убить.  Ну  да  ладно. Воз-вращаться  неохота. В
следующий приход компенсирую.
     Что  это?!  Для  районной  поликлиники очень неплохо... Очень недурно и
неожиданно. Спускается по  лестнице походкой Марии Стюарт, идущей на плаху в
фильме под  названием... Ну да бог с ним с фильмом! Нет вы только посмотрите
на нее! Такая девочка и идет как ни в чем не бывало по этой пошлой лестнице,
а все вокруг, вместо того чтобы немедленно забросить все  свои дурацкие дела
по оздоровлению своих и чужих организмов и прибежать полюбоваться ею, делают
вид, что не замечают ее. А может, и впрямь не замечают? Вот ведь что болезнь
делает  с человеком.  Обогнать, немедленно  обогнать и  отворить ей дверь на
улицу.. Прошла мимо. Даже головы не повернула в мою сто-рону, кивнула только
слегка  без улыбки, мол, воспринимаю как должное, спасибо,  и на этом все...
Девяносто девять  процентов  мужчин на моем месте попытались бы использовать
тот  кивок  и  заговорить  с ней, и  из  девяноста девяти  процентов попыток
ни-чего бы не получилось! Не тот случай.
     Духи, очень знакомый запах.  Ага... "Быть может".  Это уже, конечно, не
высший класс. Жаль. Удивительно общей картине не соответствует.  Но  ничего,
не будем торопиться с выводами.
     А ведь она чувствует, что я за ней пошел. Ни разу  не обер-нулась, хоть
и  была возможность два или  три раза на  пере-крестках сделать  это, но  не
обернулась. А то, что я за ней иду, она знает, это  даже по походке заметно.
Чуть напряженней она стала после встречи у выхода, еле уловимо, еле заметно,
но из-менилась. Значит, какой-то контактик все-таки намечается.
     Ну не будем преувеличивать  насчет  контакта, скажем, имеем ситуацию, в
которой, кажется, намечается возможность наладить контакт, так точнее будет.
Размеры  и  форма возможности  пока  неизвестны. А  мужчины на улице  ее все
замечают,  ни  один встречный  равнодушно  не  прошел  мимо... Реагируют все
по-разному, это уже от воспитания зависит или общего развития. Один проходит
мимо с равнодушным лицом и еще при этом де-лает  вид, что  молочной витриной
любуется,  другой идет навстре-чу по строгой  прямой, никого и ничего вокруг
не замечая, наморщив лоб и выкатив глаза, как на сеансе гипноза в пионерском
лагере в  вечер,  свободный  от  фильма.  А  вот  этот  дурак,  например,  с
физиономией мясника, успешно окончившего инсти-тут искусств, остановился как
вкопанный и неотрывно смотрит
     ей вслед.
     И  почти  у  всех в это  время  выражение  лица  выигравшего  в лотерее
пятидесятилетнего холостяка, терзаемого сомнениями  выбора --  электрическая
мясорубка или деньги.
     Эх, хомо сапиенс, хомо сапиенс! На глазах ведь  в корне ме-няешься, все
позиции   завоеванные   теряешь,  стоит   только   с   вы-дающейся  самочкой
встретиться!
     Что  ж ты, голубчик  сапиенс, в  это время  унижения не испы-тываешь, а
только радость, и восторги, и еще трепет, и вибра-цию пронзительную, пинками
проворно вышвыривающую из  твоего  мозга модерн самой последней конструкции,
весь гигант-ский багаж научных познаний, по крупицам собранный и пере-данный
тебе бесконечной вереницей предков и приумноженный  собственными стараниями,
и с ним вместе богатства несметные, жемчужины  чистейшей воды, выращенные  в
раковинах и ретор-тах интеллекта, как планы и проблемы охраны живой природы,
экономии  нефтяных  ресурсов, опреснения морской  воды  и  тесной  дружбы  с
цивилизациями ближайших галактик?
     А зря все  они  на  нее  так уставились! Поздно спохватились! Хотя их и
упрекнуть не  в чем,  они  ведь  и знать не  знают  о встрече  на лестнице в
районной  поликлинике  в"-- 18, они ведь  и  на  меня внимания не  обращают,
идущего по тому же тротуару с видом безразличным и даже скучающим.
     Им и в  голову  не приходит  та единственная  очевидная мысль, что игра
уже, так сказать, сделана, а на их долю остаются только бесплодные надежды и
сладостные  несбыточные   мечты  восьми-классника,  влюбившегося  с  первого
взгляда  в укротительницу тигров и пантер в  последний день гастролей  цирка
шапито.
     А  походка  у  нее  удивительная!  Очень это  важное  дело  -- по-ходка
женщины. Я по  ней  многое определить  могу. А у  нее она гордая и смелая --
женщины, уверенной в своей  красоте, знаю-щей, что нет  на  чулках у  нее ни
единой морщинки и намека на складку  на подоле  юбки сзади,  что веет от нее
той  благородной   опрятностью  и   свежестью,  которые  свойственны  только
женщи-нам высшего класса. Походка женщины, привыкшей к мужским взглядам и не
обращающей на них  внимания, и вместе с тем сознающей, что это -- величайшее
благо, дарованное немногим избранным среди многих миллионов женщин, лишенных
этого качества -- мгновенно привлекать внимание мужчин и вы-зывать желание в
них,  --  и  остается  этот бесценный дар природы  предметом жгучей  зависти
женщин,  лишенных  его,   как  бы  старательно  они  ни  притворялись  перед
окружающими и собой, утверждая, что главное в женщине -- это нежность души и
высокая устремленность  духа. Удается некоторым счаст-ливится убедить себя и
поверить в это благополучно до конца жизни, но многим, и хорошо, если только
один раз, дово-дится убедиться, что ничто в этом мире не подменяет другое, и
становится тогда наволочка мокрой от слез в тот самый предутренний час Быка,
когда засыпают  на короткое время воля и самообладание и выплывают из глубин
души  и сознания чувства и  мысли, которые во все  остальное  время  человек
бди-тельно  держит  в заточении,  в тот самый  час Быка, когда  рож-дается и
умирает большинство людей на Земле.
     И что еще я увидел в ее походке,  увидел  и  почувствовал сразу, -- это
сдержанность   и  целомудрие,   выражающие   ее   суть  и  прекрасные  своей
естественностью и простотой.
     Это, наверно, почувствовал не только я, потому что  ни один человек  не
осмелился задеть ее или попытаться заговорить с ней, так как чистота  -- это
одна  из  тех  немногочисленных  истин-ных  ценностей,  которые  никогда  не
подвергаются инфляции  в сознании почти всех людей, даже  вне зависимости от
количе-ства извилин и объема мозга.
     Я шел за ней, удивительно красивой  и приятной,  и чем боль-ше я на нее
смотрел, тем  больше  мне  становилось ясно, что жен-щина эта того уровня, с
которой можно пойти куда угодно, даже на традиционный вечер в институт, куда
раз в год съезжаются все, кто, пробыв в этом  здании пять лет, покинул его с
одина-ковым итогом -- дипломом, и на  весь этот  вечер, соскочив  каж-дый со
своей ступеньки, захваченной в послеинститутской жиз-ненной борьбе, в бешено
твистующий  зал,  предварительно  заку-сив  и  выпив  у  столов в  коридоре,
становятся  на целый  вечер безрассудными прожигателями жизни,  выпивохами н
жуирами,  многоопытными  и  насмешливыми,  беспощадно  строгими  цените-лями
женской  красоты;  даже  в  гости  к нашему  директору,  без  всякого  риска
испортить настроение его жене,  женщине с фигу-рой и внешностью д'Артаньяна,
которая  бешено ревнует  его,  маленького и толстого  диабетика,  подозревая
почти всех осталь-ных женщин, за чрезвычайно редкими исключениями,  в жгучем
желании в любое время и в какой угодно точке пространства отдаться ее мужу.
     Удивительно приятно на нее  смотреть. Даже и  не заметил,  как дошел до
проспекта Маркса, и все в довольно-таки прилич-ном темпе. Посмотрел бы  этот
доктор Айболит из поликлиники, как его  пациент  с больной коленной чашечкой
по городу выша-гивает, -- глазам бы своим не поверил. А если бы поверил?
     Наверное, в результате таких  вот случайностей и  избавляют-ся люди  от
идеалов -- превращаются в брюзг и циников.
     При чем здесь доктор? Всегда какие-то дурацкие посторон-ние мысли лезут
в голову, когда дорога каждая минута, ведь предпринимать что-то же надо!
     Смотрины-то   давно   пора  кончать.  Вместо   активных  дейст-вии   --
бесполезное  пока  гуляние.  Ни  к  черту  не  годится.  Видно,  сказывается
усталость  после  напряжения  в  кабинете  врача.  Расслабленность  какую-то
ощущаю. Конечно, для нервов все эти сеансы бесследно не проходят.  Необходим
отдых.  Только не  сейчас.  Больше  такого случая может и не  представиться.
Быстро план  действий!  Легко сказать -- план, собственно,  никакого особого
плана  здесь  и  придумать  нельзя,  обстоятельства --  ули-ца  и незнакомая
женщина,  с которой  надо  познакомиться,  -- из  всех  бессчетных  способов
оставляют  лишь  один,  не  дозволенный  для человека, вышедшего  из периода
беззаботного   двадцатипя-тилетия,  и   просто  запрещенный  для   человека,
желающего при всех случаях сохранить  достоинство и не желающего оказаться в
смешном и глупом положении, но единственный. Очень простой способ, известный
еще неандертальцам, --  подойти ни с того ни  с сего к  жертве  и сказать ей
что-нибудь, желательно приятное, и желательно, чтобы она выслушала до конца.
Со стороны же этот способ не что иное, как глупейшее и пошлейшее приставание
к приличной женщине, идущей по своим делам по одной из цен-тральных улиц.
     В случае  неудачи, а шансы на неудачу неограниченные, кроме презрения в
ее  глазах, этот способ пробуждает  чувство граждан-ственности и рыцарства в
любом прохожем в диапазоне порядоч-ности или качеств, его внешне заменяющих,
от старой  девы, не вышедшей в  свое время замуж  по причине застенчивости и
обо-стренной стыдливости, до бывшего работника собачьей бойни, уволенного за
жестокое обращение с собаками.
     Степень  возмущения,  а  также активность  защитников  жертвы  уличного
приставания  обычно  проявляется  в  строгой  пропорции  к  достоинствам  ее
внешности. И сегодняшний случай был  именно тем, когда рыцари  и джентльмены
успокоились бы  не раньше, чем разодранный ими на  части труп приставалы  не
был  бы  бла-гополучно опущен  в люк канализации на углу  улицы  Карамзина и
проспекта Маркса.
     С  ума  сошла! Или дальтоник, или  сумасшедшая!  Черт  его  знает,  что
происходит,  она  же  на  красный  свет  устремилась,  и  не  где-нибудь  на
пересечении Колодезного переулка и  Шор-ного тупика,  а  в центральной части
проспекта Маркса, в самый что ни на есть час "пик"!
     И  правильно  все  возмущаются,  меня  самого  зло  берет,  когда  вижу
человека,  который  на  моих  глазах  нагло  рискует  своей  жизнью  и чужой
безопасностью. Была бы моя воля -- лишал бы таких права проживания в крупных
городах  на  разные сроки в зависимости от  степени вины... Одними штрафами,
конечно, не обойдешься...
     Идиот! Кретин с реакцией дизентерийного индюка. Штраф бы он брал. Слава
богу!  Радуйтесь,  люди,  -- наконец-то оты-скался нужный стране реформатор.
Вот он стоит в толпе  у пере-хода на  проспекте Маркса, торопитесь, хватайте
его и  назначайте  председателем  горисполкома  или  еще кем-нибудь  повыше,
скорее,  ,  успеете, этот ублюдок стоит с  выражением морды горного бара- на
которому подарили водные лыжи или камертон для  настрой-ки рояля. Этот баран
смотрит ей вслед, и  до него никак не может дойти, что в эту самую секунду в
красном свете  светофора,  под звуки автомобильных моторов  и  сигналов тихо
умирает его единственный Шанс.
     Еще бы миг -- и она попала бы под троллейбус, идущий слева направо, это
всего за полмгновения до того, как я чуть не очу-тился под колесами "Волги",
истерично завизжавшей  всеми тор-мозами  и покрышками,, через вечность в два
мгновения  мы  оба одновременно чуть не попали под  троллейбус, стремительно
идущий  уже справа налево,  и сразу вслед за этим выскочили  на показавшийся
мне  очень спокойным  и смирным, даже можно  сказать, неподвижный тротуар, и
это удивительно, что  я успел заметить, чем занимается тротуар, потому что я
уже давно,  после первого  троллейбуса,  достаточно  крепко  и вместе с  тем
совер-шенно не причиняя боли, держал ее за руку чуть выше локтя.
     --  Вы хотите попасть именно  под  троллейбус?  --  с  легкой  усмешкой
спросил  я, считая, что при сложившихся обстоятель-ствах, особенно  учитывая
нехватку  времени  на обдумывание, это  вполне приличная  фраза.  Во  всяком
случае,  она  могла охаракте-ризовать  меня  в  глазах моей собеседницы  как
человека муже-ственного, не теряющего в минуту опасности  присутствия духа и
даже способности шутить.
     Она засмеялась и кивнула головой.
     Я переводил дыхание и одновременно с этим готовил вторую фразу, которая
после  первой  должна была  прозвучать  "Прер-ванной серенадой", исполненной
Муслимом  Магомаевым  в сопровождении  большого  симфоджаза,  по сравнению с
"Голубкой",   спетой   хором   пенсионеров   под   аккомпанемент   баяна   и
электри-ческой гитары. Но тут я  увидел,  как из своей  стеклянноалюминиевой
капсулы  выскочил милиционер  и  направился к нам, исполняя на единственном,
имеющемся  в его распоряжении, про-стейшем музыкальном инструменте  столь же
незамысловатые трели  -- рулады, хоть и не представляющие никакой ценности с
позиций  высокого  искусства,  но в  отличие от него  мгновенно  оказывающие
эмоциональное воздействие. И строго избира-тельно.
     Это был самый лучший милиционер в  мире, вполне возмож-но, что это  был
даже не  милиционер,  а  инопланетный  пришелец,  обладающий  способностью в
несколько раз ускорять события с помощью свистка и свирепого выражения лица,
потому  что  уже  на  втором  свистке мы  переглянулись  с  ней,  как  люди,
понимаю-щие  друг друга с полуслова, и, разом сорвавшись  с места, скры-лись
за углом.
     Мы пробежали еще полквартала, скорее  по инерции, чем по необходимости,
и, остановившись, засмеялись.
     И самое  главное, все это  время я продолжал держать ее под руку, и она
отняла у меня ее только потому, что  она понадоби-лась ей  самой  для  того,
чтобы поправить  волосы, выбившиеся  из-под косынки из блестящего  материала
цвета  фисташковой  рощи,  сквозь  стволы   и  ветви  которой   проглядывает
ярко-зеленая  трава  с  разбросанными  на ней то  там, то  сям маками  и еще
какими-то  прекрасными  цветами,  современной науке пока неиз-вестными.  Над
этой фисташковой рощей,  оглашая окрестности радостным щебетаньем, резвились
птички  --  удоды  и ласточки, зимородки  и необыкновенные  воробьи;  в тени
деревьев  порхали над  пестрыми цветами разноцветные бабочки  и шмели,  тихо
налетал теплый ветерок, напоенный ароматом далеких рек и  сол-нечных  долин,
ласково   теребя   зеленые    листья   и    крупные   фисташ-ковые   гроздья
ярко-фисташкового цвета...
     Я  с  удовольствием  любовался этим  сиропным  ландшафтом и  почему-то,
вместо того  чтобы почувствовать  себя круглым крети-ном, испытывал ощущение
умиления и радости в той ее стадии, которую любой, менее сдержанный человек,
чем я,  наверняка  назвал бы  ликованием, восторгом и  блаженством. Я ощутил
то-гда  всю беспредельность  этой  радости,  стоя  под начавшиеся  ливнем на
неказистой улице со странным  названием Карусель-ная рядом с женщиной, имени
которой я еще не знал.  Я испыты-вал сожаление  --  чуть  более увлекающийся
человек сказал  бы,  что им овладела  грусть и меланхолия, --  в тот момент,
когда  почувствовал,  что это невесть откуда  нахлынувшее пьянящее  волнение
исчезло  так  же  внезапно, как и  появилось,  оставив на излучине  медленно
текущей реки хаотические заросли бурого камыша в том самом месте, где не так
давно отражались в сту-деной прозрачной воде белые цветы лилии и лотоса.


     Есть одно местечко, которым я  дорожу больше, чем  Парфе-ноном и  всеми
египетскими   пирамидами,   мечетью  Айя-София  и  собором  святого   Петра,
венецианским  Дворцом  дожей  и горо-дом  Бразилиа с  окрестностями, а также
башнями Пизанской и Останкинской, вместе взятыми. Вслух я об этом никогда не
го-ворю  по причине  уверенности, что  мое мнение почти обязательно  вызовет
недоверие у людей, склонных по складу характера к сомнениям,  возражение  со
стороны  снобов и  возмущение у ли-цемеров,  пользующихся  любой  бесплатной
возможностью  для  того,  чтобы  продемонстрировать  те  высокие  помыслы  и
принци-пы, которыми они якобы руководствуются в жизни. Пустая трата  нервов!
Я вот только дорого  дал бы за  то, чтобы посмо-треть на их физиономии в тот
момент, когда им объявляют о .появившейся возможности полностью восстановить
в первоздан-ном виде все сады Семирамиды в натуральном висячем  поло-жении и
Александрийскую  библиотеку  со  всем  инвентарем  за  такую  ничтожную,  но
единственную  плату,  как   их  собственная   кооперативная  квартира,   без
последующей  компенсации. Я бы их послушал: "Дело не  в нас,  а  в принципе,
реставрацией  архи-тектурных памятников  должно заниматься государство, а не
мы. Мне свою квартиру не жалко, мне принцип дорог! И  потом, по-чему  именно
я?"  И  уйдет этот идеалист-кудесник  ни с чем,  даже если,  разгорячившись,
предложит в запальчивости за ту же плату -- хату водрузить ради пользы всего
человечества  посре-ди  синь-моря  не  какой-нибудь  остров Буян  со скудной
флорой и фауной и банальной формой правления, а всю "Атлантиду с воскресшими
в полном  составе атлантами  и  атлантками, с  вновь обретшими силу законами
неведомой  конституции,  .  военным и  торговым  флотом,  храмами, рабами  и
оловянными рудниками. Плюнет и уйдет. А в разговоре с людьми ограниченными и
глу-пыми,  составляющими, как это ни печально, категорию весьма  обширную  и
неуклонно   после   очередных   демографических   взры-вов   и    извержений
увеличивающуюся,  высказывать  свое мнение не только бесполезно,  а и вредно
для здоровья, по  причине урона, непременно  наносимого высокоорганизованной
нервной системе контактами с представителями вышеназванной кате-гории.
     Я пришел в это самое прекрасное местечко на Земле сегодня довольно-таки
поздно.  И  как только  переступил порог, меня  постепенно  стало охватывать
привычное, но никогда не приедаю-щееся ощущение спокойствия, уюта  и  покоя.
Оно  овладело мной  полностью  после  того,  как,  вытерев в передней мокрые
ботинки и  включив в комнате неяркий, мягкий свет, я переоделся и нена-долго
присел в  кресло. Телевизор я выключил сразу же после  того,  как  глянул на
экран --  там  ансамбль песни и танца  лихо исполнял  танец,  бешеный темп и
умопомрачительные па которого явно  обладали способностью переубедить самого
убеж-денного  скептика,  без   должного  почтения  относящегося  к  скры-тым
богатствам резервов человеческого тела.
     В другое время я, ,пожалуй, посмотрел бы несколько номе-ров, но сейчас,
на  ночь,  проникаться  животворными  ритмами ансамбля  песни  и  танца было
равносильно тому, чтобы перед  самым сном услышать сообщение по радио, что в
той  самой  стране, куда  ты собирался выехать через два  дня по  туристской
путевке, и в связи с этим уже перетерпел все прививки,  объявлен карантин по
случаю эпидемии холеры или коклюша, и запить эту  мобилизующую все  душевные
силы весть двумя чашками густого кофе, сваренного из свежесмолотого харрари,
напополам  смешанного  с мокко. Я, конечно, не стал ломать  голову над  тем,
какие  цели  преследует  телевидение,  предлагая  на  ночь всему  смотрящему
телевизоры  населению столь мощный стимулятор,  пошел и поставил  пластинку.
Григ на меня всегда действует в высшей степени умиротворяюще, и особенно эта
часть "Пер Гюнта" с танцем  Анитры и дальше.  Это  была как  раз та  музыка,
словно  специально написанная  для  меня, благодаря  которой  я  теперь  мог
рассчитывать на крепкий, спокойный сон, совершенно необходимый после событий
истекшего  дня.  Внезапно  я  почув-ствовал  сильную  усталость,  приходится
признать,  что  все-таки теперь мне  эти  сеансы  даются ценой колоссального
напряжения,  сказывается   уже,  видимо,   возраст,  --  раньше  я  все  это
проделы-вал шутя.
     Очень интересный журнал "Наука  и жизнь". Я к нему с боль-шим почтением
отношусь.  Еще ни одного неинтересного  номера я не видел. Полностью  держит
своего постоянного читателя в 'курсе всех событий в мире. Я считаю, что если
человек   регу-лярно