж, придется рискнуть и предположить, что он сейчас прав.
   Да, она расписалась в книге регистрации, но это ничего не значит. Ес-
ли кто-нибудь начнет расспрашивать, он скажет, что девушка провела в мо-
теле ночь и уехала.
   Надо избавиться от тела и машины, а после постараться убрать следы  -
вот и все, что от него требуется.
   Ну, вторая часть работы будет нетрудной; он уже знал,  как  это  сде-
лать. Приятного мало, конечно, но и особых трудностей не предвидится.
   И он избавится от необходимости сообщать в полицию. А Мама будет  из-
бавлена от страшной расплаты.
   О нет, он не собирается отступать от своего решения; теперь от  этого
не уйти, и он обязательно разберется с Мамой, но только после.
   Серьезная проблема, как уничтожить улики. "Корпус деликти".
   Мамино платье и шарф придется сжечь, одежду, которая сейчас на нем, -
тоже. Нет, лучше сделать это после того, как он избавится от тела.
   Норман скатал и отнес вниз окровавленную ткань. Сдернул с  вешалки  в
коридоре старую куртку и комбинезон, скинул свою одежду на кухне и натя-
нул их. Сейчас нет смысла умываться - все это подождет, пока  Норман  не
закончит грязную работу.
   Но Мама-то не забыла умыться, когда вернулась. Здесь, в кухонном умы-
вальнике, были ясно видны розовые пятна, и еще следы румян и пудры.
   Когда он вернется, надо не забыть все тщательно вычистить, отметил он
про себя. Потом Норман сел и переложил в карманы  комбинезона  все,  что
было внутри превратившейся в тряпки одежды. Жаль выбрасывать хорошие ве-
щи, вроде этих, но ничего не поделаешь. Если хочешь что-то  сделать  для
спасения Мамы...
   Норман спустился в подвал и открыл дверь старой кладовой, где  храни-
лись фрукты. Он нашел, что искал, - негодная корзина для белья с  закры-
вающейся на пружину крышкой. Она достаточно большая и  прекрасно  подой-
дет.
   "ПРЕКРАСНО ПОДОЙДЕТ", - Господи, как можно думать такое о вещах,  ко-
торые ты собираешься делать?
   Он передернулся, представив себе, что ему предстоит,  потом  с  шумом
втянул в себя воздух. Сейчас нет времени на самоанализ  или  самобичева-
ние. Надо думать только о деле, собраться. Надо  быть  очень  собранным,
очень внимательным и хладнокровным.
   Совершенно хладнокровно Норман запихал перепачканную одежду в  корзи-
ну. Хладнокровно взял со стола рядом со ступеньками, ведущими в  подвал,
кусок клеенки. Хладнокровно и спокойно вернулся наверх, включил в  кухне
свет, выключил свет в коридоре и шагнул в темноту, неся с собой корзину,
прикрытую клеенкой.
   Здесь, в темноте, труднее оставаться хладнокровным.  Труднее  застав-
лять себя не думать о сотне вещей, из-за которых может все рухнуть.
   Мама ушла из дома - куда? Может быть, она бредет по шоссе,  чтобы  ее
увез с собой любой, кто проедет мимо? Может быть, она все еще в шоке  от
происшедшего и истерика заставит ее выболтать правду первому встречному?
Она вправду убежала или просто пошла куда глаза глядят, словно  во  сне,
не соображая, что делает? Может быть, она пошла к лесу позади  их  дома,
по узкой десятиакровой полоске принадлежащей им земли, протянувшейся  до
болот? Может быть, ему лучше сначала поискать ее?
   Норман вздохнул и покачал головой. Он не  может  рисковать.  Особенно
сейчас, когда в мотеле, в ванной, скорчившись, лежит  истерзанный  кусок
мяса. Оставлять все так гораздо опаснее.
   У него хватило сообразительности, чтобы выключить свет и в конторе, и
в ее номере, прежде чем уйти. Но все равно, кто может знать,  не  придет
ли в голову какому-нибудь полуночнику заявиться сюда и совать всюду  нос
в поисках хозяина? Сейчас такое случалось редко, все-таки время от  вре-
мени сигнал отмечал появление очередного постояльца; иногда  это  случа-
лось в час, в два часа ночи. И по крайней мере один раз каждую ночь мимо
проезжала пол