здохнул, глаза прячет.
   - Понимаешь... Как бы тебе сказать... В общем, не уследил я за  твоим
Глюком.
   - Как не уследил? - У меня аж поджилочки затряслись!
   - Нету его.
   - Подох?! - кричу я.
   - Нет-нет! - испугался папа. - В общем, забрали его.
   - Кто?! Дунька?! - ору.
   - Не знаю. Меня дома не было. Разговаривай с мамой.
   Ну, все, думаю. Это конец. Они меня специально в больницу упрятали, а
сами разделались с Глюком. Я разозлился страшно. Вот родители попались!
   Мама встретила меня ласково, целует, обнимает... Я вырвался и сразу к
креслу. Смотрю - там никого, только - энциклопедия стоит на пюпитре. Я к
маме обернулся.
   - Где Глюк? - спрашиваю. Мама сразу стала неприступной, как  крепость
Измаил, которую Суворов брал.
   - Его унес хозяин, - говорит.
   - Марцеллий? - я ничего не понимаю.
   - Почему Марцеллий? Скворцов.
   - Какой Скворцов? Не знаю никакого Скворцова! Да расскажи же наконец!
   И мама рассказала, что вчера приходил молодой человек.  Вежливый  та-
кой. Одет хорошо, в кроссовках. Сказал, что его зовут Скворцов, работает
он в биологическом институте. У них недавно пропал пингвин, и вот он уз-
нал, что птица у нас.
   - Ну, я ему вернула... - мама говорит.
   - Врет он все! ПИНГВИН у нас на кухне возник! Из лучика! Я сам видел!
- кричу я.
   - Опять ты за свое, - жалобно сказала мама.
   - Как он выглядел, этот Скворцов?
   - Да аккуратный такой. Пингвина в сумке унес. "Адидас".
   - "Адидас"! Вот он, вот кто! Наверное, его Дунька подослала, - говорю
я.
   - Нет-нет, это не Дуня, - покачала головой мама.
   - Почему?
   - Потому что она тоже расстроилась, когда узнала, - отвечает мама.
   - Откуда она узнала? - насторожился я.
   И тут мама рассказала, что пока я в больнице был, Дуня приходила уха-
живала за Глюком, кормила его...
   - Чем это она его кормила? - удивляюсь.
   - Ну, я не знаю...Они там за креслом прятались.
   - Какие-то листочки ему показывала, - объяснил папа.
   Все понятно стало. Дунька подсовывала ему ту  информацию  о  планете,
которую они в классе собрали. Наверняка - уровень безработицы в  капита-
листических странах.
   - Вчера Дуня пришла после этого... Скворцова. Я ей сказала,  так  она
даже заплакала, - говорит мама.
   Значит, не Дунька ПИНГВИНа свистанула...
   Тогда кто же? Ничего не понимаю. Кому он нужен? Может, узнали в  Ака-
демии наук? Тогда плохо дело. Оттуда его не выцарапать.
   Но он ведь у них подохнет без информации!
   Весь вечер я промучился в догадках, наутро в школу пошел.
   Встречаю в коридоре Дмитрия Евгеньевича. Историк обрадовался, что ме-
ня увидел. Мы с ним в сторону отошли, как заговорщики.
   - Ну как, - спрашивает, - ваше самочувствие?
   - Да ну их! - говорю. - Думают, что я сумасшедший!
   - Тернист путь Хранителя, тернист... - улыбнулся Дмитрий Евгеньевич.
   - Чего? - спрашиваю.
   - Это только первые трудности. Дальше будет хуже, - успокоил меня ис-
торик.
   - Уже хуже, - сказал я. - ПИНГВИН пропал.
   - Какой пингвин? - Он забыл видно, что я ему рассказывал.
   - Ну, тот, который у вашего отца паучком был.
   - А-а, передатчик...
   - Ну да! Что мне делать, Дмитрий Евгеньевич?
   Историк задумался. Смотрит на меня оценивающе.  Наши  мимо  проходят,
думают, он меня прорабатывает.
   - А зачем вам ПИНГВИН, Боренька? - вдруг он спрашивает.
   - Как зачем? Информацию передавать.
   - Какую?
   - Ну какую-нибудь. Энциклопедию.
   Он грустно головой покачал.
   - Для того чтобы приносить вашему ПИНГВИНу  энциклопедию,  совсем  не
обязательно быть Хранителем. Это может любой человек. Даже ваш  Юра  Ро-
дюшкин.
   - Конечно, может! - говорю. - Но назначили-то меня!
   - В том-то и дело, что тебя! - рассердился Дмитрий Евгеньевич. - А ты
за ПИНГВИНа борешься, вместо того, чтобы задуматься, как стать настоящим
Хранителем!
   В общем, все-таки стал меня прорабатывать. Все только  прорабатывают!
Никто помочь не хочет.
   - Нужно собрать свои духовные силы, - говорит историк.
   - Да зачем они мне? Без ПИНГВИНа?
   - ПИНГВИН - просто прибор. Механизм. От него ничего не зависит.  Ста-
нешь Хранителем - найдешь способ девать важное для человечества! -  ска-
зал Дмитрий Евгеньевич и пошел дальше.
   Озадачил он меня.
   Прихожу в класс, на меня смотрят, как  на  Валерия  Леонтьева.  Герой
дня. Так мне сначала показалось. Но потом понял, что хуже смотрят.
   - Что, - говорят, - Быстров, вылечил свои мозги?
   - Ага, - говорю, - прочистил. А вы так и живете с замусоренными?
   Галдеж поднялся. Видят, что я  не  желаю  раскаиваться.  Стали  изде-
ваться. Дунька уже всем растрезвонила, что у меня какие-то синусные вол-
ны не в порядке. Я сначала отшучивался, а потом взбесился, когда  Витька
Куролесов сказал, что у меня в голове - только  один  шарик,  да  и  тот
квадратный.
   Я ему, конечно, сумкой по башке. Он - мне. И покатились с ним по  по-
лу. Подкатились прямо к дверям, под ноги Татьяне Ильиничне. Она как  раз
в класс входила.
   Вскочили, отряхиваемся.
   - Значит, ты, Быстров, опять за старое? - говорит она. - Давай  днев-
ник.
   - Можете его себе оставить на память, - говорю.
   Положил на стол дневник и вышел из класса с сумкой. Только меня и ви-
дели.
   Целый день проболтался у Петропавловки на берегу. Сидел,  смотрел  на
воду. По воде щепки плывут. Рядом "моржи"  купались  -  тетенька  и  дя-
денька. Толстые такие. Они растирались полотенцами и смеялись.  У  самих
жир так и трясется.
   Плюнул я в воду и поехал домой.
   Смотрю, у нашего подъезда стоит Катя Тимошина.  Помните,  я  говорил?
Тихоня наша. Вообще она недалеко живет, может, случайно здесь оказалась?
   - Ты чего здесь делаешь? - спрашиваю.
   - Тебя жду.
   - Зачем?
   - Бепс, тебя из пионеров хотят исключить, - говорит она.
   - За что?! - Я остолбенел.
   - За то, что ты не уберег общественное имущество. То есть ПИНГВИНа, -
объясняет она. - И еще за грубость и прогул.
   - Они тебя послали это сказать? - говорю.
   - Нет. Я сама, - и смотрит жалостливо.
   - Так. Жди меня здесь. Я сумку оставлю и отмечусь, что пришел.  Расс-
кажешь все подробно, - я говорю.
   - Хорошо, - она кивнула.
   Я домой поднялся. На пороге - мама. Я по глазам понял,  что  уже  все
знает. Кто-нибудь позвонил, доложил - или Дуня, или Татьяна Ильинична.
   - Бабася, господи, как я волновалась! Ты где был?
   - В школе, - говорю.
   - Опять ты врешь! Ты сбежал с уроков!
   - Я ПИНГВИНа искал, - опять вру.
   - Я не хочу слышать про этого пингвина! - закричала мама.  -  Пойдем,
пойдем!
   Хватает меня за руку и ведет в комнату. А там сидит  маленький  такой
волосатый человек с черными глазами. Сидит и чай пьет.
   - Вот он, - говорит мама. - Можете приступать, Аркадий Семенович.
   - Мама, мне некогда... - пытаюсь обороняться.
   - Молчи! - сказала мама и подтолкнула меня к Аркадию Семеновичу.
   А он встал с места - ростом с меня, ей-богу, не вру! - подошел и  по-
ложил обе свои маленькие ручки на плечи. В глаза  смотрит.  Я,  конечно,
стою, как дурак.
   - Слушай меня внимательно, - говорит, а сам глазами так и сверлит.  -
Успокойся, расслабься... Тебе хочется спать...
   - Нет, не хочется, - мотаю головой.
   - Тебе неудержимо хочется спать! Слушай только меня. Ничего вокруг не
существует. Только мой голос, только мой голос...
   В общем, это гипнотизер оказался, понимаете? Мама решила меня  гипно-
зом лечить от пришельцев и плохого поведения. Ну уж нет! Я так просто не
дамся!
   - Глаза закрываются, веки тяжелеют... - поет он и пальцами мне в пле-
чи впивается. Вдруг как рявкнет:
   - Ты спишь!
   Я испугался. Надо его перехитрить, думаю. Закрыл  глаза,  делаю  вид,
что сплю.
   - Спишь! - шептал он. - Спишь и слышишь только
   меня. Марцеллия нет, ПИНГВИНа  нет,  пришельцев  нет...  Подчиняешься
только мне.
   Этого только не хватало, думаю. А сам стою, не шелохнувшись, с закры-
тыми глазами.
   - Он спит, Светлана Викторовна, - говорит гипнотизер.
   - Что же, он так стоя и будет спать? - спрашивает мама.
   - Ничего, это не страшно... Думаю, за три сеанса мы  его  поправим...
Ты не Хранитель планеты, ты Боря Быстров, пионер... - снова мне говорит.
   "Ага, пионер, - думаю, - уже почти не пионер и еще не Хранитель".
   Чувствую, что спать все-таки хочется. Губу прикусил до крови, сон как
рукой сняло.
   - Пускай он немного поспит, не будем ему мешать, -  говорит  гипноти-
зер.
   Я слышу - они на цыпочках уходят на кухню и там продолжают беседу.  А
меня Катька внизу ждет. Надо срываться. Я глаз приоткрыл, оглядел комна-
ту. Вижу, у моей тахты на столике, рядом с блюдом, целая гора лекарств -
баночки, упаковочки и ампулы со шприцем.
   Ну и влип, думаю, с этими пришельцами. Размышлял я недолго. Тихо-тихо
подкрался к входной двери, отодвинул задвижку - и был  таков!  Лифта  не
стал дожидаться, побежал по лестнице вниз.
   Катя героически дожидается у подъезда.
   - Бежим! - говорю ей. И мы - на пустырь.
   У Нас на пустыре между домами - трубы, видели? Бетонные такие, огром-
ные. Целый большой штабель. Строители их забыли. Мы в этих трубах в раз-
ведчиков играем. Там целый лабиринт. Мы молотками дырки в  них  пробили,
путешествуем из трубы в трубу. У меня там  одно  место  было  секретное.
Никто о нем не знал. Нужно просунуться в  верхнюю  трубу,  проползти  по
ней, там дырка вниз, в толстую, где почти стоять можно. По ней  в  самый
конец и направо, в другую трубу. И опять до конца. Здесь труба кончается
расширением. И главное - иллюминатор вверху имеется, из  которого  свет.
Там у нас в прошлом году штаб был: три ящика  из-под  бутылок,  накрытые
старым одеялом, и огарки свечей.
   Мы с Катей туда заползли. Я думал, она испугается.  Ползли  в  полной
темноте - я впереди, она за мной. Но ничего. Ни слова не сказала. Пыхтит
сзади, но ползет.
   Залезли в штаб. Я спички нашел, зажег свечу. Из  иллюминатора  слабый
свет пробивается.
   Уселись мы на ящики. У Катьки глаза блестят.
   - Рассказывай, - говорю ей.
   И Катя рассказала, что после уроков был сбор отряда, на котором  Дуня
предложила исключить меня из пионеров, а также сообщить в милицию о про-
паже ПИНГВИНа. Татьяна Ильинична возражала, не хотела беспокоить милицию
по пустякам. Но Дунька проявила твердость и поставила вопрос на  голосо-
вание. У .нас теперь демократиями  большинством  голосов  решили  искать
ПИНГВИНа через милицию...
   - Милиции нам только не хватало... - пробормотал я.
   - Татьяна Ильинична попросила только не говорить в милиции, что ПИНГ-
ВИН - это космический прибор, - сказала Катя.
   - Ты-то хоть в это веришь? - спрашиваю.
   - А то нет! - говорит Катя. - Я сразу поняла, что это правда.
   - Ну слава богу. Хоть один человек верит... - вздохнул я.
   - Почему один?! А Дуня?
   - Дуня - предательница! - говорю:
   - Бепс, что дальше будешь делать? - спросила Катя.
   - Не знаю. Домой не пойду. Заколют лекарствами. А гипноз вообще нена-
вижу!
   - Какой гипноз?
   Я ей рассказал про гипнотизера. Катя нахмурилась, потом говорит:
   - Сиди здесь. Я сейчас приду.
   И уползла по трубе.
   Через полчаса она вернулась с портфелем. Там был фонарик,  книжка,  о
дореволюционных подпольщиках, бутылка пепси-колы, колбаса и хлеб. И  еще
какой-то рваный свитер.
   - Ночью будет холодно, - сказала Катя.
   - Катька, да ты прямо боевая подруга! - обрадовался я.
   - А то нет! - отвечает.
   Вот вам и тихоня! Уселись мы рядышком при свете, стали вместе  книжку
читать, как революционеры скрывались от преследования  жандармов.  Такие
книжки только в трубе и читать! И колбасу с хлебом жуем. Отлично!
   За иллюминатором уже вечер. Холодно стало. Катя ежится.
   - Ты иди домой, - говорю. - Тебе-то за что  страдать?  И  дома  будут
волноваться.
   - А у тебя не будут?
   - Ничего. Сами виноваты. Нужно доверять детям, - говорю. А  у  самого
кошки на душе скребут. Мама там, наверное, с ума сходит.
   - Вот что, Катерина, - говорю подруге. - Иди домой, по дороге позвони
из автомата моей маме. Скажи, что я жив-здоров, но эмигрировал по  идей-
ным соображениям. Нашел политическое убежище.
   - В трубе? - спрашивает.
   - А что? Но про трубу - ни слова.
   - Хорошо, - кивнула она.
   - Ползи. Завтра принеси чего-нибудь поесть. И бумагу с авторучкой.
   - Зачем?
   - Писать буду. Для планеты.
   И Катя уползла. Мне сразу тоскливо стало. Фонарик зажег, направил луч
в трубу. Труба длинная-длинная. И тихо, как в могиле. Неприятно.
   Вдруг слышу - писк. Смотрю - из дальнего конца трубы на лучик  шагает
котенок. Храбрый такой. Я ужасно обрадовался. Все же живая душа! Пригрел
я его на груди и растянулся на ящиках. Ничего! Революционеры  за  правду
тоже страдали.
   И только я улегся, как в темноте заблистали золотые  пылинки,  вихрем
пронеслись по трубе, взметнулись столбом и стали быстро-быстро  лепиться
друг к другу.
   - Марцеллий! - закричал я.

   Глава 9 СЛЕД НАЙДЕН!
   Точно, это был он - мой рассыльный. В темноте от него  исходило  сия-
ние. Я обрадовался ему больше даже, чем котенку. А тот, наоборот,  испу-
гался - выгнулся подковой и шерсть вздыбил. Шипит от страха.
   - Да тихо ты! - котенку говорю. - Это свои.
   Марцеллий к нам шагнул, молча руку  пожал.  Мне  показалось,  что  он
чем-то недоволен.
   - Что ты здесь делаешь? - спрашивает. Как сюда попал?
   - Нет, это ты как сюда попал?! - кричу я радостно. - Никто же не зна-
ет, что я здесь! Кроме Катьки Тимошиной.
   - Тимошина? Не слыхал, - покачал головой Марцеллий.
   - Да ты садись, садись... - я засуетился, подставил ему ящик. -  Кол-
басы хочешь?
   Марцеллий уселся, погладил котенка. Вижу, все еще хмурый. От  колбасы
отказался.
   - Ну рассказывай, - говорю. - Как там на воле?
   - Да так себе, - отвечает. - Вчера  космические  террористы  взорвали
планету в системе Альфы Центавра. Мы не успели вмешаться.
   - Люди погибли? - спрашиваю.
   - Там не было людей. Там был общий разум.
   - В каком виде?
   - В виде запаха, - говорит. - Мылом пахло.
   "Ничего себе - разум!" - думаю. Но уточнять не стал. Мне бы  с  нашим
разумом разобраться.
   - А как ты меня нашел? - спрашиваю.
   - Ну, это просто... - отвечает нехотя, - По твоей волне. От  тебя  же
биологическая волна исходит. Забыл? На нее и  лечу.  От  нас  никуда  не
спрячешься. Пока жив, - добавил Марцеллий.
   Последние слова мне не понравились. Что это значит -  "пока  жив"?  Я
умирать не собираюсь.
   - Ты мне лучше скажи, Бабася, - задушевно так спрашивает Марцеллий, -
как поживаешь? Мы в Центре волнуемся.
   - А что? - я насторожился. - По-разному поживаю.
   Не буду же я ему выкладывать, что меня гипнозом лечат! Стыдно за  че-
ловечество. Они там небось думают, что все мы на Земле  уже  подрубились
насчет космической цивилизации. А мы - ни бум-бум!.. Не  понимаете,  что
значит "подрубились"? Ну, это значит - имеем понятие.
   - Ты что, японский язык изучаешь? - вдруг спрашивает он.
   Я глаза выпучил.
   - С чего взяли?
   - Последняя информация от ПИНГВИНа на японском была, - сказал  он.  -
Реклама какой-то фирмы. "Тошиба", кажется.
   - А когда она была? - спрашиваю.
   - Сегодня.
   - Жив, значит! - я обрадовался. - Слава тебе, господи!
   - Кто жив? - не понял Марцеллий.
   - Да ПИНГВИН! Его же сперли, - говорю.
   - Не понимаю.
   - Ну, украли! Пришел какой-то тип, положил в сумку и унес.
   - А ты где был?
   - А я... был в одном месте. Долго рассказывать.
   - Когда это случилось? - спросил Марцеллий.
   - Три дня назад.
   - Так-так-так... - произнес Марцеллий.
   А дальше он рассказал, что в Центре заметили изменение в передаваемой
информации. Сначала все было спокойно,  читали  энциклопедию,  дошли  до
буквы "В", а потом началась неразбериха.  Пошли  сообщения  о  женевской
встрече, наркомании в капиталистических странах и борьбе сандинистов...
   "Дунькина работа! - думаю. - Пока я в больнице был".
   А потом ПИНГВИН стал нести и вовсе какую-то околесицу.  Передал  счет
из ресторана, журнал "Плейбой" за позапрошлый год, какие-то объявления о
продаже и еще что-то. В Центре за голову схватились. Если у них,  конеч-
но, голова есть. Не знаю, чем они там думают.
   И вот, наконец, сегодня ПИНГВИН передал русский текст: "Прошу выслать
телевизор в наручных часах. Бепс". А еще через некоторое время - рекламу
"Тошибы".
   - Так, значит, это не ты телевизор просил? - сказал Марцеллий. - Тог-
да кто?
   - Стой! - закричал я.
   Марцеллий поднялся на ноги, смотрит.
   - Да сиди! Это я не тебе! Я знаю, кто Глюка украл! Юрка Родюшкин, вот
кто! Он сразу про телевизор заговорил, когда о тебе узнали!
   - Родюшкин? Номер волны? - спросил Марцеллий.
   - Откуда я знаю! Это вы там ищите!
   - У нас фамилий нет. Только номера. Чтобы сопоставить номер  волны  и
фамилию, мне нужно находиться с этим человеком, - сказал Марцеллий.
   - Он не человек. Он паразит! - сказал я.
   - У паразитов тоже есть номер, - заметил Марцеллий.
   - Ну ладно! Я ему покажу, - говорю.
   Марцеллий в комбинезоне порылся, достает часики в целлофане.  С  виду
обычные, циферблат темный. Нажал он  кнопочку,  на  циферблате  дикторша
возникла. Людмила Жулай. "А теперь познакомьтесь с программой наших  пе-
редач на завтра", - говорит. Марцеллий другую кнопку нажал, дикторша ис-
чезла, на циферблате цифры появились: 00.05. Это время, значит.
   - Давай спать, - говорит Марцеллий. - Время позднее.
   - А ты что, со мной останешься? - недоверчиво так спрашиваю.
   - У меня командировка на сутки, - сказал он.
   Я обрадовался. Все же не одному в этой трубе пропадать! Соорудил при-
шельцу топчан из ящиков, одеяло постелил.
   - Мне не надо, - сказал Марцеллий. - Ложись сам.
   - А ты?
   - Мы во сне плаваем. Для здоровья полезней, и постель не мнется. Сей-
час я от гравитации отключусь...
   Он полез рукою за отворот комбинезона, чего-то там переключил и вдруг
медленно оторвался от пола и принял горизонтальное положение вдоль  тру-
бы. Ровно посередке.
   - Ложись, ложись, - говорит. - Чего рот раскрыл?
   Я улегся на топчан. Марцеллий надо мною парит, как дирижабль. Котенок
снова от страха ко мне прижался. Неприятно, когда  над  тобою  здоровый,
дядька висит.
   Марцеллий понял - поплыл по трубе подальше. Там остановился и затих.
   Мы с котенком кое-как заснули. Жестко и холодно. Но ничего.  Раз  по-
дался в подпольщики - надо терпеть.
   Утром Марцеллий уже на ногах, колбасу нам с котенком реже. Сам ничего
не ест.
   - Как же ты... Как же вы без пищи? - спрашиваю.
   - Меня энергией подкачивают. Вместо пищи, - отвечает.
   - Значит, вы там, в Центре, ничего не едите?
   - А зачем? Понимаешь, наличие пищи создает неравноправие и  порождает
вражду. Одному всегда лучше кусок достанется, чем другому. Зависть начи-
нается, обжорство... У нас такой проблемы нет. Каждый  получает  столько
энергии, сколько ему нужно. Качество энергии для всех одинаково. Спорить
не о чем. Вот у вас утюги, скажем, между собой не воюют?
   - Утюги? Не замечал, - говорю.
   - Поэтому что одинаковым  электричеством  питаются.  Двести  двадцать
вольт, пятьдесят герц...
   А я раньше думал, что утюги по другой причине не дерутся. Потому  что
у них головы нет. Видно, ошибался.
   - Вы на Земле тоже к нашей системе придете. Только  нескоро.  И  если
мозгов хватит, - сказал Марцеллий.
   - Как же... Хватит у нас мозгов... - ворчу.
   После таких разговоров колбаса поперек горла стоит. С отвращением жу-
ешь. Вот, оказывается, в чем причина всех несчастий! В  колбасе!  Потому
что у одних она по девять пятьдесят, а у нас с котенком - по  два  двад-
цать.
   Короче говоря, отправился я Юрку Родюшкина искать, чтобы ему рыло на-
чистить. Марцеллий по хозяйству остался. Я сказал ему, что сдаваться  не
стану, буду пока соблюдать конспирацию. А то опять куда-нибудь засадят.
   В школу нельзя было, схватят сразу. Мама наверняка уже сообщила,  что
я сбежал. Пробрался к школьному двору, сижу за кустами. Надо Катьку выз-
вать.