уже давно здесь.
     - Послушай его,  послушай и расскажи нам...  Это так интересно... так
интересно...
     - Кого послушать?
     - Вот он лежит здесь -  тот,  кто все время проходит мимо,  а  теперь
лежит здесь...
     Страшным усилием я  разлепил веки  и  увидел,  что  недалеко от  меня
действительно стоит хранитель ночи - огромное, непроглядно черное пятно на
фоне серого неба.  Пятно приблизилось ко мне,  окутало меня с  головой.  Я
попытался шевельнуть рукой,  чтобы его согнать,  но рука не двинулась, и я
опять закрыл глаза.
     - Ну что ты слышишь, что слышишь, слышишь...
     - Помолчите же минутку, - говорит хранитель, - вы мне мешаете.
     Я почувствовал легкие,  почти воздушные прикосновения к моему лицу, к
закрытым  глазам,  очень  ласковые прикосновения,  от  которых  мой  страх
улетучился.
     - У  него было две тетки,  он  их очень любил,  они давно уже умерли,
одна от инфаркта, а другая погибла - несчастный случай, очень давно.
     - Две тетки и больше ничего, больше ничего...
     - Как жаль,  что две,  а нас трое,  но я все равно хочу быть одной из
них, одной теткой, одной...
     - А я буду другой, другой буду...
     - Давайте  же  разговаривать,   давайте...  Хранитель,  переводи  нам
скорее, скорее переводи нам, что слышишь...
     - Вот старые болтуньи, да потише вы, дайте вслушаться.
     И тут я услышал голос моей старшей тетки -  Елизаветы -  она работала
медсестрой в госпитале и почему-то все время,  приходя к нам, была в белом
халате.
     - Валерик!  Я  купила тебе  Марка Твена.  Это  удивительный писатель.
Большая удача,  обе повести - про Тома и про Гека - в одной книжке и стоит
недорого - всего двадцать пять рублей.
     - Ты опять балуешь мальчика, - говорит ее младшая сестра - Нина - она
всегда казалась очень строгой из-за толстой роговой оправы очков и  черных
волос с ровным пробором посредине головы, - двадцать пять рублей совсем не
дешево,  он ее все равно порвет через месяц.  И  потом сейчас лето,  нужно
активно отдыхать,  он и так целый день валяется на кровати и читает. Я вот
принесла ему мяч, очень крепкий, его вилкой не проколешь. Уверяю тебя, это
ему сейчас нужнее.
     - А я тебя уверяю, что чтение еще никому не повредило.
     - Там еще мать есть, - говорит хранитель.
     - Я буду мамой, я хочу быть мамой, мамой...
     И я слышу голос матери, молодой и звонкий:
     - Перестаньте вы  ругаться,  педагоги  несчастные,  своих  заведите и
пробуйте на них методы.
     - Зачем ты так,  -  говорит тетя Лиза,  -  ты ведь знаешь, если бы не
война, у меня бы не один был, как у тебя, а трое или четверо, но ведь Ваню
не вернешь.
     - Ваню  не  вернешь,  а  что  ты  со  своим майором тянешь,  давно бы
расписались.
     - Боюсь я  его -  пьет часто,  а  как выпьет сильно,  так обязательно
рюмки ест.
     - Как ест?
     - Очень просто, берет в рот и жует. Страшно это.
     - И ничего?
     - Ничего, только кровь на губах. У него на фронте было две контузии.
     - Да бог с ним,  Лиза,  -  говорит тетя Нина,  -  не расписывайся. Я,
например,  девки, давно про эти глупости не думаю. Кому я нужна в двадцать
восемь лет  при  таком дефиците мужиков?  Зато,  если захочу погулять,  то
гуляю, кто мне что скажет?
     - Ну-ка кончайте эти разговоры - ребенок слушает.
     Я  рванулся и  сел на  матрасе.  Было абсолютно темно,  лишь верхушки
деревьев слева слегка подсвечивались встающей за лесом луной.
     "Здесь мне не уснуть,  надо убираться в лес, иначе кошмары замучают".
- Я  взял матрас за  угол и,  пошатываясь,  потащил его  за  собой в  лес,
засыпая на ходу.
     - Валерик!  Ты  приходи  еще,  мы  здесь  навсегда поселились,  здесь
хорошо!
     - Валерик!  А  помнишь,  как  ты  упал  и  рассек гвоздем подбородок,
прибежал весь в крови и не давал промыть рану,  йода боялся пуще смерти, я
тебя  целый час  чуть  не  на  коленях уговаривала.  У  тебя до  сих  пор,
наверное, остался шрам.
     - Валерик!  А помнишь, ты все грозился, что когда вырастешь и станешь
генералом,  то будешь каждый день покупать мне арахис в марципане,  каждый
день по триста граммов.
     Чем дальше я отходил от поляны, тем тише становились голоса:
     - Ты   приходи  сюда  обязательно,   мы  здесь  навсегда,   навсегда,
навсегда...
     Я  споткнулся о  корень  и  рухнул  прямо  на  матрас.  Проснулся  от
неистовых криков птиц,  которые выясняли отношения прямо над моей головой.
Весь лес был пронизан солнцем и  запахами медленно нагревающейся земли.  Я
встал и  пошел к  поляне за вещами.  Прямо посреди поляны стоял в  высокой
траве лось и смотрел на меня.
     - Доброе утро, шеф! - заорал я.
     Он встрепенулся,  отскочил в сторону, но потом, сохраняя достоинство,
неспеша потрусил в чащу.
     Наскоро перекусив и  собрав рюкзак,  я  обошел поляну,  постоял около
каждой из трех огромных елей,  осторожно погладил шершавую, всю в смоляных
потеках кору.
     "Может это и  не сон,  а ели действительно прослушали меня,  вытащили
моих теток и поселили в себе.  Теперь они будут здесь жить еще долго-долго
и разговаривать по ночам.  И если я приду через несколько лет и лягу здесь
спать,  они  опять будут ко  мне  обращаться...  Только вряд  ли  я  найду
когда-нибудь еще  эту  поляну,  слишком невероятно снова  выйти  сюда,  на
крохотный пятачок земли в  самой середины Мещеры.  Да  и  ели со  временем
забудут моих любимых теток, услышат что-нибудь новое и забудут".
     Я шел,  постоянно оборачиваясь, и поляна еще долго просвечивала между
деревьев. Я не выдержал, повернулся и громко крикнул:
     - Дорогие мои тети, не тоскуйте здесь, я к вам обязательно еще приду!
     И пошел, даже побежал, уже не оборачиваясь.
     - Ты  приходи,   приходи,   обязательно  приходи,   мы  теперь  здесь
навсегда... - кольнуло в сердце острой иглой.

__________________________________________________________________________

          Губин В. Д.
          Г 93.  Кругом пришельцы: Сборник фантастических рассказов. - М.:
     Изд-во РУДН, 1992. - 152 с., ил.
          ISBN 5-209-00516-X
          Основная тема  рассказов  -  попытка  глазами   героев   увидеть
     фантастическое,   необычное   в  повседневной  жизни.  Книга  поможет
     читателю в  формировании  самобытного  мышления,  в  выходе  из  оков
     привычных  представлений и стереотипов.  Является как бы своеобразной
     литературной иллюстрацией к  научным  трудам  автора  -  философа  по
     профессии,  продолжающего  и  в  опубликованных,  и в новых рассказах
     традиции романтической фантастики в духе Р. Брэдбери, Р. Шекли и др.
          Для широкого круга читателей.
          ИБ ј 782
     Художникї                С. Ю. Гїаївїрїиїлїоївїа
     Редакторї                Л. Г. Тїяїгїлїоївїа
     Художественный редакторї Е. А. Иїоїнїоївїа
     Корректорыї              Е. В. Кїоїлїчїиїнїа, Е. Е. Мїиїтїиїнїа

__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 19.03.2002
     О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: vgershov@chat.ru
     Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/



                         Валерий Дмитриевич ГУБИН

                             ОСЕНЬ В ДЕРЕВНЕ

                          Фантастический рассказ


     Казалось,  что эта деревня существует где-то  на краю земли:  сначала
почти  час  на  "Аннушке" от  Новосибирска,  потом еще  полтора на  ветхом
"Пазике"  по  немыслимой  дороге  -  приходилось выходить  и,  раскачивая,
выталкивать машину из очередной ямы. Деревня небольшая, дворов тридцать, а
вокруг тайга -  по всему горизонту ровные,  как у пилы,  зубцы елей.  Иван
вместе с  ребятами строил здесь коровник.  Называли они себя стройотрядом,
но на самом деле были обыкновенными шабашниками,  - на десять человек один
студент и  тот  уже два года болтался в  академическом отпуске.  Вкалывали
здорово и к ужину уставали так,  что тут же валились спать,  ничего больше
не желая.  А места здесь были необычайно красивы -  иногда, махая топором,
Иван вдруг цеплялся взглядом за ярко-желтое пятно березы среди темных елей
и  обжигало радостью оттого,  что есть здесь такая красота,  как будто для
него  созданная.  Он  с  первого дня  ощущал  необыкновенный прилив сил  и
постоянно находился в  хорошем настроении,  объясняя это свежим воздухом и
тяжелой работой, укреплявшей дряблые мускулы.
     "Завтра встану раньше всех и схожу до работы в лес",  -  каждый вечер
думал он, но по утрам так отчаянно хотелось спать, так ныли руки и ноги от
вчерашней работы, что было не до прогулок.
     Потом,  среди дня Иван опять вспоминал о  тайге и даже спиной начинал
чувствовать ее,  стоящую вокруг,  чувствовать, какая там мягкая прохлада и
какая стоит тишина. А они, работая, все время перекрикивались, пели песни,
вечером постоянно трещал транзистор.  И  тишина тайги  отступала перед  их
шумом, съеживалась.
     Наконец,  коровник был  закончен.  После расчета в  ожидании автобуса
немного  выпили,   и,  когда  многострадальный  надсадно  ревущий  "Пазик"
медленно выполз на горку перед деревней,  Иван вдруг решил остаться еще на
несколько дней.  Ребята не стали его долго уговаривать, быстро погрузились
и отчалили, горланя песни.
     По  совету  бригадира он  пошел  к  одиноко живущей старухе,  которая
иногда  сдавала  свою   избу   редким  здесь   приезжим  -   геологам  или
командировочным из района. О старухе - и это Ивану было любопытно - ходили
по деревне небылицы.  Говорили, что ей за восемьдесят, а выглядела от силы
на пятьдесят, Иван сам ее видел, она приходила к ним как-то просить дранку
для сарая.  Местные рассказывали,  что у  нее еще в тридцатых годах пропал
муж -  уехал в город и не вернулся - и с тех пор она не стареет, ждет его.
Такую, какая она сейчас, ее якобы помнили и десять, и двадцать, и тридцать
лет назад.  И потому не любили, считали ведьмой. Бригадир раньше буквально
воду  на  ней  возил.  Чуть заартачится,  а  он  ей:  "Вот напишу ученым в
Новосибирск,  пусть  приедут  тебя  изучать",  -  и  та,  страшно пугаясь,
соглашалась  на  любую  работу.   И  звали  ее  насмешливо  Степой  вместо
Степаниды.
     Старуха сначала не  хотела брать Ивана на квартиру,  говоря,  что уже
сама переехала в  избу из  времянки,  что устала за  лето,  и  согласилась
только после того,  как Иван обещал помочь ей  с  сараем.  Бросив рюкзак в
сенях,  он пошел к магазину, медленно, вразвалку, загребая пыль сапогами и
блаженно ощущая на лице скромное тепло вечернего осеннего солнца.  Магазин
оказался закрытым, Иван хотел спросить проезжавшего на велосипеде старика,
где живет продавщица,  но  передумал и  побрел назад,  стараясь вести свою
длинную тень ровно посредине дороги.  Потом он  услышал,  как  в  зарослях
травы у забора звонко гудит зарывшаяся туда оса, а может быть, и не оса, а
какой-нибудь  другой  зверь,   и  этот  естественный  звук  показался  ему
прекрасным,   даже  торжественным  в  просушенной  и  полинявшей  за  лето
деревенской тишине.  Далеко в  конце улицы он увидел тайгу -  ровный синий
частокол - и опять обрадовался тому, что завтра наконец пойдет туда.
     Степа дала ему бидончик молока,  он  осушил его и  полез на  чердак с
сеном,  туда  вела  лестница прямо  из  большой комнаты.  Укладываясь,  он
слышал, как старуха долго ходила по избе, передвигала что-то тяжелое, и не
заметил, как уснул.
     Сон ему приснился из  каких-то  давних лет.  Они всем классом едут по
городу и поют,  и Иван чувствует себя необыкновенно счастливым,  все время
смеется.  Кто-то предлагает пойти пешком,  потому что хорошая погода. Иван
выходит последним и  видит,  что  никого уже  нет,  все  куда-то  пропали,
разбежались, быстро темнеет, остались только две девочки, и они уже далеко
впереди. Одна из них Вера, в которую он влюблен, потому что все считают ее
красавицей.  "Вера,  -  кричит он,  -  подожди,  когда же я  тебе перчатки
отдам?" В руке у него почему-то ее перчатки. "На экзамен принесешь", - уже
совсем  издалека доносится голос.  "Хорошо!"  -  кричит  он  и  тут  же  с
пронзительной тоской осознает,  что  никаких экзаменов не  будет,  что они
давным-давно  сданы.  Он  бросается вперед,  но  девочки  уже  исчезли.  В
отчаянии Иван поднимает глаза на окна квартиры своего школьного друга,  но
они темны и изнутри покрыты толстым слоем пыли - там много лет никого нет.
     Иван проснулся.  Почувствовав, что плачет, вытер лицо и долго лежал в
темноте,  боясь шелохнуться и  прогнать это горькое и  в то же время такое
значительное ощущение, пришедшее во сне. Он опять услышал тишину, плотную,
густую.  Ее было слышно чуть различимым звоном в  ушах.  И все же это была
абсолютная тишина.  Она  представлялась ему в  темноте большим и  ласковым
зверем,  который своим мягким языком зализывает его раны -  его усталость,
досаду,  злость,  накопившиеся за последние годы.  "Такие сны-воспоминания
снятся  тем,  у  кого  ничего нет  в  настоящем,  -  думал  он,  -  ничего
существенного,   тем   кто  не   состоялся  или,   как  я,   считает  себя
несостоявшимся в  глубине души,  хотя  внешне все  благополучно...  А  сны
выдают.  В сущности,  у меня ничего нет,  кроме острой жалости к прошедшим
годам...  А сколько их уже прошло! Но ничего не было важного, на что можно
было бы опереться и чувствовать себя спокойно..."
     Он  по-прежнему лежал не шевелясь,  но теперь уже ему казалось,  что,
если он сдвинется, то в горле всплывет и будет мучить изжога, как во время
сильного похмелья.  "Вроде бы все хорошо:  и  жена,  и дети,  и интересная
работа,  но после таких снов я  отчетливо понимаю,  что ничего у меня нет,
потому что нет самого главного, а что из себя представляет это главное - я
не знаю..."
     Утром он  встал с  тем  же  приятным ощущением обступившей его мягкой
обволакивающей тишины,  которую не  нарушали ни уговоры Степы,  выгонявшей
корову за  ворота,  ни  вопли петухов.  На  завтрак он  опять пил молоко с
черствым хлебом и поглядывал на висевший между окнами большой раскрашенный
портрет моложавого мужчины с рыжими усами и насмешливым взглядом.
     - Это ваш муж?
     Степа кивнула:
     - Я слышал, он давно погиб?
     - Не погиб он, пропал.
     - А  правда говорят,  что вы  его с  тридцатых годов ждете?  Неужели,
верите, что жив?
     - Не верю я,  а знаю,  что жив.  Сердце чувствует. А тебе, видно, уже
бог знает что обо мне наговорили -  и что ведьма я,  и что не старею. А ты
меньше слушай.  Я не старею,  потому что жизнь веду праведную, мяса не ем,
травяные отвары пью,  пощусь регулярно. Мне нельзя раньше времени умирать,
потому что муж вернется. И никакого колдовства тут нет.
     - Я и не верю ни в какое колдовство.
     - Ну и зря не веришь, - неожиданно отрезала Степа и вышла.
     Тайга  начиналась сразу  за  Степиным  огородом -  сначала  маленькие
редкие елки  в  густой пожухлой траве,  потом  сплошняком пошли березы,  и
наконец огромная зеленая крыша елей и  кедров накрыла его,  а  под  ногами
оказался  мягкий  пружинистый  ковер  трав,  перегнивших листьев,  иголок,
веток.  Иван  шел  все  дальше и  дальше,  не  боясь заблудиться,  изредка
останавливался у  кустов  уже  почти  осыпавшейся  малины  или  смородины,
отыскивал ягоду-другую и снова брел, огибая поваленные деревья с огромными
вывороченными корневищами и отмахиваясь от лезущей в глаза паутины.  Выйдя
на  небольшую полянку,  он повалился в  траву и  долго бездумно лежал так,
покусывая кислую травинку и глядя в небо.  Он чувствовал, как что-то в нем
постепенно успокаивается,  устанавливается,  и дышать он начинает ровнее и
глубже,  и  каждый глоток воздуха,  кажется,  задевает,  но  еще не  будит
какие-то  приятные,  но  давно забытые переживания.  Бродил он до вечера и
нисколько не удивлялся тому,  что не устает и не хочет есть. Чем дальше он
шел  в  этой тишине,  тем  больше начинал замечать,  как  прекрасна тайга,
примеряющая  свое  осеннее  платье,  каким  необыкновенно стылым,  голубым
светом подернулись ели и  как загадочен порядок,  в  котором расположились
красные шапки  подосиновиков.  Ему  казалось,  что  он  чувствует разлитое
вокруг сожаление по уходящему лету, прощание с последними теплыми днями.
     Как к заядлому курильщику, бросившему курить, постепенно возвращается
богатство запахов,  к  Ивану возвращалось зрение.  А  ведь он отрешился от
всего и промолчал только один день,  только первый день его голова не была
забита своими и чужими словами, заботами и страхами.
     Вернулся он поздно, Степа еще не спала и штопала, сидя за столом.
     - Садись, поешь, что Бог послал, - сурово буркнула она Ивану.
     Иван  придвинул к  себе  миску  свежего,  чудно пахнущего винегрета и
быстро с удовольствием стал есть.
     - И что ты там в лесу нашел, целый день шастаешь?
     - Места у вас чудесные, завораживающие...
     - Это точно,  что завораживающие.  У нас тут что-то вроде Бермудского
треугольника, так иногда заворожит!
     - Что, что? - удивленно промычал Иван набитым ртом.
     - Треугольника,  говорю,  что зенки выпучил?  Думаешь,  мы тут совсем
темные,  ничего не знаем?  А у нас такое же,  я думаю,  место. Когда долго
ходишь и смотришь много -  а лес у нас и правда красивый - то начинает как
будто что-то вытягивать на тебя, видения всякие мерещатся, жуть берет...
     - Бросьте вы, - хмыкнул Иван, - какие еще видения?
     - Да  разве объяснишь?  Не  одна я,  все видели.  Мы и  не ходим туда
поодиночке,  без крайней нужды вообще не ходим. Только по грибы-ягоды и то
смотрим лишь под ноги.
     - И до сих пор не разобрались, что у вас за чертовщина?
     - Почему? Кое-кто разобрался. Приезжали как-то из города ученые люди,
двое у меня стояли. Говорят - все от газов.
     - Каких газов?
     - На север если идти,  километров пять,  - огромное болото. Ты там не
был?
     - Нет еще.
     - И не ходи.  Вообще-то оно кругом болото,  но на севере ближе всего.
Клюква там крупная и морошка. Так вот, ученые люди говорили, что испарения
от болота идут, дурманят - от них все и мерещится. Только я в это не верю.
     - А что же тут по-вашему?
     - Не знаю я,  иной раз кажется,  что знаю,  а объяснить не могу. А ты
все ж не ходи туда.  У нас тут и заплутать недолго.  А главное -  вытянешь
еще что-нибудь. У нас вот тут один приезжий ходил по избам, местные сказки
на машинку записывал или еще что.  Пропал однажды,  вернулся через два дня
из лесу, весь белый. Никому ни слова не сказал - собрал чемодан и уехал.
     Разговоры со старухой только раззадорили Ивана.  Он и  сам чувствовал
необычную привлекательность этих мест,  и в то же время ему казалось,  что
если бы,  как  намекала старуха,  и  была здесь замешана какая-то  особая,
таинственная,  сверхчеловеческая сила,  то в  таких местах она должна быть
доброй и ласковой к людям,  да и к нему лично тоже. За сегодняшний день он
полюбил и этот лес,  и этот воздух,  а на любовь кто же может откликнуться
злобой? Конечно, обидно, если это всего лишь болотные газы.
     Иван  взял  с  собой краюху хлеба и  корзинку для  грибов и  пошел на
север,  собираясь выйти к болоту.  Лес поначалу встретил его неприветливо,
тянуло мерзлой сыростью,  каждое корневище в распадающемся тумане казалось
ему  лежащим медведем.  Но  вот первый луч солнца прорезался сквозь густой
навес,  и  сразу все вокруг засверкало,  ожило и  задвигалось,  потянулось
навстречу свету. Идти было трудно, временами Иван просто продирался сквозь
заросли плотно растущих елей, царапавших руки и лицо.
     Выбившись из сил,  он опустился на бугорок,  покрытый пышным мхом,  и
долго смотрел на незнакомые синие цветы,  растущие впереди между деревьями
на темном фоне густых зарослей.  Цветы показались ему чуждыми, нездешними,
как будто занесенными из другого мира,  настолько они не подходили к этому
лесу. Он смотрел на них так долго, что вдруг забыл, где находится, сколько
прошло