с Татьянины сто
восемьдесят, да премиальные, а после сезона экспедиций, когда  ходили  в
"поле", уж совсем неплохо выходило на круг.
   Одно время в Москве открылись заведения, где за полтинник можно  было
выпить почти целый стакан портвейна. Народ окрестил  их  "автопоилками".
Ни столов для закуски, ни другого сервиса - только граненый стакан и ав-
томаты для розлива. К вечеру там было не  протолкнутся.  Стояли  плотно,
терпеливо дожидаясь своей очереди утолить жажду, а те,  кто  уже  оросил
горевшие "трубы", блаженно не желал покидать мужскую компанию - а  пого-
ворить? И тут кто-то начинал петь, причем не пьяную  ораторию,  а  тихие
романсы или читать стихи - Есенина или свое, нигде иначе не востребован-
ное. Какие строки!

Я, как курьерский, стоять на полустанках не имею права...

Или:

  Шутит синева с вечером.
   Босые снега окружают.
   Отчего нас лечат,
   от того и умираем...

Леонид встал с постели, открыл секретер и стал перебирать желтые от времени
бумаги. Три школьных друга поступили в МГУ: Севка Андреев - на химический,
Илья Жихаревич - на физмат, Леонид - на географический. Сева не только
познакомил Леонида с будущей женой Татьяной, но и сделал свадебный подарок -
стеклянный змеевик. Никак не могли придумать название для благородно чистого,
но неблагозвучного самогона, пока Ильюху не осенило.
   - Мужики, а помните у Гоголя в  "Старосветских  помещиках"  Пульхерия
Ивановна спрашивала Афанасия Ивановича, а не  испить  ли  нам  грушевого
взварца?
   Так и приклеилось, словно не отлипало. Вот и сочинение по этому пово-
ду:

   Как Ленька в гости нас хотел!
   И вот сидим под музыку лихую,
   Но вдруг звонок затарахтел -
   Какому это ...
   так хочется на грубость здесь нарваться?
   Притихли все и все молчит.
   Вбегает Пушкин и кричит:
   - Я груш принес для взварца!!!

Николай, хоть и начал свое крутое восхождение по служебной лестнице, однако
тоже не брезговал при случае "грушевым взварцем". Дружно тогда братцы жили:

  На столе и хрен, и сало,
   самогон - и в целом столько!
   После первой ясно стало:
   как же кильку любит Колька!

  Мы едим и хрен и сало,
   мы танцуем вальс и польку.
   От второй нам ясно стало:
   Танька тоже любит Кольку.

  Мы почти доели сало,
   самогона, ну, нисколько.
   После третьей ясно стало:
   И Аленка любит Кольку.

  Мы совсем доели сало.
   На столе лишь хрен и только.
   От четвертой ясно стало:
   Ленька тоже любит Кольку.

  Он сидит, доевши сало.
   Грустно водит нож и вилку.
   От последней ясно стало:
   Колька любит только кильку.

А это откуда? Ах, да, по случаю неожиданного дристопада:

  Свой молодой задор
   меняю на запор,
   меняю жизнь и прочий вздор,
   меняю солнце, сушу, море.
   Да здравствует запор!
   Мечтаю о запоре...

Леонид кожей ощутил хмель молодости. Такой горячей и такой наивной... Наивными
кажутся сейчас с высоты пятидесяти поэтические попытки, поиск, а ведь было же
в это что-то:

  стеклянная кошка
   сошла с этажерки
   и хитро прищурясь
   и тихо звеня
   пошла по паркету
   прямо в меня
   но я не бесплотный
   и отвернулся
   неловко
   упала со звоном
   разбилась кошка

  после любви на крыше
   звонкая смерть пришла
   в кровь хвосты изрезали мыши
   проплясав на осколках стекла

Или:

  в дверях окопа стояла проститутка
   она ждала когда я кончу стрелять
   и приду с ней спать
   но в меня тоже стреляли и убили
   так я попал в рай
   в раю я хотел запихнуть облако в штаны
   и промок
   ангелы искали блох в перьях
   и подставляли свои бесполые задницы солнцу
   святым было спать неудобно - мешали нимбы
   бог ерзал копченым задом сидя на дыме
   он опускал его в чистилище
   где его мыли горячей водой из ада
   два раза в год
   специальная пожарная команда из римских пап

Или:

  мой товарищ и моя товарка
   столковались и ушли
   товарищ стал не мой
   товарка стала не моя
   треугольник раскололся на две части
   я один лежал в постели
   но она стала грязной
   я встал и пошел искать другую товарку

Леонид наткнулся на связанную ленточкой пачку тетрадок. Совсем уж старых.
Исписанных витиеватым почерком никому неизвестного Георгия Басова. Тетрадки
принес Николай. Он нашел их в шкафу, когда стал секретарем парткома. Получил,
как в наследие.
   Их принесла жена Басова после того, как он умер. Стихи в основном но-
сили бытовой характер:

  Разве можно, деточка?
   А не то березовой
   кашки я из веточек
   дам задушке розовой.
   Будет она сытая
   кашкой и без маслица
   Аленушка ж побитая
   станет ко мне ластиться.

Но нашлась же в это собрании сочинений настоящая строка:

  Из ваз я увядшие астры убрал...

Леонид увидел, как бы со стороны, себя, Татьяну и Аленку в самую счастливую
пору своей семьи. Вошли, наконец-то, в собственный дом, в стены своей
кооперативной квартиры. Ходили по пустым комнатам и с надеждой молодости
верилось, что впереди долгая цветущая жизнь.
   Другая. Не такая как прежде. Лучше.
   Началась новая жизнь молодоженов Долиных с того, что пришлось влезать
в ремонт: промазать цементом щели в стыках блочных плит на потолках, за-
ново отциклевать полы, прошпаклевать и перекрасить оконные рамы, содрать
отлетевшие обои.
   Нескоро, но достали мебель, правда, вразнобой, из разных  гарнитуров:
сервант, гардероб, диван, столы, стулья, секретер.
   Нет стенных шкафов - и мебель, вернее не мебель, а сборище ящиков для
хранения одежды, белья, пальто, заполонило пространство так, что местами
приходилось пробираться извилисто и тогда впервые возникло ощущение  ут-
раты и неравноценного обмена.
   Оно касалось не только квартиры.
   За порогом своего дома начинался другой дом. Общий.
   На стенках лифта пестрела заборная нецензурная клинопись.
   Двор с поломанными детскими качелями, так и не был изначально доведен
до ума строителями и фактически представлял собой  пустырь  с  мусорными
баками.
   Кварталы уныло одноликих белых башен, через пять  длинных  автобусных
остановок универсам с пустыми прилавками и эпицентр культуры  -  киноте-
атр.
   Леонид представил город своей молодости с высоты полета, он  вернулся
в него на птице времени и увидел, что именно тогда и без того искаженное
уничтожением сорока сороков храмов лицо столицы окончательно  утрачивало
свою домо-тканность, ибо было соткано когда-то из домов на манер пестря-
динного одеяла, где Сокольники разнились от Таганки, Арбат  от  Марьиной
Рощи, а Калужская застава от Замоскворечья.
   Вкруг столицы морщины дорог сквозь повырубленные леса, через травлен-
ные химией поля, через реки, слитые с  отходами,  соединяли  города  по-
мельче, села, деревни в то пространство, что зовется провинцией или  за-
холустьем. А все вместе, вся земля - Русью, Россией, Советским Союзом.
   Дом страны. Дом, который принадлежал всем и никому. Он  был  разорен,
загажен и нуждался, как и квартира, в капитальном ремонте. Свой и  ничей
дом. Несвой. На границе своего и общественного кончались порядок и  ухо-
женность, словно дальше жил другой народ, иное племя.
   Леониду привиделась потрясшая его в свое время картина.
   Поздний август. Подмосковный совхоз. Скотный двор или птичник с  про-
валенной крышей. Грязная жидкая лента дороги от ворот с  одной  створкой
до выкопанного экскаватором пруда. Идет мелкий холодный дождь.  На  краю
пруда сбилась в кучу стая совхозных уток.
   Они голые, без перьев и судорожно вздрагивает склизкое  бело-синюшное
месиво тел. А где-то за высокими заборами госдачи соспецбуфетами,  баня-
ми-бассейнами и охраной.
   Заглянув в колодец прошлого, Леонид ясно представил себе,  что  жизнь
его утекает, а талант так и остался невостребованным.
   Что осталось от прожитых лет? Память да тетрадки стихов. И не  только
своих. Севка Андреев тоже писал.

  Хочу нежности.
   Чтобы желтые лоси
   осыпали стеклянные росы
   в поры земли -
   мне.

Сева всегда хотел нежности. Потому что у него не было детства. Человек без
детства. Об этом знали его друзья по школе - Ленька Долин и и Илюха Жихаревич.
Тем, кому он оставил свое завещание. Вот оно:
   "Рябова Екатерина топором в висок ударила спящего мужа. Он стал инва-
лидом. До его смерти они мирно прожили еще 20 лет.
   У Плошкиной Анны муж всю войну отсиделся поваром у снабженцев.  Когда
его уволили, Анна выгнала мужа из дома по  причине  якобы  ревности.  Он
умер в нищете, спился.
   У Голубевой Серафимы муж умер от тифа еще молодым. Когда случился по-
жар, горел дом и в нем кричали дети, Серафима равнодушно сказала:  "Черт
с вами, горите!" В самое голодное время она выпивала мое молоко, разбав-
ляла его водой и кормила меня этим.
   Четвертая сестра Сальникова Авдотья жила в деревне, потом перебралась
в город. Жили тем, что зарабатывал муж. Как-то он сказал, что жить в го-
роде не может и поедет в деревню хоть пастухом.  Авдотья  заставила  его
остаться и он умер в 1937 году от инфаркта.
   Все четыре сестры прожили долго, но я на всю жизнь запомнил их холод-
ность и отчужденность. Они никогда ни в чем не помогали друг  другу.  Не
навещали друг друга, хотя Авдотья и Анна жили в десяти  минутах  ходьбы.
Характерным для них всех был холодный практицизм. Никакой душевности.  И
две маски - либо плаксивость, либо воинственность.
   Второе поколение, как яблочко от яблони, недалеко ушло.
   Зинаида, старшая дочь Екатерины Рябовой, еще девочкой ткнула вилкой в
глаз своего брата. Он так и остался кривым. В армию его все-таки взяли и
он погиб на фронте. Зинаида выла, узнав об этом. Тем более, что воевал и
ее муж. На третий год войны, когда голод и нищета  дошли  до  крайности,
Зинаиде повезло, она устроилась на кухню в госпиталь. Отъелась  и  стала
хвастать своими романами с пленными немцами. Верила  в  наше  поражение.
Как и мать.
   Перед самой войной  Екатерина  Рябова  учила  Зинаиду:  "Мужик  нужен
только для того, чтобы сумки в дом таскать,  а  на  остальное  насрать!"
Старший сын Зинаиды рассказывал мне, что он слышал как бабушка учила ма-
му умертвить его полуторагодовалого братишку - скормить  ему  паука  или
раздавить яичко, потому что есть в доме нечего.
   Третье поколение началось с меня. Но я не столько первый, сколько ни-
чей. Сирота при живых родителях. Ходил то к одним,  то  к  другим.  Отца
забрали на дорожные работы, он так и не вернулся обратно, а  мать,  я  и
сестра еле перебивались с хлеба на воду.
   Мне 9 лет. Я отдал одному парню коньки за два стакана крупы. Мать об-
радовалась, велела никому не говорить о "сделке" и сварила  тот  час  же
кашу. Кашу мы съели, но тут пришли родители парня, стали требовать назад
крупу. Скандал, да поздно.
   Сестры жили тем, что шили ватные одеяла и продавали их на рынке.  Они
хотели пристроить к делу и мою мать, но она так и не стала трудиться.  А
выживать было надо. На рынке я видел как ходко  идут  картинки,  писаные
масляными красками. Я стал делать такие же, но на  круглых  камушках.  И
даже продал три таких  пейзажа,  но  по  школе  разнесся  слух,  что  я,
третьеклассник, торгую на рынке.
   В надежде на заработок я послал свои стихи в газету.  Наивно?  Сейчас
кажется, что да, наивно, а тогда? Как обрадовалась мать,  когда  отыска-
лась затерянная детская копилка! Целых 36 копеек дала мне мать и послала
в булочную. А назавтра вся школа смеялась надо мной за эти 36 копеек ко-
пейками.
   Чтобы не умереть с голода, нужен был метод. Умереть с голода - это не
слова, это реальность. Мать уже страдала водянкой, ноги ее и  руки  были
громадных размеров. Вот одеяла - это метод, рисование на камушках -  ме-
тод, писание стихов - метод.
   Нужно было выбрать правильный.
   Я заметил, что выше всего в цене на рынке - инструменты. Взял инстру-
менты отца, цены я знал и хорошо их продал. Мать обрадовалась, но велела
продать не какие-то "ржавые железки", а столовые приборы. Она была очень
удивлена, когда я вернулся ни с чем. Инструментами я стал торговать пос-
тоянно, скупал у кого-то, перепродавал, собирал у родственников.  Екате-
рина Рябова и Плошкина Анна стали использовать меня и мой лоток на  рын-
ке, чтобы сбывать краденое мужем Анны из столовой - селедку, хлеб.
   Спасло нас то, что я все-таки уговорил мать пойти работать в столовую
к мужу Анны Плошкиной. Пускай по блату, но выжили.
   В 1946 году ее уволили и нам стало совсем худо. Я додумался как обма-
нывать продавцов комиссионных продовольственных магазинов,  стал  прино-
сить домой конфеты, булки. Мать заподозрила меня в воровстве, но когда я
ей все рассказал, то напросилась в соучастницы. В конце концов ее пойма-
ли, отвели в милицию. Она все рассказала. Но начальник ее отпустил,  мо-
жет быть потому, что думал, что в нашей шайке и его  сын,  с  которым  я
учился в одной школе.
   Не стану говорить всего, что мне пришлось испытать, как я бросил шко-
лу, воровал, но когда мать получила комнату в другом  районе,  то  я  по
поддельным документам снова начал учиться. С вами.
   Я не просто так это вспоминаю, я хочу, чтобы вы, Леня и Илья  поняли,
почему я прошу не сообщать никому о моей смерти,  а  похоронить  меня  и
помнить обо мне. Кстати, год моего рождения прост

  Я ИГРУШКА,
   не та, что рядом с подушкой,
   закрыты глаза смиренно,
   а та, что висит в машине,
   мчащейся в бешеной сини
   ВРЕМЕНИ.

  Я ПРИНЦЕССА,
   не та, что родом из детства
   и сказочных треволнений,
   а та, что прямой наследник
   короны и скипетра
   ПОСТЕЛИ.

  Я ПОДАРОК,
   не тот, что приносят даром
   на свадьбу и на рожденье,
   а тот, что в турнирной битве
   отыгрывает победитель
   СМЕРТИ.

Читая эти стихи Севы, Леонид подумал, что голод и смерть тенью ходили за его
другом. Андреев блестяще окончил химический факультет МГУ и поступил в
аспирантуру. Темой его кандидатской были болеутоляющие средства, а можно
сказать и наркотики, к которым нет привыкания. Случилось так, что он был
близок к решению задачи, но получил пока промежуточный вариант лекарства. В
это время у жены его научного руководителя, профессора, обнаружили рак.
Неоперабельный. Профессор попросил Севу сделать опытную партию наркотика, дал
специальное разрешение и необходимое сырье. Сева сделал и не только для жены
профессора.
   Это был, наверное, самый счастливый период в его жизни. Сева  взахлеб
утолял свою жажду сытого, обеспеченного существования. Кутил по рестора-
нам, завел себе чуть ли не гарем, дарил любовницам  норковые  шубы,  сам
приоделся.
   Жена профессора умерла и Севу взяли, может  быть,  по  доносу  самого
профессора. Во всяком случае, профессор в деле не фигурировал. Севе дали
восемь лет. Он отсидел и вернулся другим человеком. Чахотка  сожгла  его
через год после освобождения.
   На похоронах говорили, что умер талантливый ученый,  одаренный  поэт.
Так, наверное, и есть. Леонид представил себе, кем бы стал Сева при  его
опыте и способностях настоящего предпринимателя. Да еще с  наркотиком...
Горько все это...
   День Международного праздника трудящихся клонился к вечеру, и  в  ин-
формационных программах появились репортажи о первомайской демонстрации.
Леонид ожидал увидеть знакомые по детским воспоминаниям знамена и транс-
паранты. Отец нес его на плечах и кричал ему снизу: "Видишь?! Скажи, ви-
дишь?.. Ну. вон же он, Иосиф Виссарионович, посредине трибуны, в  фураж-
ке..."
   Однако показывали не Красную площадь, а площадь Гагарина. По  Ленинс-
кому проспекту шла толпа. Она двигалась к ряду милиционеров и  одетых  в
бронежилеты и каски со щитами в руках. Проспект перегорожен грузовиками.
Дальше шло вперемежку, несвязно и все страшнее с каждым  кадром.  Кидают
камни... Размахивают сумками, бьют по щитам, по каскам... Разбитые стек-
ла, разбитые в кровь лица... Горящая машина...  Такое  впечатление,  что
оператору легче пробраться в толпу, чем вооруженным дубинками милиционе-
рам... Вот они захватили грузовик, разгоняют  его  задом,  как  таран...
Раздавленное тело, кровь, дым, крики...
   Вечером позвонил Илья:
   - Видел?
   - Да.
   - Ну, и как?
   - Похоже на начало... Гражданской... Свои на своих, русские на  русс-
ких.
   - Тебе хорошо говорить, русский. Все равно во всем обвинят евреев.  У
меня мама живет на  Ленинском.  Сам  знаешь,  ей  восемьдесят.  Сидит  у
подъезда, мимо идут эти... с побоища. Один ражий, увидел маму, что,  го-
ворит, жиды, купили вы Бориса? Нет, Леня, с меня хватит, уезжать надо. И
как можно скорее... Завтра же займусь...
   Татьяна со своим валютным тестем отреагировали на происшедшее  никак.
Просто никак. Смотрели видак.
   Тут Леонид и впомнил, что поэт Георгий Басов 9 ноября 1941 года напи-
сал и такое:

На картину Герасимова "Встреча товарища Сталина с текстильщиками":

  В пылании пурпурном оправданы цветы:
   В них взбрызг безудержных, неистовых сверхпесен,
   Звучащих в каждом дне, чтоб будень стал чудесным,
   А мед мечтательности янтарным и густым.
   Сверхпеснь ту жаркую, пылальней солнца безумно,
   И вместе теплую, как сок девичьих губ,
   В светильник лепестков, замкнув в гранатный круг,
   Ему поднесите и жертвенно и шумно.
   Так в мир вы входите алеющим букетом
   Цветов, невиданных нигде и никогда.
   И так войдете вы в лазурные года,
   В бессмертье звонкое из бронзы, ласки, света.

Вот и наступили лазурные года... Неужели ради этой сверхпесни погром, пожар,
убийство... во время первомайского путешествия в прошлое...


Глава восьмая




                                --===Крест===--




К Р Е С Т

Глава восьмая

Сегодня в метро напротив Леонида сидели двое мальчишек. Один из них достал из
кармана яркое пасхальное яйцо , содрал фольгу, сломал тонкий молочный шоколад
и вытряс на ладонь оранжевую капсулу с пластмассовыми детальками, из которых
надо было что-то собрать. Ему нетерпелось найти решение, а шоколад таял в руке
- он запихнул его в рот и, торопливо жуя, скрепил из деталек яхту. Достал
второе яйцо, потом третье. Шоколад уже явно не лез ему в горло, но своему
товарищу он отдавал только собранные игрушки: яхту, машинку, домик - то, что
он унаследует от своих богатых родителей в отличие от соседа...
   Леонид вышел из вагона на открытую платформу и  в  утренней  полутьме
тоннеля ощутил-подумал, что можно не спешить, что приехал рано на  дело-
вое свидание и время плавно сбросило ход, словно стих  дувший  последние
два года ветер, словно осела волна прибоя и пленкой штиля покрылось море
- скинут груз суеты и Леонид даже сладко вздохнул, а потом, не торопясь,
поднялся по ступеням в стеклянный кубик  вестибюля,  вышел  на  улицу  и
встал в сторонке, прислонившись к толстой трубе ограждения.
   Июльским утром девяносто третьего года московская толпа разнолико на-
чинала свой день.
   Подъехал белый "мерседес": шофер в коричневой кожаной  куртке,  рядом
непроницаемолицый хозяин, а с заднего сиденья на грязный  неметеный  ас-
фальт а бумажных фильтрах сигарет, обрывках шоколадок "сникерс", брошен-
ных использованных билетах, выбралась судя по всему супруга хозяина, ко-
торую он подбросил по пути до небольшого рынка около метро.
   Пробрел, пошатываясь, красноглазый старик в рванье.
   На той стороне ловила такси льняная блондинка в красном плаще. К  ней
подошел мальчишка, что-то попросил - она расстегнула  сумочку,  вытащила
из пачки "малборо" белую палочку сигареты  с  оранжевым  наконечником  и
протянула ему.
   Не надо тратиться на социологические исследования, усмехнулся про се-
бя Леонид, выйди на улицу и увидишь  -  богатый  хозяин,  нищий  старик,
проститутка...
   Прошли, поспешая, молодые муж и жена. Они держали за руки с двух сто-
рон дочку. Словно три звена одной цепочки,  оборванной  с  двух  сторон.
Между мерседесом и стариком.
   Леонид достал газету. Московский международный фестиваль провалился -
никто не приехал... Грузия воюет с Абхазией,  по  сообщениям  грузинской
стороны противник потерял шестьсот человек... Эротика и порнография: два
лика богини секса..