. Япония опять претендует на Курилы...  На  совещании
великой семерки решили дать России валютный кредит, но свои взносы внес-
ли только Штаты и Япония... Спикер опять что-то против президента  заду-
мал в ответ на запрещение пользоваться  самолетами...  Парламент  России
объявил Севастополь российским городом, а  парламент  Украины  этого  не
признал... Эстонцы попытались принять закон, что русские - иностранцы...
Вице-президент нашел еще девять  чемоданов  обвинительных  документов  с
фактами коррупции в высших органах власти... Штаты опять нанесли  бомбо-
вый удар по Багдаду... Сербия воюет с Боснией... ООН с Сомали...
   Была такая карикатурка. Муж на столе лезет головой в  петлю,  а  жена
стаскивает его вниз: "Опять газет начитался!" И правда, хоть не открывай
почтовый ящик, не включай телевизор.
   Леонид дождался того, с кем была назначена встреча,  отдал  письмо  и
проект договора и поехал на работу.
   Она вошла и встала у противоположных дверей вагона.  Сразу  отличимая
от других. Притягательная. Не надо слов, достаточно  взгляда.  И  Леонид
смотрел на нее, а она неожиданно улыбнулась в ответ.
   Глянулись мы друг другу, жарко ощутил  Леонид.  Встать  и  подойти...
Слова понадобятся. Отыщутся, дело не в этом. Поверит она. Что потом? Вот
я, пятидесятилетний, в кармане пусто, на сердце  тоска,  в  душе  только
прошлое да стихи. Устраивает такой набор? Вряд ли...
   Она вышла через две остановки, оглянувшись  напоследок  -  поманил  и
все? Старею...
   Это ребенок не осознает происходящего с ним,  у  него  нет  прошлого,
открыл для себя Леонид. Другое ощущение возраста, иное, неведомое ранее.
В детстве живешь даже не сегодняшним и не завтрашним днем -  а  будущим,
что кажется таким далеким. Ребенок вырастает и забывает о своих  пережи-
ваниях, он вспоминает их, когда становится старым, на спуске вниз по об-
ратному склону жизни. И все чаще одолевают  воспоминания  детства  -  не
упомнишь, что было вчера, зато ярко  высвечивается  то,  что,  казалось,
навсегда кануло в Лету.
   А как хотелось  скорее  стать  взрослым!  Взрослый  больше,  сильнее.
Мальчишки хвалятся друг другу своими папами, они ощущают  их  силу,  как
свою. Леонид тайно восхищался теткиным поклонником - морским полковником
в черной форме и мечтал о времени, когда и ему можно  будет  носить  ки-
тель, фуражку и кортик.
   У взрослого власть, он может разрешить и запретить. Став взрослым по-
лучишь то, что сейчас запретно... И будешь  счастлив.  Счастье?  Детский
миф, развеянный жизнью. В сущности, счастье - совпадение  реальных  жиз-
ненных обстоятельств с представлением о счастье. Мечтал  о  своем  доме,
получил квартиру - был счастлив пока не увидел трещин на потолке и  отс-
тавшие обои.
   Напечатал-таки книжку - был счастлив пока не столкнулся с равнодушием
близких.
   Полюбил Татьяну на всю жизнь, а счастлив был пока... Пока  Танька  не
обернулась из красивой легкой бабочки в кокон Татьяны  Алексеевны.  А  с
другими было бы по-другому? Вот глянулась же сегодня  в  метро.  Татьяна
таких нутром чувствует. Как ясновидящая. Недавно неожиданно позвонила на
работу и потребовала явиться домой. Гроза разразилась из-за брошки,  ле-
жащей на столе, на самом видном месте. Леонид пытался объяснить, что это
с работы, что Николай просил Леонида  передать  брошку  "Белоснежке"  из
фонда по случаю дня ее рождения - бесполезно. Было заявлено,  что  кроме
брошки в туалете обнаружены два длинных женских волоса, а в постели  еще
один.
   Они кричали друг на друга, словно треснула плотина, годами  державшая
семьи хранилище. До остервенения, до потери человеческого облика, до ос-
тановки сердца.
   А потом Леонид сдался и умолк. Татяна еще что-то выговаривала ему, но
всему есть предел.
   Леонид заговорил тихо, больше размышляя вслух, чем пытаясь найти  ви-
новатого. Он говорил, как любил ее, смешливую,  солнечную  Таньку,  сту-
дентку с химфака, говорил, что они давным-давно друг другу  чужие  люди,
что держит их вместе только недавно приватизированная  квартира  да  то,
что Татьяна - прекрасная домохозяйка. А любовь умерла. Это  в  молодости
мужья ревнуют жен, а в старости жены ревнуют мужей.
   Вот она, старость - стареешь, когда в тебе  умирает  любовь.  Татьяна
неожиданно разревелась, поняла, что или надо смириться окончательно  или
разойтись, как в море корабли. Старые корабли...
   Неужели только в старости обжигают и другие воспоминания? Те, что яв-
ляются так незванно... Как оставил в морозном чужом подъезде подаренного
некстати котенка... Как, не подумав, разжег костер в сухом  мхе  прибал-
тийского леса и еле затоптал расползавшееся, словно нефть по воде, пятно
пожара... Как ляпнул глупость, сказал пошлость... От таких озарений  по-
лыхает лицо - стыдно, мучительно стыдно. Почему же сейчас, а не  прежде,
когда был молод, почему?.. Или близок к концу и итоги жизни подводит ду-
ша?..
   Леонид нескоро добрался до работы, транспорт ходил из рук вон  плохо.
День прошел ни шатко, ни валко, но к вечеру, часов в пять, накрыли стол,
выпили по случаю дня рождения Лены Алисовой и отпустила тоска повседнев-
ности, раскраснелись, заговорили, достали гитару, пели, почти как в ста-
рые времена: издалека, долго, течет река Волга... а где мне взять  такую
песню... отвори потихоньку калитку... Просили Леонида про  любовь  и  он
читал стихи про ожидание, про встречу, про разлуку.
   Именинница Лена Алисова вдруг расплакалась и убежала в другую  комна-
ту, Леонид пошел за ней, чувствуя свою поэтическую вину, но причина ока-
залась не в нем, а в брате. Лена призналась, что давно и безответно  лю-
бит Николая. Она спросила Леонида, почему Николай так равнодушно  жесток
к преданным ему людям... Не только к преданным, но и  к  родному  брату,
подумал Леонид, что объединило его с Леной. Они  горячо  выговорились  о
Николае, на душе полегчало, вернулись за стол, хряпнули  еще  по  одной,
потом второй, созрел момент - компания хором грянула цыганщину,  раздви-
нули столы, начались пляски...
   Кто-то погасил свет и Ляля в танце крепко  прижалась  к  Леониду.  Он
коснулся ее лба губами, а она запрокинула лицо навстречу... Леонид вроде
бы несвязно вспомнил ту, в метро, что глянулась...


Глава девятая




                                --===Крест===--




К Р Е С Т

Глава девятая

- Ой, Ле-о-онид Николаич!.. - обрадовалась ему на следующий день Ляля и
по-дружески обняла его. Он хотел ее чмокнуть в щеку, а попал в гладкую
нежность шеи, пахнущей свежим теплом.
   Ляля замерла и они постояли так - едино - мгновение, не больше - дли-
ною в вечность и потому его хватило, чтобы у Леонида закружилась голова.
Как в танце.
   Время шло, а  танец  танцевал,  кружился,  раскручивался  по  спирали
вверх. Наяву Ляля и Леонид работали рядом, встречались каждодневно, но в
памяти она бесцеремонно и властно являлась Леониду, совсем  нежданно,  в
середине разговора с кем-то, Леонид  замолкал,  замолкал  и  собеседник,
ощущая что на Леонида что-то нашло. Что-то необыкновенное. Не обыкновен-
ное...
   Она вспоминалась Леониду резко, как вспышка, словно всполох фейервер-
ка в небе, когда на мгновение вздрагивает от пронзительного  света  весь
купол, или как слепящий свет фар встречной машины, вылетающей в ночи  из
поворота. Виделась картинка, но будто боковым зрением:  нога,  закинутая
за ногу и в ритм легких качелей носка туфельки-лодочки подрагивание края
платья на голом круглом колене. Ее веселая  улыбка,  ее  тягучий  голос,
когда она звала к телефону: "Ле-о-онид Николаич!.." Вечно открытые двери
их комнат соседствовали друг напротив друга и когда она выходила в кори-
дор, он видел ее всю: высокую, стройную, а когда он  шел  коридором,  то
видел ее светлую, склоненую над книгой или маникюром голову.
   Воспоминания-вспышки обжигали Леонида, он физически  ощущал  их,  да,
ему было больно и он знал, что боль зовется ЛЮБОВЬ.
   Годы придали иной смысл, иное ощущение вечному понятию -  Леонид  уже
давно осознал, что истинное чувство столь же остро, как  и  нетерпеливо,
не признает оно иного, кроме ненасытной жажды получить "да"  -  улыбкой,
фразой и улыбкой, и фразой, и тоном, каким сказана фраза, и  касанием...
А когда "нет" или чудится, что  "нет",  тогда  прощай  разум  и  здравый
смысл.
   Когда-то Леонид прочитал английский роман Агаты Кристи.  Нет,  совер-
шенно неожиданно не детектив, не загадочные убийства распутывала  знаме-
нитая Агата, а развязывала узелки и сплетения чувств женщины, что  полю-
била, да безответно, как Лена Алисова, и никак не может избавиться,  ни-
как не может справиться со своей...  "обузой".  Роман  так  и  назывался
"Обуза". Ноша... тяжесть... кладь... бремя...  Обуза.  Героине  в  конце
концов удалось совершить "убийство" своей любви, она успокоилась  и  по-
текла мерная жизнь, пока не обнаружилось, что живется скучно  и  серо  в
ожидании неминуемого - старости и смертного часа. Кончилось тем, что ге-
роиня встретила героя и последняя фраза романа была началом новой  исто-
рии: "...и она с радостью ощутила легкую поначалу тяжесть обузы."
   Леонид был старше героини Агаты лет на  тридцать,  женат,  он  с  пе-
чальным ужасом понимал, что жизнь его неудержимо катится только вниз  по
склону, под откос, что тем круче, чем дальше и "обуза", не ведающая воз-
раста, явилась, увиделась ею, стройной и уж тут выбирай: задавить  "обу-
зу", как цветок каблуком, или дать цвести и в дурмане жить, как с откры-
той раной.
   Влюбленный, влюбленные отличимы в толпе - им не спрятать ореола сияю-
щих глаз, беспричинных улыбок, легкости и стремительности  телодвижения,
когда голос наполнен обертонами радуги, а щеки палит румянец. К этим уже
неоднажды пережитым ощущениям у Леонида добавилось совершенно новое. По-
началу: слава Богу, открыта еще душа детской радости первоощущения  жиз-
ни! А уж потом обожгло: ох, похоже, в последний раз и уже никогда не бу-
дет. Словно привкус острой приправы, дарящий двойную  жажду,  уже  ничем
неутолимую.
   Ничем.
   И никем.
   Неделей позже Леонид приболел не гриппом, не  простудой,  а  болезнью
уже типично стариковской - прыгнуло давление, медленным кругом ехала го-
лова, полная гулкой пустотой и тупым буханьем в затылке. Леонид позвонил
"дяде Коле", тот добродушно хмыкнул - пить меньше надо и тут же  посето-
вал, что надо бы предупредить Юрия Сергеевича, шофера Юру, чтобы тот  не
заезжал за Леонидом. Леонид болезненно вспыхнул - что же ты, Коляныч, не
чуешь, что я еле двигаюсь, но сдержался и сам перезвонил Юре.
   И на неделю ушел с поверхности суетливой жизни, как камешек  булькнет
по глади воды и мягко опустится на дно чистой заводи.  Так  и  Леонид  в
первые два дня, словно веки смазали липкой дремой, не мог разлепить гла-
за, на третий - читал, не особо вникая в смысл кем-то  написанных  фраз,
на четвертый полез в свои старые записи и еще два дня  писал,  правил  и
даже вышли строки:

  Потянуло на стихи,
   словно утром после сна -
   отпустил Господь грехи
   и опять в душе весна.
   Ясен воздух, солнца луч
   передразнит блеск ручья,
   пробиваясь из-за туч -
   утоли мою печаль,
   ибо гол и сер пейзаж
   и прощальна неба просинь -
   наземь скинула витраж
   разноцветных листьев осень.

Была в этих строчках по разумению Леонида радость выздоровления. Полнокровие
жизни вернулось к нему.
   Леонид Долин долго сидел за столом,  чуткий,  как  чуток  композитор,
вслушивающийся в гармонию зазвучавшей вдалеке музыки, безразличный,  как
безразличен влюбленный насмерть перед лицом чужой  красоты,  и  усталый,
как путник перед дальней нелегкой дорогой.
   И на чистом белом листе появились первые письмена.

Точка.
   После точки начинается новая фраза. После точки - новая жизнь  новому
смыслу. Когда после точки обрыв, пустота, то тогда абзац.
   И начинай жизнь сначала. С начала. Великая иллюзия, что если  по-дру-
гому заживешь, то значит заново - жизнь можно только кончить,  оборвать,
но не начать, и ничего уже никогда не вернуть.
   Жизнь.
   Перепечатать, переписать эти строки, перейти улицу, перешагнуть через
самого себя - преодолеть -  вот  это  можно.  Если  есть  силы,  желание
взяться за перо, поднять ногу, вдеть нитку в иголку, если есть  интерес,
есть цель - что же, в конце концов, там, на другом стороне и  какой  ко-
рабль сойдет с белого стапеля листа.
   Есть цель - стреляй!
   Шагаешь и на пути по щиколотку, по колено, по пояс,  по  горло  лужи,
вязкая топь болота - и тонешь в пузырях и ряске, не дойдя, еще чаще  си-
дишь, лежишь на берегу пространства, через которое надо бы  перемахнуть,
и рябь мутного отражения ласково чешет глаз.
   Ну-ка, встать!
   поминая мать и всеобщее благоденствие через райские врата в центр ми-
рового равновесия сквозь кулацкий саботаж трижды  по  лесенке  горла  на
весь город выпученно
   ВСТАТЬ!
   Кто орет внутри меня, кто поднимает?
   КРЕСТ.
   Кто держит меня распято гвоздями в руках?
   КРЕСТ.
   Кто мой крест?
   Я.
   Я несу его на свою Голгофу ежедневно, еженощно, ежечасно,  не  ощущая
его супертяжести в потоке утренней необходимости умывания, бритья, завт-
рака, городского транспорта, суеты дел, свиданий и встреч,  позже  вече-
ром, ночью, но проснется строка:
   ...мне душу разорвали на бинты...
   ниоткуда, сама, словно квант Божьего света и все бремя  предназначен-
ности, обреченной на полнокровное ощущение  ГАРМОНИИ,  на  захватывающее
дух общение с ней и великую муку неотвратимого расставания...
   и тогда, в момент рождения строки все бремя предназначенности на  мне
крестом
   МОЙ КРЕСТ.
   Он встанет не на могиле моей, а увидится тому, перед глазами которого
строки эти...

Хорошее начало для рассказа. Леониду мечтательно захотелось легко написать
вещь - рассказ или повесть, от которой станет и грустно и светло читающему, и
будет радостно и светло написавшему, ибо смог, сотворил, и будет пусто, потому
что ушедшее из-под пера уже не принадлежит автору.
   Начало началом, но где же все остальное? Как всегда в  таких  случаях
Леонид взялся за свои дневники. Что за смесь впечатлений, событий,  раз-
думий, открытий, сюжетов, историй и случаев...  Жизнь...  И  фантазия...
Некое пространство, в котором живут и общаются четверо. Лучше  пятеро  -
для неравновесности.
   Отсюда и название - "Пейзаж пяти".
   Любые фантазии каждого персонажа, его желания, его похоти  и  прихоти
реализуемы. Есть такое волшебство. Или  просто  трехмерное  телевидение.
Вольное течение действия, переброс, неожиданные стыки, незаконченные но-
веллы, их продолжение потом, выворот  наизнанку,  калейдоскоп,  карнавал
мыслей и чувств. Кто-то пирует на празднике жизни и тела,  сладострастно
пьяного от пульса горячей крови, кто-то путешествует по времени, общаясь
с лучшими умами, кто-то ищет в неземных цивилизациях эликсир бессмертия,
кто-то просто созерцает восход солнца...
   Только мало человеку, все мало. Есть слово "гениальный", он  придумы-
вает слово "конгениальный". Да еще присматривается как залезть еще повы-
ше.
   Немного чертовщины: хочешь поклоняться Богу  поставь  свечку  Сатане.
Пусть за столом идет странная игра, где ставка - жизнь. Проигрыш  извес-
тен - главное игра. Если чьи-то  образы-иллюзии  несовместимы  с  иными,
наступают паузы... Как сделать паузу в прозе? Поставить точку.
   Точка. После точки начинается новая фраза. После  точки  новая  жизнь
новому смыслу...

И еще в "Пейзаже" никак не покидает ощущение некоторой неценности
происходящего, как рассказа о желанном, но несуществующем, реальность скучнее
и страшнее самой великой фантазии, все равно вещь напишется о времени прошлом,
о времени, прожитом бесповоротно, история сделала крюк не в ту сторону и эта
старица будет забыта, когда воды пойдут главным руслом. К тому же невозможно
совпадение мироощущения одного и каждого, как не передает типографский шрифт
своеобразие почерка. Отсюда и вечное одиночество...
   Если только не счастлив ответной любовью.
   А Леонид был уже озаренно счастлив одной только верой в Лялину улыбку
и не желал потерять, расстаться с "обузой" - без влюбленности  неполнок-
ровно писались стихи и проза, не расцветала метафора, не сверкал  радуж-
ной многогранностью кристалл образа, не сплетались в узор нити сюжета.
   Отболев, Леонид летел на работу. Ля-ля-ля, пела душа, Ля-ля, пела лю-
бовь. В автобусе Леонид увидел через плечо соседа заглавие  рассказа  из
детской книжки - "Счастливый ослик". Это про меня, усмехнулся он.
   Леонид свернул на аллейку, ведущую в глубь квартала, и  стал  стихать
шум дороги, словно не он шел вперед, а дорога с  ревущим  потоком  машин
уезжала куда-то, тонула в пространстве неба.  Ляля  вышла  из  магазина,
словно ждала Леонида, он взял у нее сумки, а она его под руку и они пош-
ли рядом.
   - На работу не хочется... - вздохнула Ляля.
   Леонид посмотрел ей в глаза - так рядом и свернул во двор  ближайшего
дома. Скамейка словно ждала их.
   Леонид, не помня, с чего-то начал, признание состоялось.
   Про невыносимую легкость "обузы", про фантазии "Пейзажа", про пустоту
одиночества, если не любишь, про озаренность, если любишь...
   Ляля не отодвинулась, не оттолкнула:
   - Мне бы ваши заботы, Леонид Николаевич. Да по-моему не было ни одно-
го мужика в нашем институте, кто бы не признавался мне в любви. Да  и  я
не деревянная, как вы заметили. Женщина я, Леонид Николаевич, и  счастья
мне хочется, также, как и всем, понимаете. Не  получается,  не  выходит.
Может, потому, что живу с родителями в Одинцово. Загород. Две комнаты  в
трехкомнатной квартире. Куда мне деваться, посоветуйте, а? Господи,  как
же мне хочется иметь свой дом! И чтобы не ходить на работу. Готовила  бы
что-то вкусненькое, это я умею, смотрела бы телесериал про просто Марию,
кормила бы живность свою - кошку, пару попугайчиков, ждала бы мужа и ре-
бенка... Такая вот любовь...
   Такой вот пейзаж со счастливым осликом, растерянно подумал Леонид.


Глава десятая




Глава десятая

Время для Леонида замерло и потеряло свое измерение в своей протяженности.
Вставало солнце, налетал ветер, шел дождь, спускалась ночь, но наяву и во сне
- неизменным оставалось полновесное ощущение тяжести неразделенной "обузы".
Некому утешить безутешного, подвластно это только той, от кого так и веет
холодком равнодушия. Ах, Ляля, Ляля... А Ляля по-летнему цвела в открытых
платьях...
   Случился опять праздник - день рождения Николая. Отмечали по-купечес-
ки широко и обильно. Тосты... Песни... Танцы... И в какой-то момент Лео-
нид и Ляля, выйдя покурить, остались вдвоем на лестничной  площадке.  Не
удержался Леонид:
   - Ляленька, как вижу тебя, сердце обрывается... Любишь - и жизнь дру-
гая...
   - Да бросьте вы придумывать, Леонид Николаевич! Что я, не знаю... Как
пришло, так и уйдет...
   Ляля говорила, Леонид слушал ее молча, но мысленно вел с ней свой ди-
алог:
   "А может прав был трубадур Арнаут де Марейль - не думаю,  что  любовь
может быть разделена, ибо, если она будет разделена, должно быть измене-
но ее имя..."
   - Помогли бы лучше. Вот Серпилина говорит,  что  денег  у  ассоциации
почти нет, Николай Николаевич штаты сокращать собрался, с меня и начнет,
вы бы поговорили с ним по-братски...
   "Ну, это еще неизвестно, кого первого..."
   - Еще слышала я американец приезжает, совместную компанию с ним орга-
низуете...
   "И откуда они все знают, ведь об американце Николай говорил вроде  бы
мне одному..."
   - Вот и взяли бы меня... За доллары. Только,  чтобы  на  работу  раза
два-три в неделю ходить...
   "Не любит работать. Не хочет. Как моя дочка... Да она и впрямь в доч-
ки мне годится... Другое поколение... Уж лучше желать  то,  что  имеешь,
чем иметь то, что желаешь. Вот Галя Уткина - опять потолстела.  Для  нее
время измеряется килограммами - не месяц минул,  а  три  килограмма  на-
зад..."
   - Жизнь другая, говорите?.. Да не другая она, такая  же,  только  все
хуже с каждым днем. А тут еще