же хрупко  и  драгоценно,  как  мотор  гоночного
автомобиля.
   Бюзар с радостным чувством любовался мощной машиной, вытянувшейся перед
ним точно породистый зверь: она даст ему возможность купить себе свободу и
любовь.
   Только предохранительная решетка из восьмиугольных ячеек  отделяла  его
от брюха, в котором его руки будут копаться  в  течение  ста  восьмидесяти
семи дней. Форма раскроется, когда он поднимет решетку, и  закроется  лишь
тогда, когда он ее опустит. Это предохраняет его в  том  случае,  если  по
недосмотру он забудет вовремя убрать руку из матрицы в тот  момент,  когда
должны соединиться  обе  половинки  формы.  Это  брюхо  может  при  случае
превратиться в челюсть, способную раздробить самый крепкий кулак.
   В прессе, доверенном Бюзару,  отливалась  карета  эпохи  Людовика  XIV,
украшенная по углам плюмажами. Эту игрушку можно купить в  детской  секции
некоторых универсальных магазинов и в их многочисленных филиалах. Четверка
лошадей и дышло изготавливались на других прессах, а все вместе собиралось
этажом выше в цеху, где работали женщины. Форма была куплена по  случаю  в
Америке. Там в нее вливали не красную, а черную пластмассу,  и  получалась
не карета, а катафалк для погребения по первому классу, служащий  рекламой
одного бюро похоронных процессий.
   В брюхе со змеевиками пластмасса должна затвердеть в  течение  тридцати
секунд. На раскрывание и закрывание формы и нагнетание в нее расплавленной
массы требуется десять секунд. Каждые  сорок  секунд  пресс  выпускает  по
карете.
   Бюзар подсчитал, что за сто восемьдесят семь  дней  он  отольет  двести
одну тысячу девятьсот шестьдесят карет-катафалков и  столько  же  выпустит
брессанец.
   Бюзар был знаком с работой машины, так как не раз заменял прессовщиков.
Агрегат почти полностью  автоматизирован,  и  работа  на  нем  чрезвычайно
проста. Бюзар включил рубильник. Это движение делается раз и навсегда.  Он
поднял предохранительную решетку. Форма раскрылась. Бюзар засунул  руку  в
брюхо машины и вынул карету, оставленную рабочим предыдущей смены.
   Только что отлитая карета как бы разрезана пополам и распластана  вдоль
продольной оси, проходящей по  середине  крыши  и  через  макушку  кучера.
Получаются вроде бы две кареты, которые отливаются  одновременно  и  лежат
рядом: правая сторона и левая. Так устроены все формы для  полых  изделий.
Если бы на пуансоне был профиль одной левой половины, а в матрице -  одной
правой половины кареты или же наоборот, то изделие получалось бы сплошным.
Вот почему каждая половинка игрушки штампуется как бы в своей  собственной
форме.
   Итак, вынутая Бюзаром  из  пресса  карета  была  почти  плоской,  почти
квадратной, барельеф двух симметричных карет, наложенных одна на другую, у
той, что сверху, колеса  оказались  задраны  кверху,  у  той,  что  снизу,
задраны кверху ноги кучера. Работницы сборочного цеха склеят обе половинки
и превратят их в одну карету.
   Бюзар опустил предохранительную решетку.
   Брюхо захлопнулось. Поршень пришел в движение.
   Бюзар, держа игрушку в руках, отсек кусачками в центре сдвоенных  карет
выступ, нечто вроде заусенца, называемого литником  или  еще  "морковкой".
Это остаток пуповины из пластической массы, которая  во  время  охлаждения
соединяет матрицу с цилиндром через инжекторный канал.
   Упершись большими пальцами в середину игрушки и нажав ладонями  на  оба
ее конца, Бюзар разломал по оси вынутое изделие, разъединив таким  образом
сдвоенные кареты.
   Потом он бросил их в  ящик,  находившийся  за  его  спиной.  Этот  ящик
подсобный рабочий отвезет в сборочный цех.
   На эти три движения: отсечь, разъединить  и  сбросить  -  уходит  всего
десять секунд. У Бюзара оставалось двадцать секунд до того, как  загорится
красный глазок, дающий знать, что процесс охлаждения уже закончен.  В  это
время прессовщик отдыхает.
   Вспыхнул красный глазок. Бюзар поднял предохранительную решетку.  Форма
раскрылась.  Бюзар  вынул  сдвоенные  кареты,   опустил   решетку,   отсек
"морковку", разъединил, сбросил в ящик готовое изделие и принялся ждать...
   Он работал в самом новом цеху фабрики. Огромные окна выходили на клумбу
с бегониями. Стены были облицованы разноцветными плитками  из  пластмассы:
зелеными, белыми, голубыми и  розовыми;  они  выглядели  гораздо  наряднее
обычного кафеля.  Это  придумал  Поль  Морель,  который  сейчас  налаживал
торговлю такими плитками. В цех приводили клиентов,  и  они  восторгались:
"Какой красивый кафель...", а им отвечали:  "Продукция  "Пластоформы",  на
укладку этих плиток требуется в три  раза  меньше  рабочей  силы,  чем  на
облицовку обычными плитками".
   Прессы приводятся в движение электричеством и работают почти  бесшумно.
Штоки поршней, гладкие и лоснящиеся, как ляжки скакунов, двигались взад  и
вперед с величественным спокойствием.  Медленный  темп  работы,  вызванный
паузой для охлаждения, придавал какую-то  торжественность  всем  движениям
рабочих.  Не  было  слышно  ни  разговоров,  ни  смеха,  ни   песенок.   С
отсутствующим взглядом каждый рабочий о чем-то мечтал, думал или  вычислял
что-то про себя, продолжая вынимать,  отсекать,  разъединять,  сбрасывать,
каждые  сорок,  или  каждые  пятьдесят,  или  каждые  тридцать  секунд,  в
зависимости от отливаемого изделия.
   Бюзар  подсчитал.  В  его  игрушке  двадцать  сантиметров  длины.  Если
приставить одну к другой  все  двести  одну  тысячу  девятьсот  шестьдесят
карет, которые пройдут через его руки, они займут около сорока километров.
От фабрики до поселка Мореля всего полтора километра.  Разделим  сорок  на
полтора, получается  больше  двадцати  шести.  Предположим,  что  все  эти
колесницы расставлены в двадцать шесть рядов... образуется  огромный  алый
ковер,  который  он  уже  начал  ткать,  чтобы  по  нему  отправиться   за
Мари-Жанной.
   В полдень пришел брессанец на свою первую  смену.  Бюзар  задержался  у
пресса, показывая, что надо делать; он не чувствовал никакой  усталости  и
был даже бодрее и веселее, чем утром.
   - Понятно... понятно... - повторял брессанец.
   Ему не терпелось поскорее встать к машине. Все оказалось таким простым.
   Бюзар  сказал  о  могущих   возникнуть   неполадках.   Случается,   что
охлажденная масса прилипает к стенкам формы;  тогда  следует  счистить  ее
особым инструментом и протереть форму.  Иногда  ломается  и  застревает  в
инжекторном канале "морковка", жидкая пластмасса не проходит, когда  брюхо
раскроется, матрица окажется пустой,  кусок  "морковки",  забивший  канал,
выковыривают бронзовым прутиком.
   Бюзар показал  брессанцу  это  приспособление,  которое  находится  под
бункером, показал, как при  необходимости  остановить  машину.  Для  этого
достаточно повернуть рубильник, и ток выключен. Но даже  если  забыть  это
сделать, ничего не  произойдет,  так  как  форма  закрывается  только  при
опущенной предохранительной решетке.
   Решетка раздражала  брессанца,  за  первые  полчаса  он  несколько  раз
забывал ее поднять или опустить; тогда машина сразу останавливалась, и  по
наступившей внезапно тишине замечали, что она совсем не  такая  бесшумная,
как казалось вначале.
   Все время в ней  что-то  трется,  перекатывается,  скользит,  шуршит  -
словом, идет бурная жизнь, совсем как в животе, если к нему приложить ухо.
Кому нужна эта предохранительная решетка, когда у  рабочего  целых  десять
секунд между тем, как раскроется и закроется  форма,  и  он  может  трижды
успеть вынуть из матрицы отлитое изделие!
   Бюзар объяснил, что рабочий может заснуть с засунутой в форму рукой. До
того как инспекция  по  безопасности  труда  обязала  фабрикантов  ставить
предохранительные решетки, в Бионне была масса случаев,  когда  прессовщик
оставался без руки. Только чудовищные лентяи  способны  заснуть  на  такой
легкой работе, решил  брессанец.  Он  уже  начинал  верить,  что  заключил
выгодную сделку. Бюзара раздражала безумная самоуверенность  брессанца,  и
он  не  стал  ему  рассказывать  о  непреодолимой  сонливости,  вызываемой
бесконечным повторением одних и тех  же  движений,  с  которой  тем  более
трудно бороться, что все эти движения не требуют ни усилий,  ни  внимания.
Крестьянин сам убедится в этом на собственном опыте.
   - Во всяком  случае,  так  бывает,  -  ответил  Бюзар,  не  вдаваясь  в
подробности.
   Но он все же нашел нужным предупредить  брессанца,  что  иногда  машина
начинает беситься. Для этого достаточно плохого контакта в одной из цепей,
которые  регулируют  порядок  операций.   Поршень   мечется,   выплевывает
расплавленную массу до того, как успела  закрыться  форма,  и  у  рабочего
обожжена рука. Или же брюхо, едва приоткрывшись, тут  же  захлопывается  и
расплющивает прессовщику  кисть.  Когда  решетка  поднята,  все  механизмы
машины выключены; таким образом, в принципе она предохраняет от несчастных
случаев.  Вот  почему  решетка  не  автоматизирована,  как  все  остальные
механизмы пресса; решетка слушается только рабочего,  и  он  благодаря  ей
подчиняет  машину  своей  воле.   Но   бывает,   что   прерыватель   тока,
установленный на решетке, выбывает из строя; при  поднятой  решетке  пресс
продолжает  работать,  но  об  этом  не  стоит   и   говорить,   настолько
маловероятно, что это произойдет как раз в ту минуту, когда заснет рабочий
или взбесится машина.
   В течение каждой операции рабочий проделывает шесть движений: поднимает
решетку,  вынимает  изделие,  опускает   решетку,   отсекает   "морковку",
разъединяет  сдвоенные  части,  сбрасывает  их  в  ящик.  Таким   образом,
поднимание и опускание решетки составляет треть работы прессовщика,  треть
затрачиваемой им энергии. Все это давно уже вычислено,  и  многие  рабочие
портят прерыватель тока, который приводится в действие решеткой;  делается
это очень просто: достаточно снять пару винтиков и  соединить  вместе  оба
конца провода. Мастер на это закрывает глаза, за исключением тех  случаев,
когда должен приехать инспектор  по  безопасности  труда;  при  инспекторе
рабочий поднимает и опускает решетку, но это чисто символический жест, так
как прерыватель тока не работает. Инспектор ничего не замечает или  делает
вид, что не  замечает.  Если  же  произойдет  несчастный  случай,  то  при
обследовании пресса мошенничество будет обнаружено и тем самым  с  хозяина
снимается всякая ответственность.
   Бюзар  не  стал  раскрывать  секрета  прерывателя   своему   напарнику.
Брессанец сам додумается, и чем позже, тем лучше, Даже после того, как  на
фабриках Бионны предохранительные решетки стали обязательными, каждый  год
бывает не меньше тридцати увечий: в  большинстве  случаев  рабочие  теряют
пальцы, а то и всю руку.
   Когда Бюзар решил пойти работать к прессу, он дал себе клятву соблюдать
правила безопасности. Он ни за что не притронется  к  прерывателю.  Как  и
все, кто родился в Бионне, ему знаком был огромный  соблазн,  но  он  знал
также и всю меру опасности и предпочитал проделывать каждый раз два лишних
движения. Тем более что он в отличие от большинства своих товарищей не  на
всю жизнь прикован к прессу.  Уже  через  полгода  в  своем  снэк-баре  на
автостраде N_7 он будет обслуживать владельцев роскошных машин, в то время
как Мари-Жанна, сидя за кассой-автоматом, будет подсчитывать выручку.  Они
накопят на "кадиллак" и станут в свою очередь посетителями снэк-баров...


   - Ты что, сынок, решил рубить с плеча?
   За спиной Бюзара неожиданно вырос Шатляр, секретарь профсоюза.
   - Выйдем во двор, мне надо с тобой потолковать.
   - Я работаю, - ответил Бюзар, не оборачиваясь.
   - Видно, такой же анархист, как твой отец?
   Шатляр - старый друг отца Бюзара. В  1936  году  они  вместе  проводили
предвыборную кампанию Народного фронта и в июне  того  же  года  принимали
участие в кровопролитных сражениях против "Боевых крестов".  В  1945  году
Бюзар-старший, возмущенный тем, что рабочий класс не сумел воспользоваться
Освобождением и взять власть в свои руки, отошел  от  всякой  политической
деятельности и даже вышел из профсоюза. Он, мол, работает дома,  а  потому
сам себе хозяин. В душе он сожалел, не признаваясь в этом открыто,  о  тех
временах,  когда  вместе   с   товарищами   основал   "Социальную   Зарю",
потребительский кооператив  с  бакалейно-фруктовой  и  скобяной  лавкой  и
кафе-пивную,  где  собирались  рабочие-активисты  (правда,  в  1914   году
выяснилось, что управляющий кафе - полицейский Осведомитель).  "Социальная
Заря" выпускала тогда социалистический еженедельник, в котором сотрудничал
Ленин, находившийся в эмиграции в Швейцарии. Старому активисту не по  душе
были современные формы политической борьбы. Но все же он  был  привязан  к
Шатляру, и они нередко спорили целыми вечерами, сидя  в  кафе  "Социальная
Заря",  которое  продолжало  существовать.  Они  дружески  переругивались,
только и слышалось: "Что с тебя возьмешь, ты же  коммунист!"  -  "Эх,  ты,
анархист!"
   -  Вы  же  видите,  я  работаю,  -  повторил  Бюзар,   по-прежнему   не
оборачиваясь.
   - Ну, хорошо, хорошо. До вечера. Побеседуем с тобой при твоем  отце,  -
сказал Шатляр.
   - Я сейчас вернусь. В случае чего позови меня...  -  предупредил  Бюзар
брессанца и вышел вслед за Шатляром.
   - Значит, ты не только работаешь сверхурочно, но еще и получаешь за эти
часы по обычной ставке, - сказал профделегат.
   - Я отстаиваю свои интересы как могу, - возразил Бюзар.
   В принципе профсоюз был против сверхурочной  работы,  но  вынужден  был
закрывать на это глаза, так как большинству рабочих не  хватало  на  жизнь
того, что они зарабатывали за сорокачасовую неделю.  Однако  в  вопросе  о
повышенной оплате сверхурочных часов профсоюз был непримирим, и в этом его
поддерживали почти единодушно все рабочие. Оплата сверхурочных часов  была
в полтора раза выше обычной, если же сверхурочная работа велась  в  ночную
смену,  которая  на  фабрике  "Пластоформа"  оплачивалась  по  повышенному
тарифу, то рабочий получал по триста  шестьдесят  франков  в  час.  Но  за
исключением тех редких случаев, когда все предприятия Бионны  одновременно
выполняли крупные заказы и рабочих не хватало, "Пластоформа" не  разрешала
прессовщикам работать на прессе дополнительные часы, и, проведя целый день
на фабрике, рабочие шли прирабатывать в  мелкие  мастерские.  У  Бюзара  с
брессанцем получалось восемь сверхурочных часов, но Бюзар и  не  собирался
требовать за них повышенной оплаты. Поль Морель наверняка  возмутился  бы:
"Ты что, сбрендил?" Ему сделали одолжение,  разрешив  работать  добавочную
смену, и уж за это одолжение лишнего платить не будут.
   - Вдвоем вы выполняете работу трех прессовщиков, - сказал Шатляр,  -  и
лишаете хлеба одного рабочего. Ты соображаешь?
   Бюзар молчал. Он стоял перед старым профделегатом, сжав губы и не глядя
на него.
   - Твой отец упрям как осел, но, когда он работал  на  фабрике,  он  вел
себя порядочно, - продолжал Шатляр.
   - Сейчас нет безработицы, - возразил Бюзар. - Я ни у  кого  не  отнимаю
хлеб.
   - В Бионне нет безработицы, но  она  существует  в  других  городах,  и
существует солидарность рабочих.
   - Я лично живу в Бионне, - сказал Бюзар. - Пока что... - добавил он.
   - Ты свихнулся.
   - Мне нужны триста двадцать пять тысяч франков.
   - Мне тоже, представь себе. С того времени как я появился на свет.
   - Я женюсь на Мари-Жанне.
   - Удивляюсь, как это она разрешила тебе пойти на такую низость.
   После  того  как  отец  Мари-Жанны  погиб,  придавленный  прессом   для
целлулоидных изделий, Шатляр опекал девочку и ее  мать.  Он  отвоевал  для
вдовы пенсию. Благодаря  его  заботе  у  Мари-Жанны  на  елку  всегда  был
подарок. В дальнейшем по его настоянию девочка училась в  профессиональном
училище, где она получила профессию  белошвейки.  Иногда  вечерком  Шатляр
заходил побеседовать с матерью Мари-Жанны.  На  чувствах  старика  к  этой
семье и хотел сыграть Бюзар, упомянув о Мари-Жанне как о своей невесте.
   - Выкладывай, в чем дело, - сказал Шатляр.
   Мари-Жанна непременно хочет  уехать  из  Бионны,  объяснил  Бюзар.  Она
согласилась выйти за него замуж при условии, если  он  станет  управляющим
снэк-бара. И он вынужден был что-то придумать, чтобы раздобыть недостающие
триста двадцать пять тысяч.
   - Снэк-бар, что это за штуковина? - удивился Шатляр.
   - Это ресторан, где можно поесть на скорую руку,  рядом  с  заправочной
колонкой... Теперь так делается. Автомобилисты не желают терять  время  на
еду. Вначале Мари-Жанна будет  заниматься  готовкой,  жарить  бифштексы  и
варить "от-доги".
   - Что это за "от-доги"?
   - Сосиски.
   - Почему ты разговариваешь не по-французски?
   - А я буду обслуживать посетителей.
   - Стать холуем - вот твой идеал.
   - Потом у нас появится обслуживающий  персонал.  Мари-Жанна  встанет  к
кассе. А я буду только распоряжаться.
   - Понятно, хочешь эксплуатировать людей - вот к чему ты стремишься.
   - Я политикой не занимаюсь, - ответил Бюзар.
   - А я в  твоем  возрасте  мечтал  о  революции,  об  освобождении  всех
трудящихся. Да и теперь не изменил своим убеждениям. Бороться за то, чтобы
все имели право "на хлеб и на розы", тебя это не прельщает?
   - С вашей стороны это очень благородно, - сказал Бюзар.
   Он переминался с ноги на ногу и упорно смотрел старику в рот, чтобы  не
видно было, что он избегает его взгляда, но в  то  же  время  старался  не
встретиться с ним глазами.
   - Но я лично хочу жить сегодня, - резко проговорил Бюзар.
   - Дело твое, - сказал Шатляр. - Выколачивай деньги, чтобы  купить  себе
право стать лакеем. Но делай это пристойно. Ни одного сверхурочного  часа.
Ничего, поработаешь год вместо шести месяцев, это пойдет тебе на пользу.
   - На вашей стороне сила, и вы этим пользуетесь.
   - Совершенно верно, мой мальчик.
   - Но Мари-Жанна не может ждать так долго.
   - Почему? Объясни.
   - Нечего объяснять, все и так ясно.
   Бюзар снова опустил голову.
   - Ну-ка, посмотри на меня.
   Бюзар поднял голову.
   - Ты мне не нравишься, - сказал Шатляр.
   Бюзар нахмурился.
   - Чего вы ко мне придираетесь? Я поступаю по-честному, Когда  я  узнал,
что у нас будет ребенок, я предложил Мари-Жанне жениться на ней.
   - Не нравится мне, как ты разговариваешь.
   - Ничего не поделаешь.
   Старик скручивал сигарету, не спуская глаз с  парня,  тот  стоял  перед
ним, скрестив руки на груди, с непроницаемым лицом.
   - Так женитесь, незачем мудрить.
   - Все равно нам нужны деньги на обзаведение.
   Старик нагнулся, чтобы закурить от зажигалки, которую он  прикрывал  от
ветра ладонью.
   - Я не понимаю Мари-Жанны, - сказал он.
   - Ей не нравится жить в Бионне.
   - Так мне и казалось, - медленно проговорил Шатляр. - Она ни за что  не
хотела идти на фабрику... Предпочитает в одиночестве сидеть у окна а целый
день шить и шить... Вот и лезет в голову разное...
   Он замолчал. Бюзар угадал мысли старика.
   - Она не может забыть несчастного случая с отцом, - сказал он.
   - Молчи. Ты-то не имеешь никакого права говорить об этом.
   - Вечно эти громкие слова. Вы не на собрании, - возразил Бюзар.
   Шатляр в упор посмотрел на него. Бюзар снова скрестил  руки  на  груди,
вызывающе глядя на старика.
   - Ты мне не нравишься, - повторил Шатляр.
   Он опять нагнулся и зажег потухшую сигарету.
   - Может быть, я  ничего  не  понимаю  в  современной  молодежи...  Хотя
некоторые, мне кажется, сделаны из добротного материала.
   Он снова поглядел на Бюзара.
   -  Договаривайся  с   остальными   делегатами...   Я   не   могу   быть
беспристрастным. Я слишком хорошо отношусь к Мари-Жанне, и мне не по душе,
что она выходит за парня, который так некрасиво поступает... Объясняйся  с
ними сам... Вмешиваться не буду.
   Он повернулся и ушел своей тяжелой и решительной походкой,  по  которой
все в Бионне издали узнавали его.
   "Я победил, я победил!" - в полном упоении твердил про себя Бюзар.
   Остальные про