читает  его,   то  он   может  считать  себя   хорошо
информиро-ванным человеком в любой  области науки  и современной жизни. Ну а
если дополнительно еще к нему на "Знание -- сила", "Тех-ника -- молодежи"  и
"Здоровье"  ты  подписан, то  можно  быть  уверенным,  что ничего  не  будет
пропущено  из  того,  что проис-ходит  в  сегодняшнем  мире.  Все  собираюсь
написать  им благодар-ственное письмо, никак руки не доходят. На днях напишу
не-пременно.
     Вот этот номер,  вроде бы уже старый,  а сколько интересного, причем на
любой вкус, возраст и развитие.
     А  вот эту  статью я бы всех холостых мужчин заставил наизусть выучить,
очень  убедительная  статья, и написана  хорошо, и все  выводы подкрепляются
статистическими выкладками.
     Вот она,  табличка, из которой явствует,  что  подавляющее  большинство
гениальных  и одаренных людей родилось от  трид-цативосьмилетних отцов  и от
матерей в диапазоне  от  восемнад-цати до  двадцати пяти лет. И чем дальше в
любую сторону от  этого драгоценного тридцативосьмилетнего пика, вероятность
появления  одаренного  ребенка  падает  все  ниже.  Интереснейшая  табличка!
Посмотрим,  что   обо  мне   в  ней  обозначено.  Двадцать  шесть   лет   --
малоутешительно, вероятность рождения  талантли-вого ребенка минимальная.  А
для чего  мне неталантливый,  если от  самого человека  так сильно  зависит,
будет  ли он иметь ода-ренного сына? Хорошая статья  и  полезная. Интересно,
кто это  сумел  собрать  все эти  цифры и  факты,  вот  это и есть настоящий
ученый,  который  не  витает в облаках  и приносит своим трудом практическую
пользу. Столько лет человечество  существует, а он взял и  первый догадался,
определил,   какие  условия   нужны   для   создания   гения.  А   это  ведь
государственное дело. Даже  обидно, что любой, кому не лень, может прочитать
ее. Что мне еще приятно, так то, что я чисто  интуитивно, своим умом при-шел
к такому  же выводу насчет  сроков женитьбы! Это  же  каким безответственным
человеком надо быть, чтобы чуть ли не с юношеских лет связать себя по  рукам
и ногам. А в тридцать восемь  -- пожалуйста, игра уже сделана, ты всего, что
тебе положено, уже достиг, жил как хотел, и никто тебе помехой не был. А тут
еще  в перспективе  одаренный  ребенок намечается.  Только и забот---  найти
невесту в диапазоне от восемнадцати до двадцати пяти лет.  А после того, как
главное  условие  соблю-дено  можно  и  присмотреться  получше,  чтобы собой
приятна была и из семьи нормальной, без деформированной наследствен-ности...
     Ладно,  хватит!  Еще двенадцать  лет  до  этого, прекрасный период  для
человека  понимающего  и с головой!  Пластинка кон-чилась,  можно,  конечно,
перевернуть,  но не стоит, ибо уже  насту-пил  момент,  когда  все отступает
перед тахтой с  простынями и наволочкой,  пахнущими  свежестью и  прохладой,
перед сном, нежной, ласковой  пеленой обволакивающим сознание, возвра-щающим
силы, восстанавливающим бодрость тела и мозга.
     А  девочка эта  хороша, ничего  не  скажешь.  Тот  случай, когда  стоит
постараться, тем более что  случай не из трудных. Самое главное уже сделано,
теперь только и остается, что организовать Первый Приход согласно испытанным
стандартам. Впечатление я на нее произвел хорошее --  это уж точно известно,
сейчас важно не сбиться с  темпа, а посему завтра  же  проведем операцию  по
простейшей  схеме  в"--  1  --  первый  вечерний сеанс в кино,  после фильма
"совершенно некуда  пойти  в  этом  городе  вечером,  можно  в  ресторан, но
противно", разговор  о музыке и записях,  дальше,  будем надеяться, появится
ситуация,  когда"  самым  не-брежным  тоном можно пригласить  "за  неимением
ничего лучше-го"  на "чашку чаю". Если откажется в первый  вечер, ни в  коем
случае   настаивать  нельзя.   Все  переносится  минимум  на  сутки.   Можно
вспугнуть... А если  приглашение будет принято -- мож-но считать, что первая
прекрасная страница нового  романа  напи-сана, женщина она явно  со  здравым
смыслом, замужем однажды уже побывала и, без сомнения, отлично понимает, что
сулят  в  моей квартире "чашка  чаю  и  немного  музыки"  и еще  немного  не
заявленного в программе коньяка...
     Какая-то изюминка  в ней  определенно  есть --  ив манере держаться,  и
разговаривать. Даже когда чепуху говорит, у нее получается  мило: "А мне все
равно -- красный или  зеленый, терпеть не могу, когда за мной кто-то  ходит,
вот и  пошла  на  красный  с целью  оторваться  от  шпиона". Явно,  когда-то
знава-ла лучшие времена, наверное, когда отец ее был жив. Это еще ведь чудо,
что при парализованной матери и сбежавшем муже она сумела обойтись почти без
потерь,  по крайней  мере  с  первого  взгляда  заметных.  Говорит,  мужа не
осуждает, и  у кого  совести хватит его осудить  -- изо дня в  день только и
видеть, что пара-лизованную  тещу и нежно ухаживающую за  ней жену. И это  в
свои самые лучшие годы.
     Им  еще повезло, или ума хватило, что быстротечный брак  их  не  создал
ребенка. Парализованная мама  плюс ребенок,  о  кото-ром  заранее  известно,
согласно новейшим  исследованиям, что стать вундеркиндом  него почти столько
же шансов,  сколько  у меня  получить настоятельное приглашение  полететь  в
корабле, выполняющем  первый рейс на Луну. Тут уж  навсегда пропала бы охота
разговаривать  с  таинственными и  находчивыми  незнакомцами, по  счастливой
случайности посещающими районную поликлинику  в  тот же день и в тот же час,
когда она выходит из нее с рецептом для матери.
     Тут-то мы  ее  и заприметили, тут-то  мы  на "ее счет  все и ре-шили. И
ничего дурного при самом трезвом размышлении я в этом не вижу. Распускать же
слюни,  как  человек,  воздействию  пошлых  сантиментов   и   мелодрамы   не
подверженный, я катего-рически не намерен. Я думаю, и ей полезно рассеяться,
и мне. Кроме приятных ощущений, это ничем не грозят. И парализо-ванной маман
никакого  ущерба  не  предвидится  от  того,  что  ее  дочери  представилась
возможность  расширить  свой  кругозор  и  освежить некоторые  воспоминания,
составляющие   весьма   суще-ственную  и  приятную  сторону  почти   каждого
супружества, осо-бенно в  начальный его период, в обществе интеллигентного и
привлекательного  мужчины,  каким,  по  справедливости,  выгляжу   я   среди
остальных двух миллиардов без  малого мужчин, которые, если  бы им  довелось
собраться  всем  вместе  и выразить  свое  мне-ние на  мой  счет посредством
свободного и тайного  голосования, без всякого сомнения, отвели бы мне место
в рядах первых двадцати миллионов, составляющих по своим физическим данным и
умственному   развитию  самую  здоровую  часть   человечества  и  являющихся
обладателями куда более  ценных качеств, таких,  как  способность творить  и
умение  увидеть  в пестрой окраске мира на  три-четыре цвета больше, чем это
доступно  остальным...  Шутки  шутками, а  уснуть  не  удастся. Видно,  этот
сегодняшний прием у хирурга  продолжает оказывать свое действие, нервы никак
после  возбуждения успокоиться  не  могут... А может быть,  я  из-за  цветов
нервничаю, из-за того, что полить их забыл?  Встать, что ли? Лучше встану, а
то не сумею о них забыть до самого утра. Все-таки я очень нервный!


     Без сомнения,  это был  один  из  самых  лучших осуществлен-ных  Первых
Приходов, какой только можно  себе представить и пожелать. Человеку,  натуры
мне  родственной,  незамедлительно  на  все  реагирующему  и   запоминающему
происшествия,  случаю-щиеся с ним  на длинной извилистой Дороге Жизни, с  ее
чрез-вычайно  разнообразными,  еще  никем не упорядоченными и пол-ностью  не
составленными  путевыми  правилами  движения,  тако-му,  -если  бы  он   мне
встретился в подходящей обстановке, только ему, отмечающему достающейся  ему
на этой дороге памятью каждой клетки все  травмы, все до  одной, то  есть не
только  самые  тяжелые,  а и  все остальные, даже незаметные  окружающим, не
заставляющие очень уж  надолго  страдать и очень  презирать себя, такие, как
легкие подзатыльники и небрежные щелчки по носу, безразличные и высокомерные
взгляды, усмешки и ухмылки, цель которых -- унизить, и улыбки с жалостью или
пренебре-жением; случайно услышанный  за дверью или благодаря несовершенству
техники  телефонный  разговор,  вызывающий на  лице, несмотря на  энергичное
сопротивление  опытных  в  искусстве  притворства  мышц  и  кожи,  выражение
недоумения  и  горечи; вот  только  такому человеку, непременно  обладающему
природной способностью или научившемуся умению запомнить' и оценить подлинно
хорошее  и просто  приятное, божественно прекрасное и незатейливую  красоту,
миг немыслимого  счастья  и  примитивного  удовольствия, ценящему  мелкие  и
большие радости жизни, воспринимающему  не как  должное, а с благоговением и
благо-дарностью  те  заветные  вывески,  изредка  встречающиеся  на обо-чине
Дороги,  под  которыми оборудованы  для удобства  следующих  по  ней  уютные
стоянки, где в самую тяжелую жару, от которой темнеет в глазах  и запекаются
губы,  можно утолить жажду прохладной  водой  на ветерке  в  тени деревьев и
согреться  в  лютый,  останавливающий кровь  и  сжимающий  сердце  мороз, --
пожалуй, только ему, вызывающему у меня доверие, я бы мог многое рассказать,
потому что уж он наверняка мог бы понять, почему меня радует Первый Приход.
     Он  ни  разу  не  улыбнулся  бы и тогда, когда  я назвал бы сегодняшний
Приход удивительным  и непохожим на  другие,  по-тому что был он,  если  оно
существует, совершенством по форме своей,  проявившимся в изящной  простоте,
когда  я  неожиданно даже для себя,  стоя  напротив нее в фойе кинотеатра, в
котором через двадцать  минут должен был начаться сеанс, сказал, что я очень
хочу, чтобы мы немедленно ушли отсюда, я сказал, что  прошу ее уйти со мной.
Я  увидел по  ее глазам, что  она  удивилась, почувствовал  это  по минутной
заминке, прежде чем она ответила, что согласна,  сразу сделав ненужными  все
те  еще  не произнесен-ные мною привычные  фразы, истинная ценность  которых
была  известна,  теперь  я  это  знал, и ей,  фразы,  дающие возможность нам
притвориться,  что  соблюден  неведомо  кем и  когда  укомплектованный набор
пунктов благопристойности, и позволяющих ей  делать вид, что идет она ко мне
со  специальной целью  пить чай, смотреть  телевизор или слушать музыку,  но
только  не  для  того, чтобы побыть со мною наедине...  Если бы он продолжал
меня слушать, а я очень надеюсь, что так оно и было бы, то  я сказал бы, что
Приход этот  был прекрасным и  по скрытому содержанию своему,  потому что  в
самый  момент,  когда она,  не заставив  меня прибегнуть ни к одному из моих
хитроумных, основанных на доскональном Знании женской натуры приемов, обычно
пред-шествующих  Первому   Приходу,   кивнула   головой,   я   очень   точно
почувствовал, что  это не бездумное согласие  легкодоступной  женщины и, что
мне  понравилось  гораздо  меньше, но все  равно  понравилось,  не  внезапно
вспыхнувшее желание женщины, ко-торой вдруг понравился  мужчина. Передо мною
стоял человек, который  был  убежден, что его правильно  поймут, и  я  вдруг
не-известно отчего  ощутил чувство, очень  похожее на гордость.  Мы вышли из
кинотеатра и пошли ко мне.
     Я, пожалуй,  признался бы еще вот в чем  -- для меня в тот  вечер так и
осталась неясной  причина, побудившая ее  с такой готовностью отказаться  от
принадлежавшей  ей   привилегии  сво-его  положения   желанной,  непознанной
женщины,  бесспорно кра-сивой и  знающей  об этом, -- немедленно  довести до
моего све-дения представление  о всей значительности чести, мне  оказан-ной,
или, что почти  одно  и  то же,  описать  колоссальную ценность жертвы,  мне
приносимой в  виде  совершаемого  ею  сегодня вече-ром, конечно же,  впервые
уникального для нее поступка, а  затем, дождавшись с моей стороны покорной и
многократно  повторенной  констатации  этого  факта,  незамедлительно  снова
нажать  на пресс и  давить до тех пор, пока пересохший  желоб и вызывающ и ч
оскомину скрип не дадут понять, что выжато до наследие";
     капли  все, что можно было  тогда выжать...  Все  происходило совсем не
так: рядом со мною  шел человек,  который  был  почему-то убежден,  что  его
правильно  поймут.  И  я,  вдруг  неизвестно  отчего,  обнаружил,  что  меня
переполняет какое-то чувство, очень похожее на гордость,  хотя я и  не  имел
никакого представления о  том, в  чем суть ее правоты и  в  чем  причины  ее
уверенности.
     Не  знаю почему, но я даже не  попытался обнять ее, когда помогал  ей в
передней  снять плащ, хотя  в некоторых  случаях считал это необходимым, так
как легкая  непринужденная по-пытка, предпринятая достаточно  осторожно, без
риска обидеть, с тактом, обладает в одном случае, случае неудачи, свойствами
особой  лакмусовой   бумажки,   моментально  воссоздающей   четкую   картину
возможностей  и   реальности  ближайших   перспектив,  и  всеми   качествами
катализатора в другом, активизируя начало и значительно ускоряя ход приятных
событий. Я вспомнил об этом только в  комнате, мельком, но с досадой, потому
что  кое-что  знал  насчет легких промахов,  часто беззаботно -скачущих,  не
остав-ляя следов, по ровной  поверхности воды, в виде камушков, бро-шенных в
бассейн  детской рукой,  но иногда, хоть  и  не  часто,  вызывающих падением
своего  легковесного  неодухотворенного минерального  тельца, измеряемого  в
граммах  и  сантиметрах,  неотвратимое  стремительное  движение  многотонных
каменных и снежных лавин, чреватых неисчислимыми бедствиями и непод-властных
самой сильной человеческой воле.
     Впрочем,  я очень быстро  перестал думать о бассейнах  и  всех явлениях
природы в тот момент, когда мы вошли в комнату.
     Она с  любопытством осматривала ее, сразу же встав из кресла, куда я ее
усадил, и  неторопливо расхаживая: ненадолго  останавливаясь перед  книжными
полками  и двумя-тремя кар-тинами на стене,  комбайном,  в котором компактно
разместились  телевизор,  магнитофон  и  радиола,   изготовленным  для  меня
ди-зайнерами  --  ребятами  из  нашего  НИИ,  перед  тахтой  с  покры-валом,
разрисованным теми же дизайнерами,  и небольшим сто-ликом-тумбочкой  рядом с
изголовьем,  в  которую я вмонтировал,  предварительно  расписав его дверцу,
маленький бар-холодильник "Морозко", стеклянную полку для стаканов и рюмок и
ящик для сигарет и зажигалки.
     Вдруг я  с  удивлением  обнаружил,  что  этот  осмотр  вызывает во  мне
какие-то  непривычные ощущения, пока непонятные,  но не настолько, чтобы  не
догадаться, что они совсем не того типа, какие испытывает человек, показывая
в первый раз родственни-кам и соседям свою олимпийскую медаль.
     Было непонятно, чем это вызвано, потому что я точно знал, и  никто меня
в этом не  мог бы переубедить, что все в моей квартире -- начиная с  ванной,
из  которой  я  выбросил  ванну  (пре-бывание  в  ней непременно  рождало  в
воображении тоскливый образ типовой  золотой рыбки, посаженной в стандартный
аква-риум)  и  собственноручно  выложил  на  ее  месте  небольшой  бас-сейн,
облицованный  цветным  кафелем,  и  кончая комнатой,  без мебели-ширпотреба,
экономно уставленной предметами, сочетаю-щими в себе качества функциональные
и  эстетические,   с   очень  небольшими  отклонениями,   соответствовавшими
представлениям о хорошем вкусе любого городского жителя при условии, если он
ходит в кино,  иногда летает  самолетами, просматривает газе-ты и телевизор,
два  или  три раза за  свою  жизнь  побывал  в опере и в любом музее,  кроме
исторического,  и  не  держит  в   доме  кошек   в  количестве  больше  двух
одновременно.
     Я спросил у нее, будет ли она пить чай или кофе, и отпра-вился на кухню
поставить чайник; вернувшись, я  обнаружил, что она  уже  сидит  в кресле  и
задумчиво  улыбается, глядя на небольшой  пластмассовый пульт дистанционного
управления комбайном на столике  перед нею, о котором до сегодняшнего вечера
мне  было  известно,  пожалуй,  все,  кроме  способности  вспы-хивать "огнем
нежданных  эпиграмм", очевидно, чудесным  обра-зом, впервые проявившейся  за
время моего кратковременного пребывания на кухне.
     Она  засмеялась,  когда  я  об  этом  сообщил,  и  ее  смех  прозву-чал
удивительно волнующе и нежно, сразу же сделав еще более мягким неяркий свет,
сгладив  все неровности  на  кресле,  которые я ощущал  непрерывно,  с  того
момента,  как сел  напротив нее, шеей  и  локтем,  и  дополнив музыку новыми
нотками, позволив-шими вдруг почувствовать всю красоту ее и необычность.
     Я  сварил кофе и, осадив с помощью  нескольких  капель  хо-лодной  воды
гущу, налил его в чашки и принес  в комнату. Я спросил, не режет ли ей глаза
свет торшера, стоящего напро-тив нее  у тахты, и она,  улыбнувшись, сказала,
что режет. Она улыбнулась еще раз, когда я небрежно спросил, не хочет ли она
выпить с кофе рюмочку коньяка, и сказала, что хочет.
     Мы сидели друг против друга в полутемной комнате, нето-ропливо беседуя,
пили кофе  с коньяком  и слушали музыку. Это оказалось на  редкость приятным
занятием -- разговаривать с  ней, и видеть ее, и вместе с тем знать, что все
идет  как  надо,  без досадных неожиданностей,  чувствовать  себя человеком,
единолично направляющим события и спокойно  ожидающим подхо-дящего  момента,
когда нужно сделать следующий шаг.
     -- Пора,  -- воспользовавшись паузой, неожиданно сказала  она, глядя на
меня с улыбкой, в которой я на этот раз явственно увидел иронию, даже скорее
легкую насмешку.
     -- Что пора? -- спросил я, не  имея никакого представления о том, какой
последует ответ,  но  почему-то уже  отчетливо пони-мая,  что услышу  что-то
неожиданное и неприятное.
     --  Наверное,  танцевать, -- сказала  она. --  Я  ведь  сужу по записям
твоего  магнитофона.  Сперва  шла  музыка  успокаиваю-щая,  я  бы   сказала,
умиротворяющая, располагающая  к  общению  с  людьми,  а теперь пошел  очень
приятный ритм  медленного танца... Очень хорошо у тебя подобрана  музыка. По
хорошо про-думанной схеме, да? Интересно, что дальше пойдет.  Я уверена, все
предусмотрено.
     Вот чего я не люблю, так  это неприкрытый цинизм.  Ведь  у  нее-то пока
никаких оснований нет говорить мне такое. Какое ей дело до того, как  у меня
подобрана  музыка?  Как  хочу, так и  записываю.  И  что  уж мне  совсем  не
понравилось, так это  то,  что я почувствовал, как  краснею,  что  было,  по
крайней мере, нелепо и непонятно.
     -- Я  даже не  думал,  что  в моих записях  есть какая-то систе-ма,  --
стараясь говорить  как можно небрежней, сказал я. -- А потанцевать с тобой я
очень хотел бы, ничего в этом удиви-тельного нет.
     -- Мы еще потанцуем, -- пообещала она. -- Чуть позже. -- Она продолжала
улыбаться. -- Ты знаешь, что меня поразило в твоей квартире? -- сказала она.
-- Поразило, как только я в нее вошла?
     Не знаю, что может поразить человека в моей квартире. Сколько ни думай.
Приходили же и до нее люди, и в  немалом количестве, и никогда никого ничего
не поражало.  Квартира как  квартира,  все во имя удобства человека. Вообще,
конечно, интересно, что это ее так поразило,  хотя уже мне  стало абсо-лютно
ясно, что ничего приятного я не услышу.
     -- Если бы я был человек с самомнением,  я бы подумал, что я, -- сказал
я для того, чтобы что-то сказать.
     --  Ее сходство... -- сказала  она и улыбнулась еще раз, уже улыбкой  с
откровенно повышенным процентным содержанием иронии, почти приблизившимся  к
уровню, могущему считаться обидным и даже оскорбительным.
     -- Сходство с чем?
     --  Ты  не обижайся, -- сказала она  кротким  голосом. --  Ты  ведь сам
прекрасно  понимаешь,  в  чем  дело.  Удивительно твоя  квартира  похожа  на
западню, на  очень хорошую, оборудованную по  всем правилам науки западню. Я
сперва даже не  поняла,  что  меня в ней поразило. А потом вдруг  осенило --
западня!  Самая  настоящая  западня!  Удобная,  теплая,  мягкая,  усыпляющая
вни-мание.  Прекрасная  западня.  Специально  созданная на погиб